Текст книги "Африканская страсть"

А во-вторых, даже если она случайно и попадет на нужного Ракитина, то где гарантия, что он помнит Лену и захочет ей помочь? И вовсе ничего не значит, что он все-таки развелся с той женой, как ее, Ольгой, он вполне мог жениться снова.

И потом, что Надежда ему скажет? Куда эту Лену черт унес? Ведь велено же ей было сидеть тихо, как мышь под веником!

Надежда Николаевна была страшно сердита. Она очень удачно переползла через шумно дышавшего сенбернара и снова оказалась в комнате. Руки ее двигались машинально, перебирая вещи, глаза беспокойно перебегали с одного предмета на другой. Она встряхнула плед, сложила его аккуратно, потом взяла джинсовую куртку Лены, валявшуюся на полу, и повесила ее на стул. И тут выпала из кармана куртки бумажка.

«Сербина Ольга Теодоровна», – было написано на бумажке, и дальше – цифры телефона.

«Сербина, а не Ракитина, – сообразила Надежда, – бывшая жена Сергея Ракитина вернула себе девичью фамилию. Либо снова вышла замуж». Ну и что это дает лично ей, Надежде? Только номер телефона. Но лично ей эта Сербина и даром не нужна, она отчего-то очень нужна была Лене. Значит, вчера в редакции газеты ей удалось выяснить номер телефона этой женщины. И она поперлась к ней выяснять отношения.

Вот именно! Надежда совершенно ясно все поняла. Лена уехала к этой Ольге Сербиной. В противном случае она обязательно рассказала бы Надежде о номере телефона. А раз она этого не сделала, стало быть, решила сама все выяснить. Больше всего ее волнует вопрос, ограбил или не ограбил ее любовник свою престарелую тетку шесть лет назад. Но Надежде-то нет до этого никакого дела. Нехорошо, конечно, но она ни с теткой покойной не была знакома, ни Ракитина этого в глаза никогда не видела.

– Самое умное, что я могу сейчас сделать, – сказала Надежда сенбернару, выглядывавшему из прихожей, – это поехать с тобой домой. Саша, наверное, уже волнуется, где это мы так долго пропадаем.

От того, что она произнесла это вслух, Надежде сразу же стало ясно, что делать этого ни в коем случае нельзя, потому что Лена явно в опасности. Об этом твердил Надежде ее внутренний голос, которого она привыкла слушаться, хотя был он натурой увлекающейся и частенько толкал Надежду Николаевну на разные авантюры.

Она придвинула к себе телефон и набрала номер, указанный на бумажке. Телефон не отвечал. То есть никто не брал трубку. Почему-то именно этот факт повлиял на Надежду. И вместо того чтобы махнуть на все рукой и поехать наконец домой, она включила компьютер и мигом нашла файл с базой данных. Ольга Теодоровна Сербина, улица Седьмая Советская, дом двенадцать, квартира шесть.

Надежда не думала о том, что она скажет хозяйке квартиры, когда приедет на Седьмую Советскую и не застанет там Лены. Возможно, она не застанет там и Ольги Сербиной, тогда вопрос разрешится сам собой.

И уже совершенно бездумно, не отдавая себе отчета, для чего ей это нужно, Надежда Николаевна скачала из базы данных адрес и телефон Сергея Сергеевича Ракитина и, заметив, что адрес этот совсем не тот, что у Ольги Сербиной, удовлетворенно улыбнулась.

На улице вплотную встал вопрос – что делать с Арчи? Нечего было и думать – тащить огромного сенбернара через весь город на общественном транспорте. Однако и обычный частный извозчик не подойдет, Арчи не влезет на заднее сиденье. По пути сюда им очень удачно удалось втиснуться в трамвай. Но тогда еще не было часа пик.

Надежда рассеянно оглядывала едущие в нужном направлении машины, и на глаза ей попался симпатичный пикапчик. Она подняла руку, водитель затормозил с недоумением на лице.

– Вещи, что ли, отвезти? Шкаф?

– Нет, вот его. – Надежда показала на Арчи, а тот приветливо вильнул хвостом и даже чуть ли не шаркнул лапой.

– Запачкает мне там все, – нахмурился водитель.

