Текст книги "Добровольная жертва"

Замутилась бирюза очей прекрасной Ольды, и воздела она лебединые длани, чтобы снять свадебный венец. Но властно удержал ее руку юный король, ибо не гоже деве упреждать решение мужей, и пожелал Вельт прежде выслушать всех, причастных знанию грядущего. И поднялся отец Ольды владыка Ярт и рек громогласно: «Не столь однозначно грядущее, как зришь ты, мудрая Арда. Есть пути исправить сию стезю». Но Жрица Истины воскликнула, заломив белые руки: «И один из них – отказаться от грозного супружества, о венценосный мой брат!» Вскочил тогда старший волур Свент в яром гневе: «Воля великих богов и могучего Вельта на то, не твоя, жрица! Или забыла ты, что не пройдет и века, как исчезнет весь наш мир в пасти нигов, и все народы исчезнут до последнего человека, ежели не свершится должное? Должному надобно быть! Не искушай судьбу, она того не любит и мстит стократ!»

Народ же стоял безмолвный, слушая, как вершится его судьба по воле богов и ведающих их волю ведунов.

И тогда великий король Вельт принял горестное решение, расправил могучие плечи и молвил: «Не мне, человеку, противиться воле богов. Но и не мне, королю, положить мой народ в жертву и во благо остального мира, ибо какой же я тогда государь. Уже принесена мной клятва, и перед богами и миром взял я в жены твою дочь Ольду, славный князь и владыка Ярт. Но прежде сегодняшней клятвы принесена была другая – на верность и во благо моему народу орантов. Ему буду я верен и его должен любить больше мира. И что нам до мира, если нас, орантов, и детей наших в нем не будет?»

Зашумел народ, соглашаясь со сказанными словами, но вопросил юный Вельт далее: «Так должен ли государь во имя большей клятвы пренебречь меньшей? Во имя старшего слова отступить от младшего?»

«Должен, государь наш!» – послышались возгласы с разных сторон, а прежде всего от полководцев государевых.

И снова спросил юный король: «И кто же тогда доверит жизнь государю, если он в любой момент волен пересмотреть клятвы и слова? И если в малом правитель готов поступиться словом, то кто доверит ему большее? Этому ли ты учила меня, мудрая сестра моя Арда?»

Смолчала Арда. Смолчал и народ. И, не слыша более от них ропота, молвил Вельт сии слова:

«Не стану я клятвопреступником, не уничижу закон, не пойду против слова. Пусть свершится должное. Если есть иная стезя, и будет на то воля богов, мы ее найдем».

Так сказал юный король, любивший прекрасную Ольду больше жизни своего народа и больше своего королевства. И было по сему. И свадьба была как похороны. Великий плач стоял в народе, и многие покинули отчие дома в страхе, и ушли в чужие земли.

А когда родились у Вельта дочери Уна и Ульрида, то, дабы не исполнилось пророчество и не был проклят его народ, и не утратил он землю предков, король приказал тайно лишить их обеих жизни, ибо не знал, которая из них станет погибелью всей славы орантов.

И почти век еще процветала земля орантов как никакая иная, и были годы правления короля Вельта лучшими за всё время этой земли, и умножился его народ необычайно, и умножились богатства его, и расширил он границы. Соседние же народы, видя его преуспеяние, считали за благо для себя породниться с детьми орантов, и объединить государства, и жить по мудрым и справедливым законам славного и могучего королевства.

Но никому не устоять против рока. И не знал мир, что возвращены были к жизни обе дочери Вельта по воле богов. И унаследовала Уна всю мощь ведическую, ибо спасена она была ведунами как последняя надежда на победу над нигами. И взращена была в тайне от мира. Но даже владыка рода ведического не мог ведать, что выжила и Ульрида, попавшая к нигам. Не мог, ибо не ведомы человекам дела демонов. И укрыли ниги Ульриду, и стало дитя человеческое деткой нигов. А когда узнали о том, было уже поздно. И убили оранты Ульриду. И свершилось предначертанное».

Пелли отложил листы и зябко, несмотря на жару, поежился, почему-то избегая моего взгляда. Поэтому я спросила у стен:

– И теперь они подозревают грядущего врага в каждом последнем потомке Вельта и Ольды? И во мне?

