Текст книги "Люди огня"

Кровавый Медведь попытался улыбнуться, но его губы непослушно дрожали. Он бессознательно обратил взор на Волчью Котомку. Что ж, если события будут разворачиваться так, как предсказывает Три Погремушки, она вдохнет храбрость и отвагу в сердца воинов. Война будет коварной и затяжной: оба племени будут незаметно прокрадываться по лесам, устраивать засады, маневрировать… Интересно будет повоевать таким образом. Он не сомневался, что одолеет Тяжкого Бобра. Ведь в конце концов он – Кровавый Медведь, Хранитель Волчьей Котомки!

Резкая боль пронзила обрубок его мизинца.

Черный Ворон спускался по крутому склону с тяжелым мешком на плечах. Голодный Бык встал, бросив белые ивовые стволы на куче стружек, – он занимался изготовлением древков для дротиков.

Солнце слегка согрело его замерзшее тело. В такие дни люди старались как можно больше времени проводить вне дома, отдыхая от постоянной скученности и тесноты в пещере.

Друзья встретились на скользком склоне.

– Хорошо, что ты вернулся. Стучащие Копыта до смерти переволновалась.

– Стучащие Копыта? А моя жена сохраняла спокойствие?

– Не думаю, что Шутки-Шутит так же ясно представляет себе всю опасность охоты в горах, как Стучащие Копыта. Удачно поохотился? Мешок твой вроде полон.

– Три дикобраза – ясное дело, освежеванные. Голодный Бык взял тяжелый мешок и взвалил себе на плечи.

– Я дома просто усидеть не мог. Нужно было хоть немного одному побыть.

Черный Ворон сморщился от боли, распрямляя натруженную спину. Он потер рукавицей свой выпуклый живот.

– Видел что-нибудь интересное?

Черный Ворон быстро взглянул на него:

– Следы.

– Из одних следов не больно-то густая похлебка получается. Хорошо, что на некоторых следах стояли дикобразы. Тебе их, наверное, убить пришлось, чтобы посмотреть, свежие ли следы?

– Человеческие следы.

Голодный Бык замер на месте:

– Свежие?

– Примерно недельной давности, – прищурился от яркого солнца Черный Ворон. Вокруг его лица клубился белесый пар от дыхания. – Кто-то там бродит. Интересно, долго ли охотник анит-а будет раздумывать, прежде чем метнет в нас дротик, если вот так одних в горах увидит?

– Но они же знают, что мы здесь живем, что мы им не враги.

Черный Ворон пожал плечами:

– Я сразу же решил вернуться. Нашел такое место, где он набрел на следы лося. Посмотрел на них – и пошел дальше своей дорогой.

– Может, он слишком стар?

– Может быть. Но следы-то он свежие обнаружил!

– Кровавый Медведь?

– Или еще кто-то. Но мы с тобой друг друга понимаем. Он уж точно не на лося охотится.

Вокруг него горел лес. Пламя трещало, металось и ревело, испуская оранжевые и желтые языки. Сосны целиком вспыхивали и сгорали в одно мгновение. Ослепительный свет рвался к черному ночному небу, освещая страшными красноватыми отблесками огромные клубы дыма, поднимавшиеся ввысь. Мощные потоки воздуха раздували полыхающую преисподнюю. Целые деревья с оглушительным треском лопались от жара, испуская пар, и воспламенившиеся газы тут же вливались в гигантский столб огня. Жар ударял по голове, будто кулаком, прибивал его к иссушенной земле, распластывал по раскаленной почве… Весь мир полыхал вокруг.

Среди ревущего пламени кто-то двигался, плавно переступая по раскаленному добела пеплу. Маленький Танцор с забившимся сердцем узнал Волка. Зверь подошел совсем близко и навострил уши.

– Почему ты не сгораешь? Кто ты такой?

– Я – Зрящий Видения Племени.

И не успел он это промолвить, как его очертания задрожали и расплылись: совсем рядом пронеслась ревущая стена пламени.

Защищая глаза рукой, Маленький Танцор зажмурился, ожидая, что от Волка вот-вот останутся одни шипящие расплавленным жиром обугленные кости. Но на том месте, где только что стоял Волк, он увидел высокого красивого мужчину, на гладкой коже которого отражались отблески огня.

– Волк? Что же это? Кто ты?