– Уж не грязнее шкафа он будет! – обиделась Надежда.

– И то верно! – согласился водитель и распахнул заднюю дверь. – Залезай, псина!

Арчи не заставил себя упрашивать.

Двор дома номер двенадцать по Седьмой Советской улице был самый обычный двор-колодец, каких множество в городе. На нужной парадной двери имелся кодовый замок, но сейчас дверь отчего-то болталась туда-сюда. Лифта не было, да Арчи туда бы и не влез.

Сенбернар явно не хотел подниматься по лестнице.

Он упирался, опускал тяжелую лобастую голову, тянул Надежду в сторону, делая вид, что его очень заинтересовал какой-то запах…

Надежда очень строго прикрикнула на Арчи, он устыдился и поплелся вверх, изображая чрезвычайное утомление и показывая, что каждый шаг дается ему с невероятным трудом.

До четвертого этажа они поднимались едва ли не полчаса. Перед дверью с номером шесть Арчи остановился и зарычал, шерсть у него на загривке поднялась дыбом.

– Ну, что с тобой? – уверенным тоном произнесла Надежда, хотя и сама чувствовала сильное беспокойство. – Ты такой большой, сильный пес, тебе просто стыдно бояться!

Сенбернар посмотрел на нее удивленно и обиженно. Его взгляд словно говорил:

«Кто тут, интересно, боится? Я, во-первых, просто очень сержусь и, во-вторых, предупреждаю тебя об опасности! А относительно страха ты все выдумываешь!»

Надежда огляделась.

Вокруг не было ни души, никто не выглядывал из-за соседних дверей, никто не спрашивал ее, что она делает рядом с чужой квартирой – в общем, не было никакого повода, чтобы развернуться и уйти отсюда.

Нажимать на кнопку звонка отчего-то не хотелось.

Надежда стояла в растерянности, ни на что не решаясь, но вдруг Арчи тяжелой лобастой головой надавил на дверь квартиры… и дверь послушно, беззвучно распахнулась.

Сенбернар вошел в прихожую, и Надежде ничего не оставалось, как последовать за ним, хотя на душе у нее было очень неуютно.

Она оглядела просторную, хорошо отделанную прихожую, в которую выходили три двери. Здесь было как-то затхло, пыльно и тихо – особенной, безжизненной тишиной.

Надежда задумалась, которую из дверей выбрать, но Арчи быстро решил все за нее и решительно подошел к правой. Он ухватил зубами бронзовую ручку, потянул ее вниз, и дверь открылась.

Они оказались в кухне.

Кухня была очень хорошая.

Надежда, как домашняя хозяйка с большим стажем, не могла не оценить то, как красиво и удобно все было здесь устроено, и невольно залюбовалась замечательным бледно-сиреневым кафелем.

Но Арчи, глухо заворчав, напомнил ей, зачем они сюда пришли, а в следующее мгновение Надежда услышала в дальнем конце кухни едва слышный мучительный стон.

Она торопливо обошла большой обеденный стол из светлого дерева и застыла на месте, как жертва неожиданного высоковольтного разряда, при виде представшей перед ней картины.

Она увидела двух женщин.

Одна из них лежала на полу, не подавая никаких признаков жизни. Темные волосы ее были пропитаны кровью, и кровавая лужа растеклась по кафелю вокруг головы. Женщина была стопроцентно мертва.

Вторая женщина полулежала рядом, прислонившись к стене, и едва слышно стонала. В правой руке у нее был молоток для отбивания мяса. Молоток был весь в крови, к нему пристала прядь темных волос – в общем, не было никаких сомнений, что именно он послужил орудием убийства. И картина убийства казалась совершенно ясной и не вызывала никаких сомнений.

И только в следующий момент Надежда Николаевна поняла, что женщина с молотком в руке – это Лена.

Лена снова застонала и приоткрыла глаза.

Увидев Надежду, она попыталась что-то сказать, но губы ее только бессильно пошевелились, издав еще один слабый стон.

«Она в шоке! – мелькнуло в голове у Надежды. – Еще бы, после того, что она натворила! Или они подрались, и ей тоже досталось?»

В сердце Надежды Николаевны ужом вполз ужас. Вот теперь она действительно влипла. Оказаться замешанной в убийстве! Какой позор! И ведь чувствовала же она, что с этой Леной что-то неладно! Эта ее навязчивая идея насчет встречи с бывшей женой своего любовника… Отчего она так жаждала этой встречи? За что она ее так ненавидит? «То есть ненавидела, – поправилась Надежда, – теперь ненависть, надо думать, угасла, поскольку покойников ненавидеть глупо».

И что же теперь делать? Неизвестно еще, как они тут проводили время, может, громко кричали, били посуду и ломали мебель, тогда соседи уже вызвали милицию, и скоро всех возьмут тепленькими – и Лену, и Надежду с сенбернаром. Ужас какой!

Надежда отчетливо представила, как она будет доказывать в милиции, что она – только свидетель и оказалась в квартире убитой совершенно случайно, как милиционеры будут недоверчиво усмехаться, еще, пожалуй, и запрут ее в обезьяннике.

«Посадят, – в панике думала Надежда, – посадят, повяжут… как там еще говорят? Упекут на кичу и загонят на шконки…»

От того, что она мысленно начала уже выражаться как настоящий заключенный, Надежде стало совсем плохо. Перед ее глазами возникло лицо мужа. Конечно, он ее не бросит, будет мотаться с передачами, истратит все деньги на адвокатов… Надежде стало еще хуже, хотя куда уж больше…

Арчи сзади шумно вздохнул, переступил лапами и сделал попытку вторгнуться в кухню. Его волновал тошнотворный сладкий запах убийства.

– Ни в коем случае! – шепотом завопила Надежда. – Арчи, немедленно назад!

Вспомнился вдруг диккенсовский «Оливер Твист»: как там злодей убил свою девушку, а его собака вымазала лапы в крови, и полиция потом нашла его по собаке.

«Бежать! – поняла Надежда. – Немедленно бежать отсюда к мужу, все ему честно рассказать, он поможет… Конечно, когда он узнает все, он меня убьет, но лучше принять смерть от руки любимого мужа, чем жить в тюрьме, на жестких и грязных нарах…»

И тут она услышала еще один стон, такой тихий, такой жалостный, что невольно задержалась на пороге. Стонала Лена, потому что та, вторая, стонать никак не могла.

Надежда огляделась, увидела стакан, налила в него воды из кувшина с фильтром и поднесла к губам девушки. Лена жадно выпила несколько глотков, в глазах ее засветилась благодарность.

– Как это случилось? – вполголоса спросила Надежда, окинув взглядом место недавнего преступления. – Зачем ты ударила ее?

– Это не я… – прошелестела Лена.

«Все так говорят», – подумала Надежда.

Однако она чувствовала, что в этой, на первый взгляд очевидной картине преступления что-то не увязывается. Если Лена ударила вторую женщину – скорее всего, Ольгу Ракитину, – то почему она сама лежит на полу и не может пошевелиться? Ведь на ней нет ни ран, ни следов побоев! И в квартире относительный порядок, на кухне даже мебель не сдвинута. Что же они, и не разговаривали совсем перед тем, как случилось… ужасное? Лена просто вошла – и стукнула ее молотком? Если бы она заранее задумала убийство, то принесла бы орудие преступления с собой. А раз она схватила молоток тут, в кухне, значит, мысль – убить – пришла ей в голову только здесь.

Губы Лены разомкнулись, и девушка едва слышно проговорила:

– Я ее не убивала… когда я пришла, Ольга уже была мертва…

– А что с тобой? – тревожно спросила Надежда, низко склонившись, чтобы расслышать тихий голос девушки. – И почему у тебя в руке молоток?

– Я… я не знаю… – прошептала Лена, – мне что-то поднесли к лицу, что-то пахучее, и я тут же потеряла сознание… и теперь еще не могу пошевелиться… И молоток мне вложили в руку… я его не брала, понятия не имею, где он вообще лежал!

Надежда выпрямилась и еще раз внимательно оглядела место недавнего преступления.

На первый взгляд все выглядело абсолютно ясно – вот жертва с разбитой головой, а вот убийца со смертоносным орудием в руке… Ни у кого не возникнет ни малейших сомнений, особенно если выяснится, какие чувства и отношения связывали жертву и подозреваемую в прошлом.