– Да, – хрипло откликнулся мальчик, бледный вплоть до исчезновения веснушек. – Они опасались: вдруг ты сбежишь из-под их контроля. Если бы они не боялись твоего отца, то давно бы тебя убили из-за этого пророчества. Но, как только ты дашь им повод, даже он не сможет их остановить.

Пелли был невиданно серьезен и даже осунулся от овладевшего им странного напряжения.

Я вдруг тоже страшно устала, заранее.

Тому, кто ступил на лезвие меча, остается только бежать и бежать, не останавливаясь, не оглядываясь, не сомневаясь, бежать в попытке выжить, взлететь над тончайшим и беспощадным лезвием…

– За что?! За слова, сказанные безумной жрицей столетия назад? И что я могу сделать всей Лиге? Или что могла сделать моя мать, пока не стала предпоследней?

– Не знаю, – хлопал он на меня несчастными глазами.

Действительно, что пристала? Разве его я должна пытать?!

– Пелли, обещай мне, что … Ладно, ничего не обещай. Но всеми силами постарайся не мешать мне в Цитадели.

– Тебе туда нельзя! Владыка запретил!

– А ты напомни ему сие: «Пусть свершится должное. Если есть иная стезя, и будет на то воля богов, мы ее найдем», – ответила я словами Вельта и добавила от всего сердца. – Кому нельзя, так это тебе, Пелиорэнгарс! Тебя там не предусмотрено! Разве что в качестве куриного бульона!

– Роночка, ты же обещала! – взмолился перепуганный моим пророческим приступом Пелли.

– Ну, не буду, не буду! Жди меня в Гарсе, оруженосец! И ни шагу отсюда до утра!

Теперь здесь сделано все. Можно идти.

Я рванула дверь и вылетела в коридор, до синих чертиков в глазах взбешенная немыслимой глупостью человечества, тупо верящего таким как я проходимкам, которые бормочут всякую с трудом переводимую на нормальный язык чушь, подглядывая в замочную скважину за грядущим.

Много ли увидишь в крохотную дырку крохотным человеческим умом?

Шарахнувшаяся из под ног шавка остервенело меня облаяла. Откуда в помещении собаки?

Вынырнув из мерцающего сине-золотого марева, я обнаружила, что иду уже не по щербатой мозаике западной башни. Под ногами хрустела засохшими комочками грязи пыльная мостовая, и вокруг дымилась от зноя улочка едва знакомого городка, раскинутого на многочисленных островах в дельте северной реки Исты, воды которой, смешанные с морскими до горечи, уже нельзя пить.

Раскаленная улочка казалась нарисованной. Плоской. Нереальной. Правильно, я же забыла сказать слово, которому научила меня русалка в замке Аболан. Оно вылетело из головы, а я вылетела, потеряв голову, и все стало на нужные места. Мы с этим словечком где-то в нигде пересеклись, и в наказание за забывчивость вместо настоящего порта Элин я нарисовалась на его нарисованной улочке.

Одинокий прохожий оглянулся на лай, спросил что-то на незнакомом языке. Я оторопело уставилась на него: разве я не сплю? И решительно прошествовала за угол, где в воспоминаниях предполагалась набережная. Там она и оказалась. Альерг давным-давно провозил меня через этот морской городок в нашем длинном путешествии из Ирда в Гарс. Еще дальше на север, где-то в море, на одном из островов Северного Архипелага находилась Цитадель Бужды.

Если верить Сильвену, пробужденные в северном Элине должны встречаться на каждом шагу. Но первым, кого я встретила, не считая собаки и прохожего, был незадачливый ученик Лиги. Он стоял с этюдником и размашистыми мазками торопливо кидал краски на приколотую загрунтованную холстинку. Я узнала крючковатый нос, острую бородку и кудрявую, длинную шевелюру Мертвого Глаза. Вот и верь после этого слухам. Рисует по-прежнему!

Осторожному взгляду, брошенному через плечо мастера, открылось зрелище, сразу захватившее дух: на холстинке бушевала гроза, дыбилось и ворочалось черно-лиловым лохматым зверем забешеневшее море, вспенивая мощные загривки волн. Но при всей избитости сюжета я едва устояла на ногах от потрясения – с полотна яростно хлестала ужасающая, первозданная, неприрученная мощь невероятного живого существа. Я задохнулась от его неодолимой силы, властно хлынувшей и изъявшей меня из моего маленького мирка в эту невообразимую Вселенную.

