Текст книги "Юная леди Гот и грозовые псы"

Глава четвертая

В деревушку Громнет они отправились в построенной Чарльзом Брюквиджем «Машине различий». Так изобретатель назвал трактор на паровой тяге с сиденьем в форме огромного совка, маленьким рулевым колесом спереди и большущей трубой сзади. «Машина различий» еле ползла и страшно шумела, но зато без малейшего труда пропахивала глубокий снег, когда они выехали за ворота.

– Держитесь крепче! – закричал доктор Брюквидж, яростно налегая на рулевое колесо. Ада, сидящая рядом с ним, поплотнее запахнула свою накидку и вцепилась в поручень. «Машина различий» начала медленно (очень медленно!) заворачивать. Когда они миновали угол, едва не чиркнув по нему, доктор Брюквидж тяжело выдохнул и столь же яростным усилием привел рулевое колесо в исходное положение.

– Мы выкрутились! – радостно провозгласил он, в то время как машина постепенно ложилась на курс. Дым попыхивал из трубы, пар шипел в котле, и они упорно ползли по проселку. – Моя машина – настоящая машина времени! – добавил он, крепче сжимая руль. – Но пугаться нет причины, если мы еще мужчины!

Через час они добрались до Громнета. Пешком они добрались бы вдвое быстрее, даже в снегу, но Ада не хотела расстраивать изобретателя. К тому же совкообразное сиденье было довольно удобным, а от парового котла исходило приятное тепло. Уильям, Хис и Робинсон завернулись в складки ее накидки и уснули.

В Громнете их внимание сразу привлекли звуки музыки. Все обитатели деревушки вышли на крылечки своих домиков, чтобы послушать деревенский ансамбль «Громобойчики», выстроившийся вдоль кромки замерзшего утиного пруда. «Задорные девчата» пели старинную шотландскую песню «Вместе весело шагать по просторам», а настоятель местной церкви Св. Хильды, преподобный Торвиль, выписывал и выписывал на одной ноге виражи на льду. Похоже, что всем было очень весело.

– Приготовились! – закричал доктор Брюквидж, изо всех сил налегая на большой тормозной рычаг. «Машина различий» начала исключительно плавно тормозить.

– Приехали!

Доктор Брюквидж вытащил клетчатый платок и обтер им лицо.

– Вот это приключение!

Они остановились у просторного, но несколько обветшалого здания со множеством оконцев и дверей. Перед ним возвышался щит, гласящий:

Ада разбудила обезьянок, и в тот самый момент, когда она слезала с «Машины различий», на вершину холма вкатился большой почтовый дилижанс, влекомый шестеркой лошадей. Внутри и снаружи он был набит пассажирами: они сидели друг у друга на коленках, сжимая свой багаж и шляпы и в то же время крепко держась за перила и лестницы. Впереди сидели три кучера в высоких цилиндрах и вовсю дудели в свои кучерские рожки, которые мигом заглушили «Громобойчиков». Преподобный Торвиль отвлекся, потерял равновесие, шлепнулся и заскользил по льду, утюжа его головой, пока не уперся в сугроб.

Проскочив под щитом, кучера натянули поводья, почтовая карета юзом подъехала прямо к дверям постоялого двора. Они распахнулись, и просторный двор заполнился конюхами, которые принялись распрягать лошадей, в то время как пассажиры, держась за перила, покидали наружные места.

Сквозь резкие крики конюхов и оживленную болтовню пассажиров до Ады донесся возбужденный лай и скулеж. Она обошла карету и убедилась, что сзади к ней прикреплена большая самоходная переноска из пяти отделений, в каждом из которых сидела, виляла хвостом и лаяла собака. К ошейнику каждой была прикреплена табличка с именем. Ада пригляделась и прочитала:

– Флосси… Айвенго… Эмма… Будлз… Карло…

– Ада!

Ада обернулась на свое имя и увидела Эмили Брюквидж, пробирающуюся к ней сквозь толпу. За ней спешили доктор Брюквидж и обезьянки.

– Эмили!

Ада обняла подругу.

– Как я рада тебя видеть!

– Я тоже очень рада тебя видеть, – ответила Эмили, обнимая Аду в ответ. Затем, отступив на шаг, она добавила: – Ты получила мое письмо?