– Я – это ты, Маленький Танцор… и в то же время не ты. Я вел тебя сюда… а сам шел следом. Я – тот, кем ты однажды станешь, и тот, кем тебе никогда не быть. Я – Путь, Дух Племени. Я испил от Сердца Волка. Я Танцую среди звезд и под скалами. Я Пою вместе с ветрами Солнца и Слушаю вздохи Луны. Я – Волк, Хранитель Племени.

Маленького Танцора охватил страх. Пламя заревело еще громче. Он попытался сглотнуть пересохшим горлом, повернулся и бросился бежать. Огненные языки скакали и метались ему вслед, искры клубились в воздухе, будто комары. Пламя извилистыми щупальцами охватывало все новые пространства трескавшейся от жара земли.

– Мы – Одно, мой юный друг, – донесся до него ласковый голос. – Ты же видишь, я – внутри тебя. Я – это ты… и не ты…

– Уходи! Оставь меня! Я не тот, кто тебе нужен!

– Уйти? И оставить тебя на съедение пламени? – В голосе зазвучала насмешка.

В подтверждение его слов тонкое жало пламени пронзило сердце Маленького Танцора. Он взвизгнул от боли и отскочил назад – но тут же почувствовал жжение на шее.

– Будь со мной. Я – твоя тропа, безопасно ведущая сквозь огонь. Я – твоя тропа, ведущая сквозь Силу. Живи во мне. Танцуй в Единстве, и ты вознесешься над миром, издевающимся над тобой. Но к этому нужно готовиться. Придет день, когда ты должен будешь сам отвечать за себя. Что отдашь ты в обмен на Силу? Что отдашь ты за праведный суд? Что отдашь ты за то, чтобы Танцевать с Огнем и излечивать ожоги? Хватит ли у тебя сил?

– Я не тот, кто тебе нужен!

– Я дам тебе столько времени, сколько можно, мой юный друг. А потом, когда ждать мне больше будет нельзя, я должен буду подвергнуть тебя испытанию. А пока готовься. Ты не можешь стать не тем, кто ты есть, – и не можешь не стать тем, кем станешь. Ты можешь лишь готовиться… и Танцевать Спираль. Ты можешь только готовиться… готовиться…

– Я НЕ тот, кто тебе нужен! НЕ ТОТ! НЕ ТОТ! НЕ…

Пламя взметнулось вверх с грохотом грома, ударило его волной жара, вдавило в иссушенную плоть земли…

– Маленький Танцор! – пронзил его кошмарный крик Волшебной Лосихи.

Он сделал судорожный вдох, дернулся – и проснулся. Сел. С жадностью втянул в легкие прохладный ночной воздух. Остальные тоже сели, кутаясь в одеяла и глядя на него сонными глазами. Шутки-Шутит ласково напевала что-то, стараясь успокоить Бегущего-как-Мышь, который проснулся от его криков.

– Ты опять видел свои сны, – сказала Волшебная Лосиха, положив прохладную ладонь на его разгоряченное плечо. – Ты уже не спишь. Я здесь. Все хорошо.

Он испуганно посмотрел в ее тревожные глаза и сглотнул горящим горлом – как будто Видение еще не кончилось.

– Спи, сынок, – сказал Голодный Бык.

– Конечно! – крикнул Черный Ворон. – Если эти чудовища из снов еще раз осмелятся сюда явиться, Три Пальца проткнет их дротиками одного за другим.

– Ну уж нет! – откликнулся Три Пальца. – Сам мечи дротики в чудовищ из снов! Я-то, знаешь ли, бегаю быстрее, чем антилопа, которую в хвост оса жалит!

Никому так и не удалось искренне рассмеяться шутке, несмотря на все старание.

Волшебная Лосиха сжала его руки в своих ладонях. Он глубоко вдохнул и кивнул ей:

– Да, просто дурной сон, вот и все. Пора всем спать.

«Я опять как-то странно себя веду».

Стучащие Копыта настойчиво вглядывалась в лицо дочери, будто хотела ей что-то сказать по секрету. Два Дыма, не поднимаясь со своей постели, тоже внимательно наблюдал за происходящим сквозь щелочки прижмуренных глаз. Маленькому Танцору он показался хитрым хищником – вроде дикой кошки, поджидающей у норки полевую мышь.

