Текст книги "Невеста Всадника без головы"

– Варвара Сергеевна, вы не переживайте из-за нас. Мы никогда с Аней не поссоримся по-настоящему. Мы уже свое отссорились, – иногда успокаивал ее Максим. – Тем более что она сейчас в таком состоянии, что неудивительно быть капризной. Я же вижу, что она иногда себя плохо чувствует.

Варвара Сергеевна умилялась – с Максимом ей было легко, понятно, свободно. «Как же все-таки хорошо, что ТОТ сбежал!» – думала она втихомолку. Олега Сомова она про себя только так и называла: «ТОТ». И в этом уже было больше презрения, чем гнева или обиды.

…Аня же, вырвавшись из дома, забиралась в свою машину, включала музыку и мчалась за город. Свою беременность она теперь почти не ощущала. Ну, может, только аппетит был сильнее обычного. И поэтому ее раздражали наказы и предостережения матери.

«Я не буду сидеть дома, – думала она. – Я хочу успеть все закончить до родов. Я хочу, чтобы ребенка привезли уже сюда. А для этого еще очень много надо сделать!» Аня ехала и, почти не слушая мелодию, которая рвалась из динамиков, мысленно обставляла комнаты, вешала гардины, размещала в шкафах и на полках книги. Она уже мечтала о клумбах перед крыльцом, фонариках на узких каменных дорожках, о бассейне, который уже заказала и который планировала разместить на заднем дворе. «А Макс – молодец! Ни единого вопроса, ни единого замечания, ни единого слова – «это не надо», «мне не нравится», «я не хочу». «Дорого!» – думала Аня, улыбаясь.

Даже когда она решила поменять уже купленную коричневую черепицу на красно-рыжую, муж ничего не сказал. Только вытащил деньги со словами: «Не переживай, коричневой мы гостевой домик покроем!» Аня, приготовившаяся к спору, даже растерялась.

– Ну, не знаю, может, я не права и надо оставить старую… – неуверенно пробормотала она.

– Ты права. Если хочется красную, надо класть красную. Это твой дом, и ты должна сделать его таким, каким видишь.

По дороге к дому Аня не думала ни о чем, кроме как о строительстве: «Бассейн будет за домом, там я еще посажу много рябиновых деревьев. Очень много. Они красивые в любое время года. Даже зимой, когда на ветках одни только ягоды остаются. Потом надо будет сделать беседку, детскую площадку. Но самое главное сейчас – закончить отделку третьего этажа: не стоит долго возиться с местом, где будет спортивный зал и большая кладовка. И надо уже будет расставлять мебель – отделка первых двух этажей закончена. Дом получился огромный, и теперь надо сделать так, чтобы в нем было уютно. Максим как хочет, но самыми красивыми должны быть детские и спальни…»

Когда-то, еще до Аниной встречи с Сомовым, Максим провозгласил один из принципов семейной жизни:

– Никакой вульгарщины! Муж и жена должны иметь разные спальни. Не хочу, чтобы жена видела меня заспанным, взлохмаченным и слушала, как я храплю по ночам… Со своей стороны я вполне имею право требовать того же самого от нее. Тут и там разложенные женские вещички, уставленные кремиками тумбочки неприемлемы – я хочу видеть жену только принцессой.

– А я слышала от старых людей, что муж и жена должны спать под одним одеялом. – Аню тогда неприятно поразило то, что сказал Максим.

– Это рассуждения недальновидных, ограниченных людей. Что бы нам ни рассказывали легенды и сказки, любви навек не бывает. Так не лучше ли не давать повода раздраженной супружеской пристрастности?

– Не знаю, – растерянно пожала плечами Аня. Она сама была из разряда людей «тактильно-зависимых», для нее рукопожатие, поцелуй, поглаживание и вообще присутствие другого человека были чрезвычайно важны.

– Поверь мне. На глазах примеры друзей… И, опять же, анекдоты про жен в бигудях. И еще, муж и жена – это не столько любовь, сколько, если можно так выразиться, душевный бизнес: ты – мне, я – тебе. Особенно он, этот «бизнес», важен, когда наконец улягутся страсти.

