Текст книги "Афган. Территория войны"

Ждали мы пресловутый самолет с неделю – «безнадзорно», то есть при полном отсутствии отцов-командиров, днями напролет беспощадно борясь с «братьями по крови» – вшами, которые были поселены в палатке куда раньше нас, отчего, видимо, мы им не нравились совсем. Кормежка все это время была, положа руку на сердце, так себе (странно было видеть, как какие-то люди в «армейском», но отчего-то без званий по часу, по полтора стояли в очереди к полевой кухне, погромыхивая ведрами и голодно вдыхая запах похлебки). В свободное от стояния в очередях за похлебкой и хлебом время самые отчаянные плавали через какую-то местную ледяную речку за зеленющими яблоками в какой-то яблоневый сад, то есть занимались хищением социалистического или колхозного имущества. На обратном пути через бурную реку тщательно увязанные в авоське яблоки утонуть не могли – понятное дело, а вот мы с Мишкой с трудом избегли участи исчезнуть в пучине неизвестной восточной реки. (Вот придурки! – Прим. М. Тихонова.)

А утром 22 июня (как ни странно) нас – человек 10–15 – «по-быстренькому» отправили в Кабул гражданским самолетом «АЭРОФЛОТА», в котором – не поверите – была даже стюардесса. Конечный пункт назначения Кабул – ясное дело – узнали лишь по прибытии, по буковкам на крыше аэропорта. «Сухпай» у нас был на пару дней, нами особо никто не интересовался, лишь ткнули пальцем в пересыльные палатки, где, мол, мы смогли бы «перекантоваться в случае чего». В «случае чего конкретно» – мы не поняли, но к вечеру, разместившись на голых сетках кроватей, а до того вовремя сыскав «земляков» среди поваров на пересылочной кухне, во все щеки лопали «привилегии» заграничного питания – гречку с тушенкой и «кофе со сгущенкой». Это было что-то – после солдатской столовой в «связном» батальоне, где, как мы сильно подозревали, объем продуктов, выдаваемых на кухню, не увеличивали принципиально. Хотя к 80-ти ртам постоянного личного состава батальона «подселили» еще аж 400!

А на следующий день приехали «покупатели» и разобрали нас кого куда. Изначально мы и попали в Баграм, подселили нас на несколько дней в тамошнюю оркестровую палатку, но предупредили местных старослужащих, что эти – «не все ваши». Часть молодежи, мол, поедет дальше. Здесь, в дивизии, и проходил повторный отбор (и дележка) кандидатов на умение играть на духовых, струнных, клавишных и иных инструментах. Мишку, к примеру, даже прослушивала «комиссия» из нескольких человек (не считая тех, кто толпился под окнами палаток), так как пел он какие-то разудалые патриотические народные песни под гитару (подозреваю, что начал он с «Ой, да не вечер», оттого под окнами и сформировалась большущая толпа). Из всего этого сейчас можно сделать вывод, что ансамбль уже «формировался», и доблестным частям нужны были не только валторнисты, трубачи, тарелочники и барабанщики, но и голоса, так как ни на чем другом, кроме гитары и голоса, Мишка играть не умел. Впрочем, я тоже, да и Вовка Андреев – не больше нас.

Дальше был Джабаль-Уссарадж, 177-й полк, куда мы попали уже вшестером, по-моему. Начались трудовые будни, сводившиеся к истовому писанию конспектов по политзанятиям, овладению навыками добычи и нанесения тонн воды (благо каждая палатка обязана была быть окружена саженцами – видимо, дабы не забывалась среднерусская полоса тут – на щебенке склонов). А в перерывах между нарядами, заготовками пищи и конспектов нас достаточно плотно обязывали овладевать искусством духовых инструментов. Хотя, конечно же, мы тоскливо косились на чахленький, но в меру рабочий комплект аппаратуры, откуда-то завалявшейся во второй, репетиционной, палатке, складированной по углам и частично – в каптерке.

Спустя примерно полгода в Союз (а именно – в Ташкент) на неделю было откомандировано несколько человек (особо понимающих в музыке и других медных железках – ваш покорный слуга в том числе, как заштатный паяльщик-лудильщик духовых инструментов и остальной электроники. – Прим. М. Тихонова). Ездили целенаправленно – за трубами, тубами, тромбонами, альтами и, я извиняюсь, даже за валторнами. Из Союза вернулись мы 19 декабря 1981 года (на следующий день, после того как полк был обстрелян из минометов). А вскоре удалось добыть еще «чуть-чуть аппаратуры», которую нам почти любезно отдали (все равно – старье) из 181-го полка из Кабула. В общем, «комплектовались, как могли».