– Только вчера. Оно затерялось среди бумаг у твоего отца на столе.

– Так ты знаешь, что у меня новые друзья! Ах, Ада, я должна просить у тебя прощения.

Эмили увлекла за собой Аду по дорожке к одной из многочисленных дверей «Громобоя», продолжая на ходу:

– Я взяла на себя смелость пригласить моих подруг в Грянул-Гром-Холл на литературно-собачью выставку – они пришли в такой восторг, когда о ней узнали! Они любят поэтов и писателей.

Эмили остановилась, тревожно взглянула на Аду и добавила:

– Ты ведь не возражаешь, правда?

– Конечно, нет! Я буду рада познакомиться с твоими новыми подругами, – ответила девочка как можно радостнее. Хотя и не смогла избавиться от укола ревности. Эмили снова обняла подругу и втащила ее за руку внутрь.

Аде не доводилось еще бывать на постоялых дворах, и ей было очень интересно, как там все устроено. Правда, она сомневалась, что ее отец одобрит такую любознательность, так что она решила ничего ему не рассказывать. Она оглянулась по сторонам и увидела, что они оказались в маленькой комнатке, заполненной джентльменами, которые пытались читать газеты, не поддавая локтем в бок соседу и не обдавая его пеной из своей жестяной кружки. Табличка на стене гласила: «Пиквикский кабинет – котов не бросать».

– Простите… Простите… Извините… – вежливо говорила Эмили, пробираясь сквозь толпу к противоположной двери. Ада следовала за ней. Они оказались в другой маленькой комнатке, полной леди, которые пудрились, изо всех сил стараясь не обдать своей пудрой соседку. Надпись на стене гласила: «Туалетная комната – котов не бросать».

За ней следовала «Курительная комната – котов не бросать», в которой наличествовал чрезвычайно дымный камин, курившийся, как вулкан; «Распивочная – котов не бросать», с чрезвычайно скрипучими половицами, «распевающими» на разные голоса; «Буфетная – котов не бросать», полная буфетчиков и официантов. Все комнатки были одинаково маленькими и одинаково полными народу. Наконец, после бесчисленных «Простите…», «Извините…» и «Ах, это ваша нога? Мне очень жаль…» Ада и Эмили вошли в «Долгую гостиную – котов не бросать», которая оказалась узким коридором, полным гостями, прибывшими с грянуллской почтовой каретой и пытающимися найти себе место.

– Почему в «Громобое» так много комнат, – вздохнула Ада, которая изрядно покраснела, пока пробиралась через толпу, – и почему они все такие маленькие?

– Наверно, потому, что так сложнее бросать котов, – ответила Эмили, пожимая плечами[4]4
  * Чрезвычайно жестокая забава, заключающаяся в том, чтобы взять кота и бросить его в ряд кеглей, имеющих форму мышей. Практикуется только в просторных помещениях, подобно козометанию и овцекачению, для которых требуются отдельные амбары.


[Закрыть].

Они подошли в угол комнаты. Три фигуры сидели на подоконнике, оперев ноги на свой багаж – три дорожных сундука, на крышках которых были нанесены инициалы: «Ш.В.», «Э.В.» и «А.В.».

– Позволь представить, – сказала Эмили. – Это мои одноклассницы – Шарлотта, Эмили и Анна Во́тте. Они мои лучшие подруги, Ада.

– Очень рада с вами познакомиться, – вежливо сказала та.

Сестры Вотте не ответили. На них были надеты чепцы с такими широкими полями, что их лица оставались в тени – и Ада вообще не была уверена, что они ее слышали.

– Они очень застенчивые, – шепнула Эмили, постукивая каждую из сестер по коленке, чтобы привлечь внимание. – Поэтому-то они и носят романтические чепцы. Представь, они сами себе их сделали, по примеру того, который ты мне подарила.

Шарлотта, Эмили и Анна Вотте взглянули на Аду, их голубые глаза мерцали из глубины чепцов, как совиные зрачки из дупла.

Затем, поднявшись, они извлекли из-за оборок своих чепцов по листу бумаги и что-то записали на них карандашом, передавая его друг другу.

