Текст книги "Крещение Руси – благословение или проклятие?"

Приложения

Приложение № 1
Повесть Временных лет
Фрагмент
Русско-греческий мирный договор 912 г.
(Подготовка текста О.В. Творогова, пер. Д.С. Лихачева). Воспр. по «Памятники литературы Древней Руси». М.: Х-Л, 1978. – с. 47–53.

В год 6420 (912). <…>

Каковы суть главы договора, относительно которых мы себя обязали по божьей вере и дружбе: первыми словами нашего Договора – помиримся с вами, греки, и станем любить друг друга от всей души и по всей доброй воле и не дадим произойти, поскольку это в нашей власти, никакому обману или преступлению от сущих под рукою наших светлых князей; но постараемся, как только можем, сохранить с вами в будущие годы и навсегда непревратную и неизменную дружбу, открытым объявлением и преданием письму с закреплением, клятвой удостоверяемую. Также и вы, греки, соблюдайте такую же непоколебимую и неизменную дружбу к князьям нашим светлым русским и ко всем, кто находится под рукою нашего светлого князя всегда и во все годы.

А о главах, касающихся возможных совершиться злодеяний, договоримся так: те злодеяния, которые будут явно удостоверены, пусть считаются бесспорно совершившимися; а какому злодеянию не станут верить, пусть клянется та сторона, которая домогается, чтобы злодеянию этому не верили; и когда поклянется сторона та, пусть будет такое наказание, каким окажется преступление.

Об этом: если кто убьет – русский христианина или христианин русского, – да умрет на месте убийства. Если же убийца убежит, а окажется имущим, то ту часть его имущества, которую полагается по закону, пусть возьмет родственник убитого, но и жена убийцы пусть сохранит то, что полагается ей по закону. Если же окажется неимущим бежавший убийца, то пусть останется под судом, пока не разыщется, а тогда да умрет.

Если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битье пусть даст пять литр серебра по закону русскому; если же сделавший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды, в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток.

Об этом: если украдет что русский у христианина или, с другой стороны, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и (в обоих этих случаях) будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских; но пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял. Если же добровольно отдастся вор, то пусть будет взят тем, у кого он украл, и пусть будет связан, и отдаст то, что украл, в тройном размере.

Об этом: если кто из христиан или из русских посредством побоев покусится (на грабеж) и явно насильно возьмет что-либо, принадлежащее другому, то пусть вернет в тройном размере.

Если выкинута будет ладья сильным ветром на чужую землю и будет там кто-нибудь из нас, русских, и (хозяин) соберется снабдить ладью товаром своим и отправить вновь в Греческую землю, то проводим ее через всякое опасное место, пока не придет в место безопасное; если же ладья эта ли от бури или противного ветра задерживается и не может возвратиться в свои места, то поможем гребцам той ладьи мы, русские, и проводим с куплею их поздорову. – Это если случится около Греческой земли. Если же приключится такое же зло русской ладье, то проводим ее в Русскую землю, и пусть (свободно) продают товары той ладьи (еще в Греции), так что если можно что продать из той ладьи, то пусть (беспрепятственно) вынесем (на греческий берег) мы, русские. И когда приходим (мы, русские) в Греческую землю для торговли или посольством к вашему царю, то (мы, греки) пропустим с честью проданные товары их ладьи. Если же случится кому-либо из нас, русских, прибывших с ладьею, быть убиту или что-нибудь будет взято из ладьи, то пусть будут виновники присуждены к вышесказанному наказанию.

Об этих: если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если действительно окажется русский или грек, то пусть выкупят и возвратят выкупленное лицо в его страну и возьмут цену его купившие или пусть будет предложена за него цена, полагающаяся за челядина. Также, если и на войне взят будет он теми греками, – все равно, пусть возвратится он в свою страну и отдана будет за него цена его, как уже сказано выше, существующая по обычным торговым расчетам.

Если же будет набор в войско и эти (русские) захотят почтить вашего царя, и сколько бы ни пришло их в какое время, и захотят остаться у вашего царя по своей воле, то пусть будет исполнено их желание. Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из какой-либо страны (пленные христиане) на Русь и продаваемые (русскими) назад в Грецию или пленные христиане, приведенные на Русь из какой-либо страны, – все эти должны продаваться по двадцати златников и возвращаться в Греческую землю.