Аня этот разговор запомнила хорошо и впоследствии, уходя от Максима к Олегу, процитировала его слова.

– Я не мог такого сказать, – поначалу опешил он, – но, в конце концов, все можно обсудить…

Сейчас, когда их совместная жизнь начиналась заново, Аня вопрос отдельных спален даже не обсуждала.

– Во-первых, когда-то ты сам так хотел. Во-вторых, ребенок будет спать плохо, а ты работаешь, тебе нужны силы. Решено: спальни будут раздельными.

Максим сейчас боялся спорить, хотя идея ему теперь не казалось такой привлекательной.

Аня любила красивые вещи, но тем не менее пренебрегла советами модных журналов по дизайну и не стала выписывать из-за границы мебель, ткани и посуду. Она не бегала по московским антикварным магазинам, не скупала картины, интерьерные безделицы и столовое серебро. Аня решила, что у них прежде всего будет функциональный современный «умный дом». Все деньги, которые ей выдавал Максим, она тратила на различные механизмы, устройства, оборудование. Перебрав множество фирм, она подружилась с той, чьи рекламные буклеты были самыми бесхитростными, а послужной список – коротким.

– Почему? – поинтересовался таким выбором муж.

– Не зажрались, – объяснила Аня, – не умничают, с такими легко договариваться. А поставщики систем у всех почти одни и те же. Я это уже проверила.

Максим с уважением посмотрел на жену.

И вправду, общий язык с сотрудниками фирмы они нашли быстро. Обсудив все подробности и одобрив предложенный проект, Аня дала «добро» на его воплощение в жизнь, и очень скоро они с Максимом стали обладателями дома, в котором все работало само. Во всяком случае, так казалось непосвященным. Отопление, вентиляция, теплые полы и горячая вода, видеонаблюдение и контроль за домом и территорией – все, абсолютно все управлялось автоматически. Сложная система регулировалась с большой панели, а в цокольном этаже был установлен большой несгораемый шкаф с «мозгами» умного дома. Купить мебель и другие предметы интерьера Аня поручила дизайнерскому бюро. Они же должны были все это расставить, разложить, расстелить и повесить.

– Главное, чтобы все было удобно, – почти не интересуясь подробностями, наказала она.

– Ты – странная женщина. Тебе больше нравится заниматься техническими вопросами, чем развешивать шторы и расстилать ковры? – Максим не мог не одобрить сделанное Аней. Все технические вопросы были проработаны и воплощены в жизнь с максимальной точностью и разумностью.

– Представь себе, да, – ответила Аня и умолчала о том, что вся эта возня с обустройством дома отвлекала ее от прошлого, которое по-прежнему мучило и жгло. Она не стала говорить, что покупать диваны, подушки и салфетки хорошо тогда, когда ты любишь человека, когда предвкушаешь счастливую жизнь с ним в своих четырех стенах, когда представляешь ваши совместные завтраки и ужины, когда мечтаешь о теплых летних вечерах на веранде за столиком на двоих. В противном случае лучше всего заняться тем, что займет твои мозги, – чем-то ранее неизвестным и сложным в освоении. Чем-то, что не требует присутствия души…

– Одобряешь? – Аня повернулась к мужу.

– Да!

– Тогда приготовь деньги.

– Что еще?

– Надо посадить ели. По всему периметру.

– Ну, надо так надо, – Максим не смел отказать.

Аня, довольная, вышла из кабинета мужа и поспешила к машине – под любым предлогом она опять и опять ехала за город.

Это домашние думали, что она пропадает на стройке. На самом деле, проконтролировав уже сделанное и отдав распоряжения, Аня уходила в ближайший лес. Чтобы это не выглядело странным, она прихватывала с собой маленький мольберт.

В первый раз острую зависть к такому навыку, как рисование, Аня почувствовала в пятом классе. Ее соседка по парте Алла легко разрисовывала свои тетради фигурками животных, смешными человечками и узорами. Но когда Алла на уроке рисования на обычном альбомном листе изобразила морской берег и трогательные фигуры идущих по песку мальчика и девочки, Аня дала себе слово, что она когда-нибудь пойдет учиться рисовать. В старших классах времени у нее было не очень много, и она уже оставила мысли о занятиях рисунком, но тут подоспел брат Юра со своим советом.