Он снова улегся и принялся разглядывать потолок пещеры, отражавший красноватый свет гаснущего костра. Похоже на те красные отблески, что мелькали на черноте неба в Видении. Жена улеглась рядом, прижалась всем телом, крепко обнимая его.

– Я беспокоюсь за тебя, – прошептала она. – Давай завтра пойдем с тобой погуляем. Мы… я думаю, я смогу тебе рассказать кое-что, от чего Видения прекратятся. Завтра… завтра я расскажу тебе.

– Что такое?

– Завтра, – обещала она с напряжением в голосе. – А сегодня обними меня покрепче. Обними меня, как будто мы в последний раз вместе.

Он прижал ее к себе и стал играть ее длинными черными волосами:

– Тсс! Спи! Со мной все в порядке.

Она с такой силой обняла его, что у нее задрожали руки. У него потеплело на сердце. Да, пусть Видения приходят, уходят… все равно. Пока она с ним, он может их не бояться. Но почему же ее голос только что звучал так испуганно, так отчаянно, так одиноко?..

Закрыв глаза, он сразу же увидел в темноте отблески огня. Тогда он принялся внимательно разглядывать потолок над головой, стараясь запомнить каждую щербинку, понять, куда толще всего набилась сажа… В то же время он вслушивался в шум ночного ветра за занавесом у входа, который хранил в пещере тепло.

Где-то в темноте завыл волк – и этот звук, будто кремневый нож, резанул его по сердцу.

Он взглянул на заднюю стену пещеры, у которой спали дети, – и душу его обдало холодом. Изображение волка внимательно смотрело на него горящими желтыми глазами.

– Сколько же мне еще терпеть? Это… человекоподобное существо обращается со мной, как с куском навоза. Мой гнев все сильнее. Я слабею – а ты мне говоришь, что я должна безропотно терпеть! Сила вытекает из меня, будто тепло из зимнего вигвама, а мне даже нельзя ничего предпринять? Я хотела бы убить его, искорежить его кости, будто пересохшую траву. Я сожгла бы душу в его теле! Ты же все видишь, все понимаешь – почему же ты лишь заставляешь болеть его мизинец?

– Терпение, – успокаивающе произнес Зрящий Видения Волка. – Мальчик прямиком идет в наши сети.

– Немного терпения у меня осталось.

– Нам никак не обойтись без мальчика. Человеческие существа живут во времени. Они Зрят в Видениях будущее и прошлое.

– Есть же границы моему терпению! Я не вижу, чтобы мальчик менялся к лучшему. С первой весенней оттепелью Тяжкий Бобр собирается послать своих воинов в горы. Что ты тогда будешь делать?

– Я знаю, из чего смогу выбирать. Мне придется еще раз пойти на риск.

– Как в прошлый раз?

– Погоди. Ведь Следящий не отходит от мальчика.

– Чем больше я жду, тем сильнее отчаяние. Мне нужно действовать… или погибнуть.

– Подожди! А не то все разрушишь.

Глава 18

Преодолевая боль в бедре, Белая Телка с трудом пробиралась по глубокому снегу. На лямке, врезавшейся в иссохшую кожу лба, висела связка дров. С каждым выдохом над ее головой клубился белесый пар. Седые волосы растрепанными космами выбивались из-под лисьего капюшона.

Она поднималась наверх из густой рощицы, куда сначала вовсе не собиралась идти за дровами. Деревья росли на крутом склоне, и можно было легко упасть, запутавшись в валежнике… Сломать ногу означало бы для одинокой старухи верную смерть – но умереть можно и от холода, если нечем топить.

Она остановилась, морщась от боли в суставах, с трудом удерживаясь на дрожащих ногах.

– Слишком уж… я стара становлюсь… для таких трудов.

Наклонившись, она уперлась руками в колени, чтобы дать хоть немного отдохнуть спине.

В свое время ей и в голову не пришло, насколько проще была бы жизнь, если бы Маленький Танцор носил воду и дрова. А беседы, что вели она и Два Дыма, сидя ночью у очага! В обществе бердаче она часами могла предаваться воспоминаниям о Разбитом Топоре, Без-Ума и Ест-Торопясь. Все они уже умерли и живут лишь в ее воспоминаниях. Неужели к этому и свелась вся ее жизнь? Жить да жить, пока еще кто-то тебя помнит? А что потом? Неужели хрупкая нить, связывающая этот мир со Звездной Паутиной, внезапно рвется? Если бы призраки могли говорить, а не только скитаться по тихим тенистым местам и скрывающимся под снегом трещинам в скалах! Если бы они могли рассказать, о чем раздумывают в тишине, а не просто молча наблюдать за жизнью этого мира!

