Текст книги "Теория и практика культурологических исследований"

Флаг, утвержденный Законом Челябинской области «О флаге Челябинской области» (№66–30 от 27.12.2001 г, 08.01.2002 г.), содержит в качестве центрального символа – изображение верблюда. В ст.4 указанного Закона обосновывается символика флага области: «Основной фигурой флага области является навьюченный белый двугорбый верблюд с желтой поклажей – выносливое и благородное животное, внушающее почтение и аллегорически показывающее мудрость, долголетие, память, верность, терпение.

Красный цвет поля флага – цвет жизни, милосердия и любви – символизирует мужество, силу, огонь, чувства, красоту, здоровье. Красный цвет поля одновременно созвучен труду металлургов, машиностроителей, литейщиков, энергетиков, основные технологические процессы которого связаны с тепловыми реакциями. Это дополняет содержание флага области как промышленно развитого региона.

Желтая полоса символизирует Уральские горы, соединившие Европу и Азию, их красоту, величие, богатство их недр.

Белый – цвет символ благородства, чистоты, справедливости, великодушия».

В описании символики флага, призванного стать не только символом области, но именно представлять ее, на наш взгляд, не случайным является содержательная расшифровка элементов, подчеркивающая значимость региона как промышленного центра (символика красного цвета), ценность географического пространства (на границе Европы и Азии), этические ценности (символика белого цвета).

Из всех уральских областей Челябинскую отличает наличие еще одного важного атрибута официальной символики – гимна (музыкальное произведение – М.Д. Смирнова на стихи B.C. Алюшкина в качестве гимна Челябинской области утверждено Законом Челябинской области «О Гимне Челябинской области» от 1997, новая редакция – 2002 г.). Разница в редакциях в том, что в новой редакции у гимна появились слова. Анализ текста позволяет сделать ряд существенных замечаний, касающихся региональной идентичности.

На первый план выходит историческая идентификация («Наш край величавый с петровских времен / Ты светом великих побед озарен»). История освоения территории сегодняшней Челябинской области связана с петровскими временами, когда на правом берегу р. Миасс была заложена крепость Челяба. Среди выполняемых крепостью задач особое место занимала защита Южного Урала от кочевников. В официальном гимне эта историческая роль скорее домысливается. Акцентируется же та значимость, которую край приобрел в ХХ в. в ходе индустриализации и, главное, после Великой Отечественной войны, став одним из основных центров промышленности («Священным металлом, рукой трудовой / Веками ты служишь России родной»).

Подчеркивание трудового характера края, его промышленного предназначения естественным образом связывает край с советской историей. Довольно показательным видится тот факт, что в постсоветском пространстве отрицалась, практически на официальном уровне, история последнего семидесятилетия, ее ценность и значимость, но уральцы, оказавшиеся в особенно сложном положении в связи с разрушением ВПК, в генетической памяти (пусть даже на уровне одного-двух поколений) сохранили воспоминание о том времени как о действительно «честном и славном».

Гимн выступает символом того, чем край себя осознает и какую роль себе отводит: «Надежда России, ее часовой,/Хранишь ты любимой Отчизны покой». Государственная значимость и значительность, понимание собственной роли как роли опоры и защитника Отечества становятся, по сути, программным высказыванием самоопределения и самоосознания.

Региональные герб, флаг, гимн официально представляют ту или иную область. Говорить о том, что он вошла в сознание жителей областей пока не приходится. Процесс символизации можно рассматривать как более глубокий процесс поисков легитимности своей деятельности представителями региональных политических элит. И если ранее (в XVIII–XIX вв.) появление утвержденной символики было «жалованным» по монаршей милости, то в конце ХХ в. это стало знаком роста самостоятельности и самодеятельности регионов, стремления самим решать свою судьбу2020
  Отметим, что региональная символика активно используется именно во внешнеполитической деятельности.


[Закрыть].

