Текст книги "Добровольная жертва"

Высоко поднятое тело Вритара стало медленно сворачиваться истошно визжащим жгутом. Брызнули кровавые фонтаны. Невидимка выжал герцога как тряпку. Я зажмурилась, попытавшись прикрыться телохранителями, но от страшных криков некуда было спрятаться.

В наступившей тишине Голос умыл отсутствующие руки:

– Я выполнил ваш приговор, слуги мои. Вы потребовали, я сделал. И так будет сс каждым врагом Дела Бужды! Но мы довольно раззвлеклиссь. Пора переходить к долгожданному делу. И раз уж у насс тут подготовлена и заждалассь первоначальная кандидатура, займемсся ею, не будем обманывать ее ожидания. Ты ведь уже заскучала тут сс нами, пиффия?

Я энергично помотала головой: нет-нет-нет, чтовы-чтовы, с таким-то кошмаром! Исцеленный магистр позволил себе недоуменную реплику:

– Но Господин! Зачем возиться с пустышкой? Не Истинная не выдержит испытания, и эта смерть будет бесполезна!

– А удовольссствие?! – напомнил Голос. – Я ценю, магистр, твои уссилия. Какая трогательная ззабота о полеззности моего ссущесствования! Ценю по достоинсству. Ты займешь то место, которого домогалсся – мессто Вритара, прямо сейчасс, без обычной церемонии замены Стража.

Дункан низко склонился перед пустым Троном и расшаркался в благодарностях за оказанную честь.

– Броссь пресмыкатьсся, – отмахнулся Трон чуть ли не всеми подлокотниками. – Не будем терять вечноссть, мой новый Страж! Ты не против побыть шафером на моей сегодняшней ссвадьбе?

Голосистый Трон развеселился. Дункан, напротив, почему-то сник.

В зале зарокотало: в его глубине продолжилось прерванное было движение чего-то громоздкого. После некоторой суеты и натужного кряхтения, на возвышение вкатили огромный каменный саркофаг. Он мне сразу не понравился. Слишком черный. Бока лоснились жирной сажей. Вкатили и отошли подальше. Я понимаю носильщиков: не слишком-то, наверно, приятно прикасаться к такой гадости, от которой за версту разило чем-то сладковато-тошнотворным.

– Начинай церемонию, Страж!

Дункану поднесли короткий жезл. Он махнул им небрежно, как бы недоумевая, что ему с ним делать. Саркофаг, брошенный в гордом одиночестве, постоял, подумал и стал медленно, с ощутимым скрежетом, без всяких рычагов подниматься. И с довольным чмоканьем водрузился вертикально, явив в себе полное отсутствие чего бы то ни было. Стало понятно, что имеют в виду, когда говорят: ни дна, мол, тебе, ни покрышки, – в зияющей бездне колыхалась густая жирная мгла.

Меня подвели, поставили перед испокон веков не чищеным саркофагом. Я задохнулась. Они что – собрали все могилы в одном месте? Сколько же трупов сгнило здесь с сотворения мира? Все, что когда-то шевелилось на земле?

В глазах поплыло, хотя плыть было нечему: я ничего не видела в смрадной мгле перед собой. Откуда-то приплыло странное словечко: ароматерапия. Как за последний якорь, я ухватилась за недоумение: что бы оно значило? И повисла, раскачиваясь.

Жесткие пальцы впились в плечи, повернули рывком, и я уткнулась взглядом в пустое лицо Дункана. Мертвец выглядит краше. Его пронзительный взгляд плеснул словно ушатом ледяной воды. Он врывался в сознание, спрашивал: «Слышишь меня, Радона?» – «Дда…» – «Так что там c обещанием убить? Вот он я, исполняй обещанное». Да ну тебя. В следующий раз. Руки только пачкать о такую гадость. «Так я и думал, белоручка. Умрешь, не пикнув». Он брезгливо скривился, став удивительно похожим на моего отца. И ласково шепнул на ушко:

– Это я убил Дика! Ты не ошиблась, жрица.