Об этом: если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, – возьмут его. Если же кто-либо из тяжущихся не позволит произвести дознание, – тем самым не будет признан правым.

И о русских, служащих в Греческой земле у греческого царя. Если кто умрет (из них), не распорядившись своим имуществом, а своих (в Греции) у него не будет, то пусть возвратится имущество его на Русь ближайшим младшим родственникам. Если же сделает завещание, то пусть возьмет завещанное ему тот, кому написал умирающий наследовать его имущество, и да наследует его.

И о русских, взимающих куплю.

О различных людях, ходящих в Греческую землю и остающихся в долгу. Если злодей не возвратится на Русь, то пусть жалуются русские Греческому царству, и будет он схвачен и возвращен насильно на Русь. То же самое пусть сделают и русские грекам, если случится такое же.

В удостоверение и неизменность, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях – царя вашего и своею рукою, – скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единого истинного бога вашего и дали нашим послам. Мы же клялись царю вашему, поставленному от бога, как божественное создание, по вере и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира.

Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420.

Приложение № 2
Челобитная протопопа Аввакума[69]69
  По всему вероятию, это та самая челобитная, о которой упоминается в жизнеописании протопопа Аввакума, напечатанном П.И. Мельниковым в новом Энциклопед. Лексиконе (стр. 152) и на которую царь Алексей Михайлович отвечал Аввакуму выговором. Ея нет в Записках о расколе Александра Б. Она есть как бы сокращение Аввакумовой Автобиографии. Мы печатаем ее со списка, имеющагося в Чертковской библиотеке, но, к сожалению, новейшаго. (Выделено мною. – М. С.) Сличи «Житие пр. Аввакума», изд. Кожанчиковым и «Напаствование пр. Аввакума», в 5-м томе Летописей г. Тихонравова.


[Закрыть]
Фрагменты
Русский архив, 1864. – Вып. 1. – Стб. 26–33.

Царю и государю и великому князю Алексею Михайловичу всея великия и малыя и белыя России самодержцу, богомолец твой государев, грешный протопоп Аввакум Петров, припадая на колену, усердно челом бью. Надежа наша, свет государь, православный царь, услыши грешника мольбу, яко от гроба возставша, от дальнаго заточения[70]70
  Аввакум разумеет здесь свою ссылку в Тобольск, а потом невольное путешествие в Даурскую землю.


[Закрыть], поприщ заточен был с жено и с детьми и многи и неисказанны беды подъях, обещания ради будущих благ. И ныне тобою великим государем в царствующий град приволокся, надеяся, живучи на востоке, в монастырех, тишину зде на Москве быти; и ныне зрю в царствующем граде церковь паче прежняго смущенну, и ни мало мира имущу. Свет государь, благочестивый царь! Пишет на послание ко Ефесеом светило вселенныя Златоустый Иоанн: ничтоже тако прогневает Бога, якоже раздор церковный, и ничтожо тако раскол творит в церквах, якоже любоначалие во властех. <…>

Христа, сына Божия, небеснаго царя быти; и Духа святаго не истиннаго быти, не точию животворящаго? Отнележе он, Никон, начат раздоры творити церкви и в тиснении печатном портить книги, на всю Poccию гнев Божий наведе. Не ложь нам знамение – моровое поветрие и 10 лет мечь проливающим христианскую кровь, и во всяком граде и странах велие нестроение и туга велика, всюду слезы и стенание. Простота убо блаженныя памяти общаго нашего отца протопопа Стефана[71]71
  Стефан Вонифатьев – царский духовник.


