Текст книги "Легенды об оружии бессмертных"

Легенды об оружии бессмертных
Михаил Мазель

© Михаил Мазель, 2015

© Михаил Мазель, дизайн обложки, 2015

© Михаил Мазель, иллюстрации, 2015

Благодарности

Илья Шенкер

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 
© Илья Шенкер, портрет Михаила Мазеля, 2005
 

От автора

…Всем кого люблю

Вместо предисловия

Всё описанное в этой поэме – быль.

Её действие охватывает 1941—43, 1955 и 1970-е годы. Действие в главах поэмы происходит не хронологически. Главные герои: великий композитор и великий дирижер.

Ещё двое героев – великий пианист и дирижёр, награждённый боевым орденом за исполнение симфонии упомянутого композитора.

И, конечно же, главная тема поэмы – Великое Противостояние, в котором принимала участие великая музыка – оружие бессмертных.

Осень 2014-го года

Легенды об оружии бессмертных
Поэма

I. Раздвигая пределы

 
Самолёт приземлился в Нью-Йорке.
                                                        Обычное дело.
Пассажир сел в такси
                         и поехал на нём в Ривердейл.
Через трафик и дождь,
                                   раздвигая эпохи пределы.
Это после мы скажем,
                                        «отметив» её передел.
 
 
Вереница огней колыхалась, как море,
                                                                        и город
нависал над дорогой
                                       и таял в дожде за спиной
ожиданием встречи,
                           волненьем про гордость и горе
и о том, что никто не находит
                                                      дороги иной.
 
 
А дорога петляла
                       неспешною красной гирляндой
и внезапно рассыпалась
                                      с тихим шуршанием шин
за воротами сада.
             Дом встретил симфонией ладной —
птиц.
       Пахнуло Гудзоном и хвоей.
                                                    Спешите?
                                                                 Спешим!
 
 
– Проходите, Маэстро!
                                   С приездом.
                                            Маэстро Вас примет!..
Во и он.
            Невысокий.
                               Старик,
                                      но лицом – молодой.
Жизнь в усталых глазах.
                                Что нашёл
                                            пилигрим в пилигриме?
Непохоже,
                    что сад в этом доме
                                                        порос лебедой.
(Посетитель был в курсе:
                                         хозяин
                                                живёт, как отшельник.
Скоро год…)
                       Он хотел поклониться
                                                                 и
                                                                  сразу уйти,
но по просьбе… остался.
                                       Так много
                                                    на свете расщелин.
Так редки остановки
                    на нашем тернистом пути.
 

II. Лёгкий след

 
Прилететь из соседней галактики
                                         слушать пластинку?
Для кого-то абсурд.
                                 Для другого —
                                                       подарок небес.
Соткан звук и намотан на память
                                                живой паутинкой.
И зудит паутинка на душах,
                                      как вечный порез.
В полумраке,
  подсвеченном тусклым мерцаньем
                                                                  камина,
проживая до дна
                 свою долгую трудную жизнь,
он опять дирижировал… звуком,
                                          но было не мнимым
ощущенье от горькой,
                                     но светлой
                                                 и чёткой межи.
Он на время исчез.
           Он стоял, как всегда, пред оркестром,
сидя в кресле, он им управлял
                              через …дцать долгих лет.
И он слёз не стеснялся —
                                   навеки великий
                                                          Маэстро,
и слеза оставляла
                            у всех
                                     на щеках
                                               лёгкий след.
Как они говорили?
                               Непросто,
                                         двойным переводом.
Как?..
    О музыке той, что звучала.
                                      О дальней стране,
из которой и гость и создатель симфонии
                                                                          родом.
О Победе…
           Смотрели журналы.
                                                            Начало турне.
 
 
Гость,
       дослушав,
                    уехал навстречу «открытью эпохи».
Фотография с дарственной надписью…
                                                        Громкий успех.
А хозяин остался…
                 Умерьте, пожалуйста, вздохи.
Он прошёл долгий путь.
                    Он достоин расставленных вех.
 

III. Служить, как дышать

 
Он не молод,
                   да что там он – стар:
                                              ему семьдесят пять.
Он уже потерял три страны
                                      и любимый La Scala.
Пусть на радио…
                 Новый оркестр, что новая пядь.
Миллионы сердец его палочка
                                                разом ласкала.
Да, он – стар,
                       но не сломлен
                                 и может продолжить борьбу.
Он – в Нью-Йорке,
             но каждою нотой он против фашизма.
Седины не добавить
                    и складок не видно на лбу.
Не сломать его духа
                     и не переполнить трагизмом.
Страха нет.
         Только боль и желанье
                              служить, как дышать.
Никогда не уронит он чести —
                                 сын гарибальдийца.
Он читает газеты и рвётся
                                    страдая душа.
Согласитесь: не каждый
                  страданием сможет гордиться.
Да. Он знает теперь,
            чем внесёт в этой битве свой вклад.
Он запишет её…
                      Он достанет её партитуру.
Слава Б-гу, за право её исполнять
                                      не устроили гвалт,
посчитали за честь для него
                                 без единого тура.
Его палочка часто звучала сквозь тучи войны,
вдохновляла борцов,
                   собирала для них сотни тысяч.
Слава Б-гу,
    он не был раздавлен стандартом двойным:
итальянец в Америке…
                       Славу из камня не высечь.
 