Видимо, это было нужно в то время (а сейчас понятно, что да) – иметь полковые оркестры, которые не только звенели «Встречный марш» под левую ногу командира полка при встрече нагрянувшего вышекомандующего. Эта же оркестровая челядь вполне успешно действовала при выполнении боевых задач, на период рейдов полка подменяя то «комендачей» на кухне (сутки через пол), в ночь заступая в «боевое охранение», иногда – согласно поставленной перед ОКСВА политической задачей – сопровождая группы каких-либо советников и командиров на встречах «в верхах» – в кишлаках у «проверенных царандоев». Много чего интересного было, в общем-то. От впервые опробованной «зарубежной фанты» до футбола «во имя и на благо мирных отношений с населением». Сейчас понимаю, что это действительно было необходимо – хотя бы для смягчения отношений с населением.

И однажды случилось – комполка, видимо, несколько пожурил нашего старлея за отсутствие настоящего, передового ВИА, и тот, в свою очередь, наконец-то дал нам – уже достаточно овладевшим искусством владения мундштуками медных духовых – возможность приблизиться к электроинструментам. Конечно же – пока еще под попечительством старослужащих, которые достаточно редко, но все-таки давали полковые концерты в малом концертном составе. Пригляд старших заключался в том, чтобы передать нам партитуры строго регламентированного списка песен, составляющих официальный репертуар. Ничего, список этот, как показало время, вполне корректируемый, и достаточно скоро на концертах стало появляться так называемое «второе отделение» – где уже помимо «утвержденных свыше» произведений звучала, к примеру, «Чито-брито», или «Танец на барабане», или еще что-нибудь – вроде бравого «Аты-баты».

Причем, надо отдать должное, – концерты были достаточно насыщенные и разнообразные по стилям – с присутствием фокусника (наш же прапорщик, как минимум минут двадцать умеющий «не отпускать» зрителей – пока мы курили или ремонтировали внезапно «умершую» аппаратуру), «уморных» сценок на тему «наши воины в „контине“ у бачей» и прочее. Именно эти незатейливые по содержанию «сценки-вставки» действительно успешно разбавляли незамысловатый и скучноватый, однако хорошо выверенный политкомандирами репертуар концертов. Это позволило нам в дальнейшем (уже в «дивизии») прийти к формуле выступлений: первое отделение – официоз, второе – вольный репертуар, приближенный к «гражданке», и даже с цирковыми вкраплениями. Не поверите, но в штате у нас были братья-канатоходцы! Которые, согласно чуть ли не прямому указанию из штаба, были срочно отправлены в командировку домой, откуда привезли массу причиндалов для канатохождения, включая цирковые костюмы, булавы и шесты.

Так вот, где-то в марте – апреле 82 года, опять-таки, по-видимому, в срочном приказном порядке, оркестрик наш – доблестного 177-го полка был поделен пополам для формирования из второй половинки другого оркестра – дивизионного, но уже в Баграме. Конечно же, появилась необходимость поделить и так небогатый полковой набор инструментов (как духовых, так и электро-), над чем, помнится, достаточно рьяно бились наш старлей (убывающий с нами) и остающийся в полку старшина. Битва в целом была хоть и некровопролитная, но быстротечная. Помнится, с обидами и недомолвками, переходящими в долгую неприязнь обеих сторон.

В общем, наше дело маленькое – что дали, то мы и увезли с собой, еще кое-что из аппаратуры было, по-моему, в самой дивизии. За следующие пару месяцев постепенно доукомплектовались как надо и в дальнейшем «отдувались» (в духовом смысле) не только за себя, но, частенько, и за иные части, батальоны, полки, в которые, к примеру, приезжало высшее командование. Ну или если праздники какие-нибудь случались, смотры…

Но «духовые» обязанности (включая строевую муштру «под барабаны», репетиции, выезды к бачам, в другие полки), а также наряды, боевые охранения и политучеба – это само собой, а ВИА – понятное дело, отдельно. Невзирая на прямые, так сказать, служебные обязанности. Наверное, это и была та отдушина, которая просто необходима солдатам, причем как самим нам, так и тем ребятам, перед которыми мы – в принципе такие же солдаты, выступали.

