Текст книги "Войсковые разведчики в Афгане. Записки начальника разведки дивизии"

Мы остались совсем одни, артиллерия не могла нас поддержать, так как мы были от гарнизона на удалении не менее чем 50 км.

Проверили дома, обнаружили нескольких местных жителей. Мой переводчик Намоз допросил их. Те клянутся и божатся, что никакого советского офицера они не видели и ничего не знают об этом. Обыскали дома, оружия не нашли. По всему видно, что опять «словили дезу». Выхожу по радио на ЦБУ дивизии, докладываю обстановку. Мне приказано выходить на площадку и ждать вертолеты.

Отдаю необходимые распоряжения. Однако подполковник вдруг начал протестовать: «Как это уходить, вы же не нашли Зайца, давайте проверим еще вон ту группу кишлаков, может быть, он там».

Пытаюсь объяснить ему, что близится вечер, вокруг зеленая зона, и углубляться в нее смертельно опасно. Нас всего 25 человек и мы без поддержки авиации, артиллерии.

Стоит маленькой группе душманов, человек в 5–6, зайти нам во фланг, мы будем иметь серьезные проблемы. Опять будут убитые и раненые. А ради чего? Ведь достоверных данных о том, что Заяц может находиться в этих кишлаках, нет.

Тем не менее подполковник настаивает, говорит: «Не трусь, разведчик, прорвемся». Ну уж этого я ему простить не мог. Подвинулся к нему вплотную, тихо прорычал: «Ты, тыловая крыса, будешь меня учить? Если будешь вмешиваться в мои действия и мешать мне выполнять боевую задачу, я прикажу тебя связать и сунуть в рот кляп, чтобы ты заткнулся. Ты же ни за что не отвечаешь, а я за все и в полной мере».

Видимо, вид у меня был решительный, он отшатнулся и пробормотал: «Ты пожалеешь об этом». Я ему ответил: «Больше предупреждать не буду».

Так же перекатами мы вышли из зеленой зоны, сосредоточились на площадке. Через полчаса пришли вертолеты, мы быстро заняли места в них и взлетели. Полет до аэродрома прошел без приключений.

Отправив разведчиков в батальон, я пошел к начальнику штаба, доложил о результатах. Об инциденте с подполковником докладывать не стал, думал, и тот промолчит. Однако нет, через полчаса прибегает посыльный из штаба: «Вас вызывает командир дивизии».

Прихожу в штаб, вхожу в кабинет комдива. Там, кроме него, начальник опергруппы штаба ТуркВО в звании полковника и тот самый подполковник. Уже нажаловался, сидит, смотрит на меня волком. Комдив говорит: «Что случилось? Мне доложили, что вы чуть ли не собирались расстрелять офицера штаба округа?»

Я докладываю: «Расстрелять, это, конечно, слишком. Хотя стоило бы. Этот офицер вмешивался в мои действия и мешал выполнению боевой задачи. Что я должен был еще делать в боевой обстановке? Считаю свои действия правильными». Комдив задал мне еще пару вопросов и отпустил.

А дальше комдив и начальник опергруппы задали такого «перца» подполковнику, что, встретив меня на следующий день, он демонстративно от меня отвернулся. Больше на боевые действия он не просился. Комдив об этом инциденте не вспоминал, и я понял, что он был на моей стороне.

Почему меня так возмутило поведение подполковника?

Во-первых, наглость, с которой он пытался вмешаться в мои действия. Думая, что раз он офицер штаба округа, то имеет на это право.

Во-вторых, пренебрежительное отношение к жизням солдат и офицеров: раз хочется ему отличиться, то наплевать – какой ценой.

Не зря в армии существует такое выражение: если начальник клянется лечь костьми, но выполнить задачу, он имеет в виду не свои кости.

Гибель сына – огромное горе для родителей и близких. Я сам отец двух мальчиков и знаю, сколько сил и времени надо потратить, чтобы довести своего ребенка хотя бы до совершеннолетия.