– Ты не представляешь, как это здорово – уметь рисовать! Это отдушина, это отдых, это часть твоей личной жизни. Анька, не раздумывай, иди учиться!

Юра знал, о чем говорил, – он некоторое время учился у живописца.

Платные курсы, на которые Аня записалась, располагались в здании Дома художников, и после занятий она бродила по выставочным залам. Со стен на нее смотрели лица современников, изображенные современниками. Долго любоваться этими полотнами она не могла и сбегала в залы новой Третьяковки, где проводила часы – искусство двадцатых-сороковых годов XX века ее завораживало. Там был один удивительный женский портрет, перед которым Аня садилась на неудобную музейную банкетку и пыталась разгадать загадку узкого лица со светлыми, прозрачно-серыми глазами, изящного и вместе с тем агрессивного поворота головы и всей фигуры в темно-синем длинном платье. На курсах же ее научили рисовать глиняные горшки, связки репчатого лука и оплывшую свечу рядом с черепом. Потом она еще немного порисовала полуобнаженных старых спортсменов, и на этом обучение закончилось. Аня попробовала писать для себя. Она полюбила запах масляных красок, тишину вечера, когда она, долго не решаясь нанести первый мазок, ощущала непривычное волнение. Мольберт ей подарил Юра на первом курсе института.

– Вот. Желаю как можно больше свободного времени, – сказал он и поцеловал сестру в щеку.

Какое-то время Аня ставила мольберт у себя в комнате, но вдохновение почти не посещало ее. Хотя свободное время у нее и было… Собственно, на этом увлечение и закончилось. Учеба в институте оказалась очень напряженной, были немногочисленные свидания, был дом и требовательная мама. Потом появился Максим, другая работа, и произошли все те события, которые совсем не оставляли места и времени для творчества. Аня иногда вспоминала про свое увлечение, снова ставила мольберт и открывала краски, но, видимо, судьба распорядилась предоставить ей время именно сейчас, когда она, с небольшим животиком, обустраивала их новый дом и когда всеми силами пыталась позабыть события последних лет. В один прекрасный день, на глазах у изумленной Варвары Сергеевны, она вытащила тот самый мольберт, потребовала налить ей чай в термос и, не говоря ни слова, погрузила все это в багажник.

– Аня, ты куда? Ты же хотела на стройку поехать?! – бросилась к ней мама.

– Я туда и еду, – нехотя ответила Аня, – а заодно и порисую. Настроение появилось.

– Ты только никуда в лес далеко не уходи!

– Не уйду.