Ненависть обрушилась как лавина и вывела меня из обморочного оцепенения. Палач улыбался. Так же он улыбался над телом брата, глядя на его конвульсии. «Жаль, что моя рука дрогнула, Дункан!» – «Я предупреждал, жизнь моя!» – «Вон из моего сознания! Я убью тебя!» – «Прямо сейчас? Куда тебе, рабыня!»

Усмешка зазмеилась по этому ненавистному лицу, украденному у Дика. Чем он так доволен? Моим унижением? Ведь ясно, что ко мне давно пора звать жреца для отпевания. Какими грехами я заслужила, что последние минуты моей столь недолгой жизни скрашивает именно этот негодяй?!

Я скосила глаза: каким-то образом я очутилась внутри саркофага. Когда Дункан успел привязать меня ремнями к торчавшим из стенок крюкам, я даже не заметила. Гроб даже не потрудились очистить от вековой паутины, и она свисала над головой неопрятными черными прядями.

В уголке суетился жирный паук, успевший обновить тенета тысячелетней давности свежими заплатами, и в липких серебристых струнах уже трепыхалась ночная бабочка с блеклыми крылышками.

Схожесть наших с ней судеб была столь безнадежной, что мне пришлось подать небесам жалобу: ну нельзя же так откровенно иллюстрировать происходящее!

Гроб был мне великоват. Внутри оказалось не так уж и страшно, если бы не жуткое ощущение бездонной пропасти за спиной, в которую я могла в любой момент оступиться. Тем более, что путы, как я тут же осторожно выяснила, не слишком крепко были стянуты. Наверное, их наличие было скорее напоминанием, что не они за меня, а я за них должна держаться, дабы преждевременно не сорваться в жадно разинутую сзади зловонную бездну.

Отходя, магистр еще раз презрительно кольнул холодными жесткими глазами: «Не забудь об обещании, жрица, когда будешь умирать!» – «Я не умру! Я убью тебя!» – «Я жду, жизнь моя!»

– Я вам не ссильно помешаю, если присоединюсь к вашей милой бесседе? – скромно поинтересовался Невидимка.

10.

– Итак, испытание очень простое, пифия, – важным тоном, словно приосанившись, сообщил Голос на Троне. – Ты должна предсказать мне мое будущее. К сслову, я и без тебя его хорошо знаю. Проссто, как принято говорить в будущем, сверим наши часы.

Какое может быть будущее у бесплотного Голоса, который умирает каждый раз, как замолкает? Я рассмеялась:

– Предсказать тебе смерть?

Зал странно взбулькнул. Трон крякнул, но утешил с сочувственной какой-то улыбочкой:

– Боюссь тебя разочаровать, но я бессмертен. Довольно глупое занятие – предссказывать бессмертному смерть. Я начинаю думать, что Дункан был прав: ты даже до пифии не дотягиваешь. Кстати, было бы интересно услышать ответ еще на один незначительный вопросец: кто я?

Какой популярный вопрос! Я сама люблю его задавать.

– Не знаю. Мне вас не сочли нужным представить.

Карлица втихаря хихикнула. Дункан, да и все остальные, которых я могла разглядеть, воззрились с несказанным изумлением. И тут до меня дошла неприятная в своей простоте мысль: может быть, одна я не вижу этого нига, а для всех других он имеет какую-то форму? Находится в каком-то теле?

– Кто я, пифия?! – с угрозой спросил Никто. Похоже, он тоже начал что-то подозревать.

«Да мне без разницы, кто никто, чтоб ты провалился!» На меня нашло мое извечное упрямство.

– Не знаю, и знать не хочу. Но ты не бессмертен!

Зрители были в замешательстве и растерянно переглядывались. Магистр ал’Краст заинтересованно уставился в мраморный рисунок пола. Карлица почесала болонок, сдвинув диадему набок, и приняла несколько залихватский вид. Ей нравилось представление, внесшее значительное разнообразие в рутину церемониала.