* * *

Естественно, что процессы, связанные с обретением региональной символики, связаны с более общими процессами обретения идентичности всей страной. И принятие Государственных символов (Герба, Флага и Гимна России) находятся в логике данного процесса. Тот компромисс, который явлен на уровне высшей власти, лишь дополнительное свидетельство неорганичности связи дореволюционной, послереволюционной и постсоветской истории. Сегодня мы должны признать, что в сознании граждан страны существуют как бы две «истории» (насколько они связаны с реальными рассмотрим чуть ниже), и идентификация идет то с одной, то с другой.

Особенно этот процесс заметен в регионах: когда делается попытка то полностью отрицать советский период истории как однозначно негативный, и искать способов связи с прежними временами, то, напротив, именно советскую историю признавать единственным основанием существования. И истина здесь отнюдь не по середине. В данном случае мы сталкиваемся с тем, как на наших глазах формируется новая мифология места, населяется персонажами, обрастает фактами и начинает «владеть умами».

Понимание значимости символизации жизни, фиксирования в зримых образах происходящих процессов приводит к осознанию пока еще мало артикулируемого процесса – создания собственной региональной неомифологии, чья роль по формированию коллективной идентичности приобретает особую значимость.

Региональная идентичность и региональное самосознание

Признание единства многообразия, свойственного мировой культуре в целом, позволяет по-новому взглянуть и существование отдельных (локальных) культур. Учеными сегодня констатируется, что особую сложность составляет создание моделей функционирования национальной культуры, которые зачастую вступают в противоречие с практикой конкретного бытия, обусловленной наличием сложных связей между отдельными социальными или этническими группами, их притяжением-отталкиванием, общностью и различием исторических судеб, разновекторностью ценностных ориентаций. И, может быть, особую трудность вызывает сегодня анализ культуры России, которая по разнообразию культурно-исторических типов, живших и живущих на ее территории, типологически близка мировой культуре в целом.

Обращаясь к культуре России, нужно выделить несколько плоскостей исследования, в современной социокультурной ситуации приобретающих особую актуальность: Россия как многонациональное единство (с акцентом на рассмотрении проблем межкультурной коммуникации), Россия как многоконфессиональная страна (с акцентом на толерантное отношение к представителям иной, нежели твоя собственная, системы верований), Россия как общее пространство для жизни представителей многих народов (с акцентом на исторически сложившемся территориальном единстве). Доминантой анализа в любой из названных плоскостей должно стать представление о единстве многообразия, о необходимости преодоления межэтнических и межконфессиональных противоречий, о ценности каждой культуры, возникшей на территории огромной страны.

Представление о культуре России как сложной гетерогенной системе тесно связанных между собой элементов приводит к тому, что ее можно описать как исторически сложившуюся целостность, взаимосвязь и взаимообусловленность элементов которой приводят к признанию множественности существующих (или существовавших) моделей культурного развития.

Однако такой истории культуры России до сих пор нет. Более того, сомневается самая возможность описания столь сложной системы. При всем разнообразии конкретных исследований (от описания культур отдельных народов или отдельных социальных групп, проблем межкультурных связей разного уровня, способов организации социальной жизни до анализа социально-психологических особенностей представителей того или иного сообщества, их политических или экономических предпочтений) остается ощущение отсутствия единства в понимании что такое Россия (которое к тому же постоянно изменяется, в том числе и от политической конъюнктуры), а, следовательно, нет представления и о культуре России как определенной целостности.

Вероятно, одним из возможных подходов к описанию столь сложного феномена как культура целой страны может стать обращение к относительно меньшей общности – региону страны. Изучение отдельного региона во всем многообразии связей может стать объектом серьезного междисциплинарного исследования, где многообразие связей типологически подобно общероссийскому, но в силу локализованности во времени и пространстве они более очевидны.

При обращении к региону как единице культурного пространства России особое место занимают проблемы взаимодействия всех «ветвей» культурного древа, представление об их взаимной обусловленности и связи с конкретными способами организации социальной жизни людьми, живущими в данной территории. Однако они далеко не единственные.