Такие поездки стали регулярными. Возвращалась Аня поздно, уставшая и немногословная. Варвара Сергеевна, к вечеру обычно забывавшая, что Аня брала мольберт, расспрашивала о новостях строительства. Что же касается живописи… К счастью, домашние либо были заняты своими делами, либо очень деликатны, либо не верили в серьезность намерений художницы, а потому никогда не просили показать, что она написала в подмосковных лесах. Аня этому обстоятельству очень радовалась, поскольку показывать ей было нечего. Покинув участок, по которому сновали рабочие, она направлялась к лесу. Не углубляясь в него, выбирала приглянувшуюся опушку, устанавливала мольберт, складной стул, доставала термос и… ничего не делала. Она не могла ничего писать. Сосредоточиться на тюбиках с желтой охрой, свинцовыми белилами и берлинской лазурью не было никакой возможности. Все, что окружало ее, во-первых, было абсолютно непередаваемо, а во-вторых, будило в ней столько чувств, что ни о каких художественных упражнениях и речи не могло быть. Пару раз, взяв себя в руки, Аня изобразила желтые деревья, небо, проглядывавшее сквозь темные ветви, но картинка вышла пошлой. И дело было не в том, что Аня не умела писать, а в том, что думала она не о картине, не о природе, а о своей жизни – оказалось, что более удобного и времени, и места у нее для этих размышлений не было. Выставленный на поляне мольберт оказался надежным прикрытием – чтобы случайные грибники и просто гуляющие Аню не беспокоили и не удивлялись тому, что она задумчиво сидит на маленьком стульчике и, закинув голову, рассматривает небо или, вороша листья, бродит среди деревьев. Запахи прелой хвои, мокрых листьев и старой древесной коры будоражили душу, наполняя ее самыми разными воспоминаниями и чувствами. Это были яркие картинки детства, мелкие, но такие острые горести юности, разочарования зрелости и безответные вопросы сегодняшнего дня. И если прошлое уже оформилось в аккуратные цветные акварели, то настоящее представлялось неаккуратной палитрой, а по сути, было бесформенным клубком из сомнений, привязанностей, неприятия, подозрений и надежд. Размышлять в лесу было очень удобно – взгляд рассеянно скользил вокруг, отмечая те изменения, которые время внесло в природу – и пространства стало больше, и перина из листьев мягче, и небо холоднее. Также вскользь Аня мысленно пробегала по своим заботам – домашним, душевным, иногда задерживаясь: так взгляд на мгновение останавливается на яркой детали – на том, что ей представлялось важным. На природе концентрация тревоги становилась меньше. Уезжала Аня из леса, не приняв ни одного решения, не сделав ни одного вывода, ни дав себе ни одного обещания. Но при всем этом казалось, что вот теперь-то все выстроено по ранжиру, что все стало на свои места и что, собственно, менять ничего не надо, все и так правильно. Попав домой, увидев Максима, принимая его внимание, заботу и ласку, наблюдая его счастливую безмятежность и абсолютную, но, как ей казалось, совсем необоснованную уверенность в завтрашнем дне, Аня опять начинала мучиться от того, что жизнь, которой они сейчас вместе жили, неправильная, непрочная, лукавая, поскольку один из них обманывал другого. А этот другой, наверняка понимая это, делал вид, что ни о чем не догадывается. Аня начинала вдруг тяжело ощущать свою беременность, в ней поднималось раздражение и уже не подкидало до тех пор, пока она опять не оказывалась в лесу, в тишине.

Строительство подошло к концу. Дом большой, обихоженный, заполненный мебелью, вещами, еще пахнущий ремонтом и при этом уже уютный, ждал своих жителей. Аня приезжала сюда теперь каждый день – мелкие хлопоты, предвестники окончательного переезда, отнимали у нее все время. Она теперь почти не бывала на своей любимой опушке. Но сегодня, выглянув в окно второго этажа, Аня увидела, что, пока она хлопотала по новому дому, выпал снег. Он лежал на крышах строений, на кирпичных столбиках забора, на небольшом поле за домом и даже на красных рябиновых гроздьях. Из приоткрытого окна тянуло свежей сыростью и мокрой шерстью. В воспоминаниях Ани так пахли сначала ее рукавицы, когда она в детстве возвращалась с катка домой…

Она решила сходить в лес. Аня собралась быстро. Она не взяла с собой мольберт, а только тепло оделась и, смешно переваливаясь, принялась протаптывать дорожку. Лес не был таким белым, его лишь немного припорошило, а желтая листва под ногами слоилась широкими смерзшимися пластами. Аня по привычке закинула голову – небо было бело-серым, отчего угадать время суток не представлялось возможным. Это могло быть мглистое утро или пасмурный день, темные стволы только подчеркивали этот жемчужный цвет. На деревьях появились птицы. Их, раньше скрывавшихся в кронах, стало много. Они перепрыгивали с ветки на ветку, занятые своими птичьими делами. Аня рассматривала знакомое место, пытаясь нащупать что-то в душе. Но душа была спокойна, почти стерильна, и вдруг перспектива жизни в новом доме показалась Ане ужасной. «Я сошла с ума. Зачем все это? Зачем я согласилась выйти замуж за Максима? Ну да, у нас будет ребенок. Но все-таки зачем?! – Аня растерянно оглянулась, понимая, что ее сейчас охватит паника. И скомандовала себе: – Спокойно. Это у меня обычная истерика беременной, ничего страшного. Меня ведь даже врач предупреждал». Аня уже почти успокоилась, но вдруг ей стало душно, а внизу поясницы появилась резкая боль. «Неужели…» – стараясь не пугаться, Аня поспешила к дому.