Мучительно вернувшись в крошечное, по сравнению с этим гигантским всеохватным, человеческое тело, я не смогла сдержать восхищения, простонав:

– О-о-о! Этто что-тто!!!

– Правда?! – по-детски восторженно спросил мастер, весь светившийся от возбуждения, так, что с него слетали искры. – Это портрет с завтрашней натуры. Таким море будет завтра, вот увидите. Но тогда попробуй-ка постоять здесь с этюдником! А сегодня – самое то!

– Да, на такое надо смотреть на расстоянии, – согласилась я.

Он оглянулся с радостной улыбкой. И вдруг перепугался, грудью закрывая детище, словно я немедленно испепелю его на месте:

– Радона?! Что вы здесь делаете?

Пришлось промолчать. Не говорить же, что мне нужен какой-нибудь завалящий пробужденный! Тогда придется долго объяснять, зачем он мне нужен, а времени и без того мало осталось. Округлившимися от изумления глазами Пьетто оглядел меня и покачал головой, поняв, что девушка в беде: чумазая, исцарапанная, в красивом платье, резко контрастировавшем с ободранными обожженными руками и общипанной косой. Драная кошка с бантом на шее и без гроша в кармане. Его испуг тотчас уступил место заботливому участию:

– Что с вами стряслось? Подождите, я сейчас!

Пьетто быстренько свернул этюдник, расплескивая в спешке краски из баночек, взвалил на короб плечо, и, ухватив меня за руку, куда-то потащил, объясняя по дороге, что он тут недалеко живет, и его супруга быстрее разберется, чем и как мне помочь. О супруге он говорил с такой теплотой, что даже голос дрожал от счастья. Это что должно было случиться, чтобы закоренелый холостяк, да еще и мертвописец, вдруг ожил? Я понадеялась, что Мертвый Глаз никогда не писал портрета избранницы.

Крохотное жилище художника ошеломляло. Я попятилась, едва переступив порог: стены сплошь кипели, бурлили, ярились, тосковали, смеялись, нежились, кишели невероятной жизнью невиданных существ. Они были пойманы в холсты и рамы, но постоянно вываливались, выплескивались и вырывались, поглощая смотрящего. Назвать их пейзажами и натюрмортами было невозможно.

Одно из существ вышло из большой рамы, плеснув занавеской, и, нежно улыбаясь, предложило мне чашку травяного отвара с печеньем. Только почувствовав рассыпчатые крошки во рту, я осознала, что эта ожившая солнечная полянка – человек во плоти.

– Моя жена Льенна, – гордо представил ее Пьетто.

– Вы меня совсем зачаровали, – пробормотала я растерянно, тая от удивительного наслаждения просто смотреть.

Она озарила комнату брызнувшим, как солнечные зайчики, смехом. Даже слово «прекрасная» было холодным и бледным рядом с ней, и не смело прильнуть, чтобы согреться. Стояло поодаль и млело от счастья. Не любить ее было невозможно.

– Я не жил, Радона. Только сейчас начал, – неожиданно признался Пьетто. – Этого не объяснить. Как слепому не рассказать, что такое цвет. Как глухому не показать, что такое звук.

Он, смущенно улыбаясь, развел руками, не в силах передать мне понимание зрячего.

Единственное, чем я могла отблагодарить за дивное ощущение рая, в которое они меня окунули, – изгнать их.

И я разрушила рай советом бежать сейчас же, немедленно, потому что к ночи здесь будет сущий ад. Так или иначе будет. Других вариантов будущего просто не было. Они дружно кивнули, и мне стало понятно, что они не успеют. Пока Пьетто будет спасать эти бесчисленные картины, его накроет либо Бужда, либо шторм.

– Спасайтесь! Оставьте все и бегите! Пьетто, вы же сами видели, что здесь будет!

– Здесь вся моя жизнь, – прошелестел художник, оглядывая многочисленные холсты.

– Не вся, Пьетто! Был у тебя огонь, будет вода, но будут еще и медные трубы!

Они снова дружно кивнули, взявшись за руки. Я покинула их, плача от бессилия.

С моря дул легкий бриз, дневной зной пошел на убыль, и улочки стали более оживленными. Я растерянно огляделась: ну, и куда сейчас? В порт, искать ближайший рейс до Цитадели? Я уже жалела, что отказалась от монетки из щедрой горсти Пьетто.