IV. За кадром кадр

 
Кружным путём на юг:
                                   в Ташкент,
                                         в Иран, Ирак, Египет…
Как в «Касабланке»…
О, My Lord!
           My Captain, please keep it!
     Атлантика… За кадром кадр.
                      Минуя
                               минные поля,
 Он попросил,
                и
                  Он следил за
                                  кораблём,
                                             благоволя.
За кадром кадр.
                       Лист за листом.
                                         Так нужно и
                                                             так должно.
Желанье противо->
                                      <-стоять.
На фильм не снята лонжа.
     Жара в Нью-Йорке. Пыль. Корабль. С
                            ней не сравнится
                                                      жар внутри.
     Ну наконец-то!
                  Сколько дней
                                рошло?
                                       Пять дней?
                                                       Нет —
                                                           целых три.
 
 
Победа? К сожаленью, нет!
                                   Участие? Бесспорно!
Рыдают флейты, да гремят
                                   литавры да валторны.
     За звуком – звук.
                  Отправлен диск.
                                    Назад:
                                       путём опять кружным.
     В оружии бессмертных нет
                              иных
                                   деталей и пружин.
Он вытворяет чудеса.
                       Летает иммельманом.
И телеграмма, год спустя,
                  в кармашке с талисманом
     под сердцем. Шквал в Нью-Йорке.
           Эх…
             (молчанья в Куйбышеве залп).
     Не маг. Волшебным жезлом бой
          и боль
               в единый
                             вдох связал.
«Автограф» Верди на груди
                               хранит его полвека.
Что человек в руках судьбы?
                                  Что звук без человека?
 
 
     Он темп хранит.
                  Всё дело в нём.
                                В нём пульс
                                              и
                                                долгий чистый звук.
Все партитуры в голове.
                                           Они,
                                                  как будто дело рук.
 

V. Чудо рождения

 
Он никогда не считал себя храбрым,
                                                                 однако
в эту трагичную осень
                            подолгу бродил он
между бомбёжками.
                                  Всюду
                                        он чувствовал знаки.
Всё говорило:
      Быть стойким – необходимо.
Резким контрастом с
            на редкость прекрасной погодой
в лицах читалась тревога,
                    но с нею – решимость.
И,
  продолжая бродить
                     по любимому городу,
мог ли он знать,
                  что
                          симфонией новой кружим он.
Сколько не рвался,
             был признан он к службе негодным.
Вместе с другими
                            тушил зажигалки на крыше.
Могут ли люди, как боги, влиять на погоду?
…Делалось небо яснее, прозрачней и выше.
Ясность
             давала отчётливей слышать безумье.
Звёзды дрожали,
                              и
                                в этом дрожании звуки
в крепость слагались и
                                          он
                                           припадал к амбразуре.
Мир весь он видел, хотя с
                                 детства был близоруким.
Внешне – подросток в очках —
                                         был на деле титаном.
Кто бы подумал?
                            А он
                                   и
                                    не думал,
                                               вершил он.
Чудо рождения не было чудом и
                                             не было тайным,
делая звук его музыки
                                       несокрушимым.
 

 
Время на сон?
           Это – роскошь.
                                  Он курит и пишет.
Это – единственный шанс
                                     быть для Мира оплотом.
Фронт приближается.
                                        Небо
                                                пожарами пышет.
Внешне спокойный
                                   титан
                                             продолжает работу.
Скоро конец сентября.
                                          Он —
                                             в конце третьей части.
Снова он рвётся на фронт,
                                            но
                                                отправлен приказом
в тыл…
       И он пишет, как дышит —
                                                  о свете и счастье,
движим любовью,
                                неся с нею трезвость
                                                                 и разум.
Б-г всё же есть:
                        потерялся, но
                                                вскоре был найден
груз с партитурой…
                         Представьте… такую потерю!
Как и любой на войне,
                             не прервался ни на день
он.
    Его музыка кровью питала артерию.
Год на исходе.
             Титан подобрался к финалу,
не сомневаясь нисколько
                                          в победных аккордах.
Враг под Москвой остановлен.
                                                   Симфония…
                                                                     Мало!..
Музыка в сердце клокочет
                                           печально и гордо.
Вот и поставлена точка.
                                       Грустит он невольно.
Сможет ли кто
                          его труд
                                в этом пекле исполнить?
Знает ли он, что поднявшись
                                         симфонии волны
Мир весь охватят
                                 и Верой
                                             его переполнят?!
 