* * *

Прошло несколько лет. Дом наполнился людьми: у Ани и Максима подрастало трое сыновей. Старший, Сашка, и близнецы, на год младше него, Митька и Витька. Мальчики росли, превращаясь в очаровательных, но буйных молодцев. Лицами они были похожи на Максима, от Ани передались лишь глаза – синие-пресиние. Характеры у мальчиков оказались бойцовские.

– Я сама вырастила двоих сыновей. Не могу сказать, что они были легкими детьми, но такого даже представить себе не могла! – возмущалась Варвара Сергеевна – и не могла сдержать улыбку, глядя на внуков. Ей казалось, что все трое были копиями Алексея Владимировича, ее мужа. В подтверждение своей теории она приводила тот факт, что все мальчики были лобастыми.

– У них лбы думающих людей! Твой отец на детских фотографиях был точно таким же, – уверяла она Аню.

Аня только улыбалась. Родив близнецов, она выглядела прекрасно. Сохранила стройность и при этом налилась такой жизненной силой, что невозможно было отвести глаз от этой цветущей молодой женщины.

Жизнь в доме она подчинила одному закону – всем должно быть комфортно. Аня не признавала распространенных теорий о том, что дети – это основа семейной жизни, как и не считала нужным полностью подчиниться распорядку загруженного работой мужа. Очень долго обходясь без няни, она научилась так планировать время и так распределять свои силы, чтобы к вечеру можно было держаться на ногах, не закрывать глаза за ужином, слушая оживленный монолог Максима, и не срывать злость на активных и буйных детях.

– И все-таки я не понимаю твоего упрямства, – в который раз говорил Ане муж. – Давай пригласим няню. И тебе станет легче, и времени у тебя больше будет!

– Чужие руки, – лаконично объясняла Аня и добавляла: – Чужие руки – в шкафах, в белье, к детям прикасаться будут. Мне этого не хочется. Хватит, что у нас по участку бродит полк мужиков в камуфляже, в саду копаются чужие тетки, а пыль гоняют посторонние девицы.

– Да, вот только не хватает повара и няни, – подхватил Максим.

Аня и в этот раз отмолчалась. Но так получилось, что вскоре она серьезно простудилась, слегла и только тогда поняла, что, может быть, няня и не нужна, но повар нужен точно!

…Озноб начался где-то в половине второго ночи. Аня с час поворочалась на своей постели, потом не выдержала и пришла в спальню к мужу. В такие моменты ей очень важно было единение, ощущение близкого неравнодушного человека рядом. Максим не проснулся, а только что-то пробормотал во сне. Аня улеглась рядом и попыталась закутаться в большое одеяло, но этому помешал спящий Максим. Во сне он перекатился на ее сторону постели, завладев половиной подушки и прижав Анину руку. Пошевелиться – означало разбудить его накануне полугодового отчета. Аня осторожно поджала под себя ледяные ноги и, свернувшись в комок, постаралась заснуть.

Максим, педант по натуре, даже будильник опережал ровно на пятнадцать минут. Аня не переставала удивляться такому странному устройству организма. Сегодня эта его особенность вызвала у нее головокружение и приступ сухого кашля. К тому же в носу неприятно засвербило.

– Давай, давай вставай, дорогая! Я сегодня не могу опаздывать. – Муж подпрыгнул на кровати, как на батуте. – Я не буду яичницу, мне только кофе и бутерброд.

Аня открыла глаза, прислушалась к своим ощущениям и поняла, что мир обойдется сегодня без нее.

– Я заболела. У меня, по-моему, температура высокая. – Аня на минуту приподняла голову, уловила животный страх в глазах мужа и рухнула опять на подушку.