Россия – многонациональная страна, и ни один из ее регионов не составляет в этом смысле исключения. Оставив в стороне проблему существования отдельных национальных общностей, отметим лишь, что не удается при анализе отдельного региона «обойти» один существенный аспект – соотношение национальной культуры и конкретных форм ее существования в рамках отдельного региона. И наибольшую сложность, как это ни странно, вызывает анализ русской культуры. Это исторически обусловлено и связано со спецификой носителей культуры, характером освоения пространства страны, представлением, что Россия – страна русской культуры2121
  Последнее утверждение постоянно подвергается сомнению. Однако отрицать объединяющее начало русской культуры для всей страны более чем проблематично, чтобы не сказать внеисторично.


[Закрыть]. С другой стороны, необходимо учитывать, неоднородность самой русской культуры, обусловленной характером ее распространения. Проблема состоит в том, чтобы осознать единство многообразия вариантов существования русской культуры внутри России. Помощь в этом может оказать анализ феномена региональной культуры, генетически связанного с национальной культурой. Соотношение национальной культуры и ее регионального варианта может быть рассмотрено как связь общего и особенного.

В вопросе о существовании региональной культуры можно выделить две наметившиеся сегодня методологические позиции: признание региональной культуры как особого «варианта» национальной культуры и отрицание специфической формы культуры – региональной, подменяя ее понятием «культура региона». За этой дифференциацией – не просто игра слов, но представление о формах и механизмах, которые превращают культуру региона (географически закрепленную, транслирующую основные ценности национальной культуры, отличающуюся только особенностями бытового уклада и характером повседневности) в региональную культуру (специфический вариант общенациональной культуры, отличающийся по характеру функционирования, продуцирующий свой тип личности, собственную систему социальных и хозяйственно-экономических связей, оказывающую влияние на общенациональную культуру в целом).

Однако далеко не всегда культура региона может перерасти в региональную культуру. Культура становится региональной не тогда, когда происходит момент «адаптации» национальной культуры к конкретным условиям жизни людей определенной территории, но тогда, когда она становится продуктивной (продуцирует свой способ взаимоотношений человека и мира и связи между людьми, тип личности, систему ценностных ориентиров, формы духовной жизни и артефакты) и сама начинает влиять на национальную культуру (прямо – через людей-носителей региональной культуры и косвенно – через созданные артефакты, которые входят составным элементом в образ национальной культуры и репрезентируют как национальную, так и региональную культуру).

Учитывая, что культура – это сложный мир взаимосвязанных элементов, воплощенных как в системе ценностей, так и в артефактах, задача анализа региональной культуры состоит в рассмотрении, как «ядро» культуры находит свое воплощение в определенных условиях и конкретных формах человеческой жизнедеятельности. Мы предлагаем рассматривать региональную культуру как своеобразный вариант национальной культуры (назовем ее «материнской»). Региональная наследует ценностно-нормативное ядро «материнской культуры», формы и способы жизни людей, адаптирует к условиям конкретной территории, и на их основе создает свой продуктивный вариант культуры, тесно связанный с национальной, но, при этом, отличающийся от нее.

Обращение к культуре как системообразующему фактору существования конкретной территории позволяет ввести понятия региональной идентичности и регионального самосознания.

В пространственно-временных координатах на определенной территории складывается способ жизни, который, как нам кажется, придает краю единство и формирует в его жителях специфическую региональную идентичность.

Исследования идентичности в отечественной и зарубежной науке обнаружили многослойность самого понятия, увязывая его не только с психологическим состоянием субъекта, но и с проблемами личностного роста, с его социальными ролями. Постклассическая традиция, анализируя современный мир как сложное единство многообразных коммуникаций и проявлений, обращает свое внимание на субъекта, действующего и переживающего, а не только как объект внешних воздействий (в терминах современной психологии – Я как «действующее начало» и как «ментальная репрезентация»). Многоплановость личности может быть представлена как единство множественных Я, проявляющихся в разного рода связях, действиях и саморефлексии. Отсюда следует, что понятие идентичности включает и самого субъекта, и контекст его самопроявлений, и его представление о себе самом и окружающем мире. Среди необходимых социально-психологических характеристик идентичности называются самоосуществленность личности, ее жизненная реализованность и пр. Идентичность, таким образом, рассматривается и как понятие, характеризующие уникальную природу человека, и как антропологический контекст человеческой сущности, и как результат реализации внутренней сущности во внешних условиях. Современные исследования в области этнопсихологии стали акцентировать представление об этнической идентичности. Обобщая различные точки зрения, можно сказать, что идентичность – это самоидентификация и самоосуществление личности в определенных исторически сложившихся условиях.