Она попыталась вдохнуть побольше воздуха, но ее легкие странно засипели. Ноги под ней задрожали, а сустав горел от боли, будто кто-то уронил в него тлеющий уголь из костра. До своего возвращения из селения Тяжкого Бобра она и не подозревала, насколько состарилась за последние пять лет.

Она заворчала себе под нос и, прищурившись, посмотрела на небо. Вот что хуже всего – она, Белая Телка, всегда стремившаяся отринуть обычный человеческий образ жизни ради одиночества Зрящей Видения, ощущала теперь потребность в общении с другими людьми.

– Вот и называй себя после этого Зрящей Видения, старуха, – пробормотала она себе под нос.

Обреченно вздохнув, она вскинула ношу поудобнее и осторожно заковыляла по снегу. Несмотря на толстый слой снега, покрывшийся к весне ледяной коркой, лоси протоптали зимнюю тропу. Благодаря их стараниям ее путь был все-таки не так ужасен, как если бы пришлось передвигаться по целине. Весной, несмотря на теплое солнце, путешествовать было куда как труднее, чем зимой. Снег, который во время холодов был рассыпчатым и ненадежным, таял под теплыми лучами солнца и снова подмерзал – но очень тонким слоем, который не всегда мог выдержать вес человека. Время от времени ее нога проваливалась под лед, и она с проклятиями выбиралась из глубокой лужи. Снегоступы не очень-то помогали: слишком часто встречались места, откуда ветер сдул снег, покрытые колючим кустарником, острыми камнями и другими неприятными штуками, что протыкают перепонки или ломают ивовые обручи.

– Ненавижу весну, – ворчала старуха, ежась от пронзительного холодного ветра. – Посреди зимы все сковано морозом – вот и все. А весной? Что из того, что воздух чуть теплее? Зато сыро… и ветер дует все время. Прямо до костей пробирает. Тащишься по мокрому снегу и промокаешь насквозь. А потом наступает вечер, становится снова холодно, и в каком тогда виде оказываешься? Я всегда готова обменять это безобразие на любую снежную бурю посреди зимы.

Она утвердительно выпятила нижнюю челюсть и уставилась на влажную грязь, из за которой весной всегда так противно куда-либо идти. С досады она зашипела и строго запретила себе углубляться в подобные раздумья. К чему наводить на себя тоску, когда впереди еще порядочный отрезок тяжелого пути?

Преодолевая дрожь в ногах, она прошла последний извив тропы и снова остановилась, чтобы перевести дыхание и дать успокоиться бешено колотившемуся сердцу. Лишь отдохнув немного, она нашла в себе силы поднять голову – и увидела тонкую струйку дыма, поднимавшуюся к небу из-под свода ее пещеры.

– Кто бы это… – От недоумения она неожиданно почувствовала прилив сил и заставила свои измученные старые ноги нести себя быстрее, чем когда либо в последние годы. – Эй-эй! – закричала она. – Приветствую! Кто там?

Ее изумление еще возросло, когда занавес откинулся в сторону и наружу вышел, жмурясь от солнца, Маленький Танцор. Он улыбнулся и поторопился помочь ей, легко подняв одной рукой ее ношу и закинув себе за плечи. Она прищурилась, с трудом удерживаясь от язвительного замечания. Ей казалось теперь, что сила напрасно дарована юности, – ведь та слишком глупа, чтобы по достоинству оценить этот чудесный дар!

– Спасибо, – прохрипела она. – Уфф! Дай дух перевести, и я смогу с тобой поздороваться.

Он склонил голову набок, внимательно вглядываясь в нее:

– Я хотел было по твоим следам вниз пойти, а потом подумал – а вдруг ты на гору забралась? Знаешь, туда, где у тебя круг из камней и в середине линии. Я не захотел нарушать твои Видения.