Убийство из ревности – что может быть понятнее!

Ни у кого это не вызовет сомнений.

Но у Надежды сомнения возникли, причем сразу, даже раньше, чем Лена с трудом проговорила слова своего оправдания.

Почему она не покинула место преступления? Что с ней случилось, почему она не может встать, не может даже пошевелиться? И вообще, все это выглядит слишком очевидно, слишком правдоподобно, чтобы быть правдой!

Нет, все случилось совсем не так, как кажется с первого взгляда!

– Зачем ты потащилась в эту квартиру? – сурово спросила Надежда. – Зачем ты вообще вышла из дома? Я ведь велела тебе сидеть тихо!

– Я не могла в четырех стенах, я чувствовала, что если не выйду, то повешусь… Она позвонила, оставила мобильный и позвонила… можете проверить, спросите официантку в кафе на углу.

– Веру?

Надежда отлично знала официантку Веру, работавшую в кофейне недалеко от ее дома. Они с мужем частенько захаживали туда выпить отличного кофе, причем строгий муж неусыпно надзирал, чтобы Надежда не прихватила к кофе еще и пирожное.

– Она сказала, что если я не приду сюда, то не увижу больше никогда Димку, – сдавленным голосом продолжала Лена.

– Ты же говорила, что сын с мамой у тебя сейчас в какой-то глухой деревне… как ее, Раздираево или Бесшабашино?

– Разудаловка, – поправила Лена.

– Один черт! Ты что же, думаешь, они стали бы искать его в этой глухомани? Самолет реактивный туда посылать? Да этой деревни небось и на карте нету! К тому же ты сама говорила – никто не знает, что они там, это случайно вышло. Как же ты могла так попасться?

– У вас дети есть? – спросила Лена.

Конечно, у Надежды были дети – то есть Алена и внучка Светланка. Да что там говорить – если бы ей сказали, мол, не приди она куда-то в назначенное место, и с Сашиным внуком Вовкой случится несчастье, она бы и из-за него помчалась хоть в пасть к крокодилу.

Так что Надежда Николаевна поверила Лене, поверила, что девушку заманили в ловушку, чтобы сделать ее несомненной подозреваемой.

Но это значит, что скоро сюда приедет милиция, вызванная настоящим убийцей! Иначе вся эта инсценировка не имеет никакого смысла. И если милиционеры увидят эту картину – у них-то никаких сомнений не возникнет!

Значит, нужно как можно скорее уводить отсюда Лену и уходить самой, если Надежда не хочет оказаться в роли соучастницы убийства!

Надежда Николаевна снова представила, как муж схватится за сердце, узнав, в какую ужасную историю она влипла на этот раз, и решила, что сделает все возможное и невозможное, чтобы не допустить такого поворота событий.

Ей пришла в голову еще одна мысль: а почему милиция до сих пор не приехала? Ведь проще всего было вызвать ее сразу же после того, как появилась Лена и в ее руку вложили окровавленный молоток!

И тут же Надежда поняла, в чем дело.

Видимо, то средство, которое дали Лене, чтобы она стала послушной, безвольной куклой в руках убийцы, действует какое-то строго определенное время, и милицию вызовут с таким расчетом, чтобы к моменту ее появления Лена уже не казалась полутрупом.

Значит, какое-то время у них есть, правда, неизвестно, какое, и, скорее всего, этого времени в их распоряжении очень мало.

Надежда огляделась. Она не нашла в этой стерильной, замечательно оборудованной европейской кухне самой обычной тряпки. Тогда она оторвала от рулона большой кусок бумажного полотенца, краем этого полотенца вынула из рук Лены орудие убийства, протерла ручку молотка. Затем чистым концом вытерла дверную ручку, которую наверняка трогала Лена, и выбросила использованную бумагу в унитаз.

Ее сильно развитый инстинкт аккуратной и хозяйственной женщины горячо протестовал против такого акта вандализма, но Надежда подумала, что засорившийся унитаз – не ее проблема, а отпечатки пальцев – это очень серьезно.

Она вернулась к Лене и спросила, сможет ли та встать.

Лена попробовала подняться, ее лицо перекосилось от напряжения, но руки и ноги все еще не слушались.

Надежда тяжело вздохнула.

Время неумолимо бежало, с минуты на минуту могла появиться милиция, и никак нельзя было ждать, пока Лена окончательно придет в себя.

Надежда наклонилась, закинула руку девушки себе на плечо и попыталась поднять ее. Поясница немедленно предательски заныла, и Надежда поняла, что такой подвиг ей не по силам.

Выпрямившись и потерев спину, она растерянно огляделась по сторонам. Что делать?

И тут рядом с ней раздалось глухое выразительное урчание.

Арчи смотрел на Надежду совершенно человеческим взглядом, как будто что-то хотел ей сказать.

– Арчи! – воскликнула Надежда Николаевна, всплеснув руками. – Ну конечно! Ведь в Альпах сенбернары спасают заблудившихся в горах путешественников! Они несут их на себе, именно поэтому монахи и вывели такую крупную и сильную породу!

Словно поняв ее слова, огромный пес подошел к Лене и лег на пол рядом с девушкой.

Надежда подтолкнула ее, и Лена, все еще очень слабая, кое-как сумела вползти на холку сенбернара и уцепиться рукой за его ошейник. Арчи осторожно поднялся на лапы, взвалив на спину легкое девичье тело, и медленно, стараясь не уронить Лену, двинулся к выходу из квартиры.

Надежда открыла дверь, выглянула и, убедившись, что на лестнице по-прежнему никого нет, решительно приказала:

– Арчи, вперед!

Сенбернар осторожно вышел на лестничную площадку и так же, как перед тем Надежда, воровато огляделся по сторонам.

Спустившись на первый этаж, Надежда осторожно приоткрыла дверь и осмотрелась.

Возле подъезда людей не было, но рассчитывать на то, что весь микрорайон неожиданно обезлюдел, было бы слишком смело, а сенбернар с девушкой на спине волей-неволей привлечет внимание любого прохожего.

– Ты как – пока не можешь самостоятельно передвигаться? – озабоченно спросила Надежда Николаевна, повернувшись к Лене.

Девушка с трудом пошевелилась. Ноги постепенно начинали слушаться ее, но самостоятельно идти она пока еще не могла.

– Ну, ладно. – Надежда пошире открыла дверь и бросилась к скверу, посреди которого стояла пустая скамейка, решительно скомандовав: – Арчи, вперед!

К счастью, по дороге им никто не встретился. Надежда помогла Лене перебраться со спины сенбернара на скамью и села рядом с ней. Арчи улегся возле ее ног и энергично замахал хвостом. Теперь со стороны вся троица выглядела вполне обычно и не должна была вызывать подозрений.

Не успели они принять невинный и расслабленный вид, как во двор, яростно завывая и сияя проблесковым маячком, влетела милицейская машина. Она остановилась перед подъездом, который только что покинула Надежда со своими спутниками. Дверцы распахнулись, из машины выскочили трое слегка помятых парней, явно подражавших персонажам сериала «Менты», и, озабоченно переговариваясь, скрылись за дверью.

– Очень своевременно, – вполголоса проговорила Надежда, – появись они на пять минут раньше, и мы столкнулись бы с ними в дверях. Картина называется – «Не ждали».

Она помолчала несколько секунд и повернулась к Лене:

– Ну, ты как? Нам хорошо бы отсюда убраться, пока нашими скромными особами никто не заинтересовался!

Лена осторожно встала. Ноги дрожали, но идти она могла.

Надежда Николаевна подставила ей руку, и они потихоньку двинулись к троллейбусной остановке.

Лена предлагала остановить машину, но Надежда, с ее солидным криминальным опытом, замотала головой:

– Потом найдут этого водителя, и он сразу вспомнит, где нас высадил! Не потому, что мы с тобой так неотразимы, а потому, что у Арчи очень запоминающаяся внешность.

Лена вынуждена была согласиться. Впрочем, действие препарата быстро заканчивалось, и она двигалась уже гораздо увереннее.

Выходя на улицу, они не обратили внимания на припаркованную в углу двора черную иномарку с тонированными стеклами.