[Закрыть] и частое пролитие слез с рыданием о державе царствия твоего, и негордоучения оного – ташину показа в державе царствия твоего и упражняющихся о деле Божии проповедников слову Божию светлейших яви. Никонова же неопасивая дерзость и безчеловечие к Божиим рабом всю Русскую землю пусту показа, и слез и рыдания исполнену. Свет-государь, благочестивый православный царь! Самому тебе свету Стефаново житие известно, не в хитрословии бо силен был, но в простоте сердца без престани царствия твоего Бога молил, сему и други своя учил. Увы души моей бедной! Лутче бы ми в пустыне Даурской со зверьми живучу конец прияти, нежели ныне слышу в церквах Христа моего невоскресша! Вем, яко скорбно тебе великому государю свету от нашея докуки. Государь свет православный царь! Не сладко и нам, егда ребра наша ломают и розвязав кнутьем бьют, и томят на морозе голодом; и cиe все царствия ради Божия страждем. И я тебе, свету нашему, о своих бедах и напастех возвещу. Не много, когда я был в попех, в Нижегородском уезде, ради церкви Божия, от буих человек был удавлен, и 3 часа лежал яко бездушен; руки мои и ноги были избиты; имение мое было разграблено; и cиe все мне яко уметы, да Христа моего приобрящу. А егда устроил мя Бог в протопопы, в Юрьевец Повольский, – бит ослопьем, и топтан ногами, и дран за волосы руками злых человек. Отнял мене Деонис Крюков еле жива. И о сем молихся, да простит им Бог зде и в будущем веце. A бывший патриарх Никон мучил мене на Москве, бил по ногам, на правеже три недели по вся дни без милости, от перваго часа до девятаго. И блаженныя памяти протопоп Стефан деньги ему патриарху за мене давал за откуп; и на всяк день зря из ног моих полны голянищи плакал. Но безчеловечный он Никон, для протопопа Стефана о мне плачуща, не умилился. А егда с двора протопопова (Иоанна Неронова) Борис Нелединский со стрельцами мене взял, ризы на мне изодрали и святое Евангелие с налоя сбив, затоптали, и посадя на телегу с чепью, распя на мои руки, по улицам, не в одну пору возили. И не ужто, Государь свет, им так Бог попустил?..

Во Андрониев монастырь посадили под пустую палату в землю; и три дни и три нощи на чепи держали без пищи. Прости свет, Государь, в то время видех в палате яко в потире держаща пищу, и рекох ему: откуду и камо семо прииде? – Он же рече: «Мир ти, друже, дерзай и не убойся, Господь с тобою; вкуси же и пищу, юже ти припесох; а не стяжи ми, откуду есмь». Взях убо сосуд от руку его и седши ядох; той же с молчанием стояше предо мною. Егда же пол сосуда изъядох, приступи человек он и взя от мене сосуд и рече: «Довлеет ти». И aбие не видим бысть. В то убо время Государь, обретох сердце мое радости исполнено. Не хваляся тебе, Государю, глаголю, да не буду безумен, истинну бо по Апостолу реку, яко ты наш благочестивый православный Царь, а мы твои Государевы богомольцы; известно творим ти, строя ради церкви.

Послушай, молю тя, христолюбивый Царю, и Сибирских моих напастей, от многих убо малая ти свету реку. Егда Никон послал мене в смертоносное место, во Дауры, тогда постигоша мя на пути злой воевода Афанасий Пашков, по лицу моему грешному бил своима рукама, и со главы власы драл, по хребту моему бил чекмаром, и 72 удара кнутом по той же спине; и в тюрьме скована держал 35 недель, да 70 недель морил на морозе, чрез день дая ми пищу; два же лета противу воды заставил мене тянуть лодку; и от водянаго наводнения и от зноби осенней роспух живот мой, и ноги от пухоты разседахуся, на ногах моих кожа и кровь течаше без престани. А служивые твои государевы козаки, тружающеся в водах, в то время от воеводския налоги многие помирали. А как мы дошли до места, тамо нас и совершенное зло постигло. Ел я с казаки не по естеству пищу, вербу и сосну, и траву, и корения, и мертвыя мяса звериныя, а по прилучаю и кобылия; и того было ядения 6 лет. А казаки бедные – всякую мертвечину: волки и лисицу и человеческую ялойну (?). И от нужи померло твоих государевых людей с 500 с 40 человек; потому что воевода Афанасий Пашков – человек без милости, промышлять рыб и зверей служилых не отпущал; и многих за то огнем пережог и кнутьем перебил до смерти. А то, государь, было из Енисейска везено с собою в запас хлебца, и он у мене Афанасий после кнутнаго биения отнял, и продавал мне на платьишко мое и на книги мою же рожь, немолотую, дорогою ценою, по два рубля пуд и больши. А в первых летех ел рожь немолотую, вареную, покамест чего было. У мене же грешника в той нужде умерло два сына, не могли претерпеть тoe гладныя нужды. А прочих, государь, детей моих, как станут с голоду умирать, снабдевала от смерти жена и сноха его Афанасьева: в тайне посылали им бедным нужную пищу, якоже древняя Сарефтаныня[72]72
  Сарептская вдовица.