На плечо легла чья-то рука. Высокий усач, слегка склонившись, что-то спрашивал, неприятно подмигивая. На всякий случай, я сказала: «Нет!» Но долговязый не отстал, костлявые пальцы сжали плечо еще сильнее. Я попыталась вывернуться. Прохожие уже с любопытством оглядывались, но не вмешивались в привычный для портового городка инцидент: девица хочет подзаработать и набивает цену. Порядочные барышни не скучают так откровенно на улице в одиночестве.

Не напрасно Дункан предупреждал: мало получить самое себя в собственность, надо еще уметь отстоять это право! Да, что я буду делать, если столкнусь не с телепатом, а с обычным наглецом? Утоплю в слезах? Оглушу предсказанием? А он ни слова не поймет! Даже если я предскажу ему сокровище бескорыстной любви. Я содрогнулась от неожиданного приступа смеха. Свободы захотела! Любвеобильный усач отшатнулся. А я смеялась и смеялась. Бедный, я же сумасшедшая! Как тебе не повезло! Долговязый побежал в панике, я ринулась следом: подожди, ты еще не знаешь о прелестях провалившегося носа и проблесках гениального безумия, которые поджидают тебя на последней стадии твоей болезни, уже разлагающей тебя заживо!

Искатель случайных утех свернул за угол, я за ним, на бегу громко сообщая медицинское название порчи в крови улепетывающего незнакомца, и сразу наткнулась на городской патруль. Ну, наконец-то, пробужденные! И почему нужно обязательно устроить скандал для того, чтобы на тебя обратили внимание?

Трое всадников, обнажив мечи, окружили меня, тесня лошадьми к стене обшарпанного дома. Похоже, они решили прикончить меня без лишних вопросов. Я на всякий случай добровольно сообщила им название страны и города, откуда прибыла с визитом в эти благословенные места. Они переглянулись и убрали мечи. Рыжеволосый крепыш, по видимому, старший в тройке, жестом приказал следовать за ним, и пустил коня впереди, показывая путь. Двое его товарищей следовали чуть сзади, слегка понукая тычками в спину мой и без того почти бегущий шаг. Надо, надо торопиться: уже около четырех пополудни, а я все еще далеко от цели.

Через несколько улочек они пересеклись с еще одним отрядом в пять всадников, одетых в знакомые по Рагору травянистые одеяния, с закрытыми, несмотря на жару, лицами. Наемники. Я спросила мысленно: «Дик?» Он не откликнулся. И ни у кого из пятерых не обнаружилось знакомых глаз. И я вспомнила о страшной бесполезности вопрошания: Дик мертв. Проклятый Дункан! Наемники застыли как изваяния, перегородив путь. Рыжеволосый что-то им хрипло гаркнул. Ему ответил наемник повыше остальных, на гнедом скакуне, и отрицательно покачал головой, показывая на меня. Я возопила мысленно: «Не вмешивайтесь!» Даже гнедой удивленно на меня глянул, не говоря уже о его хозяине, в глазах которого мелькнуло замешательство. Последовал такой же безголосый ответ: «У нас приказ, пифия!»

Стражники не собирались уступать добычу. В спину остро кольнуло, прорезав ткань. Мне что, сегодня весь день в лохмотьях ходить? Но с моей охраной происходило что-то странное: она словно оцепенела. Меч, на который меня собрались нанизать как на вертел, задрожал, оцарапав кожу, и выпал из руки державшего. В уши беззувчно влетело: «Беги, пифия! Сюда!» Я упрямо покачала головой: у нас с вами противоречивые приказы. От пятерки отделился вороной жеребец, всадник выхватил меня из парализованного окружения, и помчал, перекинув через седло носом вниз. Что за привычка у них отвратительная! Глаза до рези запорошила поднятая копытами пыль.

Вдруг державшие меня руки разжались, конь метнулся, теряя всадника, а я начала съезжать носом в мельтешащий камень. Пронеслось видение собственной вдребезги разбитой головы, сопровожденное строкой из «Свода аномалий»: «Если истинная провидица видит себя со стороны, она видит свою смерть». Падение прервала чья-то рука. Меня подняли. Я увидела травянистое пятно, неподвижно распластанное на мостовой, и склонившееся ко мне в радостном оскале безбородое морщинистое лицо с прозрачными глазами под желтоватым капюшоном. Пробужденный! Это лицо внезапно исказилось судорогой боли и стало странно опрокидываться, но старик уже успел прижать к моему носу невыносимо вонючую тряпку, и я мгновенно задохнулась.