Затем протянули Аде по записочке:

Эмили качнулась к Аде и прошептала ей в ухо: «Поначалу это кажется странным, но ты быстро привыкнешь!»

Глава пятая

Выйдя из дверей «Громобоя», они обнаружили, что почтовая карета уже уехала[5]5
  Следующая остановка грянуллской почтовой кареты – шерстяной город Ме-Менчестер, в соседнем графстве. Именно там, на теологическом факультете, преподобный Торвиль выучился конькобежеству вместе со своим добрым другом Энтони Уоллопом.


[Закрыть], а собачья переноска прикреплена к «Машине различий», стоящей посреди двора, фырча и закипая. Вокруг нее толпились вычурно одетые люди. Ада сообразила, что это и есть участники литературно-собачьей выставки, то есть владельцы собак.

– Ну-с, литературные дамы и господа, – обратился доктор Брюквидж к толпе. – Благодаря новопришедшему веку пара я доставлю вас в Грянул-Гром-Холл в мановение ока. Все на борт!

Он вскарабкался в водительское кресло. Ада, Эмили и сестры Вотте разместились на совкообразном диване позади. Каждая из сестер взяла на колени по обезьянке и немедленно принялась ее тормошить – щекотать живот, дергать за хвост, похлопывать по голове.

– Внутри-то, чай, тесновато будет, мой добрый сэр, – промолвил маленький большеголовый человечек с кустистыми бровями. Он был с ног до головы облачен в шотландскую клетку, за исключением жилета, белого и сплошь покрытого чернильными пятнами. Из-за ленточки его тартанового цилиндра торчал целый пук перьев.

Сестры Вотте радостно встрепенулись и подали Аде по записочке.

– Подобно странствующим рыцарям старых добрых времен, мы с верным Айвенго ринемся вперед на поиски Го́това замка…

Сэр Вальтер махнул своей тростью по направлению к Грянул-Гром-Холлу. Затем открыл одну из дверец переноски. Из нее выскочил большой поджарый пес и принялся прыгать вокруг хозяина, радостно виляя хвостом.

– Все знают, – добавила строгого вида дама, вставая рядом с сэром Вальтером Жжотом, – что истому путешественнику прозорливость доброй собаки весьма споспешествует. Мы все пойдем.

Сестры Вотте предъявили бумажки.

От утиного пруда, где «Задорные девчата» помогали преподобному Торвилю снять коньки, послышался радостный крик. Фэнсидэй отшвырнула преподобную ногу, отчего ее обладатель снова потерял равновесие и отвалился затылком в сугроб.

– Плейн Остин – романистка! – воскликнула она на бегу, мчась через двор, лишь немного опережая сестер, Тэсс и Вирсавию. – Я вас всегда узна́ю!

– Все знают, что никакая другая сочинительница, хотя бы даже располагающая достаточным воображением, не в состоянии превзойти мой нарративный дискурс!

Сестры Воттте немедленно выдали перевод.

– Вы прибыли на собачью выставку? – спросила Фэнсидэй.

– Именно так.

Плейн Остин открыла переноску и выпустила свою собаку.

– Это Эмма, хампширская ищейка, чрезвычайно голубых кровей и редкостной сметки.

– Какая прелесть! – ахнула Фэнсидэй, пока собака со складчатой мордой обнюхивала подол ее платья.

Вперед шагнул хорошо одетый джентльмен с непослушной шевелюрой и самым большим галстухом, какой только Аде доводилось видеть.

– Уильям Проснись Теккерей, к вашим услугам, – представился он.

При одном взгляде на Уильяма Проснися сестры Эмбридж охнули и напрочь позабыли про Плейн Остин, к явному ее неудовольствию.

– Великосветский сатирик, – прибавлял он ласково, здороваясь с каждой из сестер за руку, а затем целуя ручку.

– Хлыщ, – прошипел сэр Вальтер.

Уильям Проснись Теккерей открыл переноску и свистнул.

– Будлз, ярмарочный бульдог, – провозгласил он, пока его пес тяжело переваливался через порожек. – Голубых кровей, само собой.

Я слышал как вы пели. Истинные певуньи-сирены, все три, клянусь честью!

Фэнсидэй и ее сестры густо покраснели.

– Что до меня – вы были бы благословением для лондонской сцены, а не для берега замерзшего пруда, клянусь честью!

– Не все в этом мире делается для вас, сэр, – ледяным голосом отозвался преподобный Торвиль, которому пришлось выбираться из сугроба самостоятельно. – Жду вас на репетиции, – бросил он холодно, прежде чем скрыться в «Громобое». Оттуда раздался лязг и грохот: это местный ансамбль пытался расположиться в «Пиквикском кабинете».

– От народной музыки ноги сами в пляс просятся! – воскликнула молодая леди, облаченная в мужской костюм. Она пересекла двор, выделывая коленца джиги, и открыла защелку переноски, выпустив огромную лохматую собаку.

– Джордж Элиот, танцующий словоткач! – провозгласила она, прикрепляя поводок к ошейнику своей собаки. – И Флосси, моя старая мидлмарчская овчарка. Веди меня, Флосси, я последую за тобой!

Старая овчарка натянула поводок, и Джордж Элиот затянула:

– Кабы не было зимы в городах и селах…

– А это обязательно – петь и танцевать по любому поводу? – вздохнула Плейн Остин.

– Давай, Домили, выходи к нам! – закричала Джордж Элиот, делая пируэты вдоль двора.

Перегнувшись через сиденье, Ада заметила облаченную в белое женщину маленького росточка, стоящую перед последним отделением переноски. Она открыла дверцу, и из нее выскочила миниатюрная черная собачка. Она встала у ног хозяйки и завиляла хвостиком-помпоном.

– Леди и джентльмены… – провозгласила Джордж Элиот, не прекращая балетных па, – позвольте вам представить наших гостей из заморских колоний: комнатный поэт и философ Домили Дикинсон и ее янки-дудль-пудель Карло!

Домили Дикинсон покраснела и подняла капюшон своей накидки.

– Так чтоб… я не могу… предполагая, но… зато потом… и будет… если только булку! – закончила она загадочно.

Карло гавкнул басом – необыкновенно глубоким для столь маленького песика.

– Кому не терпится пройти испытание скоростью? – спросил доктор Брюквидж.

Писатели (и поэт) дружно покачали головами.

– Ну что ж, в таком случае увидимся в Холле. Держитесь крепче!

И с этими словами он отпустил тормоз. Под шипение пара и лязганье шестеренок «Машина различий» снова ожила и медленно повлачилась обратно в Грянул-Гром-Холл.

– Гулять! – воскликнули в один голос романисты (и поэт). Сэр Вальтер Жжот, Плейн Остин, Уильям Проснись Теккерей, Джордж Эллиот и Домили Дикинсон, а также их собаки вышли на дорогу позади «Машины различий» и тоже пустились в путь. Снова пошел снег.

– Ах! – встрепенулась Ада. – Я оставила там накидку!

На постоялом дворе было так жарко, что она сняла свою верхнюю одежду в долгой гостиной и совсем про нее позабыла.

– Я вас догоню!

Ада соскочила с совкообразного дивана и побежала обратно, не обращая внимания на предупреждения доктора Брюквиджа, что машина движется слишком быстро и ей ни за что их не догнать.

Пробравшись внутрь, Ада нашла свою накидку там, где она ее оставила, – на спинке кресла. В этом кресле мирно спал преподобный Торвиль, примостив голову к мягкой оторочке из шерсти альпаки. Ада изо всех сил старалась высвободить ткань, не побеспокоив преподобного. Но он сразу проснулся и, резво вскочив, ударился головой о низенький потолок. Девочка принялась горячо извиняться, но тот, похоже, был так ошарашен, что вообще ее не заметил.

Набросив накидку, Ада помчалась через маленькие комнатки и выскочила обратно во двор.

– Ада? – раздался голос ее отца. – Что, скажи на милость, ты делаешь на постоялом дворе?

Глава шестая

Ада почувствовала, что быстро краснеет. Прямо перед ней, во дворе «Громобоя», на сиденье роскошных саней, в которые была запряжена пара белоснежных лошадей, возвышался лорд Гот. Справа от него с вожжами в руках сидел часто моргающий джентльмен с изрядным носом. Из складок его шинели выглядывала маленькая собачка.