Идентичность формируется под воздействием внутренних и внешних условий. Внутренние условия связаны с миром личности, с теми смысложизненными ориентациями, которые для нее характерны, иначе говоря – с миром «Я». Идентичность носит ценностно-ориентационный характер и может рассматриваться как одна из форм включенности человека в социальное пространство. На формирование самоидентичности воздействуют различные факторы, среди которых особо значимыми нам кажутся оценки и мнения других людей о человеке. Внешними характеристиками идентичности могут служить атрибуция данного индивида как принадлежащего к определенной национальной культуре, социальной или профессиональной группе и т.п. (идентичность такого рода можно рассматривать в оппозиции Я-Другой). По сути, идентичность является интегрирующим началом личности, обеспечивая его тождественность самому себе и тому образу, на который он ориентируется.

Введя термин «региональной идентичности», попытаемся очертить его границы. Вероятно, под региональной идентичностью следует понимать связь, которую ощущает житель определенной территории (региона) с местом его жизни, и тип личности, который формируется на данной территории, и в деятельности которого находит выражение «дух региона». Эта связь с местом может носить явный или скрытый характер, но обязательно оказывает воздействие на существование человека.

Региональная идентичность может быть описана как внутреннее самоощущение человека (в логике «Я – Такой»). Как правило, обнаруживается тесная связь внутренних качеств личности с местом жительства. Можно предложить типологический ряд, где самоощущение человека передается через его принадлежность к определенной территориальной целостности: москвич, петербуржец, помор, донской казак, уралец, сибиряк, северянин и др. В этих названиях соединяются воедино принадлежность к определенному региональному сообществу и набор личностных качеств, закрепившихся в обыденном сознании (достаточно вспомнить традиционный для культуры советской эпохи образ петербуржца как «старого интеллигента», или сформировавшийся в ходе освоения Западной Сибири и Севера тип северянина – грубоватого «работяги» и отзывчивого человека, готового прийти на помощь).

В последнее время в разных регионах стали появляться исследования, посвященные «региональной идентичности». Вопрос этот непростой и во многом связан с политической ситуацией, сложившейся в современном мире и в России, в частности.

Последнее десятилетие изменило не только политический строй, но и существенно повлияло на картину мира. Многие ученые и публицисты констатировали «кризис идентичности» как характерную черту перемен в социальной жизни. При этом в процессе смены ориентиров и кризисе ценностей все большее внимание стало уделяться проблемам региональным, что при огромной территории страны и отсутствии четко сформулированной объединяющей весь народ идеи не могло не произойти.

Поиск оснований для многих людей стал одной из вех на пути самоосознания. Стали появляться исследования, посвященные не только проблемам персональной идентичности, но и затрагивающие разные группы «идентичностей», в том числе региональную. Анализ работ, посвященных настоящей проблеме, позволяет сделать вывод, что сугубо «территориальной привязкой» дело не ограничивается. В контексте проблемы региональной идентичности возникает представление об исторически сложившихся региональных общностях. Среди них можно назвать Сибирь и сибиряков, Дон и донских казаков, Урал и уральцев.

В качестве примера приведем статью, опубликованную не так давно в газете «Восточно-Сибирская правда» под симптоматичным названием «Сибиряки и «сибирство»« (автор – Н. Сверкунова), где с пафосом провозглашается: «Население разных регионов (в географическом, широком понимании) имеет свои особенности, которые отражены в материальной, духовной культуре, менталитете. Но лишь население такой территории, как Сибирь, может претендовать не просто на региональную идентичность, но и на особую региональную общность, которая формировалась в течение трехсот лет ее освоения и экономического, а также культурного развития»2222
  Сверкунова Н. Сибиряки и «сибирство» // ВосточноСибирская правда. – 2000. – 7 октября.


[Закрыть]. И далее приводится показательная «цифра» – более 70 % жителей региона положительно относятся к такой постановке вопроса.

Характерно, что последующий экскурс в историю освоения Сибири только подтверждает изначальный тезис о существовании особого типа культуры (сибирского) с особым же типом личности. Позволим себе еще одну цитату: «77,8 % участников опроса о сибирской идентичности в Приангарье считают, что «сибирский характер» существует. Вот основные его качества: выносливость, упорство, честность, благожелательность, искренность, прямодушие, расовая непредубежденность, демократизм. Кроме того, сибиряки трудолюбивы, немногословны, терпеливы, это люди нескупые, непродажные, уравновешенные, сдержанные, «не поддерживающие распри».

Больше половины из числа опрошенных на эту тему верят в то, что жителей Сибири с «сибирским характером» больше половины современного населения этого края, причем каждый второй считает, что и сам является обладателем «сибирского характера» «в полной мере»2323
  Там же.


[Закрыть].

Публикация результатов серьезного научного исследования в популярном издании свидетельствует, в том числе и о значимости поднятых ученым проблем. Известна серьезная научная работа автора «Исследование региональной идентичности: исторический аспект»2424
  См.: Социология и социальная антропология / Межвуз. сб. к 60-летию со дня рождения проф. А.О. Бороноева. – СПб: «Алетейя», 1997. – С. 321–39.


[Закрыть], в которой Н. Сверкунова обращается к феномену сибирской региональной идентичности и рассматривает генезис образа «сибиряка», как он сформировался со времен землепроходцев и был зафиксирован в литературе XIX в., выделяя такие основания как общность территории и исторического прошлого, осознание региональных (областнических) интересов и наличие определенных психологических черт населения. При этом исследователь отмечает, что современная ситуация отличается разрушением исторически сложившегося типа сибиряка.

Более поздняя по времени публикация в газете, как это ни странно, не противоречит выводам исторического анализа, а, напротив, может рассматриваться как индикатор состояния общественного сознания, для которого осознание идентичности – один из шагов на пути осмысления собственных оснований жизни.

Как отмечается в статье Р. Туровского «Региональная идентичность в современной России, одним из индикаторов степени регионального самосознания может быть ответ на вопрос, что респонденты считают своей родиной – регион, Россию или бывший СССР. Опрос был проведен Центром социологических исследований МГУ в ряде областей России: в Свердловской области (ноябрь 1998 г.) регион считают своей родиной 36,7 % респондентов (Россию – 32,9 %, бывший СССР – 27,7 %). В Оренбургской области (ноябрь 1998 г.) регион своей родиной назвали 30,6 % опрошенных (бывший СССР – 33,4 %, Россию – 32,8 %), в Липецкой области (январь 1998 г.) – 30,2 % (бывший СССР – 31,9 %, Россию – 32,6 %). В Красноярском крае (декабрь 1997 г.) свой регион считают родиной 42 % респондентов, Россию – 29,9 %, бывший СССР – 25,6 %. Проведенный там же опрос в феврале-марте 1998 г. дал несколько другие цифры – меньшую долю местных патриотов (31,1 %), большую – патриотов России (36,8 %) и патриотов СССР (30,3 %) 2525
  Туровский Р. Региональная идентичность в современной России // http://pubs.carnegie.ru/books/1999/09ar /default.asp?n =03.asp


[Закрыть].

Мы на протяжении нескольких лет (2000–2002 гг.) проводили микроисследования среди студентов Уральского государственного педагогического университета, связанные с анализом региональной идентичности. При всей нерепрезентативности таких «исследований» (однородная аудитория, учебная ситуация, небольшой процент студентов, приехавших «из глубинки») результаты были довольно интересными: на вопрос «Считаете ли вы себя уральцем?» подавляющее большинство отвечали утвердительно (в некоторых аудиториях до 90 %).