Водитель иномарки проследил за ними, достал мобильный телефон, набрал номер и сообщил:

– Операция сорвалась, объект ушел в сопровождении женщины средних лет… А милиция уже в квартире.

Он хотел добавить про собаку, но его прервали. Выслушав новые распоряжения, водитель включил зажигание и выехал на улицу.

Все же машину они поймали. Их подвез немолодой дядечка на старой «Волге». Когда Надежда выразила сомнение, что сенбернар поместится на заднем сиденье, дядечка всерьез обиделся. Оказалось, что и Арчи великолепно поместился, и Лену еще в уголок втиснули, Надежда же села спереди.

Подъезжая к своему дому, она повернулась к девушке и решительно заговорила:

– Вот что, дорогая моя, сейчас мы зайдем сюда ненадолго, ты соберешь свои вещи и документы и больше в эту квартиру не вернешься.

Лена резко побледнела и почти прошептала:

– Я понимаю, у вас из-за меня столько неприятностей… Хорошо, я сделаю все, как вы скажете…

– Да ты что подумала? – прикрикнула на нее Надежда. – По-твоему, я собираюсь выгнать тебя на улицу в таком состоянии? Надо же, какого ты обо мне мнения! Вот спасибо!

На этот раз Лена покраснела.

– Я не хотела вас обидеть… но у вас действительно из-за меня столько проблем…

– Я хочу перевезти тебя на другую квартиру, туда, где живем мы с мужем. Эта квартира все равно «засвечена», как говорят в шпионских фильмах. Кроме того, я хочу, чтобы ты была у меня на глазах, а то снова влипнешь в какую-нибудь историю.

Произнеся эти слова, Надежда невольно вспомнила своего рассудительного мужа, который частенько говорил ей то же самое, и испытала легкий укол совести.

– Но я доставлю вам еще больше хлопот… – пробормотала Лена.

– Не говори ерунду! Придешь в себя, а потом, мне кажется, лучше всего будет, если ты вернешься домой, в Зауральск. Теперь, после того, что случилось с этой женщиной, с Ольгой, тебе здесь оставаться незачем… да и небезопасно. Ну, это все мы обсудим позднее, на свежую голову, а пока соберешь свои вещи и переберешься на другую квартиру. Посоветуемся с Сан Санычем, он обязательно поможет.

За разговором они приблизились к дому.

В сквере перед подъездом прогуливалась Надеждина соседка, Мария Петровна, со своим скотчтерьером. Общительный Тяпа, увидев знакомого сенбернара, залился жизнерадостным лаем, Арчи тоже несколько раз вежливо махнул хвостом.

Мария Петровна поздоровалась с Надеждой и неодобрительно взглянула на Лену.

– Отыскали вы свою жиличку? – осведомилась она. – Ну и молодежь теперь пошла! Все бегом, все второпях, не поздороваются, не поговорят как положено…

Чувствовалось, что соседка нынче на взводе, но Надежда не склонна была поддерживать разговор на тему о нравственности молодежи и довольно невежливо прервала ее:

– Мария Петровна, вы все равно гуляете, можно, я Арчибальда с вами на пять минут оставлю? Мы только поднимемся – и тут же назад, а он такой большой, что с ним и в квартире не повернешься!

– Ну, не знаю, – протянула соседка, – он у вас слишком крупный, мне с ним не справиться…

– Да я его вот тут привяжу, к дереву. И мы только на пять минут…

Тяпа радостно сверкал из-под кустистых бровей круглыми живыми глазами и вилял хвостом, показывая, что он с удовольствием пообщается с сенбернаром. Арчи же, несмотря на огромные габариты, выглядел вполне безобидно, и Мария Петровна нехотя согласилась.

Надежда открыла дверь своей квартиры и пропустила Лену вперед.

– Давай сперва кофейку выпьем, ты хоть немножко в себя придешь, а потом быстренько соберешь вещи и документы.

Лена открыла дверь кухни, шагнула туда… и застыла на месте, как громом пораженная.

– Как это… – проговорила она, едва владея своим голосом, – ведь ты… ведь ты умерла! Ведь я видела своими глазами!