– Как – заболела?! – Максим возмущенно посмотрел на нее. Неожиданности он не любил. В его представлении, даже самые большие неприятности должны быть запланированы. И поскольку великодушия и чувства юмора Максиму тоже не хватало, он в подобных ситуациях начинал злиться: – Как – заболела?! – повторил он раздраженно. – У меня сегодня отчет…

– Мальчишки, – только и смогла сказать Аня, после чего закрыла глаза и погрузилась в жаркие волны болезни. О том, что происходило в спальне, теперь она могла только догадываться.

Максим побегал в трусах по комнате, потом долго что-то бубнил, потом уронил на пол стопку журналов. Не добившись от жены никакой реакции, он вздохнул и начал набирать чей-то телефон. Следующие двадцать минут Аня слышала, как Максим долго извинялся перед шефом месье Преве, потом раздраженно давал указания секретарю Мариночке и наконец жалобным тоном известил своего коллегу Андрея:

– Меня сегодня не будет. Анюта совсем расклеилась, на мне дети и дом.

Анюта, несмотря на температуру, удовлетворенно улыбнулась под одеялом. «Даже если бы у меня не было температуры, ее надо было бы придумать! Наконец-то в нем что-то человеческое проявилось. Перестал быть роботом. Ишь как: «На мне дети и дом…»

И действительно, теперь, когда самые неприятные дела были сделаны, Максимом вдруг овладел энтузиазм.

– Так, ты лежи, не вставай. – Тон был по-прежнему ворчливый, раздраженный, но это была уже скорее маска. Максим свыкся с мыслью, что сегодняшний день пройдет совсем не так, как он планировал.

– Так, мы с детьми в саду сегодня похозяйничаем, – продолжил он, вываливая из своего шкафа всю одежду. Вытащив из кучи спортивные брюки, он натянул их на свои полные ноги. – Проверю, как яблони обрезали, мальчишки пусть мне помогут. А сейчас я их покормлю завтраком, тебе принесу теплое молоко, мед.

Аня благодарно-страдальчески сморщилась, всем своим видом показывая, что подвиг она оценила. Максим еще немного потопал по комнате, что-то бурча, и вышел. Через мгновение по дому разнеслось громовое «Ура!», что-то рухнуло с книжной полки. Аня накрыла голову подушкой и попыталась уснуть. Сквозь болезненную дрему она подумала, что близнецам Митьке и Витьке хорошо бы профилактически что-нибудь закапать в нос, а Сашку, как старшего, заставить выпить побольше аскорбинки. «С Сашкой Максим не справится», – подумала еще Аня. Их пятилетний сын Саша был из той породы мальчишек, которым впору покупать абонемент в травматологический пункт – ни одна из его проказ не проходила для него бесследно. Митька и Витька в свои четыре года пытались ему подражать, но, к счастью, не очень успешно. «Главное, чтобы скандала не случилось!» – Аня знала, как Максим не любит беспорядка, который устраивали трое детей. А устраивать этот беспорядок они были способны даже в абсолютно пустой комнате.

Она беспокойно заворочалась на постели, тут же вспомнила, что в овсянку близнецам надо вместо сахара положить мед, а Сашка не пьет горячий чай – ему нужно его разбавить молоком. «Надо, наверное, все-таки встать. Максим сейчас будет раздражаться, мальчишки раскапризничаются, все равно мне придется вмешаться», – подумала она, но не смогла даже пошевелить рукой. «Да, наверно, мне совсем плохо», – подумала Аня, с несвойственным равнодушием разглядывая разгром в спальне мужа. По странному совпадению, женившись на Ане, педантичный и аккуратный во всем прочем Максим стал полным разгильдяем в быту. Трусы Максима, рубашка Максима, журнал Максима, расческа Максима, вчерашняя газета Максима, чашка с холодным чаем Максима – все это, разбросанное с вечера по комнатам, каждое утро у нее вызывало раздражение и гнев. Убирая за мужем, Аня мысленно пыталась объяснить ему, почему не надо так делать, призывала к порядку, практически ненавидела его за это, но сегодня все это ее совершенно не трогало. Глаза у нее слезились, голова ныла, а во рту был вкус старого хлеба. «В конце концов, и мать имеет право на болезнь, ничего с ними не случится, дня три поваляюсь, а там, глядишь, и получше станет». – Аня, найдя удобную позу, закрыла глаза. В этот момент за дверью что-то ухнуло, засвистело, и тут же раздался голос Митьки:

– Ты чего?! Дурак?! Мама болеет, ей тишина нужна!