При этом на вопрос о существовании «уральского характера» и такой качественной характеристики как «уральскость» положительно отвечали и отвечают превалирующее число опрошенных. Интересно, что набор качеств, отличающий уральца, с точки зрения студентов, поразительно схож с теми, которые называет автор цитированной нами статьи (несущественная разница в последовательности перечисляемых характеристик – на первый план выдвигают трудолюбие и патриотизм). Возьмемся предположить, что при выборе качественных характеристик на самом деле влияет созданный и транслируемый в культуре образ «положительного героя», с которым и сравнивают себя и окружающих молодые люди. С другой стороны, выделение положительных личностных качеств как характерных для жителей региона говорит о том, что ощущается некая связь с местной культурой, транслирующей «положительный образ» как реально существующий в окружающем пространстве.

При этом говорить о региональной идентичности в отрыве от представления о принадлежности более широкой общности – россиянам – некорректно. Предположим, что соотношение региональной идентичности и идентичности общероссийской соотносятся как частное и общее. Человек, ощущая себя гражданином страны (россиянин), осознает свою связь с локальной целостностью, которая для него репрезентирует большое целое. Возможно и обратное, он ощущает свои принадлежность локальному как составному элементу единого целого. В обоих случаях, эта связь видится как неразрывная и взаимообусловленная, дающая представление о т.н. «двойной идентичности».

Можно говорить о двух уровнях: идентичности первого порядка – региональной, и идентичности второго порядка (принадлежности большей общности) – общероссийской. В ряде регионов с этнически относительно однородным населением идентичность региональная может совпадать с этнической (двухступенчатая система), в тех регионах, где население этнически разнородно, региональная идентичность занимает более «высокий этаж», чем этническая (трехступенчатая система). В любом случае идентичность, соединяющая региональный и общероссийский уровни, в сознании современного человека присутствует.

Интересно, что ситуация начала меняться в самое последнее время. Для сегодняшних молодых людей значительно важнее, что они жители России, чем региона. Во многом эта ситуация связана с характером современной культуры (унификация, тиражирование одних и тех же стандартов), устремлениями молодежи «вписаться» в современное социокультурное пространство и укреплением российской государственности.

Несмотря на происходящие изменения, феномен региональной идентичности не исчезает, а, напротив, гораздо более отчетливо заявляет о себе в новой ситуации «открытого» мира. То, что выше мы назвали внешними признаками региональной идентичности, выходит сегодня на первый план. Оппозиция «Я – Другие» позволяет описать человека, принадлежащего к определенной региональной общности, как определенный тип (с набором антропологических и социальных и личностных характеристик).

«Классический» пример из жизни современной России – «лица кавказской национальности». Оскорбительное для этнического самосознания понятие фиксирует не только специфический внешний облик человека (антропологические характеристики), но и его территориальную принадлежность (житель кавказских республик), и черты характера (личностные характеристики) и род занятий (социальные характеристики), как их представляет обыденное сознание. Несоответствие, которое обнаруживается при более близком знакомстве с грузинами или армянами, дагестанцами или лезгинами, дает возможность говорить о существовании в сознании современного человека неких стереотипов восприятия «другого», отличающегося местом жительства, цветом кожи, мировосприятием, национальной принадлежностью.

Но не только национальные различия влияют на образ «другого». Не меньшее значение имеет региональная «привязка». В обыденном сознании, в частности, существует образ «сибиряка» (крепкий крестьянин, недюжинной физической силы), который, безусловно, связан с самоощущением жителей региона, но и зафиксирован внешними по отношению к ним людьми (в том числе в образах героев повестей В. Астафьева или В. Распутина и советских сериалов «Вечный зов» или «Тени исчезают в полдень»).