В ответ прозвучал сухой издевательский смех.

– Не всегда можно верить даже собственным глазам!

Надежда по инерции вошла в кухню вслед за девушкой и удивленно спросила:

– А это кто? Девушка, как вы сюда попали?

Перед ней стояла худощавая, слегка сутулая молодая женщина с негустыми светлыми волосами до плеч. В руке незваная гостья держала небольшой хромированный пистолет.

– Проходите, – усмехнулась девица, – присаживайтесь, будьте как дома!

– Кто это? – сердито повторила Надежда, повернувшись к Лене.

Ее испугало лицо Лены: оно было совершенно белым и застывшим, словно девушка увидела привидение.

– Это… – с трудом вымолвила она, – это… Таня Белолобова.

– Вот как? – Надежда не удержалась на ногах и плюхнулась на удачно подвернувшийся табурет. – Впрочем, я и сама догадалась. Я, знаете ли, видела снимок в вашем паспорте, – объяснила она, – конечно, фотографии для документов у вас в Зауральске оставляют желать лучшего… впрочем, у нас тоже, но все же, приглядевшись, вас можно узнать.

Татьяна только скривилась в ответ и дернула головой.

– Но, Лена, – снова выступила Надежда, – ведь ты говорила, что она… что она, как бы это выразиться…

– Умерла! – нервным, издевательским тоном подсказала ей блондинка. – Что уж там, не стесняйтесь, называйте вещи своими именами! Но только, как видите, слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными! Ведь ты видела мой «труп» издалека, из окна номера, – повернулась она к Лене, – на что я и рассчитывала!

– Рассчитывала? – переспросила Лена. – Значит, ты все это заранее задумала, спланировала? Когда ты пришла ко мне в номер, тогда, ночью, ты уже знала, что утром устроишь весь этот кошмар?

– Конечно! – Блондинка насмешливо скривилась. – Для импровизации это слишком красиво! Но должна признать, что твое поведение удивительно предсказуемо! Ты, моя дорогая, всю жизнь действовала под влиянием импульса! Тебя нужно было только направить!

– Но зачем все это? – едва слышно проговорила Лена, прислонившись к притолоке. – Но почему? Ведь мы были подругами!

– Подругами? – повторила Татьяна. – Подругами?! – Она сухо рассмеялась истеричным, лающим смехом. – Это тебе казалось дружбой? Да ты нарочно таскала меня повсюду с собой, чтобы на моем фоне казаться еще красивее! Всегда все доставалось тебе! Стоило любому парню бросить на меня взгляд – тут же появлялась ты, и моя персона больше никого не интересовала! А в чем секрет твоих успехов? У тебя всегда были дорогие вещи, твой папочка покупал тебе все самое лучшее, а моя мать… что она могла купить на свою копеечную зарплату? И словно этого было мало – со мной случился несчастный случай, и появился этот мерзкий шрам, из-за которого я не могла коротко стричься, носить открытые платья… И глаза! Я начала терять зрение, и пришлось носить очки, которые меня еще больше портили! И это, это ты называешь дружбой?

– Но разве я в чем-то виновата? – еле слышно проговорила Лена. – В чем же моя вина?

– Ты могла уехать учиться в Петербург, могла найти самую лучшую работу, а я не могла позволить себе такой роскоши, как высшее образование, я должна была работать, чтобы не протянуть ноги…

– Ну что ты говоришь, – Лена едва не плакала от обиды, – ведь я помогла тебе устроиться в хорошую фирму, мы работали вместе…

– Да, только я там была девочкой на побегушках! – злобно выкрикнула Татьяна. – Да и вообще – каково мне было принимать твои бесконечные благодеяния? Все равно что донашивать после тебя разонравившуюся тебе одежду, которую ты постоянно мне подсовывала! Думаешь, я не знала, что вы с девчонками смеялись надо мной? Думаешь, не видела, что все дешевые вещи сидят на мне как на корове седло? А мама еще говорила все время, что это не главное… Как будто она сама знала, что – главное!

– Хм, – вклинилась Надежда, – насколько я знаю вашу мать, по рассказам, конечно, она была очень порядочной женщиной…

– Заткнись! – заорала Татьяна. – Заткнись, дура старая, и не трогай мою мать!