8.

Очнуться пришлось в весьма некомфортной обстановке. Меня трясло, в бока что-то немилосердно впивалось, я была связана, на глазах повязка, а на голову что-то было надето, похожее на мешок из вывернутого наизнанку ежа. Ко мне проявили милосердие, – не стали затыкать рот кляпом. Зато на языке я ощутила отвратительный вкус сыромятной кожи. Ремень плотно прижал язык, впился в уголки губ и ощутимо давил на затылок.

Кажется, моя особа стала весьма популярной у похитителей. Просто на ходу друг у друга подметки рвут. Интересно, кто на этот раз ограбил вора? Скрипели колеса, подпрыгивая на ухабах. Ездоки явно спешили. Телега остановилась, подпрыгнув напоследок так, что меня тряхнуло до непроизвольного хрипа.

– Приехали! Слышь, Хлыба, очнулась поклажа-то.

Голос был густой как смола. С меня стащили мешок, но повязку с глаз не сняли.

– Извиняйте, госпожа, что причинили вам некоторые неудобства. Не по своей воле.

Я просительно замычала. Как ни странно, мою просьбу поняли и ответствовали:

– Пока не могу ничем помочь. Придется вам еще потерпеть. Вы бы пока еще поспали, с силенками собрались. Вам они еще понадобятся.

В его голосе звучало сочувствие. Может быть, из-за того, что я сама себе очень даже сочувствовала. Кто-то поднял меня на руки и снопом перевернул на другой бок, приговаривая при этом убаюкивающе:

– Право же, жаль мне вас, да ничего не поделаешь, приказано беречь как зеницу ока, глаз не спускать, доставить к месту и вовремя. В целости и сохранности. М-да-с… Где больно? Здесь? Щас полегче чуток будет.

В смоляной бас втек другой, липко-медового тембра:

– Да уж, Ресс, в целости и сохранности приказано. А жаль! Отойди-ка…

Грубые лапищи хищно коснулись тела. Я содрогнулась от омерзения, беспомощно корчась и пытаясь перегрызть ремень, а липкий голос невозмутимо продолжал:

– Ну, ну, эка неженка, от ласки невинной целости не убудет. Хе-хе… М-м-м-да… Хороша-а! Недаром герцог упаковал такую драгоценность, даже погляд запретил под страхом смерти, не говоря уж… Ну, да мы люди пужаные, распакуем красотку! А герцогу скажем – так и было.

– Пужаные, говоришь? – насмешливо спросил смоляной. – А вот этим тебя пугали?

Раздался глухой удар и два взвизга, один из который быстро заглох, а второй перешел в тонкие причитания:

– Ты что, Ресс? Ты ж его того! Ить герцог башку тебе свернет!

– Да не боись, Хлыба! Оглушил только маленько. Пусть пока в тенечке полежит: умаялся за день парень, в голове от жары помутилось. Герцог мне только спасибо скажет. Ишь, гнида, распаковать вздумал! Да я сам распакую!

Тонкий заголосил:

– Не дури, дурак! Не знаешь, что ли, эта девка гаже змеи подколодной. Тьфу! Я бы такой гадюки и рукавом коснуться побрезговал. Пифия она! Отойди от греха!

Смоляной хохотнул:

– А что с того, что пифия? Пифии те же бабы! Им любить надо, как всем смертным. Разве не так, красавица? Эк тебя повязали с головы до ног! Пить небось хочешь? Погодь…

Веревки чуть ослабли.

Тонкий истерично завизжал:

– Ты что, бешеный! Не трожь ремень! Укусит эта змеюка! Смерть напророчит!

– Ха, напугали! А то бессмертные мы, помирать не собираемся? Все там будем. А вот интересно мне, какие глаза у пифий. Говорят, они на месте испепелить могут. Вот сейчас посмотрим. Начнем распаковывать.

– Будем-то будем, да лучше не знать, когда и как! Не трожь повязку, дурак! Сглазит до смерти! Не трожь, говорю! Герцогу скажу! Эй! Погодь, дурной, я хоть подале отойду! Ить сглазит!