[Закрыть]. Много, свет-государь, надежа наша, в 10 лет того было. Беды в реках, и в мори, и потопление многое было. Первое, с челядию своею голоден, потом же без обуви и без одежди, яко же во иное время берестами вместо одеяния одевалися; и по горам великим босы ходяще, нуждную собрахом пищу от травы и корения, яко дивии зверие. Иногда, свет государь, младенцы мои о острое камение ноги свои до крови разбиваху и сердце мое зле уязвляху, рыдающе горькими слезами. А во иное время сам и подружие мое 6 недель шли по голому льду, убивающеся о лед, волокли на волченках малых своих детей в пустых Даурских местах. И о сих всех, свет государь, благодарю Бога, яко сподобил мя надежда моя Христос Бог наш, в тех странах с женою и с детьми сице пострадати. Упоил нас Никон чашею вина нерастворенна! По да не вменит ему Господь в грех. Во истинну, государь, по отеческий у Никона был вымысел, но древняго отступника Иулиана и египтянина Феофила патриарха, Александрова града, и прочих еретик и отступник и убийц. – Се бо им врагом Божиим и дело, еже христиан погубляти. Мне мнится, благочестивый царю, дух пытливый таков же имать Никон, яко и Феофил; понеже всех устрашает, и мвогие его боятся, но боящийся Господа оплева его страх. Воистинну, христолюбивый православный царю, многим во откровении бысть, и мне грешному, яко мерзок он Никон пред Богом. Аще и льстит тебе государю свету, яко Арий древнему Констянтину, но погубил в России все твои государевы люди душею и телом. И хотяще его законы прияти… на страшном суде будут слышати – Никониане яко древние Ариане. Христа он Никон не исповедует в плоть пришедша. В новых своих законех Христа не исповедует ныне царя быти; и воскресение его, яко Иудеи скрывает; Духа же святаго, яко Македоний, истинно глаголати не хощет; и в сложении перст крестнаго знамения разрушает; и коленопреклонения – истинно труд Христовы церкви, – отсекает; и многих ересей люди Божия и твои наполнил. И инде в его мудрованиях, в книгах напечатано – духу лукавому молится; и непостижимых небесных сил имена своим бешеным черичишкам, ругательства ради, дал: херувим и серафим, на претыкание и соблазн верным, паче же церкви, 10 лет и больши, христолюбивый царю, сице церковь смущаему в державе царствия твоего, во всяком граде и странах. Люди Божии и твои государевы гнева ради Божия – ко отчаянию близ. Время. свет государь, отложити его Никоновы затейки. Воистину, государь, заблудил он Никон, яко же и Формос древний. Потщися, надежда наша православный царю, исторгни оного плевелы, и люди Божия и твои государевы от отчаяния свободи; да мира и любве и благих исполнится держава царствия твоего; и подручники твои государевы тишины и благоденствия насладятся. Протчее еже молю тя, свет государь, о воеводе, который был с нами в Даурах, – Афанасей Пашков, – спаси его душу, яко же ты государь веси. А время ему, государь, и пострищися, да впред не губитъ, на воеводствах живучи, християнства. Ей, государь, не помнит Бога, и кроме милости человек; всякой чин равно губит, да и домашних своих кроме милости мучит. Точно молю, христолюбивый царю – и со слезами милости прошу на колену припадая, за мене грешнаго оному милости; просих убо и у создателя моего всех Бога, да отпустить ему яко человеколюбец, надеющеся на щедроты его; аще варит лице его исповеданием, милостива его обрящет к ceбе; аще ли же и еще приложит в злых пребывати, – сам узрит хотящая ему быть от Бога; и согрешит без времени каясь. Протчее же милосердый Господь Бог наш да поспешит во благое, и мирно царство твое да устроит, и сохранит тя на всяком пути, аможе аще пойдеши; и благих изобильно исполнит державу власти твоея; и видимые и невидимые враги твои смирит, покоряя под нозе твои; точию ратуему от смущения свободи святую церковь и скорбящих чад ея от раздоров тоя ущедри, ныне и в день века, аминь.