Надежда обиделась на «старую дуру» и замолчала.

Лена не отрываясь смотрела на бывшую подругу, и перед ней встало давнее, детское еще воспоминание.

Она шла по редкому лиственному лесу, собирая грибы, вглядывалась себе под ноги и вдруг увидела скользнувшее среди травы гибкое, тускло блестящее серовато-коричневое тело.

Лена застыла, охваченная не столько испугом, сколько растерянностью и удивлением. Змея тоже замерла, приподняла красивую резную головку, и девочка увидела ее глаза. В них не было ни угрозы, ни злобы, не было вообще никакого понятного чувства, никакого выражения, и от этого стало по-настоящему страшно. Девочка поняла, что для этого древнего создания совершенно все равно – проползти мимо или поцеловать ее своим последним, смертельным, своим роковым поцелуем. То есть вряд ли девочка тогда подумала именно так, слишком по-взрослому, возможно, эти мысли она додумала сегодня, но от этого ничего не изменилось.

Она смотрела на свою недавнюю подругу, и ей казалось, что на нее смотрят немигающие глаза змеи.

Ей стало так же страшно, как тогда, много лет назад.

Сколько себя помнит, они дружили с Татьяной. Всегда они были вместе – играли во дворе, сидели за одной партой… Никто из них друг друга не выбирал в шумной компании ребят, просто мамы в детстве посадили их в одну песочницу, и квартиры были рядом. Так и пошло. Лена привыкла, что Татьяна все время рядом, и считала ее самой близкой подругой. Как выяснилось теперь, Татьяна так вовсе не считала…

Татьяна замолчала, словно прочитав эти мысли, она тоже перенеслась в прошлое.

Она внезапно вспомнила день, когда все изменилось: она вспомнила похороны своей матери.

Огромное кладбище, размытые дождем глинистые дорожки, тоскливые ряды одинаковых могил, полупьяные землекопы, забрасывающие дешевый сосновый гроб комьями сырой глины. И всего три человека возле могилы – сама Татьяна и две сослуживицы матери, две немолодые, бедно и некрасиво одетые женщины…

В тот день что-то произошло у Татьяны в душе, ей показалось, что ее саму зарывают в сырую глинистую почву, что ее собственная жизнь закончилась без смысла и без радости. Она внезапно поняла, что проживет такую же несчастливую бедную жизнь, как ее мать, и будет похоронена в такой же сырой и холодный день, если не сделает чего-то решительного и бесповоротного и не станет совершенно другим человеком…

И когда с ней заговорил Олег Михайлович, тихий, незаметный человек с негромким вкрадчивым голосом и скромными манерами, Татьяна выслушала его очень внимательно. Он предложил ей сделать кое-какую работу для петербургского социологического центра «Вариант». Это была не совсем обычная работа, но Татьяна слушала Олега Михайловича, не перебивая. Его слова упали на хорошо подготовленную почву… впрочем, Олег Михайлович был настоящий психолог, он очень хорошо разбирался в людях и знал, с кем и о чем можно разговаривать. Он разглядел в Татьяне вызревшую готовность сделать что угодно, чтобы изменить свою жизнь. Ради того, чтобы вырваться из порочного круга, ради того, чтобы уехать из опостылевшего Зауральска, где она никому не нужна, Татьяна готова была на многое, если не на все.

Татьяна быстро разобралась в его намеках и недомолвках. Она поняла, что центр «Вариант» заинтересован в том, чтобы Виктор Черепахин не дошел до губернаторских выборов. Настолько заинтересован, что готов пойти на любое преступление.

Впрочем, такие неприятные слова, как «преступление», «убийство», не входили в лексикон Олега Михайловича. Он был всего лишь деловым человеком и просто обсуждал наиболее рациональные способы решения возникшей проблемы.

Вскоре Черепахин приедет в Зауральск, на парламентскую конференцию. Это на редкость удобный случай – вдали от столиц все можно проделать без лишнего шума. Татьяна, работающая в фирме, обеспечивающей проведение конференции, может оказаться очень полезной. А если она будет по-настоящему полезна – Олег Михайлович возьмет ее в штат своего центра.