– Ты, Хлыба, простак. Не знаешь, что незрячие зрят глубже! Слепая пифия пророчит вернее, не отвлекается по пустякам. Отойди-ка, а не то я тебе сам смерть от кулака напророчу и тут же исполню пророчество.

Он откровенно смеялся, а ручища уже копошилась на моем затылке, распутывая узлы. Наконец, повязка спала, и в мои полуслепые от боли и вспыхнувшего солнечного света глаза глянули неожиданно умные лучисто-зеленые очи моего обидчика, обладателя коренастой фигуры и черной бороды, утопившей в себе пол-лица этого непроявленного оборотня.

Я осмотрелась. Меня выгрузили на берегу небольшой бухточки, украшенной как бусами рядочком вытащенных и перевернутых днищами вверх рыбацких лодок. У деревянного причала покачивался в ожидании вместительный баркас. Пологие берега бухточки сплошь заросли живописными ивами. Под ближайшей лежало массивной колодой чье-то тело со связанными руками.

Ничто не могло подсказать, где именно находится это диковатое местечко. Или это окраина Элина, или один из многочисленных облюбованных контрабандистами островов в дельте могучей Исты. Зеленозлазый заговорщически подмигнул и начал распутывать ремень, заменявший кляп.

Из кустов снова донеслись причитания, мол, мало того, что «эта гадюка» сглазит, так дай ей волю, еще и проклянет весь дурацкий род сего дурацкого дурака аж до седьмого дурацкого колена, и поделом, а умным надо уносить ноги, да не куда-нибудь, а навстречу герцогу, который ужо найдет управу на этого бешеного, да три шкуры сдерет, а башку безмозглую на корм рыбам пустит. Я проугукала как могла и злобно закивала головой: прокляну непременно, уже прокляла. К причитаниям добавился треск ломающихся веток, утихший где-то далеко в стороне. Бородач вздохнул с явным облегчением, снимая с меня путы.

– Ну вот, госпожа пифия, теперь передохните чуток.

Он широко усмехнулся, осторожно массируя синяки на моем лице. Я зашипела от боли.

– Ну, точно змея! – снова улыбнулся разбойник, страдавший, на мое счастье, приступами благотворительности. – Вот, попейте. Это освежит.

Руки не удержали фляжку. Бородач подхватил ее и поил как ребенка, мягко вытирая с подбородка струйки необыкновенно вкусной ароматной воды. Стало значительно легче.

– Из эльфийских родников, – похвалился зеленоглазый. И, пресекая мои нечленораздельные возгласы, сказал. – Вы, госпожа, молчите. Вам с таким распухшим языком говорить пока нельзя. Времени у нас немного, а узнать нам надо многое друг о друге. Я буду спрашивать, а вы, если не очень трудно, только кивайте головой: да или нет. Так и будем беседовать, если захотите. Я из Лиги. Телепат. Мое имя – Ресс. И первый вопрос для разминки: как это вы оказались в Элине, да еще без помощи рандра, Радона Гарсийская?

Я промолчала, как и было велено. Да, телепатов в нашем мире пруд пруди! Как грибов, под каждым пнем! Как собак, за каждым углом! Толпы! И что будет с нами, несчастными, когда эти потрошители голов расплодятся повсеместно?

Псевдоразбойник удивился:

– Так в чем дело? Кто мешает посмотреть? Или вы не пифия?

«Уже нет!» – мстительно подумала я и припомнила подходящие к случаю доказательства.

Брови собеседника удивленно взлетели.

– Вона что… Ну, это уже не так важно. Сейчас вы придете в себя, и мы отправимся восвояси, в Асарию. («Зачем?») Как зачем? Скоро здесь герцог будет. А ваш отец с меня голову снимет, ежели вашу не уберегу.

Я задохнулась, словно вновь ударилась всем телом о стену в рухнувшей комнате. «У меня нет отца!»

– Конечно, не буду спорить. Нет так нет. Однако, вот… Где ж она…

Он стянул сапог и сковырнул кусочек грязи, как будто случайно налипшей в складке голенища, растер в руке, сдул пыль… и на ладони оказался неприметный коричневый кругляшок, то ли пуговица, то ли плоский камешек. Ресс многозначительно помолчал над ней, и пуговица вдруг ожила, вспыхнула, и на поверхности проступил рельеф знакомого рисунка: тугой смерч, как будто спаянный из двух сверкающих, пронзающих друг дружку капель золотого и серебряного солнца.