Достаточно быстро в нашей «концертной бригаде» организовался некий ограниченный контингент женщин из дивизионных и иных штатов, конечно же тщательно отобранных по голосовым данным. Параллельно с основной своей работой девчата – будучи и продавцами «Военторга», и медсестрами, и литработницами, и поварами – все с большим удовольствием несли тяготы репетиций и поездок (и вертолетных полетов «к черту на кулички»). А бремя доставания концертных платьев? Как же? Концерт, батеньки, – дело суперответственное, какие тут могут быть поблажки – необходимо соответствовать! Вдобавок по весне 82-го на территории дивизии был отгрохан просто обалденный гарнизонный Дом офицеров. А там уже, хочешь не хочешь, и сцена, и светооборудование (хоть и самопальное), и акустика – попробуй выйди, не соответствуя, когда, к примеру, приезжает командование округа! Думаю, что немало «плюсов» при проверках получала дивизия именно оттого, что штат ее был укомплектован ТАКИМ «массово культурным» фактором, как наша концертная бригада.

Аля (Альфия Кагарманова) – это был вообще человечище! Уважали мы ее все – от молодежи до дедушек – за умище (корректор гарнизонной, кажется, газеты), образование – высочайшее, а красотища! Оленька Бубликова, честно – не помню, кем служила, но пела душевно-душевно, солдаты ее слушали, затаив дыхание, – пожалуй, так можно сказать. Нет, и Альку тоже слушали, а как же! А Ольгины песни были из разряда «народные», но как звучали! Причем обе были ростом – ну не более метра пятидесяти, а поди ж ты, как их ребята уважали за девчачьи же песни. Да и вели все себя соответствующе в присутствии девчат – это же полное ощущение «гражданки»!

Полеваева Танечка, как сейчас помню, – молодчина, всегда была готова куда надо ехать, лететь, работать на любом ветру, как говорится – в любых полевых условиях. А как вся группа девчонок подпевала капитану Андрееву припев в «Аты-баты»! Это ж было – как мороз по коже…

Тамара (не помню ее фамилии) – медсестра – она в дивизии, кажется, и не работала – где-то за аэродромом в госпитале, однако ездила на репетиции, отпрашивалась, подменялась. И все это ради концертов! Помните песню В. Толкуновой «Я не могу иначе»? Ну песня как песня, «скучновато-елейная» несколько – ее только в первом отделении пускать. И что Вовка Андреев придумал, чтобы разбавить приторность? Вы себе только представьте – вставить проигрыш из «Hi Way Star» Deep Purple. Тот самый – со «страшным запилом» Блэкмора! Не поверите – это звучало о-го-го как! По крайней мере солдаты – кто понимал – те просто отдыхали, расслабляясь и вкушая…

Концерт, по обыкновению, начинался с торжественных приветствий по поводу и без оного. Затем шла несколько нудноватая своей обыденностью подборка песен под инструментовку ВИА (из второго отделения), однако одетого во все цивильно-парадное. Но самое важное, пожалуй, в тех – «обязательных» номерах первого отделения – это духовая группа. Она действительно вносила колорит «настоящего, сценического» концертного звучания. Ну где вы слышали патриотические песни под электрогитары, правильно? А тут – все «по взрослому»! Это тоже впечатляло. Бравые солисты – военные, массовость девчонок на подпевках и соло, дудки, барабаны, скрипки… Вы думаете, что у нас не было скрипок? Была. Одна! Но какая! Чуть ниже я расскажу о той «скрипке» – это достойно отдельного повествования.

В общем-то теперь о самом ВИА. Сначала, так исторически повелось, мы даже не имели собственного имени, но, с тех пор как в репертуаре нашего второго отделения концерта появилась уже обязательная песня «Шли сегодня танки» (а появилась она, мне кажется, с приходом капитана Андреева Виктора – из соседнего саперного батальона), с именем ВИА стало все понятно. Вдобавок на новогодний концерт мы были обеспечены не только стандартными «парадками», но и свежеотглаженными, день назад выданными со складов танковыми комбинезонами. Атласно-черными, с черными же галстуками да с белыми рубашками – это было что-то! (Галстуки и рубашки были со складов морга, а танковые комбезы – шутка нач-штаба дивизии, в намеке на собственную его принадлежность к танковым войскам. – Прим. М. Тихонова.)