Приложение № 3
Толстой Л.Н.
Полное собрание сочинений. Том 72.
Письма 1899–1900. М.-Л.: Художественная литература, 1933.

362. А.И. Дворянскому*

1899 г. Декабря 13. Москва.

Александр Иванович,

получив ваше письмо, я тотчас же решил постараться наилучшим образом ответить на вопрос первой, самой первой важности, который вы мне ставите и который, не переставая, занимает меня, но разные причины до сих пор задерживали, и только теперь я могу исполнить ваше и мое желание.

С того самого времени – 20 лет тому назад, – как я ясно увидал, как должно и может счастливо жить человечество и как бессмысленно оно, мучая себя, губит поколения за поколениями, я все дальше и дальше отодвигал коренную причину этого безумия и этой погибели: сначала предоставлялось этой причиной ложное экономическое устройство, потом государственное насилие, поддерживающее это устройство; теперь же я пришел к убеждению, что основная причина всего – это ложное религиозное учение, передаваемое воспитанием.

Мы так привыкли к этой религиозной лжи, которая окружает нас, что не замечаем всего того ужаса, глупости и жестокости, которыми переполнено учение церкви; мы не замечаем, но дети замечают, и души их неисправимо уродуются этим учением. Ведь стоит только ясно понять то, что мы делаем, обучая детей так называемому закону божию, для того, чтобы ужаснуться на страшное преступление, совершаемое таким обучением. Чистый, невинный, не обманутый еще и еще не обманывающий ребенок приходит к вам, к человеку, пожившему и обладающему или могущему обладать всем знанием, доступным в наше время человечеству, и спрашивает о тех основах, которыми должен человек руководиться в этой жизни. И что же мы отвечаем ему? Часто даже не отвечаем, а предваряем его вопросы так, чтобы у него уже был готов внушенный ответ, когда возникнет его вопрос. Мы отвечаем ему на эти вопросы грубой, несвязной, часто просто глупой и, главное, жестокой еврейской легендой, которую мы передаем ему или в подлиннике, или, еще хуже, своими словами. Мы рассказываем ему, внушая ему, что это святая истина, то, что, мы знаем, не могло быть и что не имеет для нас никакого смысла, что 6000 лет тому назад какое-то странное, дикое существо, которое мы называем богом, вздумало сотворить мир, сотворило его и человека, и что человек согрешил, злой бог наказал его и всех нас за это, потом выкупил у самого себя смертью своего сына, и что наше главное дело состоит в том, чтобы умилостивить этого бога и избавиться от тех страданий, на которые он обрек нас. Нам кажется, что это ничего и даже полезно ребенку, и мы с удовольствием слушаем, как он повторяет все эти ужасы, не соображая того страшного переворота, незаметного нам, потому что он духовный, который при этом совершается в душе ребенка. Мы думаем, что душа ребенка – чистая доска, на которой можно написать все, что хочешь. Но это неправда, у ребенка есть смутное представление о том, что есть то начало всего, та причина его существования, та сила, во власти которой он находится, и он имеет то самое высокое, неопределенное и невыразимое словами, но сознаваемое всем существом представление об этом начале, которое свойственно разумным людям. И вдруг вместо этого ему говорят, что начало это есть не что иное, как какое-то личное самодурное и страшно злое существо – еврейский бог. У ребенка есть смутное и верное представление о цели этой жизни, которую он видит в счастии, достигаемом любовным общением людей. Вместо этого ему говорят, что общая цель жизни есть прихоть самодурного бога и что личная цель каждого человека – это избавление себя от заслуженных кем-то вечных наказаний, мучений, которые этот бог наложил на всех людей. У всякого ребенка есть и сознание того, что обязанности человека очень сложны и лежат в области нравственной. Ему говорят вместо этого, что обязанности его лежат преимущественно в слепой вере, в молитвах – произнесении известных слов в известное время, в глотании окрошки из вина и хлеба, которая должна представлять кровь и тело бога. Не говоря уже об иконах, чудесах, безнравственных рассказах Библии, передаваемых как образцы поступков, так же как и об евангельских чудесах и обо всем безнравственном значении, которое придано евангельской истории. Ведь это все равно, как если бы кто-нибудь составил из цикла русских былин с Добрыней, Дюком и др. с прибавлением к ним Еруслана Лазаревича цельное учение и преподавал бы его детям как разумную историю. Нам кажется, что это неважно, а между тем то преподавание так называемого закона божия детям, которое совершается среди нас, есть самое ужасное преступление, которое можно только представить себе. Истязание, убийство, изнасилование детей ничто в сравнении с этим преступлением.