– Это рандр. Средство связи… ну… соединения в пространстве с собеседником. И не только средство связи. Считайте, что это магический камень. Пользоваться им просто. Проще некуда. Позвать и увидеть.

Смерч пришел в движение, пульсирующими волнами развертывая сжатые в ничто спирали. Я закрыла глаза, не желая смотреть. Но сверкающие всплески проникали и сквозь закрытые веки, возрастающим громом заполняя собой весь мир.

– Надо попасть в сердцевину, в центр,– сквозь ревущий туман донесся обеспокоенный голос Ресса.

Но я беспомощно захлебывалась, теряя себя безвозвратно.

– В центр, быстрее!

Что-то подхватило меня и швырнуло сквозь бешеный вихрь, срывающий как пушинки с одуванчика остатки сознания, ревущий так, как будто взрывались звезды, и я оказалась в безмолвии. На долю мига. Потом грянуло:

– А! Вот и наша… благотворительница! – Завопил Альерг, возникая из ниоткуда собственной персоной, которую я наблюдала глазом злобной мухи, вцепившейся в лошадиное ухо.

Лошадь то и дело стригла ушами, сбрасывая меня с насиженного места, норовя отшвырнуть в смертельный смерч, хищно ревущий в опасной близости, и я судорожно цеплялась обратно. Из-за этой борьбы с неоседланным лошадиным ухом мастер постоянно выпадал из поля зрения, зато никуда не девался его вопль, который стоячей волной вздыбился и замер на одной ноте, заглушавшей взрывы звезд. Через несколько мгновений вопль рассыпался на отдельные внятные звуки:

– Рона! Как ты могла! Сбежать не попрощавшись! Как последняя романтическая принцессулька! Я тебя не узнаю последние два дня! Столько дров наломала, что дровосеки два года могут отдыхать! Тебе привет от Сильвена, он ожил! Стой, чертова кляча! Это уже не к тебе, Рона! Где ты находишься? Это я уже тебя спрашиваю, Рона! Да открой глаза, чтобы я мог увидеть окрестности, не прикидывайся мертвечиной, успеется!

А ведь я вроде бы чем-то смотрела, ежели его видела прямо перед собой. Но глаза были немедленно распахнуты, больше от ужаса, чем по опекунскому приказу. Ресс довольно улыбался. Удивительным образом они поделили пространство, совершенно не мешая друг другу находиться в одном и том же месте – передо мной.

– Ага, вижу. Привет, Ресс, спасибо, дружище! – проорал Альерг. – Не узнаю местность.

– Остров Лис.

– Далековато забрались! Как скоро объявится герцог?

– Скоро. Полчаса максимум.

– Отлично. Рона, мы тебя сейчас перекинем обратно в Гарс.

– Нет, спасибо, мне и тут хорошо! – сложила я руки на груди.

– То есть как?!

– Давно мечтала пожить на острове. Подышать целебным морским воздухом.

– Не дури, девочка!

– Еще слово, и я перееду! Прямо в Цитадель.

Наставник немедленно захлопнул рот и в раздражении переломил зажатую в кулаке рукоять плетки, наглядно демонстрируя, что он сделает со мной, когда доберется.

– Пусть переезжает! – врезался стальным клином спокойный голос.

– Владыка!!! – обрадованно выдохнули и Ресс, и Альерг.

Пространство как-то странно раздвинулось, и за плечом мастера забрезжил еще один человек, стоявший у стрельчатого окна в просторной незнакомой зале. В окне виднелся горный ландшафт. Очертания заснеженных вершин тоже были мне незнакомы.

Я снова закрыла глаза, но добилась только того, что мы остались с ним наедине.

– Вот и свиделись … пифия.

Я разом вздыбила шерсть от этого арктического голоса и разразилась коротким взгавкиванием. Буквально, потому что сидела внушительным псом перед беловласым вельможей, часто дыша, с вывалившимся из пасти языком, утробно поскуливая и не смея почесать там, где свербила немилосердная блоха. Неприятная же штука эти их рандры! Зато я почуяла свежесть легкого ветерка, ворошившего белые волосы государя. И сразу же невыносимо захотелось содрать с себя мохнатую собачью шкуру, чтобы тоже насладиться прохладой. Отец выждал минуту, пока я вычесывала из себя собачьи чувства, как тех же блох.