Возникает вопрос, кто же тот «другой», которому эти образы противопоставлены? По идее, им должен быть представитель другой региональной культуры, но, как ни странно, это скорее «среднестатистический», унифицированный и стандартизированный «одномерный человек» (Г. Маркузе). Он не принадлежит ни русской, ни какой бы то ни было национальной культуре, он «массовый человек», похожий на всех, но не имеющий индивидуального лица. Сравнение с ним дает возможность обнаружить «непохожесть» людей, принадлежащих различным культурным сообществам.

В постсоветском пространстве эта тенденция нашла свое выражение в культивировании противопоставления «массового советского человека» – человеческой индивидуальности. Однако индивидуалистический пафос оказался воспринят далеко не всеми. Возникший в логике другой культуры, он не «вписался» в сознание современного россиянина, оставив некую лакуну. Мы думаем, что это традиционное осознание человеком себя частью целого. Кризис идентичности современного человека разрешается, в том числе и ощущении принадлежности некой устойчивой целостности2626
  Этим активно начинают пользоваться различные политические силы в том числе и ультраправого толка, создавая негативное отношение к самой постановке проблемы.


[Закрыть].

Таким образом, региональная идентичность создает возможность для человека осознать собственную значимость, в том числе и как части определенного сообщества, ощутить свою принадлежность малой и большой родине.

Связь понятий идентичность и самосознание настолько тесная, что зачастую не удается эти понятия развести. В самом общем виде терминологическая дифференциация может быть осуществлена на уровне «ощущение-осознание». Понимая под ощущением первый шаг на пути к познанию себя и мира, а под осознанием целостную оценку человеком самого себя, можно предположить, что идентичность в большей степени связана с самоощущением человека, в то время как самосознание тяготеет к рефлексивно-осознанной деятельности. При этом для отдельного индивида проблема внутренней идентичности (насколько я как человек, живущий в данной территории, осознаю себя ее частью) может и не быть сущностно значимой (зачастую достаточно ощущать свою привязанность к месту) и носить неосознанный или нерефлексивный характер. В то время как внешняя идентичность (быть для себя и для других представителем данного региона), как правило, осознается и воспринимается человеком как составной элемент его собственной личности.

Под региональным самосознанием мы понимаем осознание, целостную оценку региональным сообществом самого себя, специфики своего существования, роли и места в жизни страны, понимание целей, движущих сил и мотивов своего развития.

Психологами (А. Леонтьевым, С. Рубинштейном, И. Чесноковой, И. Коном, В. Столиным, Э. Эриксоном, Д. Мидом, У. Джемсом и др.) и философами (А. Спиркиным, И. Кондаковым, К. Юнгом, Э. Гоффманом, Ч. Тейлором, Э. Гидденсом, Ю. Хабермасом и др.) предлагались методологические основы рассмотрения проблемы самосознания, делались попытки осмыслить его уровни, исходя из представления, что и отдельный человек и социум в целом представляют собой сложную систему взаимосвязанных и при этом относительно самостоятельно развивающихся элементов.

При всем различии подходов и представлений авторы сходятся во мнении, что при анализе самосознания существуют два сущностно-значимых вектора: соотнесение знания о себе как «присвоенного человеком сознания его другими» (Д. Мид) и знания о себе, сложившегося в процессе автокоммуникации.

Можно предположить, что для отдельной личности проблема регионального самосознания не стоит, она сливается с представлением региональной идентичности. В то время как для региона – определенного социального целого, не сводимого к сумме индивидов его составляющих, самоосознание является необходимым условием существования, поскольку «опредмечивается» оно в формах духовной деятельности людей и воплощается в артефактах: во многом о развитости той или иной культуры мы можем говорить, обратившись к представлению социума о самом себе (от мировоззрения до повседневности) и оценке его «другими».

Анализ феномена региональной культуры приводит к постановке существенной проблемы – проблемы самосознания региональной культуры. Ее можно рассматривать в разных плоскостях: анализа философских концепций, видов и форм искусства, научных школ и образовательных систем, сформировавшихся на данной территории.