По-моему, зал просто взревел, когда после первого, официального отделения, спустя паузу на переодевание (конферансье-сержант что-то молол) к инструментам вышли бравые (хоть и в галстуках) музыканты. Да при потушенном свете с прожекторами, да в комбинезонах, да с кем-то из девчат, задорно начинавших второе отделение с заводной песни! В общем, эффект был! И в дальнейшем наша концертная бригада отчего-то пользовалась достаточно большой благосклонностью со стороны всех нами когда-то посещаемых подразделений, невзирая на то что по Афгану периодически колесили бригады из Союза – как одиночные певцы, так и группы. Это было приятно всегда – хороший прием на концертах и, как следствие, – удалая, от души помощь при сборке и переноске аппаратуры после концертов.

Конечно, не только духовой группой украшено было первое отделение концерта. Была там еще одна изюминка – обычно ближе к концу первого отделения, пока духовые на сцене. Кто первый раз видел и слышал – падали со стульев.

Выходит на сцену наш Фархад Мирсогатов (узбек узбеком такой, маленький, типичный – из Ташкента), аккуратно садится на сиротливый – посреди сцены – стул и ставит стоймя на коленку киджак. Киджак (или гиджак) – это такой лакированный полушарик с грифом как у скрипки, очень смахивающий на домру, но по виду – явно южный народный инструмент. В зале обычно проскакивает некоторый ропот – сейчас, мол, начнет потчевать нас «национальными колоритами». Никому же и в голову не придет, что Фархад – «выходец» из консерватории, влегкую снимающий любую партию того же Блэкмора из Deep Purple и в свободное вечернее время наяривающий под аккомпанемент Вовкиной гитары любые «соляки» – прямо до слез всей палатки.

В общем, умостившись с монументальным лицом на стуле, нацелив микрофон куда надо, занеся смычок над киджаком, Фархад важно (как принято у солистов «Больших и Малых») кивает дирижеру и начинает тягуче, «по-кабацки», вступление «Чардаша» Монти. Народ в зале замолкает, ибо сначала не может совместить невзрачный вид инструмента и невесть откуда берущийся звук (звучище!) натуральной скрипки. И, только когда Фархад заканчивает «кабацкое» тянущееся вступление и начинает под аккомпанемент духовых (и ВИА) «поливать» быструю часть «Чардаша» – народ, что называется, взвывает! Восторг – высочайший, честное слово. Ибо, когда Фархад с тем же монументальным лицом заканчивал игру, вставал и галантно кланялся, ладони горели у всех присутствовавших в зале. Вот так, можно сказать, мы и «разогревали» зал…

Состав «Танкиста», как я уже говорил, в основном сложился еще в 177-м полку. Правда, так как первый барабанщик наш – Костин Андрей (Новокузнецк) не был отпущен в Баграм при разделении оркестра надвое, пришедший ему на смену молодой Ковригин Игорь (Карелия) достаточно успешно заменил Андрюху. Однако следует отдать должное Андрею – тот уж если «стучал» – то «стучал» как надо (хоть секундную стрелку подстраивай), в отличие от Ковригина, – этот так и норовил «убежать» куда-то вперед, за что на концертах неоднократно подвергался «острой критике». Как со стороны дирижера, так и подзатыльниками со стороны согруппников по ВИА. Это, кстати, слышно и на записях «Танкиста» – вещь, начатая в ритме 90, заканчивается чуть ли не в 120. Молодой, одно слово – поспешный.