Старуха с пыхтением и сопением взобралась вверх по склону, вошла в пещеру и заковыляла к разложенным на полу шкурам. После блеска снега и солнца под сводом скалы как будто была ночь. Несмотря на ухудшившееся зрение, Белая Телка по памяти с легкостью ориентировалась в сумраке своего жилища. Бормоча и хрипя, она наконец уселась и глубоко вздохнула, задумчиво уставившись на потрескивавший огонь.

– А легко мог бы меня по следам найти. Я одно время даже и надежду потеряла вернуться.

Он положил ее вязанку на кучу дров, которая казалась просто гигантской – по крайней мере, Белой Телке.

– Я заметил, что твой запас почти кончился, так что я тебе еще дров набрал.

– У тебя уже есть взрослое имя?

Он покачал головой и смущенно пожал плечами:

– Нет. Понимаешь, все как-то не выходит. Да в конце концов теперь это не так уж и важно.

– Если бы мне не казалось, что я от этого сразу же помру, я бы встала и обняла тебя.

Его голос зазвучал приглушенно и тревожно:

– Ты себя нехорошо чувствуешь?

Ее легкие сотрясла судорога, перешедшая в приступ кашля. Когда ее наконец отпустило, она беззаботно махнула рукой:

– Нет, ничего особенного, мальчик мой. Просто… просто старость, понимаешь? Каждый день напоминает мне, что я не вечно жить буду.

– Поправишься, – сказал он просто.

– Ты так думаешь?

– Ты слишком зловредная, чтобы помереть.

Она весело усмехнулась и снова закашлялась. Терпеливо дождавшись, пока приступ пройдет, он заметил:

– Раньше ты так не кашляла.

– Да и сейчас не всегда – а только когда я себя слишком замучаю. – Она пожевала беззубыми челюстями и скривила губы. – Кажется, лес все дальше и дальше от меня уходит. Откинь занавес, пусть хоть немножко светлей будет. Достаточно тепло, чтобы не замерзнуть, – да заодно и проветрим тут.

– Тебе пора переселиться. Я заметил, что здесь вокруг уже все сучья с деревьев содраны – все нижние ветки. Весь валежник собран. Остались одни толстые стволы.

– Но мне здесь нравится.

– А как у тебя с продовольствием дела?

– Они тебя прислали меня допросить?

Он усмехнулся, по-овечьи изогнув губы:

– Нет, не допросить. Конечно, разговоры всякие шли… Два Дыма ужасно за тебя волнуется. – Он умолк, ехидно глядя на старуху. – Может быть, не без основания.

Злобно прищурившись, она зарычала:

– Так скажешь ты наконец, зачем на самом деле пришел? Чтобы меня дразнить? Хватит тут рассиживаться, будто гриб на пне, – говори! Что стряслось? Почему ты пришел? Тебя никто не обижает?

После того как он подкинул в огонь еще пару веток, старуха сняла с ног мокасины и швырнула их поближе к раскаленным угольям костра. С сохнущими мокасинами надо уметь обращаться. Прежде всего они должны быть сделаны из насквозь прокопченной и отлично выдубленной кожи – иначе они сожмутся, или утратят эластичность, или потрескаются. А если они слишком теплые и ноге жарко, то тепло выгонит пропитывающий кожу жир и она будет быстрее промокать.

– Обид на мою долю достаточно выпадает. – Он уже не улыбался. – А так – просто люди начали волноваться, как ты тут одна поживаешь, я ведь уже сказал. И мы…

– Все здоровы? Никто не заболел, не ранен? Ты не за снадобьями от болезней пришел?

– Нет, все здоровы. Но мы начали о тебе беспокоиться. Много раз решали кого-нибудь к тебе послать. разузнать, как ты поживаешь. – Веселый огонек загорелся в его глазах, и он добавил: – Убедиться, что ты не замерзнешь из-за нехватки дров.

– Вот еще! Этого не дождетесь!

Не обратив никакого внимания на ее возмущенный возглас, он продолжал:

– Ну и я вроде как вызвался сходить.

– Вызвался? Ты? Я думала, ты меня недолюбливаешь.

«И вдобавок что-то скрываешь. Нет, есть и еще причина. Но какая?»

Он старался не смотреть ей в глаза:

– Нет, не то чтобы недолюбливаю… Просто ты всегда ко мне так назойливо приставала с Силой… Всегда угадывала, когда у меня бывали Видения. Всегда все знала. И хотела от меня добиться большего, чем то, на что я способен. Вот и все. Я вовсе не относился к тебе враждебно.

«Ты лжешь!» Прежняя проницательность вернулась к ней. «Почему же ты тогда пришел? Видения по-прежнему мучают тебя? До, конечно! Стоит только на него внимательно поглядеть – вид затравленный, как у крысы, попавшей в змеиную нору!»

Он кивнул, беспокойно потирая руки:

– Послушай, я не тот Зрящий Видения, каким тебе хотелось меня считать. Я не хочу ко всему этому возвращаться.

– Ну и не о чем тогда беспокоиться. Ты – не тот Зрящий Видения. – Она повернула мокасины к огню другой стороной и смотрела, как от них поднимается пар.

– Вот и ладно.

– Но пришел-то ты из-за Видений? Из-за них проделал такой долгий путь?

Он молча смотрел в огонь, слегка надув губы и наморщив лоб.

Понизив голос, она мягко добавила:

– Я не буду больше к тебе приставать. Я… в общем, я ошиблась. Не справилась со всем этим делом. Я это поняла, когда пришел Кровавый Медведь и попытался начать войну. Вот в тот день мне все и стало ясно. – И она сделала неопределенный жест, будто приглашая его забыть прошлое. – Так что говори, не бойся. Я помогу, как смогу. Если хочешь, просто выслушаю твой рассказ.

Колеблясь и запинаясь, он все-таки заговорил:

– Все дело в Видениях. Все просто едва с ума не сходят. Голодный Бык говорит, что чувствует себя так, как если бы стоял на горной вершине в грозу и не знал бы, куда спрятаться. Только Два Дыма молчит.

– Это действие Силы.

– Как бы то ни было, Видения приходят и уходят… в последнее время чаще. А одно из них возвращается вновь и вновь. Я стою один в горящем лесу. А сквозь пламя проходит Волк Духа и превращается в человека. Он говорит со мной – и такими загадками, которые я не могу понять. О том, чтобы быть одновременно всем и ничем… Меня потом несколько дней дрожь бьет.

Да, и еще кое-что было… вроде Видения наяву. Однажды мы отправились загонять в ловушку горных овец, и я… растворился в овце – не знаю, как иначе сказать. – Он с трудом сглотнул и заговорил о другом. – Два Дыма и Лосиха волнуются. Да и все, я думаю, волнуются. Я это по их глазам вижу. Они знают, что у меня Видения, – но что это такое, не понимают. Шутки-IIIутит и Луговая Тетерка беспокоятся из-за детей. Боятся, что от меня им будет какой-то вред. Лосиха и Два Дыма решили, что мне нужно тебя повидать.

Она вопросительно подняла бровь:

– Лосиха?

Он заерзал:

– Я женился на ней.

Старуха вздохнула и отерла лоб, на котором еще оставался след от глубоко врезавшейся лямки. Внезапно она расхохоталась:

– Круги, мальчик мой. – Она покачала головой. – Женился, значит? Что ж, желаю, чтобы это тебе больше счастья принесло, чем мне.

– Я счастлив. Она знает, что меня беспокоят Видения.

– Хорошо, тогда ей легче будет все объяснить. – Она засунула руку в мешок, вытащила оттуда сухой хлебец из лесной лилии и бросила ему. – Надеюсь, что Волшебная Лосиха понимает, во что ввязалась. Нечего на меня так смотреть! Я знаю, о чем говорю. Я немало страданий причинила и Большому Лису, и Резаному Перу. Да, кстати, раз уж об этом речь зашла – я плохо понимала, что делаю, когда вышла замуж за Большого Лиса. Это было в первый раз. Я была молода – ну, не моложе тебя, но все-таки молода. Мне казалось, что я смогу успокоиться и жить, как все люди. Казалось, что я смогу прогнать Видения.

– И у тебя ничего не получилось? – Он задумчиво жевал хлеб; скулы двигались под гладкой кожей. Его глаза все время невольно возвращались к спирали, выбитой на задней стене, на которую падал теперь свет солнца.

– Да, ничего не вышло. – Она засмеялась. – Тут все дело в том, как устроены люди. Я думаю, что мы не отличаемся от остальных животных. Возьмем, к примеру, бобра. Даже если у него уже есть отличная запруда, полная ивовых веток, воткнутых в ил, он все равно будет выбираться на берег и подгрызать деревья – даже елки, если других не будет. По-моему, тут может быть только одно объяснение: таким его сотворил Вышний Мудрец. А нам, людям, нужно быть друг с другом, и когда мужчины и женщины живут вместе, одежды распахиваются и то, что делает мужчину мужчиной, встречается с тем, что делает женщину женщиной. Я тоже испытывала это влечение и надеялась, что совокупление пересилит Видения.

Безнадежная грусть отразилась на лице молодого человека.

Она понимающе улыбнулась:

– Сначала так и получается. На какое-то время ты сможешь в ней раствориться. Все кажется таким новым, таким чудесным – вдобавок и само совокупление притягивает. Да, совокупление… – Она, видимо, погрузилась в воспоминания, потом вздохнула и продолжала: – Но дело в том, что тебя начинает тянуть в разные стороны. Влечение к Видениям борется с влечением к любимому человеку. И что тогда? Невозможно ведь следовать и тому и другому. – Она выразительно покачала пальцем. – И нечего так поднимать брови. Я тебе серьезно говорю: совмещать это невозможно. Ну, как угодно; не хочешь – не верь. На собственном опыте поймешь, что так оно и есть.

– Может быть.

Она наклонилась и потерла пальцы ног, грея их у огня. Ногти опять отросли. Нужно будет их обрезать.

– Не знаю, почему Вышний Мудрец все так устроил. Нам кажется, что очень неудачно, но я предполагаю, что это лишь отражает способ сотворения мира.

– О чем ты говоришь?

– Круги… Что? Ну, я имею в виду то, как человек познает разные вещи… Разные истины, если хочешь. Законы существования и жизни мира. А потом, когда становишься старым, все, что узнал, надежно спрятано у тебя в черепе и тебе никак не доказать молодым мужчинам и женщинам, почему все так на самом деле и есть, как ты говоришь. Молодым приходится жить и учиться всему заново – точь-в-точь как до них старикам. Удивительное разбазаривание сил – но, может быть, я чего то существенного не понимаю.

Старый Шесть Зубов – Человек Духа, что меня обучал, – иногда спрашивал, а не одно ли и то же мы все существо – просто проживающее по-разному одну и туже жизнь.

«Правильно ли я себя веду? – задала себе вопрос старуха. – Когда этот мальчик жил со мной, он меня не слушал. А теперь, когда я отступилась от него и отпустила его на свободу, он вдруг будет слушать меня? Или это всего лишь ловушка? Урок глупой старухе? А может быть, в этом и заключается Спираль обучения – что знание нельзя передавать насильно, а можно лишь скупо делиться им? Что же это все значит?»

– Но это же совершенно бессмысленно! Как это может быть, чтобы мы все проживали одну и ту же жизнь по-разному и в разных телах?

– Благодаря обману чувств, иллюзии.

– Чему? Иллюзии? Я не по… Это просто безумно!

– Как и весь мир. – Она уселась поудобнее и многозначительно подняла вверх указательный палец. – Скажи мне, Маленький Танцор, что существует на самом деле? Мир? Этот мир? – Она обвела рукой вокруг и постучала по стене пещеры. – Или… на самом деле существуют Видения?

– Вот что существует на самом деле. – Он скрестил руки на груди и, вытянув ноги перед собой, ударил пяткой о земляной пол пещеры.

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что если я возьму один из этих углей и потру им твою ногу, ты завизжишь от боли.

Она захлопала в ладоши и захохотала:

– Я завизжу? Или это ты только подумаешь, что я визжу? А? А может, вообще все, что ты видишь вокруг, – это лишь твое Видение настоящего мира?

– Значит, если я так не подумаю, ты визжать не будешь?

– А что, если это зависит от того, насколько искренне ты в это поверишь? Ты уверен, что какая-то частица твоего мозга не уговаривает тебя: «Если ты ее обожжешь, она завизжит»? Просто потому, что, если ты сам обожжешься, ты будешь визжать. Может, это и есть общая реальность, а? Ты думаешь, что я так же ощущаю боль, как и ты сам, – поэтому так оно и есть.

– А разве нет?

– Это не важно. – Она снова выставила вперед указательный палец. – Мы говорим о том, откуда ты знаешь то, о чем думаешь, что ты это знаешь.

– Но я могу ощущать тебя – прикоснуться, услышать твой голос… а после этой зимы еще и обонять тебя!