Даже паук в уголке саркофага приостановил пляску вокруг бледнокрылой жертвы. Может быть, ниг – вот этот самый тонконогий вампир в мире насекомых, паучище с невнятным рисунком креста на мохнатой спинке? И всего-то дел – высвободить руку из пут, и раздавить хищную тварь?

– И я вижу твою смерть, – продолжила я под нарастающий ропот. – Рассказать?

Ни зги я не видела. Но упрямство и вдохновение – великая вещь, почти как настоящее пророчество. В уши забрался насмешливый шепоток магистра: «У тебя проблемы со зрением, жизнь моя?» Я моментально взбесилась: «Прочь, убийца!»

Продолжая увлеченно разглядывать каменные плиты, Дункан снова беззастенчиво влез, не постучавшись: «Позвольте представить вам давно почившего отца ордена Бужды. Надеюсь, пифиям преподают историю!»

Я представила, сразу вспомнив миниатюры летописей. Плюгавенький такой был человечек, но, по мнению современников, великий оратор и пророк. Тогда он еще не заикался, наверное. Но, если это «дух Бужды», то понятно, почему публика в шоке. За всю историю еще ни одна пифия не умудрилась предсказать смерть духа.

Голос меж тем говорил:

– В сследующий раз расскажешь, если будет шансс. Я восхищен. Ты так убедительно лжешь, а пифии на это не сспособны. Бедняжки даже не оссознают, что из них льется в трансе, и ничего не помнят после. Не заметил, чтобы ты была в трансе, Радона Гарссийсская. Хотя кое-какие странности мы здесь все заметили.

В зале нарастал хохот. Но я продолжала упрямиться, мысленно отдав должное магистру:

– Разве ты не знаешь, великий Бужда, что провидицам не возбраняется быть всегда в здравом уме и памяти?

– Не возбраняется, – мягко согласился сразу успокоившийся невидимый призрак. – Но нам надо убедиться, в здравом ли… Один ответ я, наконец, получил от тебя. Если так дальше пойдет, нам и вечности не хватит. Начнем исспытание! Только избавь нас от прогнозов погоды и пророчеств из жиззни нассекомых. Я задал вопрос о моем будущем. Желательно не тратить на ответ всю мою вечность. Смотри ссюда и говори, жрица!

И внезапно из ничего передо мной оформились и наполнились золотым блеском завитки массивной рамы, соткалось зеркальное полотно. И отразило. Ну, ничего нового. То есть, – меня. Так, пустое место вместо… Зато присутствовало остальное убранство помещения, противоестественным образом включая трон и исключая мой саркофаг с живой начинкой. А на троне… Что-то клубилось и проявлялось из ничего.

Но мне впервые было не до зеркала. Так мучительно свербил вопрос, что я полностью увлеклась выскребыванием ответа: почему только для меня Бужда невидим? Чем я хуже других? И единственное здравое объяснение, которое я могла дать сама себе: потому, что никакого тела давно почившего Бужды и нет. Есть массовая галлюцинация, не овладевшая мной по какой-то причине. А если его нет, значит …

– Смотри, жрица! – встрял дух Бужды с назойливыми рекомендациями.

… значит, ему очень надо стать. Но зачем тогда им истинная провидица? И почему пифия никак не устроит? Потому, что провидица не видит себя. Ну и что?

– Ну, смотрю, – задумчиво сообщила я. – А что я должна увидеть?

Дух разорался как обжуленная кухарка на базаре:

– Вы кого мне подсунули?!

– Не я, а Вритар! – отбрехался Пес. – Я как раз хотел избавить всех от этого кошмара.

– Кошмаром здесь буду я! – обрадовал предсказанием Трон. – Убрать эту пародию на жрицу! И утром публично сжечь самозванку в назидание народу!