Солдата родители растили всю жизнь, он был для них единственным и неповторимым. И вот он в 18–19 лет уехал в Афганистан и вернется оттуда в цинковом гробу по вине такого вот ретивого начальника. Правильно говорят: «Романтика существует до первого убитого».

Поиски Зайца продолжались. В ходе проводимых боевых действий наши подразделения побили много «духов», наиболее отличился 2 мсб и разведывательная рота 149 гв. мсп.

Так, 28 апреля 1984 года у кишлака Гортепа ими была уничтожена крупная банда численностью более 120 человек, было взято 75 только одних автоматов, 4 пулемета ДШК, много другого оружия и кучи боеприпасов. Немалую роль в этом сыграли, конечно, огневое поражение блокированной группировки «духов» артиллерией и минометами, удары боевых вертолетов. Но и ожесточенность боя тоже была высокая. Достаточно сказать, что в отдельных местах доходило до рукопашных схваток.

Конечно, не обошлось и без потерь в разведподразделениях. 13–14 апреля в ходе боевых столкновений с душманами под Кундузом погибли разведчики разведроты 122 мсп сержант В.В. Жерешков и младший сержант В.А. Николенко. Были потери и у мотострелков.

Уничтожали банды и меньшей численности, но не менее зловредные. Досталось, конечно, и местным жителям. Однако следы Зайца окончательно затерялись.

Банда Мулло Рахима, взявшая его в плен в кишлаке Саксаколь, была полностью уничтожена, причем не сумели (или не захотели?) взять ни одного пленного. Кто-то из местных видел советского офицера в других бандах, кто-то что-то слышал, потом появились данные, что Заяц погиб во время нашего авиаудара. Эту версию посчитали правдоподобной, его объявили пропавшим без вести и поиски прекратили.

На этом бы и закончилась эта история, но через несколько месяцев я случайно нашел доказательства, свидетельствующие о судьбе Зайца.

Где-то в начале сентября этого же года я с разведотрядом в 40 человек, на 6 БМП, с двумя 152-мм САУ «Акация» действовал в районе колодцев Каламкудук (50 км западнее Кундуза). Там был «край непуганых птиц» и душманы ходили свободно.

На рассвете мы внезапно атаковали кишлак, находившийся у колодцев, «духи» боя не приняли, отсечным огнем артиллерии мы уйти в горы им не дали, поэтому пришлось сдаться.

Банда численностью в 36 человек, трофейного оружия – один пистолет «Парабеллум» 1917 года выпуска и несколько старых английских винтовок «Бур». Как показали пленные, они шли в Пакистан, основная часть людей – молодежь, предназначенная для обучения в учебных лагерях мятежников. Весной они должны были вернуться уже с оружием, обученные и готовые к действиям.

При обыске у них были обнаружены документы, в том числе и несколько фотографий, не вызывающих сомнения в том, чем они занимались, хотя сначала они «косили» под мирных жителей.

Один документ вызвал у меня особый интерес. Это было рукописное письмо, на котором стояло 6 печатей. Мой переводчик, хотя и с трудом, прочитал содержание этого письма. Это было как бы рекомендательное письмо, написанное шестью главарями мятежников уезда Калай-Золь к руководителям мятежников в Пакистане. В нем они описывали подвиги этой банды в цветах и красках.

Особо меня заинтересовали слова «…в марте захватили в плен и казнили советского генерала…» Учитывая время и место действия, я понял, что это о Зайце.

Обстоятельно допросив главаря банды муллу Саиджона, молодого человека лет 30, других членов его банды, я пришел к выводу, что нахожусь на верном пути. Сам мулла категорически отрицал этот и другие, приведенные в письме факты. Говорил, что это написано, чтобы придать «веса» его группе, чтобы получить больше помощи и оружия. Советского офицера он даже не видел, хотя и слышал о нем. Назвал имя главаря банды, которой Заяц сдался, это совпадало с ранее полученными данными.

Зайца «духи» хотели отвести в Пакистан. Такая удача! Подполковник Советской армии, к тому же сам сдавшийся в плен – такого более чем за 5 лет в Афганистане не было.

За него можно было получить большие деньги. Дело в том, что в Гааге (Нидерланды) действовала международная комиссия ООН по расследованию советских преступлений в Афганистане. Наши пленные выступали там в качестве свидетелей, давали показания.

Это были в основном дезертиры, готовые на все, ведь взятых в бою в плен наших солдат душманы убивали после боя. Да и что особо возьмешь с солдата, что он видел и что он знает, кроме своей роты?

Заяц – особая статья. До сих пор офицеров такого ранга в плен еще не брали. Да и то, что был разведчиком, он не скрывал, чем явно повысил свою цену. Но пока «духи» решали, что делать с Зайцем, передавали его из банды в банду, наши плотно заблокировали зону возможного его местонахождения.

Она представляла собой труднопроходимый район в междуречье рек Кундуз и Талукан размером 10 на 20 км. Однако весь этот район окружала пустыня, пройти через которую незаметно было невозможно.

Зайца несколько раз пытались вывезти в горы, но не получилось. Стало ясно, что его захват советскими войсками – дело времени. Совет главарей решил, что раз вывести его невозможно, а он уже почти 1,5 месяца был у них, видел многих главарей, их базы и схроны, то целесообразно его ликвидировать, как нежелательного свидетеля. Что и было незамедлительно сделано.

Его вывели на берег реки Кундуз, застрелили, тело раздели догола и бросили в реку. Теперь через 1–2 дня его уже нельзя было бы опознать: жара, рыбы и раки сделают свое дело. А бесхозных трупов в реках Афганистана в те годы было предостаточно. Так пропал и погиб подполковник Заяц.

Подтверждение этой версии появилось еще через месяц.

Органы госбезопасности Афганистана (ХАД) захватили и передали нам бывшего солдата-строителя из кундузского УНР рядового Демиденко. Этот человек в августе 1980 года дезертировал из своей части и перешел к душманам. Принял ислам и получил имя – Таджмамад, очень распространенное у таджиков. Его, конечно, долго искали, но безрезультатно.

В течение четырех лет потом этот Таджмамад принимал активное участие в боевых действиях против советских войск и афганских властей, был несколько раз ранен.

Заслуги его перед душманами были столь велики, что они подарили ему дом, женили без калыма за невесту (калым – плата за невесту, причем немалая) и дали денег на свадьбу. К настоящему времени у него было уже несколько детей и уважаемое положение.

Но вот, наконец, попался. Я присутствовал на его допросе. Это был человек на вид неопределенного возраста, небольшого роста, худощавый, стриженый, как все афганцы, наголо, в национальной одежде и загорелый до черноты. Встреть я его где-нибудь в кишлаке, никогда бы не усомнился, что это афганец.

На допросе он отказался говорить на русском языке, мотивируя это тем, что он в течение четырех лет не разговаривал по-русски и забыл этот язык. Вот так и говорили через переводчика.

Глядя на этого выродка, я думал, почему у него к нам такая ненависть? Почему он дезертировал за два месяца до увольнения в запас? Ведь он не был молодым солдатом, сбежавшим из-за пресловутой тирании «дедов».

После допроса его переодели в солдатскую форму без погон и отправили на самолете в Ташкент, где его ждал суровый, но, как говорят, справедливый суд. Приговор себя не заставил долго ждать, бывший солдат был приговорен к высшей мере и через месяц расстрелян. Приговор Военного трибунала потом зачитывали во всех частях 40А.

И уж для того, чтобы совсем закрыть эту тему, скажу, что весной 1997 года в Киеве я встречался с сыном Зайца. Ему я все рассказал точно так же, как и здесь, я вполне по-человечески понимаю трагедию этой семьи. Однако историю переписать невозможно. Что было, то было.

Позднее, через несколько лет в украинских газетах, и особенно на ветеранских сайтах Интернета, неоднократно возникала тема о пропавшем в Афганистане подполковнике, причем возникали самые невероятные версии – ведь он до сегодняшнего дня числится без вести пропавшим.

Писать в газету я не стал, все, о чем я пишу здесь, я рассказал лично его сыну. Поэтому не хочу вторгаться в их семейные дела. Время уже само все поставило на свои места!

Дарваза

Наиболее ожесточенным и кровопролитным боем, в котором мне лично пришлось принять участие в Афганистане, я считаю бой с засадой душманов в ущелье Дарваза (Ворота) в 6–8 км по трассе от кишлака Хинджан в сторону перевала Саланг.

Случилось это 23 апреля 1984 года. За несколько дней до этого командир дивизии поставил мне задачу принять участие в формировании оперативной группы, создаваемой для усиления охраны и обороны тоннеля Саланг в зоне ответственности 108 мсд.

Начиналась седьмая по счету Панджшерская операция, и командование 40А, зная по предыдущим операциям, какое значение имеет этот тоннель и сколько неприятностей нам могут сделать там «духи», решило подстраховаться.

От нашей дивизии на участок трассы Чаугани – тоннель Саланг высылалась опергруппа в составе первого мотострелкового батальона 149 гв. мсп в полном составе, артиллерийской батареи 122-мм гаубиц артполка, саперного взвода от 541 инженерно-саперного батальона. Для управления и связи нам выделили КШМ Р-145, для полной автономности действий мы имели до полутора десятков грузовых машин с горючим, боеприпасами, продовольствием. Всего получилось около 60 единиц техники. Возглавлял все это начальник штаба 149 гв. мсп майор Бабенко. Я же был назначен комдивом в качестве представителя штаба дивизии для координации действий с 108 мсд.

Задача была серьезной и ответственной. Надо было выдвинуться в предгорья хребта Гиндукуш в район кишлака Хинджан и, сосредоточившись там, как на основной базе, действовать в направлении перевала Саланг и в стороны от него.

Все мы сделали как надо, к установленному времени, 16.00 22.04, прибыли в Хинджан (Чаугани), вышли на связь с КП 108 мсд. Сходу получили задачу: завтра с утра выдвинуться к перевалу Саланг и «почистить» несколько прилегающих к дороге кишлаков.

Пока Бабенко принимал решение на боевые действия и ставил задачи командирам, я с переводчиком, старшим лейтенантом Намозом Якубовым, пошел в кишлак, чтобы встретиться с командиром оперативно-агентурной группы (ОАГр) 40А для уточнения обстановки.

Чаугани – небольшой кишлак, славившийся своим дровяным базаром. Само его название и означает – дровяной базар. В Афганистане отношение к дереву особое: все, что мало-мальски прямое, идет на строительные материалы, а остальное – на дрова. Причем дрова идут на вес. На здоровенных безменах на одну чашку кладут дрова, на другую гири или камни, не знаю уж точно цену этих дров, но недешево. Топить печь дровами мог только зажиточный человек, средний афганец топит печи соломой, всякими ветками, кизяками.

В дивизии меня проинформировали о местонахождении ОАГр, и я их без труда нашел. Встретили меня, естественно, настороженно, по легенде они были вообще не военными – не то метеорологами, не то «ботаниками». Ну, я представился, передал им приветы от их коллег в Кундузе, мы поговорили об общих знакомых, начальниках, и недоверие исчезло.

Агентурщики, как мы их называли, оказались гостеприимными, общительными людьми, быстро собрали на стол: плов и шашлык всегда есть в чайхане рядом – короче, через полчаса мы уже плотно «врастали» в оперативную обстановку.

В этом районе действовала крупная банда главаря по имени Суфи Паянда. Где-то 250–300 человек, в открытые бои не ввязывались, помногу не собирались, больше действовали мелкими засадами и ночными обстрелами органов власти.

Несколько раз пытались обстрелять расположение мсб 177 мсп, стоявшего на окраине кишлака, но оттуда отвечали из минометов и танков, страдали местные жители, поэтому под их давлением «духи» практически отказались от этого. А вот минирование дорог, так это в полной мере. Причем подальше от гарнизона, где-нибудь в неожиданном месте. На это они были большие мастера.

Что интересно, главарь Суфи Паянда категорически запретил местным душманам диверсии на трубопроводе, оказывается, труба лежала на его землях около Чаугани, а любая диверсия вызывала разлив керосина на большие площади. Понятно, что керосин на несколько лет делает эту землю бесплодной. Нескольких крестьян, пробивших трубопровод, он приказал жестоко выпороть и предупредил, что в последующем будет отрезать головы. Так что данный участок трубопровода можно было вообще не охранять. В целом обстановка до сих пор была относительно спокойной.

Однако теперь, в связи с начавшейся нашей операции в Панжшере, а это было в 40–50 км от нас, правда, по другую сторону хребта Гиндукуш, обстановка стала накаляться.

Главарь ИОА в зоне «Северо-Восток» (Исламское общество Афганистана – одна из 7 крупных контрреволюционных партий) Ахмад Шах по кличке «Масуд» (Счастливый) поставил задачу местным бандитам на блокирование дороги и тоннеля Саланг с целью недопущения подхода войск с севера, в том числе и из СССР к Панджшеру.

Эти данные подтверждались конкретными показаниями захваченного душмана у одного из небольших мостов на трассе южнее Чаугани. Этот человек, бывший офицер госбезопасности Афганистана, получив такое задание лично от Масуда, вместе с помощником пытался заминировать неохраняемый мост.

Задача, на первый взгляд, была несложной. Но уже несколько суток у всех более или менее важных объектов на дороге выставлялись наши засады, и диверсанты попали в одну из них. Сообщник бывшего хадовца был убит при захвате, а сам он без единой царапины был взят в плен.

Я присутствовал на его допросе. Молодой человек лет 25, спортивного телосложения, вел себя очень возбужденно, что нехарактерно для восточных людей, обычно невозмутимых. Он выложил все без утайки и, зная методы допросов организации, в которой ранее служил, умолял его расстрелять, не передавая в ХАД.

Год назад он, житель Панджшера, лично знакомый с Масудом, по его заданию был внедрен в органы госбезопасности Афганистана.

Видимо, со временем там он начал вызывать подозрения, так как, по его словам, его хотели арестовать, но он сумел вовремя сбежать. Вернулся в Панджшер, но там ему было приказано с небольшим отрядом, человек в 20, организовать блокаду перевала Саланг. Сначала у них была идея осуществить диверсию в самом тоннеле. Однако после нескольких попыток нападения, потеряв при этом почти всех людей, остатки банды ушли в район Чаугани, где было решено подорвать хотя бы один из нескольких небольших мостов и так выполнить задачу, поставленную Ахмад Шахом.

Что из этого получилось, я рассказал ранее.

Естественно, что после допроса его передали в ХАД, там судьба предателя была решена быстро и не скажу, что безболезненно.

Местный же главарь, о котором я уже рассказывал, Суфи Паянда, не особо рвался в бой, поскольку, считая себя полевым командиром не меньшего ранга, чем Масуд, он беспрекословное выполнение его приказов считал для себя унизительным. Кроме того, переходить к активным действиям – это вызывать на себя противодействие советских войск, пусть они лучше ослабляют Масуда.

Решив все вопросы и договорившись о взаимодействии с агентурщиками, мы вернулись в расположение наших войск. Поговорил с помощником начальника штаба батальона по разведке (была такая должность в войсках 40А), стоявшего в Чаугани. Фамилия его была Фабричнов, редкая фамилия, такую я встречал всего один раз в жизни – у начальника штаба 91 мсд в Чистых Ключах (Шелехове), где служил в 1975–1976 годах. Правильно, оказалось, что это один из его сыновей.

Тем временем состав нашей опергруппы немного увеличился. К нам присоединился командир саперной роты 541 оисб нашей дивизии (точнее, ВРИО командира роты) старший лейтенант А.В. Сорокин, возвращавшийся с взводом из Джабаль – Уссараджа в свою часть.

Случайно увидев своего командира взвода лейтенанта Ю.К. Смирнова и солдат, он узнал от них, что они прикомандированы к нам. Нашел меня и попросил включить его и взвод, который был вместе с ним, в состав опергруппы, чтобы не разрывать роту.

Меня это вполне устраивало, так как предстояли длительные действия на минированной местности, и саперы, да еще с собакой, не были лишними. Выйдя по радио на КП нашей дивизии, я переговорил об этом с начальником инженерной службы дивизии подполковником Н. Сорокиным, он не возражал. Таким образом, у нас стало 2 офицера-сапера, 3 БТР, 2 неполных взвода (16 человек) и одна минно-розыскная собака по кличке Дина.

Поздно вечером я еще раз вышел по радио на КП 108 мсд, сообщил полученные от ОАГр разведданные, сделав вывод, что на дорогу могут быть высланы диверсионные группы, причем не местные, а из Панджшера.

От них получил подтверждение боевой задачи и бесплатные советы: во-первых, не трусить, во-вторых, поменьше слушать всяких-разных. Из чего сделал вывод, что войсковая разведка 108 мсд с оперативной разведкой не дружит.

Утром в 8.00 начали выдвижение. Артиллерию и тыл оставили в гарнизоне за ненадобностью, однако я настоял на том, чтобы артиллеристы развернули орудия на огневых позициях, подготовили данные для стрельбы и были готовы поддержать нас до максимальной дальности. Как оказалось потом – как в воду смотрел.

В последний момент перед выездом ко мне подошел знакомый афганец, офицер ХАД (госбезопасности), и попросил взять в колонну их машину ГАЗ-69 и трех человек. Они ехали в Кабул и ждали какой-нибудь колонны, чтобы к ним присоединиться. Я поставил их в голову колонны вслед за саперами.

Порядок построения колонны был следующим: три БТР-70 с саперами, афганцы на «газике», командир 1 мсб майор Власов с двумя БМП, я с Бабенко и Фабричновым на Р-145, далее мотострелковые роты и минометная батарея.

Голова колонны вошла в ущелье, смотрю – вокруг горелые машины, топливозаправщики, несколько БТРов. «Что это?» – спрашиваю Фабричного. – «В прошлом месяце колонну сожгли», – отвечает он.

Только он это сказал, вдруг впереди началась такая пальба, что создалось впечатление, будто стреляют одновременно десятки автоматов и пулеметов. Командир батальона докладывает, что они подверглись очень сильному обстрелу с правой по ходу движения стороны.

Что же там случилось? Саперы на трех БТР оторвались вперед от колонны метров на 200–300. Прекрасное весеннее утро, все вокруг зелено. Солдаты все сидят наверху на броне и болтают, вместо того чтобы внимательно наблюдать по сторонам.

А вот афганцы-хадовцы, все опытные вояки, сняли тент с машины и ехали, всматриваясь в придорожную зелень. Они-то и заметили гранатометчика, прятавшегося в кустах метрах в 40 от дороги. Немедленно открыв огонь, они убили его и начали стрелять по всем кустам.

Видя, что внезапного нападения не получилось, вся засада (их было человек 50) открыли ураганный огонь. Саперы, услышав сзади стрельбу, интуитивно дали по газам и влетели в самый центр засады. По ним открыли автоматный и пулеметный огонь с 50—100 м, причем «духовские» пулеметы стреляли бронебойно-зажигательными пулями и БТРы были прошиты очередями насквозь как на швейной машине. Находящиеся внутри были так же поражены, как и сидевшие снаружи.

Водители двух БТР были убиты на месте, командир роты старший лейтенант Сорокин, находившийся в головном БТР, был ранен, командир взвода лейтенант Смирнов убит. Все, сидевшие на броне: упавшие убитыми или ранеными, и те, кто спрыгнул в придорожную канаву, оказались под кинжальным огнем душманов.

Засада располагалась несколькими ярусами: первый – около дороги в 30–50 м от нее в придорожных кустах, второй – выше по склону метров на 50, и третий – еще на 50 м выше в подготовленных окопах, которые они отрыли ночью. Поэтому лежавшие в канавах были у них как на ладони, и они были все убиты или ранены. Раненый водитель последнего БТРа все же смог подъехать к первому, и они перегрузили раненого командира роты в свою машину. Видя, что вперед пробиться невозможно, водитель начал разворачивать БТР, и тут «духи» ударили по нему из гранатомета. С такого расстояния промахнуться было невозможно, кроме того, от взрыва гранаты сдетонировал 100-килограммовый ящик с тротилом, лежавший в десантном отделении, и БТР разлетелся, в полном смысле слова, на куски.

Вот ведь какая судьба оказалась у старшего лейтенанта Сорокина: случайно встретил своего взводного, сам попросился на операцию, бронебойной пулей был ранен в своем БТР, а другой БТР, на котором его пытались вывезти из боя, подбили из РПГ, но и тогда он мог бы остаться живым, а тут этот ящик с взрывчаткой. Вот и не верь потом в судьбу!

Что было дальше? А дальше, вижу, что Бабенко в полном ступоре. Стоит у командно-штабной машины в шлемофоне и слушает эфир. Кругом пули свистят, а он как отмороженный стоит и никаких команд не отдает. Я не осуждаю его, он прибыл в Афганистан месяц назад и ничего подобного, конечно, не видел. Я же служил здесь уже 15 месяцев и в подобных ситуациях бывал не раз.

Здесь в таких случаях первое, что надо делать – это командовать, чтобы солдаты слышали твой голос. Можешь крыть матом, орать – только не молчи, иначе будет не бой, а избиение младенцев.

Кто бы что ни говорил об этом, но в бою солдаты грудятся около командира как щенки вокруг мамки, им кажется, что рядом с ним более безопасно. Поэтому не молчи, поддерживай это мнение, солдаты будут держаться увереннее.

Правда, это, как говорят, чревато последствиями – «духи» быстро вычисляют, кто это там командует и машет руками, и сосредоточивают на них огонь. Мне приходилось разбираться с некоторыми случаями, когда командиры притворялись убитыми и тем спасали свою жизнь, что, конечно, не шло на пользу подразделению, оставшемуся без управления.

Второе – определи, откуда стреляют, это только в первую минуту кажется, что отовсюду. Вызывай огонь артиллерии, вертолеты – ты не один, полно сил и средств, готовых тебе помочь, надо только своевременно поставить им задачу.

Короче, вижу, что Бабенко учить уже некогда, надо самому как-то исправлять положение. Вышел по радио на КП 108 дивизии, доложил обстановку. Потребовал вертолеты для нанесения ударов. Поставил задачу на открытие огня командиру артбатареи 122-мм гаубиц, которую мы заблаговременно развернули в районе сосредоточения, офицер-корректировщик дал цели. Командиру батальона приказал развернуть минометную батарею и открыть огонь. Вызвал танковый взвод из гарнизона Чаугани и командира батальона 177 мсп, ответственного за этот участок маршрута.

Минут через 20 открыли огонь артиллерия и минометы, через 40 прилетели вертолеты и нанесли удар по засаде, подошли три танка, их вывели на прямую наводку и они тоже начали стрелять по «духам».

Под огневым прикрытием начали собирать убитых и раненых, эвакуировать подбитую технику. Этим мы занимались почти до 14.00. Периодически прилетали вертолеты, эвакуировали убитых и раненых. Выслали по горам одну роту в пешем порядке, они окружили место засады, прочесали. Никого уже не нашли, с началом ударов «духи» отошли. Потери у них были, как я потом узнал, 5–6 человек убитыми из первого яруса засады и несколько раненых, но на месте боя не нашли никого, всех своих «духи» вынесли.

Наши же потери составили 16 убитых, в том числе 3 офицера, более 30 раненых, уничтожен один БТР, повреждены два БТР и одна БМП.

Погибли саперы, попавшие под главный удар засады – 9 человек:

1) ст. лейтенант А.В. Сорокин – командир инженерно-саперного взвода;

2) лейтенант Ю.К. Смирнов – командир взвода управляемого минирования;

3) ст. сержант В.В. Ищук – ЗКВ;

4) мл. сержант Ю.Б. Агафонов – командир отделения;

5) рядовой А.В. Васильев;

6) рядовой А.А. Жердев;

7) рядовой М.С. Ильченко;

8) рядовой А.В. Лубенников;

9) рядовой Г.Ф. Янев.

При эвакуации раненых и убитых саперов погибли:

1) гв. лейтенант В.Н. Дмитриев – ком. мсв;

2) гв. рядовой И.Г. Волошин – санинструктор;

3) гв. рядовой М.А. Григорьев – снайпер;

4) гв. рядовой А.В. Ефремов – снайпер;

5) гв. рядовой О.В. Лощаков – механик-водитель БМП;

6) гв. рядовой Г.А. Ситников – наводчик-оператор БМП;

7) гв. рядовой С.А. Руденко – наводчик-оператор БМП.

Высокий процент убитых (свыше 30 % от потерь) объясняется внезапностью нападения и кинжальным огнем из засады, почти в упор: большинство погибших были убиты в первые минуты боя.

Во Всесоюзной Книге Памяти местом этого боя почему-то указан кишлак Сангсулак на маршруте между Пули-Хумри и Доши. Истинное место боя – ущелье Дарваза (8–9 км южнее Чаугани). Это более чем в 50 км от места, указанного в ВКП.

Я с большой благодарностью вспоминаю афганцев – офицеров ХАД, обнаруживших засаду и, по сути дела, предотвративших разгром нашей колонны. Ведь по замыслу душманов, колонна, втянувшаяся в ущелье Дарваза, должна быть остановлена двумя ударными группами с гранатометами в начале и конце ущелья. Сначала остановить «голову», потом ударить по «хвосту». Так как местность не позволяла колонне развернуться (дорога в насыпи, речка), огонь по всей колонне из РПГ, стрелкового оружия и атака силами первого яруса засады. Взять брошенное оружие, боеприпасы, может быть, пленных, и быстро отойти под прикрытием огня второго и третьего ярусов засады. Я, конечно, не допускаю того, чтобы «духи» могли полностью разгромить нашу колонну, все-таки у нас было более 20 БМП, но потери могли быть большими раза в 4–5.

Кстати, когда эвакуировали подбитые БТР саперов и открыли люки, из одного из них выпрыгнула их служебная минно-розыскная собака Дина, бывшая вместе с командиром роты в первой машине. Она лежала тихо на днище машины, пока ее не эвакуировали с места боя. На собаке не было ни одной царапины, а ее вожатый рядовой Васильев и командир роты, которого перенесли в другой БТР, погибли.

Побитые в полном смысле этого слова, к вечеру мы вернулись в гарнизон. На душе было так гадко. Насколько утром с таким энтузиазмом мы отправлялись на боевые действия, настолько теперь все были подавлены и отводили глаза друг от друга, как будто были виноваты в том, что остались живы.

Ночь проспал крепко, ничего не снилось. Видимо, настолько физически и психологически устал, что просто «вырубился».

А утром прилетел на вертолете командир дивизии генерал Шаповалов. Смотрит мимо, руку не подает. «Что же ты, Кузьмин, саперов угробил, а я на тебя надеялся» – говорит мне. Ну а мне чего оправдываться, понимаю, что кому-то отвечать придется, вопрос серьезный – можно и под военный трибунал угодить. Говорю: «…разбирайтесь, виноватым считаю себя только в том, что не погиб. А если найдете, что еще в чем-то виноват, судите, любое наказание приму как должное».

Буквально еще через час прилетает член Военного совета (ЧВС) армии генерал-майор Ремез. Приказал собрать всех офицеров нашей опергруппы, давай разбираться. Его послал командующий армией генерал-лейтенант Л.Е. Генералов найти виновных в таких больших потерях, ну, а если не найдет – то назначить таковых.

Естественно, что сначала основные вопросы были к майору Бабенко, командиру оперативной группы. А его опять «замкнуло», то ли растерялся, то ли так и ничего не понял, что и как призошло. Стоит, молчит. Смотрю, генерал гнет к тому, что все растерялись: командиры не командовали, солдаты не обучены, бегали как зайцы – вот и результат.