– Ты так думаешь? Но скажи-ка мне, разве это всегда так? Может, я и не существую вовсе, едва ты отсюда выйдешь, а? Может, Два Дыма, и твоя жена, и Голодный Бык тоже не существуют, пока ты не вернешься и не увидишь их там, где надеешься их увидеть. Может, мы все – лишь твое представление о том, что существует на самом деле?

– Но они существуют! – вскричал юноша. – Я знаю, что они существуют. К тому времени, когда я вернусь, Два Дыма понаделает новых наконечников для дротиков. Отец изловит еще несколько лосей. Я их всех увижу, когда вернусь.

– Конечно, увидишь – но ты не можешь доказать, что они существуют сейчас. Понимаешь?

Он в растерянности покачал головой:

– И правда, не могу… Но ведь это совершенно очевидно! Они должны существовать! Ведь иначе…

– Вот именно – иначе… Понимаешь, ты не можешь даже сам себе доказать, что твой отец существует на самом деле. Ты вполне мог выдумать весь этот мир. И единственный человек, который знает, что этот мир существует, это ты. И ты не можешь мне доказать, что он существует таким, каким ты его выдумал.

Он широко раскрыл рот, совершенно растерявшись:

– Но представь себе, что я сейчас возьму дротик и проткну тебя. Ты его почувствуешь… и умрешь от него.

– В самом деле? – Она откинулась назад и скрестила на груди руки. – А что, если я лишь частица твоего Видения? Может, тебе только кажется, что я почувствую дротик в моем теле, что я умру… Видишь, ты не можешь мне доказать, что я существую на самом деле.

Запутавшись, он смог лишь затрясти головой.

– Эх, Маленький Танцор. Старый Шесть Зубов сказал мне как-то раз – давным-давно, – что жизнь —великая тайна, что лишь в глубине самих себя мы можем знать, что существует на самом деле. Я не могу доказать тебе, что ты существуешь на самом деле. Я не могу доказать, что этот огонь на самом деле горит, что это не Видение. Конечно, если я положу на него руку, он меня обожжет, но на самом ли деле будет существовать эта боль? Или я ее лишь выдумаю? И это будет еще одна иллюзия?

– Она будет существовать на самом деле.

Она плотно сжала коричневые старые губы.

– Вот интересно… Шесть Зубов рассказывал мне. что он однажды видел, как Зрящий Видения Духа Танцевал с огнем. Древние легенды, о которых вы, молодые, даже и не слышали, повествуют, что в древности Зрящие Видения научились этому у Первого Человека. Они Танцевали с огнем.

Он мгновенно побледнел и быстро ответил:

– Но это ведь может значить что угодно. Может, они просто размахивали горящими палками…

– Нет, – с силой произнесла старуха. – Память, конечно, хитрая штука – она изменчива, как Видения. Но я так ясно помню Шесть Зубов, помню взгляд его глаз – будто прозрачные струйки воды, в которых сверкает весеннее солнце. Он видел такой Танец. Он говорил, что Зрящий Видения Танцевал, держа в руках раскаленные уголья, Танцевал босиком по огню – и не обжигался. Шесть Зубов считал, что для этого нужно вернуться к Единству, изменить Видение таким образом, чтобы оно стало реальностью, а этот мир – выдумкой, иллюзией.

– Ты знаешь, я предпочитаю верить в реальность дротика, – сказал Маленький Танцор. – Подумай только, ведь я все время себе делаю больно – режу себе руки, когда неловко раскалываю кремень, и потом течет кровь, и я думаю: «Когда же это я порезался?» Если бы я выдумал мир, как ты мне советуешь считать, я бы не воображал, что мне больно. Какой в этом смысл?

– Конечно – если не допускать возможности, что это камень Зрит в Видении, что ранит тебя.

– Камень?..

Старуха внимательно смотрела на его лицо, прищурив глаза:

– Не можешь же ты считать, что мир вокруг не Зрит Видений? Откуда ты знаешь – может, ты сам лишь выдуман камнем? Или летучей мышью? Или. например, деревом? Что, если мышь, спрятавшись в своей норке, прямо сейчас Зрит в Видении тебя, твои мысли и чувства? Ты можешь мне неопровержимо доказать, что ты не частица Видения, которое Зрит кто-то другой… или даже что-то другое?