– Я ничего, ты сам орешь! – Казалось, децибелы Витькиного голоса сорвут с петель дверь.

– Она спит, папа сказал!

– А может, и не спит!

Спор закончился тем, что две головы просунулись в приоткрытую дверь:

– Мам, а чего он орет, когда ты болеешь?! – Митька локтем пнул брата под ребро. Брат в долгу не остался, со всей силы наступив обидчику на ногу. В разгар перепалки снизу, с первого этажа, послышался злой возглас Максима:

– Сашка! Это кипяток, поставь на место!

Близнецы, не обращая внимания на шум снизу, потоптались у кровати матери и, удостоверившись, что она действительно больна, принялись за вымогательство:

– Мам, а папа сможет нам сегодня игру купить? Он же дома. Ты сама говорила, что как только папа освободится, так сразу же мы с ним в магазин поедем.

– Мамуля, ты болей. Мы с папой поедем, – Витька был всегда дипломатичней брата.

Аня знаком показала, чтобы они вышли и закрыли за собой дверь. Близнецы попятились, толкаясь, выскочили из спальни и, ликуя, горохом скатились по лестнице:

– Пап, мама разрешила сегодня поехать с тобой и купить новую игру!

Аня приподнялась на подушках и стала искать на прикроватной тумбочке свой мобильный телефон, который прихватила, придя ночью в спальню мужа. Обнаружив его на полу, она набрала номер. Никто долго не отвечал, потом злой голос произнес:

– Пока не съедите, из-за стола не выпущу!

– Максим, поднимись ко мне, – попросила Аня.

Через пять минут перед ней предстал муж. Его футболка была испачкана яичным желтком.

– Ты чего звонишь? Ты не понимаешь, что я занят… Они у тебя совершенно не воспитаны…

– Сил нет кричать и нет сил спуститься к вам. Заметим, у тебя они тоже не блещут манерами…

– Так, что ты хотела? – Максим чуть сбавил тон, но вся его фигура выражала нетерпение и раздражение.

– Я хотела сказать, что завтракать не буду.

– Что? Совсем? Впрочем, завтрака и нет. Никто его не приготовил. А мне было некогда – там они орут и носятся… Я же тебе говорил, что нам нужно нанять повара! Почему ты меня никогда не слушаешь?

– Максим, у меня температура, давай отложим разговор о поваре на потом…

– Потом никогда не бывает! Это твоя манера не слушаться…

– Максим, – прохрипела Аня. – Сделай мне горячего супа! А все разговоры отложим на потом…

– Опять – потом!

– Да, я боюсь, сейчас от всех этих лекарственных снадобий у меня гастрит разыграется. Там в холодильнике целая кастрюля свежего куриного бульона. Порежь картошку, морковку, капусту…

– Я все понял: ты хочешь борща? – нетерпеливо дернулся Максим.

Аня не хотела борща, она хотела обычного овощного супа. Ей сейчас казалось, что это именно то лекарство, которое поможет лучше всего. Но спорить с раздраженным мужем не было сил.

– Ну да, приблизительно так.

– Через час я тебя накормлю. – Максим озабоченно выпятил подбородок и вышел из спальни. Дверью он почти хлопнул. «Господи! Что за характер! И куда делась былая подобострастность и желание мне понравиться? Неужели я убила все лучшее, что было в Максиме?» Аня спрятала голову под подушку, но громкий командный голос мужа проникал в самую душу:

– Так, дети. Я начинаю готовить маме обед. Мне не мешать, можете сесть за этот стол и рисовать пока. А потом мы куда-нибудь съездим.

Ответом были в меру радостные возгласы близнецов и голос расчетливого Сашки:

– А ты долго будешь суп варить?