VI. Только в полном составе

 
Кто был жив
                   и кто не умирал
                                             и кто не был в окопах,
если мог шевелиться,
                                      явился,
                                                  заслышав призыв.
Кто не умер в дороге…
                      Вдох-выдох, вдох-выдох —
                                                                      синкопа.
Что подняло людей полумёртвых?
                                                          Не страх.
                                                                   Не призы.
Музыканты пришли отовсюду:
                                                 из морга и с фронта.
Генерал
                помогал дирижёру пополнить состав.
 

 
День за днём
                        собирался оркестр
                                         под горькое «пронто».
Ах как горько:
                       уже двадцать семь
                                                      схоронили из ста.
Дирижёр —
             сам подстреленный птах
                                    на трясущихся крыльях —
поднимал ежедневно
                                 голодный
                                                  измученный клин.
Устремляясь за ним,
                                   как могли,
                                                   укрепления рыли.
Тот, кто вылепил их,
                              сам не помнил
                                                         названия глин.
Кто кого.
       Кто как мог:
                     на четвёртый этаж
                                                         поднимали
музыканты друг друга.
                                      Сперва
                                           по пятнадцать минут
репетиции шли.
                          Нет такого наречия «мало».
Только маятник тикает тихо:
                                                 «Я всех помяну».
Духовые подчас
                            к мундштукам
                                             примерзали губами.
Вылетали смычки
                                 из
                                    вконец
                                              обессиленных рук.
Лёд давил их кубами,
                                     но вдруг
                                             испарялся клубами,
потому что плотней и плотней
                                          становился их круг.
«Только в полном составе».
                                  Подчёркнуто
                                                       жирно.
                                                              Три раза.
Только в полном составе…
                                         Иначе —
                                               нет смысла играть.
Шостаковича фраза
                                     сейчас
                                         равносильна приказу
бьётся в сердце
                     призывом бороться
                                                          и
                                                           не
                                                                умирать.
Первый пробный концерт.
                           Пиджаки надевали на ватники.
Оркестрантки —
                 по несколько платьев
                                               (такой был мороз).
Дирижёр
                вышел в белой манишке,
                                           украшенной бабочкой.
Командир,
               поднимая в атаку,
                                             встаёт в полный рост.
Лишь одно отделенье.
                             Примёрзла
                                              к пюпитрам
                                                            их стойкость.
Почему же не слышно оваций?..
                                                     Шевелится зал.
Море варежек.
                       Холодно. Очень.
                                                Постольку поскольку.
Стимул жить.
                    (Пусть
                              пока замерзает
                                                в мгновенье слеза).
Постепенно дошли
                                    до
                                       шестичасовых репетиций.
Нет сомнения в том,
                                   что упорство
                                                       спасло
                                                           многим жизнь.
Город ждал.
                 Наполнялись надеждою
                                                            бледные лица.
По толике,
                  по ноте
                              они, как умели,
                                                        теснили фашизм.
В день премьеры,
                        планируя кушать
                                          в «Астории» штрудель,
враг,
      надеясь на штурм,
                                 ждать не ждал
                                               операции «Шквал».
И концерт
               состоялся.
                             С оркестром
                                                  гремели орудия.
Ни один
              из немецких снарядов
                                                   в тот час не упал.
Наконец-то!
                Представился повод
                                           костюмам и платьям.
Пусть наряды смотрелись, как будто
                                                          с чужого плеча.
Колоннада вставала
                                    навстречу
                                            прибывшим солдатам.
Зал встречал ленинградцев,
                                                 сверкая
                                                      в оживших лучах.
Люди слушали…
                           в зале,
                                     на улицах,
                                                     сидя в землянках.
Люди хлопали стоя,
                                воскреснув,
                                                  отринув свой страх.
И букетик ромашек
                                   в руках
                                           очень юной смуглянки
засверкал ярче звёзд,
                                    ярче ярости
                                                   в грозных кострах.
Равносильно сраженью,
                                        подобно
                                                гружёным составам
отгремели аккорды,
                            в объятиях
                                            сжав этот день.
И эмоции были
                        уже
                              не подвластны
                                                       октавам.
И все беды
                  в тот миг
                                 не пугали
                                               счастливых людей.
До прорыва Блокады
                      ещё оставалось
                                                    два года.
До победы —
                 три года
                                и
                                  пропасть тревог и смертей.
Но несломленный город
                                         поднялся
                                                    из сумерек гордо
и в тот миг не нашлось бы
                                          нигде
                                                 его тверди твердей.
Те же стены,
                    спустя
                              тридцать лет,
                                         «услыхали» признанье:
«В день премьеры мы поняли,
                                                    что
                                                     проиграем Войну.
Ваша сила и гордость
                                 разрушили
                                                     наше сознанье.
Если б только мы знали
                                 бездонную
                                                    ту
                                                      глубину».
Два немецких солдата —
                                        теперь
                                           два немецких туриста
и седой дирижёр,
                                и
                                 всё те же
                                                колонны вокруг.
Траектории звуков
                                  линейны,
                                                  остры
                                                             и тернисты,
и мелодии кокон – незыблем
                                                        и так же упруг.