Дункан радостно кинулся отвязывать, но я вцепилась в ремни, на которых была подвешена, и бесстрашно качнулась вглубь саркофага:

– Минуточку! Кажется, я что-то вижу!

– Кажется?! – взревел дух уже не Бужды, а быка.

– Ви-и-ижу-у!

Что-то клубилось и проявлялось из ничего, стремительно обрастая деталями. И вот уже на троне восседал маленький плешивый человечек с гневным морщинистым личиком и жуткими дырами вместо глаз. Мне срочно захотелось протереть собственные очи, но ремни не пустили.

Привидение на троне синхронно дернуло ладони к рваным, пустым, зияющим глазницам, из которых выплескивался воющий мрак, вибрируя на низкой всепроницающей ноте, заставляя меня цепенеть от омерзения, – отвратительный, хищный, безумный первозданный мрак.

Торжествующий Голос, исходящий уже сзади, из гниющей тьмы, приказал с соответствующей могильной интонацией:

– Яви нам, что видишь, жрица!

Рама начала тускнеть и растворяться, прихватывая края зеркала. Оно таяло с торцов, и отражение словно источалось в пространство, меняясь местами с отраженным.

За моей спиной что-то ухнуло, толкнуло, устремляясь сквозь меня из бездны саркофага навстречу видению. Мое тело сотряслось, затрепыхалось, как перышко на шквальном ветру. Мрак, источаемый чудовищем, и мрак, источаемый из-за спины зевом саркофага, где я была распята уже даже не костью, а мучительно вибрирующей мембраной, устремились друг к другу, торжествующе подвывая, медленно перетекая вовне, охватывая меня свивающимся смерчем. Меня раздирало на части этой неодолимой вибрацией.

Лишенное ограничений отражение заглатывало пространство, подменяя собой. Не в силах оторваться, я исчезала в этом захватывающем преображении. Я вся стала как вопль, как вой, как зов, и больше ничего от меня не осталось, кроме этого звука, воплощающего ничто в нечто.

Призрак поднялся с трона и поплыл. Пока он медленно приближался, черты его расползались, перетекая и меняясь. А когда ниг приблизился вплотную и глянул в зрачки рваными глазницами, опустошая меня до дна, он начал принимать обличье безглазой твари с белой, как снег, шерстью.

Моя смерть стояла передо мной. Ей осталось сделать шаг и взять мою почти потерянную плоть. Но меня словно подхватила чья-то ладонь, выдирая из разверзтого небытия, и сжала в мощном кулаке, остановив трепыхание уже рвущейся на клочки мембраны. «Не забывай, жизнь моя!» – «Никогда!» Я очнулась. Что это я должна не забыть?

Очертания призрака колыхнулись как от брошенного камня. Торжествующий звук споткнулся и растерянно замер на одной ноте, кружившейся как стервятник. Вдруг что-то промелькнуло сбоку, и зеркало разлетелось в мелкие брызги, исцарапав меня до крови. Рев скомкался кратким взвизгом. У ног звякнула железная пластина в форме звезды с чуть изогнутыми лучами.

Карлица не растерялась и мгновенно затворила мне раны, попросту ткнув в мою сторону жезлом. При этом меня обдал такой адский холод, что кожа заиндевела и угрожающе потрескивала. Теперь я боялась пошевелиться, дабы не рассыпаться как сосулька. А пока я пребывала в переохлажденном состоянии, рассвирепевший Голос нещадно кого-то казнил. Изо всех сил скосив избежавшие замораживания глаза, я попыталась разглядеть, кого убивают на этот раз.

Умирал Ресс.

Костяные балахоны скандировали, покачиваясь:

– Смерть! Смерть!

– Я здессь! – Свистел Голос. – Здессь и сейчассс. Как ему умереть, слуги мои?

Толпа распорядилась.

Ресс умирал. Медленно, бескровно, невидимо и изощренно расчленяемый по косточкам, по волокнам, по каждой капле крови, по мельчайшей частице мощного тела. Руки, ноги, бедра, подергиваясь, превращались в бесформенные мешки, словно кости становились жижей, едва удерживаемой тканями кожи. Когда он уже давно перестал дышать, когда от него осталась только оболочка, постепенно теряющая очертания тела, останки начали отваливаться кусками и распадаться в пыль. Невидимый убийца оставил в целости только обезображенную голову жертвы. По приказу Голоса магистр ал’Краст поднял за волосы голову Ресса, продемонстрировал неиствующим вурдалакам и положил к подножию трона. Тошнотворный тысячезевный вопль экстаза взлетел под купол.

Только я виновата в его гибели. Я упустила момент, чтобы раскрыть рандр и призвать отца. Еще мгновенье – и ниг пожрал бы меня, и я не вспомнила бы, зачем я здесь. Еще чуть-чуть, и видение стало бы безвозвратным, поменявшись местами с реальностью. Ресс должен был убить меня, чтобы не дать исполниться пророчеству. Так зачем телепат пожертвовал собой, если сейчас все повторится сначала?! Ведь нигу ничего не стоит создать еще одно зеркало видений, и начатое завершится. Для этого и зеркало совсем не требуется.

Карлица, продолжавшая заговаривать мои царапины, подобралась совсем близко. И ее слепые глаза пристально смотрели на меня. Через миг они снова подернулись отвратительными бельмами. Или я сошла с ума, или только что они были живыми.

– Что скажешь, Ирсссика? – проскрежетал Голос.

Ведьма отошла, бережно расправляя помятые юбки. То, что она ловко вытащила из складок, так же неприметно спряталось в рукаве. И холодок меж лопаток подсказал мне, что только что я опять смотрела в глаза смерти.

– Госпожа готова к церемонии! – поклонилась горбунья, распределив поклон между троном и мной с точностью аптекаря.

Толпа начала скандировать непонятный гимн и раскачиваться, как единое существо, постепенно наращивая ритм. Взлетали и опускались руки, склонялись и поднимались головы. С цокающим щелчком перед глазами возникло новое зеркало. Я отвернулась. Лучше провалиться мне на этом месте. Меня волчком развернуло обратно, и Голос надавил как снаружи, так и внутри:

– Ссмотри, жрица!

Заладил. Я закрыла было глаза, но веки перестали быть препятствием для зрения. Что с открытыми, что с закрытыми глазами, я наблюдала то же зрелище, что и накануне.

– Не противьсся, жрица! Или умрешь!

И что кричит?! Поморгать нельзя…

Разница все-таки была: передо мной и вокруг меня не было ничего. Совсем. Пустота без единого проблеска чего-либо внятного. Я тщательно и довольно долго глазела в это зияющее пространство, но ничего не происходило, за исключением того, что Голос разверз пасть и стал меня заглатывать. Под ногти вонзились невидимые иголки, добрались до каждого нерва, впились в позвоночник, и я, осознавая полное свое ничтожество, дрогнула.

Пустота тут же знакомо мигнула, всколыхнулась, и в ее глубине начало сосредотачиваться клубящееся нечто. Настолько жуткое, что не имело права быть. Я не могла допустить этого. Что-то стучало сквозь мою муку, что-то схватило и удержало распадающийся разум: «Рона! Помни!» Дункан! Он везде… Боль выворачивала меня наизнанку. «Рона, помни, кто ты …»

– Щенок! Умри!!! Яви нам, что видишь, жрица!

Что-то вспыхнуло. Кто-то упал. И обрушилась БОЛЬ… Таяли как дым все щиты, укрывавшие меня до сих пор. Кто-то умирал совсем рядом. И мука из немыслимой стала невероятной. ООООО! Мама-а, ну не должно быть на свете такой боли! Я не могу больше. Не могу!!! «Рона, помни…» Что там гаснет? Нет, подожди! Я должна! Я не умру! – Не будет этого! ЭТОГО НЕ БУДЕТ! Будет другое. БЕЗ БОЛИ!!!

И она отхлынула.

Голос взвыл гигантским волком, наткнувшимся на комбинацию из трех пальцев со стороны добычи. О зеркале и видениях все моментально забыли. Карлица направила на саркофаг хлещущий черными искрами жезл. Дункан, который секунду назад свалился было в глубоком обмороке, передумал падать, выгнулся, и, слегка пошатываясь, прыгнул на карлицу, пытаясь вырвать оружие.

Старуха одним грациозным движением сбила его с ног, и магистр врезался сразу в двоих стражников, кинувшихся на подмогу неизвестно кому из дерущихся.

Голос удвоил усилия, но вместе с тем попытался стать членораздельным:

– Иирсссиика! Как поссмела!

Карлица отвернулась от меня, мимоходом вновь как кутенка отшвырнула прыгнувшего на нее Дункана, который опять пролетел через весь помост, прихватив по пути еще несколько черных фигур, вскинула руки и провозгласила загадочно:

– Азэйсм Оссия!

И вся вспыхнула искрящимся сиянием.

Ирсика на глазах преображалась. Белоснежные волосы разметались по плечам, тело выросло и выпрямилось. Гневные, но совершенно ясные глаза ее пронзительно оглядели всех и вся. Балахоны смешались, засуетились, путаясь в просторных складках.

– Долго же ты пряталассь, Осссия!– ревущий голос потряс своды. – В нашу последнюю встречу ты была покрассивее, тебя даже приятно было убивать. Что ты зздессь потеряла? Девчонку?

– Возьми меня вместо нее! Я для тебя более ценная добыча!

– Ззаблуждаешьсся, ведунья! Она моя! И она это ззнает! Ты не ссможешшь мне помешать! Мое время пришшло! Я – вссюуду, ааусссуу…

Дух Бужды вдруг поперхнулся, смялся в животный вой и попытался раздавить неожиданную помеху мощью невидимой глотки.

Голорукие стражники, которых Голос стегнул приказом как бичом, выпучив бессмысленные глаза ощетинились мечами и кинулись на Оссию недружной пошатывающейся сворой. Она выкинула им жезл как кость, и еще в полете он покрылся дымком, пыхнул и растаял клубом тумана со всеми, кто успел в него ступить.

На опоздавшего к раздаче исчезновений Дункана свалилось потерявшее опору когтистое навершие жезла и прочно насело перепончатой лапой на голову. Ошарашенный вояка вступил в борьбу с новым врагом. Лапа не поддавалась.

Между тем дребезжащий от натуги воющий Голос все набирал и набирал обороты, с возросшей силой хлеща звуком, словно кнутом. Присутствующие не выдержали и дружно зажали уши. Им стало не до драки. Рев нарастал.

Хозяин, пытаясь убить Оссию, убивал всю свою армию. Кто мог, бежал к выходу, но падал как подкошенный гигантским серпом. У некоторых сквозь пальцы засочились тонкие красные ручейки.

Закогтенный Дункан смирился с подаренным судьбой шлемом и неожиданно сменил направление атаки, развернувшись в мою сторону. Жезл его вспыхнул, мои путы растаяли, слизнув и кожу, с которой соприкасались. А ноги… мне показалось, что они расплавились в охватившем их огне. Я призвала мысленно: «Дик!» Но ничего не произошло. Вместе с болью пронзил ужас: магистр сжег мой рандр!

Побледневшая Оссия обрушила на Дункана гибкий как змея столб голубого пламени. Магистр отпрыгнул гигантским сверчком, пролетев между мной и висевшим в пустоте зеркалом, но при всей стремительности движения успел выметнуть руку и толкнуть меня, опрокидывая в так долго ждавшую добычи могилу.

Вой сразу стих, как будто уши мне залило вязкой болотной жижей. Саркофаг тут же начал нехотя ложиться навзничь. Так же невероятно медленно я в него погружалась.

Дрессированный дельфин мчался в толще вод. Его великолепное обтекаемое тело обременяла безобразная железная опухоль с зарядом смерти. Тот, кто его отправил, ждал на берегу, когда живая торпеда достигнет цели. Тогда он нажмет кнопку. Люди должны быть в безопасности.

Только вот кнопку уже не нажать – рандр, который я несла на себе к цели, разрушен. Да и зачем он мне?

Госпожа Аболан распахнула влажные глаза, улыбнулась. И я услышала: «Рандр связует тебя с миром, а нужно, наоборот, эту связь разъять. Именно разъ-я-ть. Обойдемся словом. Нужны только воля и вера. Воля и вера!»

Саркофаг не торопился закусить. Он всасывал меня неспешно, тщательно, со вкусом и толком гурмана.

И внезапно я почуяла Тварь. Ниг был не там, где виделся и слышался. Безликий, бесформенный, беспредельный, он таился сзади меня, за спиной, в бездне, прикрытой видимостью саркофага.

Когда-то он дождался хорошей добычи – поглотил маленького жреца, неудачника-провидца, разменивавшегося по мелочам астрологии. И Бужда внезапно обрел силу, стал великим пророком и жил невероятно долго для человека. Ниг не может существовать без того, что мы называем чудесами. Это его стихия – круговорот форм. Его дыхание. Его энергия. И он творил чудеса, превращая одни вещи в другие.

Он переставлял горы, пожирая их в одном месте и выплевывая в другом, шутя превращал озера пресной воды в вино, камни в хлеб, а птиц в камни. Но, когда до него добралась Лига, ниг ускользнул, покинул свой якорь – тело смертного, и позволил ему сгнить в хранимом веками как святыня саркофаге. Но и спящим он перетекал в глыбы Цитадели, подминая под себя тесные островки архипелага. А когда его призвали адепты Ордена Гроба, каким-то страшным чудом нашедшие путь к спящему – потребовал нового разумного тела. Не всё же по орденским регалиям сонно ворочаться.

И только провидец мог дать ему себя, не умерев преждевременно, не утратив связей с этим миром прежде, чем тварь перехватит и замкнет их на себя. Только тот, кто не погряз в видимости себя, чье присутствие в текущей реальности зыбко, как тающее облако. Только тот, чье настоящее никогда не бывает настоящим в полной мере. Только тот, кто мог разъять связь времен и миров.

И в этот миг разъятия тварь сомнет его и перехватит нити, и свяжет их так, как сочтет нужным.

И в мир явится Ниг.

Очнется дремлющая плоть Цитадели, оживет земля архипелага.

Очнутся все ее осколки и крупинки в мешочка-ладарах, которые носят у сердца сотни, тысячи тысяч пробужденных.

Очнется овладевшая их пустой оболочкой Сущность – одна на всех, одна во всех – Тварь. Всюду. Во всех концах земли. Ни Владыка, ни Лига не в силах такому помешать. Не в силах даже предвидеть.

И Ниг поглотит мир Вавилора.

Но как ему сегодня не повезло! Сегодня не лучшая ночь для паразитов.

Ты слишком близко подпустил меня, ниг!

И, не оборачиваясь, не глазами, а всем измученным существом я увидела его.

Дрессированный дельфин с зашитой в теле смертью добрался до цели. Она колыхнулась и соткалась из ничего, вспыхнув снопом яркого белого света… Вздыбилась белоснежная безглазая тварь и раззявила пасть мне в лицо. И замерла, почуяв: «Натх!!!»

Одновременно Оссия махнула раскрытой ладонью, из которой вырвался и разбежался по всему залу сноп ослепительных искр с тонким звоном, от которого вой разом съежился, словно ком снега под солнечными лучами, и гневно крикнула:

– Не подавись, тварь!

Громовое эхо ответило ей откуда-то издалека:

– Эл’рах’м ол’олин!

Сноп огня прорвал стену. В пролом ворвалась сверкающая золотая молния с бешеной мордой Пелиорэнгарса. За спиной дракона полыхнула еще одна ослепительная вспышка, сдобренная грохочущим гласом:

– Урарэнг Арург!

Ниг с треском заткнулся.

Тварь попятилась, с лязгом схлопнула пасть: «Я твоя смерть, натх! Что по ту сторону смерти?» Я потянулась к ней, произнося ритуальную формулу: «Смерти нет! Но умирание вечно. Я принимаю тебя». Тварь заколебалась клочком тумана и опрокинулась в бездну, увлекая меня за собой. Ниг отступил.

Вся моя мука, вся ярость, вся жизнь уместилась в одно желание, в один импульс воли. И он мгновенно был подхвачен многоголосым бушующим потоком , который всю невероятную мощь влил в одно слово и огненным лезвием рассек связь нежити с живым миром: «СГИНЬ!»

Призрак словно лопнул, разнеся вдребезги трон, в последней расходящейся волне сдвигая колонны, давя всмятку людей, гигантской метлой швыряя их к стенам, моментально покрывшимся трещинами. Купол начал крошиться, массивные плиты пола разъезжались сгнившей тряпочкой, снизу фонтанами хлынула вода, стремительно раздирая прорехи. Цитадель сотрясалась до самых корней, рвущихся в рокочучих морских глубинах. Остров разрушался и медленно опускался под воду, и ни у кого не было надежды уцелеть.

Дракона потащило обратно в пролом, но он сложил крылья и ящерицей пополз к центру. Прежде чем запрокинулся саркофаг, подставив меня под летящие сверху обломки купола, я успела увидеть, как Оссия раскрывает сияющий контур рандра. Плита, на которой она стояла, опрокинулась, и женщина мгновенно канула в черный провал. Подобравшийся Пелиорэнгарс не успел ее подхватить и едва увернулся от мощной струи воды, вырвавшейся из щели. От шкуры дракона поднимался пар, и видно было, какую жгучую боль он испытывает от соприкосновения с водой. Но он еще продвинулся к центру и вытащил кого-то из-под обломков. Спасенный с трудом вскарабкался на спину дракона. И только тогда Пелиорэнгарс попытался взлететь.

Ниг уходил, словно искривляя пространство, и меня засасывало следом в воронку смерча, скрутившего реальность невообразимым жгутом. Она треснула и плюнула мне вслед осколками. Невыносимо яркая боль вспорола глаза. В этой последней вспышке, забыв, что рандр разрушен, я всем сердцем призвала: «Дик!» Я попыталась вернуться туда, откуда начиналась. К моим истокам. В замок Аболан. Но не смогла. Я была уже слишком далеко.

Но это было не важно. Уже ничто не было важно, потому что жертвоприношение состоялось и принято. Отец может быть спокоен: ниг покинул этот мир, и … я тоже ухожу. «Смерти нет!» – сказала я твари.

Если смерти нет, то нет и жизни. Есть вечный распад.

Только так я могу изгнать и связать собой нига – тварь и я – навсегда.

Это и есть вечный ад – место, куда уходят натхи и запирают своим умиранием бессмертных нигов. Ниг Цитадели уже не вернется в мир. А если придут другие твари, то … в школах Лиги не иссякли еще мотыльки…

Но это уже не мое будущее, которого уже нет. Кончилось.

Мир сворачивался, словно гигантский свиток, мучительно сминая, разымая, изничижая то, что уже утрачивалась как человеческое я.

Время замерло.

Ниг распахнул слепящие крылья: «Ты будешь вечно в меня падать, мотылек!»

Прощальным всплеском что-то прорвалось из смятой ткани растерзанного мира, обхватило и словно связало, выдирая из ослепительного небытия отчаянным вскриком: «Аруна!»

И я распалась с последним вздохом: «Азэйсм…»