– Не очень. Главное, чтобы вы мне не мешали.

Внизу наконец наступила тишина, и Аня уснула. Сон ей снился горячечный, быстрый – то ли она от кого-то убегала, то ли она кого-то догоняла. Ей уже показалось, что вот-вот она этого кого-то схватит за рукав, как над ее ухом прогремело:

– Мам, не волнуйся! Бульон уже закипел, и папа бросил туда морковку!

Аня открыла глаза – Митька стоял на коленках перед ее постелью и пытался ее гипнотизировать.

– Хорошо, Митя. Спускайся вниз, а то от меня заразишься.

Митька выскочил из комнаты.

Аня перевернулась на другой бок.

– Анюта, а лаврушку потом класть или сразу? – тут же раздался звонок мобильного телефона. Это снизу звонил муж.

– Все равно.

– Ну как все равно? – недоумевал педант Максим. – Если положить сразу, наваристей будет, а если потом – душистее.

– Мне все равно. Можно и вообще без лаврушки.

– Без лаврушки нельзя. Она во всех рецептах есть.

– Клади потом. – Аня перешла на сиплый шепот.

– Точно?

– Точно.

В ближайшие часы близнецы и Сашка проведали маму раз пять. Каждый из них приносил последние и весьма тревожные сводки с полей военных действий.

– Папа насыпал слишком много соли. Но это не точно.

– Капуста плохая, долго варится.

– Папа уже скоро закончит – бульона в кастрюле почти не осталось!

– Мам, папа спрашивает, где макароны лежат?

Последнее сообщение – о макаронах – заставило Анино сердце биться быстрее обычного. Она в раздумьях посмотрела на свой халат, прикидывая, хватит ли у нее сил одеться и спуститься в кухню.

В это самое время дверь распахнулась и на пороге появилась делегация – Максим с подносом и трое мальчишек.

– Садись удобней, – муж торжественно подошел к постели. Аня села, поправила подушку и взглянула на поднос.

В большую глубокую салатницу был налит бледный борщ. Запах от него шел восхитительный. Единственное, что смутило Аню, так это размер порции и макаронины, которые сваями торчали среди морковки, свеклы и капусты.

– Наваристый, как и полагается, ложка стоит, – скромно сообщил Максим. – Ешь, пока горячий.

Все мужчины расселись в спальне и не мигая уставились на Аню. Она осторожно попробовала первую ложку.

– Вкусно, – Аня профессионально определила наличие уксуса, большого количества соли, перца и чего-то еще. На поверхности борща плавало нечто, похожее на табачную крошку.

– Мускатный орех, – деловито пояснил Максим, заметив ее сомнения. Возня на кухне, этот его неожиданный подвиг, вдруг смягчила раздраженного мужа. Он был явно доволен собой.

– Да? Интересно… – ответила Аня, старательно выцеживая жидкость.

– Мам, ты давай с гущей ешь, как ты нас заставляешь! – возмутились близнецы.

– Я бы с удовольствием, но горло у меня немного болит, – Аня для убедительности потерла свою шею.

Минут через двадцать все, что можно было в салатнице выпить, Аня съела. На дне остались жесткие макаронины, картошка и сгустки томатной пасты.

– Огромное спасибо. Это то, что мне сейчас было нужно, – она протянула салатницу мужу. – Вы меня теперь не будите, я хочу поспать.

– Да-да, конечно. – Семейство гурьбой выкатилось из спальни.

Аня улеглась, закрыла глаза. «Надо срочно заснуть, пока не началась изжога». Через пять минут она уже крепко спала. После борща сны были уже другие. Аня вдруг оказалась в школе, на уроке химии. Химичка Ольга Павловна, стуча мелом, выводила на доске какие-то формулы. Аня старательно записывала, но какое-то неприятное ощущение в шее и спине ее отвлекало. Не то чтобы шея или спина болели, но Аня чувствовала в них какую-то напряженность. Словно ее засунули на целый день в узкую и короткую коробку. Аня изредка вертела головой, за что получила замечание: