Текст книги "Невская маскарадная (сборник)"

Глубокоуважаемый шкаф

Год 1968. В этом году я окончила школу в городе Ростове на Дону. Получив в руки аттестат и отгуляв выпускной бал с традиционной встречей рассвета на берегу Дона, мы собрали и отправили контейнер с вещами, и в первых числах июля поехали в Москву, к новому месту службы папы.

Как все дети военнослужащих, я привыкла, что меня периодически берут за шкирку как котенка и перевозят в другое место, и безропотно этому подчинялась. За 10 лет сменила шесть школ. Менялись учителя, терялись и вновь находились друзья, остались где-то далеко первые детские влюбленности, девичьи переживания и слезы в подушку. Я привыкла к походной жизни и минимуму удобств, Но когда мы получили в Москве двухкомнатную квартиру со всеми удобствами на седьмом этаже 14-ти этажного кирпичного дома, рядом с метро «Рязанский проспект», на самой окраине Москвы – это было счастье!

Папе сначала предложили квартиру в самом центре, на Новом Арбате, на 22 этаже 24-х этажного панельного дома, где внизу было кафе «Ивушка».

Помните? Но мама, по-моему, даже подниматься не стала, чтобы посмотреть квартиру. Она подняла голову, посмотрела на этот 22-й этаж, парящий в облаках где-то на высоте птичьего полета, и сказала папе:

– Я сюда не поеду! Ты представляешь себе, как я буду там мыть окна? Да я в окно выглянуть не смогу на такой высоте!

И папа отказался от престижной квартиры в элитном районе. А сколько бы сейчас стоила эта квартирка – ой-ё-ёй! Поэтому нам пришлось переждать на съемной квартире еще пару месяцев, пока достраивался дом на Рязанском проспекте, рядом с метро, и въехали мы туда в конце сентября 1968 года.

Помню, что первое время спали мы прямо на полу, все вчетвером, вповалку на матрасах. Было уже прохладно, отопление еще не включили, и мама на ночь наряжала нас с братом в папино нижнее белье с начесом. Так тепло и уютно в нем было спать!

Мебели своей у нас не было – раньше вся мебель выдавалась напрокат на время пребывания офицера в данном населенном пункте, а перед отъездом возвращалась на военный склад.

А как трудно было купить мебель в те годы – помнят многие! Записывались, месяцами ежедневно отмечались, потом покупали, что досталось, и были счастливы!

Но нам отмечаться год было невозможно – столько ждать мебели мы не могли: спать и сидеть на чем-то надо было!

Из мебели у нас был, сколько я себя помню, один большой красивый шкаф немецкого производства. Это было первое совместное приобретение моих родителей после свадьбы.

Шкаф был большой, трехстворчатый, с овальным зеркалом в центре, выдвигающимся подзеркальником и тремя комодными ящиками под ним.

Боковые дверцы и верх были инкрустированы светлым шпоном и незатейливым орнаментом. Но главными его достоинствами были два момента:

– во-первых, он легко разбирался до последней полочки, что давало возможность легко умещать его в контейнер при каждом переезде (а их было 13),

– во-вторых, после переезда шкаф собирали в первую очередь, и в него уже укладывали все остальные вещи из контейнера – сразу все на свои места. Мама всегда говорила:

– Шкаф собрали – считай, переехали!

Шкаф был главным украшением жилплощади. Не могу сказать – квартиры, потому что чаще это были комнаты в коммуналках или в частном секторе. Шкаф этот я помнила с самого рождения, любила его и считала его почти членом семьи.

Когда, по случаю, довольно скоро, мы все-таки купили с рук роскошный югославский мебельный гарнитур, родители стали обсуждать: а не пора ли расстаться с нашим дорогим, многоуважаемым шкафом? При последней сборке папа часть деталей уже просто прибил гвоздями, потому что гнезда для шурупов уже настолько разболтались, а то и выкрошились за многократное количество сборок-разборок, что иначе его было уже не собрать. Но мы с братом дружно встали на его защиту и отстояли старичка! На тот момент ему было всего 20 лет.

– Раз шкаф собрали последний раз, – сказала мама, – значит, больше мы никуда не поедем. Остаемся дослуживать здесь, в Москве!

Впрочем, так оно и вышло! Но это – отдельная история!

Итак, наш «пенсионер» остался жить у нас. Сначала он грудью защищал нас с братом от холодной внешней стены угловой комнаты. А когда брат подрос, шкаф выдвинулся чуть вперед и, разделив комнату на две части, дал брату возможность уединиться за ним вместе со своей кушеткой, чему я была очень рада.

Конечно, за время многочисленных переездов шкафу здорово досталось: ведь никто из грузчиков не церемонился с ним при разгрузке и погрузке, а время и руки моего младшего брата тоже оставили на нем свои следы. Но он мужественно выдержал все неприятности и стоял как столп, честно выполняя свою функцию старейшины нашей семьи.

Благополучно простоял и прослужил верой и правдой наш красавец шкаф еще много лет, вплоть до ухода из жизни обоих родителей: а это еще 36 лет!

После этого прошло года полтора, пока я решилась разобрать вещи в родительском доме. Все это время я каждую неделю приходила туда, наводила порядок, поливала цветы, иногда смотрела фотографии, ревела, пока никто не видел, но как всем этим распорядиться – не знала.

Шкаф смиренно ждал своей участи вместе с более молодыми своими собратьями по обстановке.

В 2005 году я вышла на пенсию, и решение пришло само собой: прожить на пенсию невозможно, значит, квартиру надо сдавать.

Тут и внучка с рождением подоспела. Пришлось срочно заняться разборкой вещей: раздавала подругам и соседям, отвозила на дачу, забирала к себе. Но в одну квартиру две не уместишь, что-то пришлось оставить на месте – в том числе и наш глубокоуважаемый шкаф. Разборке он уже не поддавался, а сломать и выбросить – рука не поднималась.

Мы долго уговаривали детей переехать в родительскую квартиру – она лучше по расположению и теплее, помещений подсобных больше, лоджия большая. Так нет! Молодежь считает, что родители ничего умного посоветовать не могут, и отказались. Но через год, когда поняли, что в их квартире никак не развернуться с собакой породы кавказская овчарка 80 кг весу, коляской, велосипедом и прочими объемными предметами, – наконец, согласились. Но это было потом, а сначала пришлось сдать квартиру чужим людям.

Когда потенциальные квартиранты пришли смотреть квартиру и увидели этот раритет, – они ахнули:

– Вот это вещь! Это же антиквариат! Остаемся!

Надо сказать, что молодая семья оказалось очень хорошая. Правда, через год, когда дети созрели для переезда, мне пришлось предложить им переехать в квартиру дочери. Они согласились и прожили у нас еще восемь лет. Потом взяли ипотеку и купили себе квартиру. Расстались мы друзьями. За все эти годы у нас с ними не было ни одного недоразумения, и квартиру они сдали мне в убранном, достойном состоянии.

Когда дочь переезжала со своей мебелью в родительскую квартиру, интерьер маленькой комнаты ну никак не вырисовывался! Я предложила ребятам все-таки расстаться с этим огромным шкафом, но дочь воспротивилась, как когда-то мы с братом:

– Ты что! Сейчас такой шкаф тысяч семьдесят стоит, а сделан из ДСП и весит как слон. А этот я одна передвинуть могу! Нет! Я его отреставрирую, полакирую, и он еще сто лет простоит!

Думаю, что при этих словах шкаф благодарно улыбнулся и вздохнул по-стариковски:

– Раз не отпускают на пенсию, значит, еще поработаем! Ничего, что мне уже 65 лет. Люди еще работают в эти годы. Вот и я еще немного поработаю – сколько сил хватит! Раз оставили – значит ценят! Значит, нужен еще! А нам, старикам, очень важно быть кому-нибудь нужным! Иначе – зачем жить?

И стоит наш шкаф, служит очередному поколению нашей семьи и ждет, когда его отреставрируют, и он опять станет молодым и красивым.

Ведь ему всего-то 65 лет!

Все опять повторится сначала…

День сегодня какой-то волнительный: то ничего, а то сердце сожмется и замрет на секунду – будто сейчас что-то случиться должно.

Конечно! Обязательно должно случиться! Только еще не сегодня, а завтра.

Завтра наша единственная внучка Анечка пойдет в первый класс!

Пойдет-то она, а почему у меня так тревожно на душе?

Вроде все семь лет мы с мужем старались подготовить ее к этому вступлению во взрослую жизнь: и сами с ней занимались, и в студию в Центр детского творчества по 4–5 раз в неделю водили, и по музеям, циркам, зоопаркам с ней ходили, и все, что с нашей точки зрения, ей нужно было объяснить и донести до ума и сердца – тоже вложили.

И в подготовительном классе она занималась, и все тестирования прошла отлично – ну, что еще желать? Так нет! Опять у меня сердце не на месте: а как она вставать будет так рано каждый день? Школа далеко, в семь часов выходить из дома уже придется, да на продленке до пяти вечера, пока мама не заберет. Получается, что у нее двенадцати часовой рабочий день, как у взрослого. А она еще совсем кроха!

Ну, не кроха, конечно, совсем большая, самостоятельная девица со своим мнением по любому вопросу, продвинутый пользователь интернета и всяких мобильных новшеств, но с выпавшими молочными зубами и серьезными косичками – она действительно вызывает противоречивые чувства. И прижать к себе, защитить от всего хочется, и я же понимаю – пора ей дать разумную самостоятельность.

Семь с половиной лет она крутилась около меня, а может – я около нее, что вернее, а теперь я сдала ее родителям и учителям, оставив себе только один кружок, куда мы будем ходить по пятницам.

К сожалению, мы живем в разных концах города, и я уже не смогу забирать ее к себе на неделю: от нас ехать далеко, да и уроки надо делать под маминым присмотром. Моего высшего образования не хватает, чтобы вникать в этот ужас современной системы обучения, в результате которой родители, а бабушки – тем более, уже не могут помочь даже первоклассникам делать уроки. Такого наворотили в учебниках для первого класса, что академики теряются!

Чем плоха была прежняя программа? Сколько поколений по ней училось, и не дураками выросли. А теперь столько сложной информации и терминологии ввели, так усложнили программу, будто каждого из них к концу первого класса собираются сделать профессиональным лингвистом или профессором математики! А каждое положение этой программы вызывает у меня просто физическое отторжение и резонный вопрос: а зачем такие сложности в первом классе?

Чтобы показать малышу, что он настолько глуп, что не может освоить программу?

Ладно! Это уже не мое дело! Наверное, я цепляюсь за старое, как все старики. Нам ведь всегда кажется, что раньше было лучше.

А разве не так?

Впрочем, сегодня школьная программа меня волнует меньше всего – ведь завтра праздничный день – День знаний. Никаких уроков не будет, просто торжественный сбор и знакомство со школой. В 8.10 их заберут в Актовый зал, а где-то в 11.30 выдадут нам обратно.

Мы решили, что пойдем встречать Анюту к 11 часам. С утра ей будет явно не до нас, да и куда потом деваться на эти три часа? А уж когда выйдет – тут мы ее и поздравим!

Когда Анюта уезжала от нас в пятницу домой, я спросила ее:

– Анютка! Тебе какие цветы купить?

Она поднялась на цыпочки и прошептала мне на ухо:

– Бабушка! Не надо мне цветы покупать! Мне и так их подарят, и тетя Таня для учительницы обещала красивый букет сделать – она ведь фито-дизайнер! (Слова-то какие знает!) Ты мне лучше игрушку купи! Все равно – мягкую или другую, пони какую-нибудь. Ладно?

– Договорились! Какая же ты еще малышка! У тебя игрушек – на три детских сада хватит, а тебе все мало! – засмеялась я.

– Ну, бабушка! Договорились? Только тихо! – и она приложила пальчик к губам и посмотрела на маму. Та была занята сбором Анюткиных вещей – она у нас жила последние две недели, поэтому и вещей и игрушек было достаточно много – целая сумка набралась.

Да еще две большие мягкие игрушки, без которых она не ложится спать – собака и гусеница – обе размером с Лабрадора! Поэтому дочь запретила мне покупать Анюте большие игрушки. Только те, которые у нее в кулачке умещались. Конечно, выполнить это требование не представлялось возможным, но Анюта маму огорчать не хотела, поэтому и выпрашивала игрушки шепотом, будто это я проявила инициативу и сама купила такую крупную игрушку.

Раньше Анюта спала без всяких игрушек, чем очень удивляла меня. Обычно все дети засыпают, только зажав в руке какую-нибудь животину или любимую куклу. Дочь у меня, например, спала с белым зайчиком. Засыпая, она почему-то отщипывала пальчиками клочок шерсти из его шубки, подносила его к носу и тогда засыпала.

К концу первого года жизни заяц стал совершенно лысый – на нем не было ни пушинки, только по одному крохотному клочку в самой серединке ушка – наверное, у нее не хватило сил выдрать ее оттуда. Поэтому в дальнейшем она просто крепко держала его за шею, пока она стала тонкой, и заяц перестал держать голову. Когда я предложила ей выбросить зайца и взять другую игрушку, она с ревом отвергла мою идею. Тогда я купила ей другого зайца, но она даже не притронулась к нему, а каждый вечер искала своего старого, и только с ним засыпала. Что-то в этом есть, наверное, чего нам не понять! Не зря ведь пословица родилась: старый друг лучше новых двух!

Я тоже помню свою маленькую коричневую собачку величиной со стакан, с которой я спала. И у нее тоже голова висела на боку от моих крепких объятий. И я тоже не хотела спать с другой игрушкой.

Поэтому мне было удивительно, что на мой вопрос: почему ты не спишь с какой-нибудь игрушкой? – она отвечала, что они ей мешают спать.

Но прошло несколько лет, и уже в разумном возрасте пяти лет она вдруг обложила себя перед сном десятком любимых игрушек.

– Зачем тебе столько? Они же будут тебе мешать! На кровати места свободного не осталось! Ты-то где будешь спать? – удивлялась я. – Возьми одну игрушку, а остальные я уберу.

– Нет! – твердо сказала Анюта. – Им без меня страшно будет!

И теперь, даже приезжая ко мне на метро, а не на машине, она тащит двух своих самых любимых зверей, несмотря на их крупные габариты. Иначе она не уснет, и будет ныть, пока глаза сами не закроются.

Приняв к сведению Анюткин заказ, в субботу я пошла в ближайший Детский мир за игрушкой. Игрушек – море, но цены – не подступишься!

И на кого они рассчитаны?

Но подарок надо было купить, и мне пришлось расстаться с довольно внушительной суммой денег. А чего не сделаешь для любимой внучки!

Дома я сложила все эти гостинцы в красивый пакет, добавила коробочку конфет и «поставила птицу» – вопрос с подарком был решен.

Вроде я уже готова к завтрашнему дню. Но, почему же я все время ощущаю какую-то необъяснимую тревогу?

Может, потому, что завтра на весь день пообещали кратковременные дожди? Так жалко, когда в этот день поверх красивого праздничного наряда приходится надевать резиновые сапоги, плащ и тащить зонт!

Нет, не поэтому!

Просто я вспомнила свое 1-е сентября, когда соседский мальчишка, на год старше меня, с серьезным видом вел меня в школу, крепко держа за руку. А мне было больно и неудобно, но я молчала, чтобы мама не волновалась.

Вспомнила 1-е сентября своей дочери. Тогда, со слезами на глазах, я взглянула на наглаженную заранее форму, большие белые банты и сложенный портфель, и повела дочь вместо школы в машину скорой помощи, ожидавшую у подъезда, потому что в ночь у дочки поднялась температура 39.5, появились все признаки кишечной инфекции, и ее упекли в инфекционную больницу. Диагноз не подтвердился, но две недели она там пробыла. Так что у нее не было этого праздника.

Может, поэтому я так и волнуюсь: как бы чего не случилось за последние часы перед этим важным событием в жизни каждого человека.

Кончается детство, начинается взрослая жизнь со всеми вытекающими последствиями. И хочется, чтобы этот праздник ничем не омрачился, а остался в ее памяти как светлый и радостный день вступления в новый этап своей жизни.

Пусть все у нее будет хорошо! Я желаю ей счастья и отличных успехов! И очень хочу прийти к ней на выпускной вечер и посмотреть, какой она станет через 10 лет.

Все опять повторяется сначала…

А вдруг получится?

Серый мартовский вечер тянулся долго. Я мыла посуду, кошка, сидя на подоконнике в десятый раз за день вылизывала свою пушистую шубку, а Анюта, моя шестилетняя внучка, вертелась рядом и пыталась найти себе достойное занятие, чтобы ее не отправили спать.

Тут ей на глаза попалась моя тетрадь с записями кулинарных рецептов.

– Бабушка! Можно я посмотрю эту тетрадку? Может, мы что-нибудь приготовим из нее? – с надеждой спросила внучка.

– Посмотри, выбери рецепт, а завтра мы попытаемся это сделать, – попробовала я перевести стрелки на завтра.

– Не-е-т! Я хочу сегодня! – быстро поняла мой маневр Анюта…

– А что ты хочешь приготовить: мясо, салатики или пирог?

– Я хочу… – она подняла глаза к потолку, – Я хочу торт!

– Анечка! Торт делать все-таки долго. Давай завтра сделаем?

– Нет, сегодня! – упрямилась Анюта, разложив тетрадку на столе и разглядывая записи.

– И что же ты хочешь? Выбрала торт?

Анюта сосредоточенно читала названия рецептов, выясняла непонятные названия и листала дальше.

– А что такое «Чель-пек»? Что еще за «Штрудель» такой? – она явно играла. Ее не очень интересовали мои ответы, а просто нравилось вслух произносить интересные незнакомые слова.

Вдруг она спросила:

– Ой, а что еще за «Мишка»? Бабушка! Давай «Мишку» сделаем! – она нашла знакомое слово и ухватилась за него.

Это был старый рецепт довольно примитивного торта. И записан он был только потому, что в детстве у дочери была аллергия на некоторые продукты, а в этом торте не было яиц. Но Анюта уцепилась за него мертвой хваткой.

– Бабушка! Я хочу «Мишку» и больше ничего! – канючила Анюта.

Я пробежала глазами рецепт: все ингредиенты были в наличии. Взглянула на часы – 19.50.

Ладно! До девяти вполне успеем! – опрометчиво сказала я Анюте. – Тащи из шкафа большую миску, будем делать тесто. И большую шоколадку принеси из комнаты.

Анюта резво понеслась по квартире, выполняя мои указания, а я стала класть в миску все составляющие. Она принесла стул, умастилась у стола рядом со мной и стала мешать тесто.

– Бабушка! А мишка какой будет – белый или бурый?

– Гималайский! – пошутила я, сделав ударение на третий слог.

– Это как? – не поняла Анюта. – Он что, еще и лаять будет?

– Обязательно! – не очень задумываясь над ответом, сказала я, а Анюта застыла, перестав мешать тесто.

– Но ведь медведи не лают, а рычат. – размышляла она. – а как можно сделать, чтобы торт рычал? – снова потекли ее исследовательские мысли.

– А это обязательно? Может, обойдемся без звукового оформления, а то гости испугаются и разбегутся, не успев попробовать твоего торта.

– А какие гости? Разве у нас будут завтра гости? – удивилась Аня.

– Ну, раз будет торт, значит, и гостей нужно позвать на чай с тортом. Не будем же мы его одни есть! Позовем наших соседей – тетю Иру и тетю Лену с Максимом. Вот они обрадуются!

– А Максима я не хочу!

– Почему?

– Я его почти не знаю, только один раз видела. И вообще, мальчики сладкое не любят. А мы тут одни девочки будем.

– А дедушка? Он тоже за девочку сойдет?

– Бабушка! Дедушке же торт нельзя! – и она шепнула мне на ухо, почему ему нельзя.

– А из чего мы глазки будем делать мишке? – спросила Анюта.

– Какие глазки? – автоматически спросила я, и вдруг внутренне похолодела.

– Какие, какие! – возмутилась Анюта. – Мишкины! Он что, слепой будет?

– Анечка! Торт просто заливается растопленным шоколадом, застывает в холодильнике – и все!

– Не-е-т! Так дело не пойдет! У него должна быть мордочка как у настоящего мишки: с ушками, глазками, носиком, ротиком и язычком.

Вот тут я поняла, что влипла! Причем, основательно! Я понятия не имела, как должен выглядеть «медвежий лик» в домашнем исполнении. Но отступать было уже некуда: коржи пеклись в духовке, растопленный шоколад остывал в кастрюльке, а крем уже сбивала миксером Анюта.

Таланта к рисованию у меня никогда не было, и я честно сказала об этом внучке.

– Бабушка! Ты сумеешь! У тебя получится, я в тебя верю! – повторяла она услышанные где-то штампы.

– Может, все-таки обойдемся без излишнего натурализма? – пыталась я увильнуть от урока рисования. – А вдруг у меня ничего не получится?

– Получится! – заверила меня Анюта. – Я тебе помогу, – и она убежала из кухни.

Через несколько минут она вернулась с какой-то детской книжкой, где в манере компьютерной графики были сделаны иллюстрации к сказке «Три медведя».

– Вот! – гордо сказала Анюта, – смотри и рисуй! У тебя получится! – и она пошла к столу мазать коржи кремом, А я взяла верхний корж, и стала соображать, как сделать из него более-менее похожую медвежью морду.

Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Время перевалило за девять, пора было вплотную заняться дизайном медвежьей морды. Я взяла лист бумаги, вырезала круг размером с корж и стала примитивно набрасывать на нем карандашом черты медвежьего «лица», пытаясь скопировать книжку.

Затем я прорезала глаза, ноздри и рот, вырезала ушки и приложила этот макет к коржу. Насыпала в маленькое сито сахарной пудры и посыпала бумагу. Затем сняла ее, и у меня получились контуры морды. Теперь я уже могла по ним нарисовать ее на корже. Но чем?

Ага! Нужно быстренько сварить молочно-сливочную глазурь или помадку! Сказано – сделано!

Через 20 минут помадка была готова, и я вновь приступила к творчеству.

Время приближалось к десяти, а «медвежий» процесс был в самом разгаре.

– Анютка! Поздно уже! Давай-ка, иди спать. Я сама доделаю, а завтра посмотришь, – попыталась я отправить ее в кровать.

– Ну, уж нет! – обиженно сказала Анюта. – Это мой мишка, я тебе его придумала, вместе и рисовать будем.

Возразить было нечего, и мы приступили к работе. По-хорошему – надо было поставить торт в холодильник на часок, чтобы шоколад застыл, глазурь была бы чуть теплой. Тогда и рисовать было бы удобнее. Но время поджимало, Анюту надо было укладывать спать, поэтому процесс провернули по ускоренному варианту, с нарушением технологии.

Нарисовали глазурью контуры морды, карамель «Москвичка» разрезали на кружки как колбасу – получились отличные медвежьи глазки! Из свежей клубники вырезали язычок и ушки, – вроде, похоже получилось, хоть и растеклось немного.

Я облегченно вздохнула, нанесла последний штрих и сдала работу внучке.

– Ну, как? – гордо спросила я, оглядывая свое творение.

– Я же говорила, что у тебя получится, а ты не верила! Пошли дедушке покажем.

Но дедушка сам уже шел на кухню «на запах».

– И что это вы тут творите? – спросил он, подходя к столу и оглядывая нашего медведя. – Ну, вы даете! – только и мог сказать дед. – Это кто же такое придумал?

– Это я мишку в тетрадке нашла, а потом книжку про медведей нашла, а потом я крем делала, а потом мы мишку пудрой рисовали, – затараторила Анюта.

– Вот это медведь получился! – восхищался дед. – Хоть сейчас в цирк!

– Нет, дедушка! Сейчас – в холодильник! – со знанием дела возразила Анюта, убирая тарелку с тортом в холодильник. – А завтра будем есть вместе с гостями.

– А гости тоже вкусные будут? – пошутил дед, услышав двусмысленное объяснение.

– Дедушка! Ты что? Не понимаешь, что ли? Не мы гостей есть будем, а они – есть наш торт! – возмутилась Анюта непонятливостью деда.

– А сейчас мне нельзя кусочек попробовать? А то вдруг торт не удался, и его нельзя гостям подавать? – опять спросил дед.

– У нас с бабушкой всегда все удается! У бабушки невкусно не бывает! – отчеканила Анюта, а мое сердце растаяло от такого комплимента.

– Ну, я пойду спать, а вы уж тут доубирайтесь без меня! Спокойной ночи! – завершила свою деятельность Анюта, и отправилась в ванную.

– Да-а! Растет девочка! А хозяйка да кулинарка какая будет! Вся в тебя! – получила я очередной комплимент.

– Не знаю, будут ли вообще готовить дома через 15–20 лет. А то вся моя наука забудется за ненадобностью, а все записи полетят в помойку!

– Ну, будем оптимистами! Даже если дома не готовить, то где-то поесть людям все равно надо. Вот и будет она шеф-поваром какого-нибудь ресторана с домашней кухней.

– Нет! Никакой ресторан, даже с домашней кухней, не заменит уютного, вкусного, семейного ужина на своей кухне, сказала я и начала ликвидировать последствия нашей бурной деятельности.

Когда я заглянула к Анютке, она уже крепко спала и чему-то улыбалась во сне. Наверное, ей снился мишка, ее новый друг…