Лешеньку Белькова мы отыскали чуть ли не случайно еще там – в 177-м. Каким-то чудом вечно ищущий земляков Мишка Тихонов отыскал очередного москвича. Слово за слово – и оказалось, что этот мальчик (тоже молодой – на полгода младше), несколько «замурзанный» из-за хозяйственных обязанностей, положенных ему по сроку службы, сильно образован как в фельдшерском деле, так и в музыке. (Был он у саперов во взводе, а вот главная его обязанность как «фельдшера» – дезинфекция отравленных водоемов… – Прим. М. Тихонова.) В общем, поскольку клавишника на тот момент у нас толком не было (был, но дембель, так сказать) – Лешеньку удалось перевести из саперов к нам. И, как оказалось впоследствии, – не зря. Это творческое чудо – несколько рафинированный москвич – обладал могучими способностями не просто «слизывать на слух» с магнитофона гармонию любой практически песни, но и тут же, мусоля в усердии карандаш, писать ноты на бумагу. Не скажу, что нам часто было необходимо это его умение, но согласитесь – феноменальное мастерство, достойное уважения! В общем, за клавиши и групповую (под вниманием нас – старших) аранжировку мы были спокойны до дембеля. Жаль, конечно, Лешеньку несколько в том плане, что играть ему довелось на том, что было. А был только жалобно верещащий электроорганчик «Лель», не особо блистающий тембрами и формантами, зато не имеющий перкуссии. «Совдеповский» такой. Зато в лице Лешеньки у нас был всегда «второй» голос – восемь лет в московской хоровой капелле мальчиков нисколько не испортили это его умение, а скорее наоборот…

Володя Андреев (Херсон) – соло-гитара. Уж Вовку на записях не заметить нельзя. Ему отведено должное и уважительное место – не просто заполнять пустоты и паузы, а как бы приукрашивать эти пустоты аранжировками. Это у него получалось, не придерешься. Конечно, если не брать во внимание, что правильно аранжированная гитарными вставочками вещь требовала приличного времени на подготовку, на неоднократные репетиционные прогоны. А этого, к сожалению, так как запись ВИА «Танкист» проводилась спонтанно и поспешно, делать не удавалось. Да, Володя как мог пытался скрасить, вставить, подтянуть и дотянуть – благо за последний предшествующий записи год (или полтора) он принял за правило коротать вечер перед отбоем за какой-то книженцией с джазовой аппликатурой аккордов для гитары. Это была еще та школа! Глядя на Вовку, и другие ребята, хоть и не претендующие на концертное участие в составе ВИА, сидящие в духовой группе, – те тоже усердно штудировали книжечку по джазу.

Мишка Тихонов (Москва) – ритм-гитара, вокал. Ну что можно сказать – все, что связано с моей, по крайней мере, службой, связано именно с ним. Честно можно сказать – со дня встречи в Кушке и до последнего дня службы (а точнее – до дня расставания в Москве) мы были бок о бок. И я страшно рад этому. Тому, что он – по натуре «всегда первый» – всегда и был зачинателем (а также «предлагающим, оживляющим и вносящим»). Мишка в конечном итоге и предложил аранжировать и положить на электроинструментальное исполнение песни из блокнотов, листочков, обрывков, просто из памяти.

(Забыл ты, что «уламыванием» нас всех еще занималась и третья рота разведбата в лице Аркаши Филенкова и Олега Эрленекова. Мне сдается, что именно они и притащили откуда-то записи. – Прим. М. Тихонова.)

Сам я точно не помню, но сдается мне, что это могло явиться последней каплей. Ибо против добродушного белобрысого Аркаши с его пудовыми кулаками и остальной, не менее колоритной третьей роты «не попрешь», как говорится. Вру, конечно. Разведбат нас уважал, и не только за красивые глаза, но и за то, к примеру, что сам Мишка ходил с разведбатом «на караван», и Андрюха Бобров (второй тромбон, Казахстан) ходил, поимев обе простреленные ноги, полгода по госпиталям и «За отвагу». Вернулся, конечно, обратно дослуживать, во была встреча!

Вовка Андреев также участвовал в «уламывании» меня (как ответственного по аппаратуре и вообще) в необходимости такой записи. Хоть они все втроем (за исключением Ковригина – тому было, по-моему, по фигу) и наваливались еще с лета 82-го, «сломался» я куда позже – кажется, только под зиму.

В общем, о Тихонове – перед его вокальными способностями благоговели не только женщины и впервые услышавшие – я до сих пор, слушая старые наши записи (конечно же по памяти), восстанавливаю его манеру исполнения, отдачу в тот момент, вкладывание души в сам процесс пения. Это очень впечатляет. Я всегда подозревал, что в доармейские времена у него были проблемы с поклонницами, вернее – проблемы улизнуть от них вовремя – после исполнения песен, будь то вечером – в палисадниках, или со сцены – на школьном вечере.