– Рандр защищает от подслушивания, мы можем говорить спокойно. До появления Альерга полномочия опекуна переходят к Рессу. Телепат тебе сейчас необходим.

Прекословие взъерепенилось немедленно, моментально вернув мне дар речи:

– Откуда я знаю, что можно доверять Рессу, если все, что сейчас вижу с его помощью, может быть изощренной иллюзией?

Сочувственная улыбка тронула уголки его губ.

– Откуда знаешь? И это я слышу от особы, прослывшей провидицей? Впрочем, у тебя нет выбора … пифия.

– Уже не пифия, увы… – твердила я заученно.

– Пожалуй, если жрица Истины не может отличить иллюзию от … иллюзии… – улыбнулся он еще более жалостливо. – Ты летишь как обычно, слепо и глупо, как мотылек в огонь.

– Пусть. Сколько нужно мотыльков, чтобы погасить лесной пожар?

– Ты о неучтенном факторе? Один. Но ты – давно учтенный фактор, девочка. Ты ошибаешься. И напрасно считаешь, что Лига не сможет тебя сейчас остановить. Подумай хотя бы, почему тебя так тянет в этот огонь, и сколько в этой тяге от твоей собственной, разумной воли? Или кто-то тебя подталкивает?

Я замерла. Но пробормотала упрямо:

– Сомнение хорошо для философии, но не для действия. Я должна быть в Цитадели.

– Перед Лигой у тебя нет такого долга. Кому должна? Кто зовет тебя в Цитадель? Не хочешь задуматься? Только звери действуют, не думая. Мы же сами выбираем себе судьбу.

– Мы оба знаем, что выбора у меня нет.

Он прикрыл глаза, губы сложились в горькую складку.

– Выбор всегда есть. Всегда.

– Я уже выбрала. Ты знаешь. Другое страшнее.

Он знал. Другая судьба была не просто ужасна. Она была не человеческой.

Он печально кивнул белой головой:

– Я хотел уберечь тебя, дитя. Избежать неизбежного…

– Я знаю, отец. Я тебя не виню.

– У нас еще есть время вернуть тебя в Гарс. И ты сама еще можешь вернуться. Потом шансов может не быть. Цитадель защищена. Сегодня этот твой шаг может оказаться более опасным для нашего будущего, чем война. К войне мы готовы. К тому, чем может кончиться твое присутствие в Цитадели, если тварь победит – нет. Ты зашла слишком далеко. Возвращайся, Рона.

Я даже поверила, что они и в самом деле изменили планы и уже не хотят принести меня в жертву твари. Почти поверила. И упрямо покачала головой:

– Нет. Пелиорэнгарс не поможет тебе добраться до твари, отец. Только у меня есть возможность доставить этот ваш рандр.

И он проницательным взглядом прочел, что за моей уверенностью стоит другая: я пойду и без рандра, поскольку мне он и не нужен. Мне показалось, что Владыка постарел за эти несколько минут разговора. Горькие складки так и не разгладились, когда он, не дождавшись, что я одумаюсь, глухо произнес:

– Принимаю твое решение. Ресс передаст тебе твой рандр. Постарайся не сразу проявить себя. Ты сегодня заставила нас распылить силы, и теперь нам нужно время их собрать. Без телепата тебе не выдержать испытаний Бужды, а твой наставник сильнее Ресса. Нужно время, чтобы Альерг смог войти в цитадель. Твоя задача – запустить рандр в самый последний момент. Никто не будет допущен к твари ближе, чем истинная провидица. Ближе, чем ты. Но если ты поддашься инстинктам, как вчера и сегодня, – ниг убьет тебя мгновенно. Если только почует нечто большее, чем ожидает. Помни: рандр должен быть запущен только тогда, когда тебе будет казаться, что твой конец неминуем. Именно в этот момент не только ты будешь во власти твари, но и она в твоей. Упустишь – погибнешь. Опередишь – тоже погибнешь. Постарайся успеть, прошу тебя. Там, в цитадели, я не смогу тебе помочь. Да, слово для рандра … (В груди внезапно горячо толкнулось: «Дик!») … есть. Хорошо. Никто не должен знать его имя, даже я. Прощай.