Правительству, правящим, властвующим классам нужен этот обман, с ним неразрывно связана их власть, и потому правящие классы всегда стоят за то, чтобы этот обман производился над детьми и поддерживался бы усиленной гипнотизацией над взрослыми; людям же, желающим не поддержания ложного общественного устройства, а, напротив, изменения его, и, главное, желающим блага тем детям, с которыми они входят в общение, нужно всеми силами стараться избавить детей от этого ужасного обмана. И потому совершенное равнодушие детей к религиозным вопросам и отрицание всяких религиозных форм без всякой замены каким-либо положительным религиозным учением все-таки несравненно лучше еврейско-церковного обучения, хотя бы в самых усовершенствованных формах. Мне кажется, что для всякого человека, понявшего все значение передачи ложного учения за священную истину, не может быть и вопроса о том, что ему делать, хотя бы он и не имел никаких положительных религиозных убеждений, которые он бы мог передать ребенку. Если я знаю, что обман – обман, то, ни при каких условиях, я не могу говорить ребенку, наивно, доверчиво спрашивающему меня, что известный мне обман есть священная истина. Было бы лучше, если бы я мог ответить правдиво на все те вопросы, на которые так лживо отвечает церковь, но если я и не могу этого, я все-таки не должен выдавать заведомую ложь за истину, несомненно зная, что от того, что я буду держаться истины, ничего кроме хорошего произойти не может. Да, кроме того, несправедливо то, чтобы человек не имел бы чего сказать ребенку, как положительную религиозную истину, которую он исповедует. Всякий искренний человек знает то хорошее, во имя чего он живет. Пускай он скажет это ребенку или пусть покажет это ему, и он сделает добро и наверное не повредит ребенку.

Я написал книжку, называемую «Христианское учение», в которой я хотел сказать как можно проще и яснее то, во что я верю. Книга эта вышла недоступною для детей, хотя я имел в виду именно детей, когда писал ее.

Если же бы мне нужно было сейчас передать ребенку сущность религиозного учения, которое я считаю истиной, я бы сказал ему, что мы пришли в этот мир и живем в нем не по своей воле, а по воле того, что мы называем богом, и что поэтому нам будет хорошо только тогда, когда мы будем исполнять эту волю. Воля же состоит в том, чтобы мы все были счастливы. Для того же, чтобы мы все были счастливы, есть только одно средство: надо, чтобы каждый поступал с другими так, как он желал бы, чтобы поступали с ним. На вопрос же о том, как произошел мир, что ожидает нас после смерти, я отвечал бы на первый признанием своего неведения и неправильности такого вопроса (во всем буддийском мире не существует этого вопроса); на второй же отвечал бы предположением о том, что воля призвавшего нас в эту жизнь для нашего блага ведет нас куда-то через смерть, вероятно, для той же цели.

Очень рад буду, если выраженные мною мысли пригодятся вам.

Лев Толстой.

13 декабря 1899.