Слева от лорда Гота сидела высокая женщина в накидке. Ее светлые волосы были тщательно заплетены в две великолепные косы, а глаза отливали голубым льдом. Еще меньшая собачка, с беспокойным носом и огромными глазами, сидела у нее на коленях.

– У вашей молодежи так принято – посещать питейные заведения? – спросила блондинка и коротко хихикнула. – Мои предки-викинги это бы одобрили!

– Это напоминает мне сказку о барменочке, – встрял господин с изрядным носом. – Наполовину девушке и наполовину вобле…

– Разрешите представить вам мою дочь Аду, – сухо сказал лорд Гот.

Ада покраснела еще гуще.

– Ее гувернантка взяла отпуск, – невозмутимо продолжил лорд Гот, адресуясь к своим спутникам, – и, как видите, Ада в ее отсутствие совсем отбилась от рук…

– Ах нет, ничего я не отбилась! – запротестовала Ада, чувствуя, как глаза ее закипают слезами. – Я приехала вместе с доктором Брюквиджем встретить его дочь с почтовой кареты. И зашла внутрь лишь на минутку…

– Надо мне будет перемолвиться с добрым доктором словечком… – мрачно сказал лорд Гот, вперяя взгляд в зимний путь, по которому, пыхча, медленно влеклась «Машина различий». – Но постоялый двор – не место для дискуссий. Здесь слишком холодно. Залезай сюда, Ада, и познакомься с судьями литературно-собачьей выставки.

Ада влезла в сани и пожала руки судьям.

– Графиня Пэппи Куцци-Чуллок, – представилась светловолосая дама. – А это Шмыг, лапландский лэпдог. Скажи «привет», Шмыг.

Маленькая собачка тоненько гавкнула и, моргая, уставилась на Аду.

– Пальц Християн Андерсен, – произнес господин с изрядным носом, поднимая руки к лицу и шевеля необыкновенно длинными пальцами. – Оленьи пальцы! – продолжил он со смехом. – Это мой фирменный знак, правда, Йорик? Ой правда!

И он потрепал за ухо свою крохотную собачку.

– А какой он породы? – спросила Ада, усаживаясь о́бок Пальца Християна Андерсена.

Маленькая собачка тем временем приподнялась и улеглась у нее на коленях.

– Малой датской! – с гордостью сказал Пальц Християн. – Признавался самым густопсовым во всем эльсинорском собачьем конкурсе «Эрудит» три года подряд, правда, малыш? Ой правда!

Он снова потрепал собаку за маленькое ухо и вздохнул.

– Увы, бедный Йорик… В этом году его дисквалифицировали за то, что он зарыл косточку посреди дворцовой лужайки. От столь безобразного вида принц сделался безумным, так что мы сочли за лучшее перейти в судьи. Правда, малыш? Ой правда…

Он взял поводья, встряхнул их, и снежно-белые кони потянули сани, набирая ход. Пальц Християн Андерсен запел: «Дили-дон, тили-дон, скоро Новый год! По долинам и по взгорьям «Вольво» нас везет!»

Аде очень хотелось объяснить отцу, как на самом деле все вышло, но он учтиво слушал графиню Куцци-Чуллок, которая пустилась в рассказ о ее загородном доме в Лапландии.

– Каждый год мы устраиваем фестиваль летающих снеговиков, при помощи огромных катапульт. А потом мы идем к Эльзе и берем замороженный йогурт… – объясняла она. – Вы непременно должны навестить нас. И берите с собой вашу очаровательную дочь. Ах, Шмыг, оставь в покое галстух лорда Гота!

Сани быстро неслись, и когда они заворачивали за угол, Пальцу Християну Андерсену пришлось сманеврировать, чтобы не врезаться в еле ползущую Брюквиджову «Машину различий». Ада помахала рукой Эмили и сестрам Вотте, быстро обходя их на повороте. В мановение ока сани достигли ворот поместья Грянул-Гром, проскочили под них и начали плавно тормозить.

– Ах ты!.. – закричал вдруг Пальц Християн, резко натягивая поводья. Прямо перед ними лежали две опрокинувшиеся коляски. Лошадиные упряжи перепутались, а колеса сцепились.

Пока сани объезжали место дорожного происшествия, из одной коляски выбрались два паренька школьного возраста в высоких цилиндрах и длинных вязаных шарфах. Из другой вышел молодой человек в хорошем костюме. Он был облачен в такой же вязаный шарф, только шире и длиннее, чем шарфы обоих ребят.

– Уильям! – воскликнула Ада, выпрыгивая из саней и направляясь к меньшему из школьников. Это был не кто иной, как Уильям Брюквидж, брат Эмили, который приехал из закрытой частной школы в городке Рэгби.

– Привет, Ада! – ответил Уильям, становясь голубым и желтым, под цвета своего вязаного шарфа.

Уильям обладал синдромом хамелеона. Это означало, что он быстро подстраивался под окружение.

– Улетная авария!

Прикинь, Брюквидж? – раздался голос молодого человека в дорогом костюме. Он перепрыгнул через колесо, сбив при этом Уильяма, но, похоже, не обратил на это никакого внимания.

– Ты, должно быть, Брюквиджова сестренка, – продолжил он, хватая Адину руку и с жаром тряся ее. – Уверен – он много тебе про меня рассказывал. Я Сливси – школьный дружбан. Все вокруг мои кореша́. Или вроде того.

Он откинул голову и загоготал.

– Улетный прикол, прикинь? Я решил вписаться к Брюквиджам на все каникулы – а они вздумали скипнуть без меня. Но от меня не скипнешь! Так, кореша?

– Так, – вяло сказал Уильям.

Ему уже помог подняться на ноги другой мальчик, довольно неряшливый и застенчивый с виду. Он украдкой глядел на Аду из-под частокола нечесаных волос. Сливси отошел, чтобы попытаться распутать лошадей, продолжая громко ржать.

– Вообще-то он хороший, – сказал Уильям со вздохом, – просто он порой слишком увлекается.

Уильям улыбнулся:

– А это – мой добрый друг Брамбл Вотте…

– Вотте? – сказала Ада, оглядывая застенчивого паренька. – Ты, случайно, не родственник сестер Вотте?

– Я их брат, – пробормотал Брамбл из-под челки. Потом зевнул. – Простите. Я здорово устал. Сливси повсюду за мной ходит. Это изматывает. Уильям старается, как может, его отвлечь.

Брамбл благодарно взглянул на Уильяма. Тот пожал плечами.

– Я хорошо подстраиваюсь, – сказал он, – и я все время занимаю Сливси игрой в прятки. Английские школы очень ценят свои дурацкие игры. В Итоне играют в пристенок, когда надо швырять меренги в стену, в Хэрроу практикуют фырк, когда все напихивают цветы в шляпы и прыгают в реку. Ну и, конечно, Мальборовское месилово. В нем вообще никаких правил нет. Так что парни вроде Сливси всегда при деле и не мешают нам заниматься.

Он оглянулся на Сливси. Тот увлеченно тянул вожжи, пытаясь их распутать.

– Вот если бы я смог придумать по-настоящему увлекательную игру в Рэгби…[6]6
  В школе Рэгби уже известна игра «борьба в грязи», смысл которой в том, чтобы извозиться как можно больше. Но эта игра не так увлекательна для Сливси, который ко всему легко теряет интерес.


[Закрыть]

– Позвольте мне, – раздался голос графини Пэппи Куцци-Чуллок.

Ада обернулась. Ее отец и графиня стояли рядом с запутавшимися лошадьми. У всех на глазах графиня Пэппи ухватилась каждой рукой за лошадь и без всяких усилий подняла их над головой.

– Вот это улет! – восхищенно шепнул Сливси.

Лорд Гот распутал постромки и упряжь, и графиня поставила лошадей на место.

Затем шагнула к коляскам, приподняла их и расцепила колеса. Потом поставила на ход, отряхнула снег с перчаток и взобралась обратно в сани, под аплодисменты и восторженные вопли Сливси.

– Ах, это пустяки, – отвечала она с улыбкой на комплименты лорда Гота, превозносившего ее необыкновенную силу. – Видели бы вы, как я снеговика кидаю!

– В эту ночь сквозь снег и град, – запел Пальц Християн необыкновенно высоким голосом, пока они неслись ко главному входу в Грянул-Гром-Холл, – с ветром Тора входит хлад…