Текст книги "Поэзия – лекарство и яд гениев, или Исповедь реабилитанта"

Анна Андреевна Ахматова

У капитана второго ранга Андрея Антоновича Горенко и его супруги Инны Эразмовны, урожденной Стоговой, И июня 1889 года, родился третий ребенок – дочь Анна. Всего в семье было шестеро детей. Две девочки в раннем возрасте умерли от туберкулеза, старшая сестра Инна умерла от него же в 1906 году, остались Анна и братья – Андрей и Виктор.

Из детских болезней в память Анны врезался «таинственный недуг» – болезнь, разыгравшаяся в 10-летнем возрасте, от которой она неделю «пролежала в беспамятстве», и потом на время оглохла. Вспоминала она и лунатизм. «В детстве, лет до 13–14, A.A. была лунатичкой… Ночью вставала, уходила на лунный свет в бессознательном состоянии. Отец всегда отыскивал ее и приносил домой на руках» – из записей П. Лукницкого.

В возрасте 10 лет ее отдали учиться в 1-й класс Царскосельской Мариинской женской гимназии. После 3 лет обучения отец подал прошение об определении ее в 5-й класс Смольного института. Через два месяца учебы по просьбе матери дочь отчислили из-за того, что она не могла переносить строгой дисциплины учебного заведения и к тому же страдала лунатизмом. Шесть классов она окончила в гимназии.

В 1905 г. Андрей Антонович ушел из семьи. Оставшись без средств к существованию, Инна Эразмовна с детьми переехала из Царского Села в Евпаторию, а в мае 1906 г. Анна вместе с тетушкой А. Э. Викар уехала учиться в Киев. В годы учебы Анна часто болела, о чем свидетельствует письмо к родственнику Сергею фон Штейну: «…Я болела легкими (это секрет), и, может быть, мне грозит туберкулез. Мне кажется, что я переживаю то же, что Инна, и теперь ясно понимаю состояние ее духа. Очень боюсь горловую чахотку. Она хуже легочной. Живем в крайней нужде. Приходится мыть полы, стирать… Гимназию кончила очень хорошо. Доктор сказал, что курсы – смерть. Ну и не иду – маму жаль».

Вопреки возражению матери, осенью 1908 г. Анна поступила в Киеве на юридический факультет Высших женских курсов, которые оставила, так как они не отвечали требованиям ее души.

К тому времени, как сочетаться браком с Николаем Гумилёвым в 1910 г. Анна Горенко, по воспоминанию В.Срезневской, «…выросла, стала стройной, с прелестной хрупкой фигуркой развивающейся девушки, с черными, очень длинными и густыми волосами, прямыми, как водоросли, с белыми и красивыми руками и ногами, с несколько безжизненной бледностью определенно вычерченного лица, с глубокими, большими светлыми глазами, странно выделявшимися на фоне черных волос, темных бровей и ресниц. Она была неутомимой наядой в воде, неутомимой скига-лицей-пешеходом, лазила как кошка и плавала как рыба».

Дебют юной поэтессы в российской печати состоялся в феврале 1911 г. стихотворением «Старый портрет», впервые подписанным «Анна Ахматова».

Старый портрет

 
Сжала тебя золотистым овалом
Узкая, старая рама.
Негр за тобой с голубым опахалом,
Стройная белая дама.
 
 
Тонки по-девичьи нежные плечи,
Смотришь надменно-упрямо;
Тускло мерцают высокие свечи,
Словно в преддверии храма.
 
 
Возле на бронзовом столике цитра
Роза в граненом бокале…
В чьих это пальцах дрожала палитра
В этом торжественном зале?
 
 
И для кого эти жуткие губы
Стали смертельной отравой?
Негр за тобою, нарядный и грубый,
Смотрит лукаво.
 

История ее псевдонима такова. В свое время отец не одобрял увлечение дочери сочинительством и просил не ставить под стихами своей фамилии. Чтобы в печати не было двух Гумилёвых, Анна Андреевна, в знак уважения к своей прабабушке, симбирской дворянке Прасковье Федосеевне Ахматовой, взяла ее фамилию в качестве псевдонима.

Уже к 1912 году она пишет такие строчки:

 
"Я научилась просто жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утолить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи,
И никнет кисть рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной".
 

Вчитайтесь в эти строки, и вы поймете, насколько они имеют терапевтическое воздействие на написавшую их поэтессу. А после осмысленного их повторения принятия их в структуру собственной жизни, и, для читающего их сейчас вслух, становятся сильнодействующим, лечащим от случайных душевных ран лекарством.

Она бродит по вечерам, чтобы утолить тревогу, молится Богу, смотрит на небо – все эти действия направлены на укрепление здоровья. И в конце стихотворения:

 
"Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной".
 

О жизни тленной слагаются веселые стихи – это ли не путь к долголетию?

Возможно кто-то скажет: "Она не осознавала этого. Такая ее поэзия".

Да возможно и не осознавала, как и многие другие. Однако главное – это результат: долгая и полная наслаждения от позитивного творчества жизнь.

С другой стороны, Анна Андреевна хорошо понимала силу своего поэтического слова. В 1921 году она пишет такие строки:

 
"Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны, словом моим".
 

Думаю, что если она осозновала возможную силу воздействия на других своего слова, то, вероятно, задумывалась и о его воздействии на себя саму. А теперь сам собой напрашивается совершенно определенный вывод о смысле написания ею своих, с одной стороны, высокохудожественных, а, с другой, и терапевтических стихов.

Жизнь Анны Ахматовой била ключом. А.Тыркова-Вильямс вспоминала о том, как она читала свои стихи и как выглядела: «…Ярче всего запомнилась Анна Ахматова. Пленительная сила струилась от нее, как и от ее стихов. Тонкая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитару. Нос с горбинкой, темные волосы, на лбу подстриженные короткой челкой, на затылке подхвачены высоким испанским гребнем. Небольшой, тонкий, не часто улыбавшийся рот. Ее нельзя было не заметить. Мимо нее нельзя было пройти, не залюбовавшись ею».

На литературных вечерах молодежь бесновалась, когда Ахматова появлялась на эстраде. Она делала это хорошо, умело, с сознанием своей женской обаятельности, с величавой уверенностью художницы, знающей себе цену. А перед Блоком Анна Ахматова робела. Не как поэт, как женщина».

1 октября 1912 г. у Гумилёвых родился сын, нареченный Львом. Отношения в семье не сложились. 5 августа 1918 г. Гумилёв развелся с Ахматовой, а в декабре она вышла замуж за Владимира Шилейко. О том, как жилось с ним, Анна Андреевна вспоминала: «Три года голода. Я ушла от Гумилёвых, ничего с собой не взяв. Владимир Казимирович был болен (туберкулез)…

Еду мы варили редко – ничего не было и не в чем, за каждой кастрюлькой надо было обращаться к соседям: у меня ни вилки, ни ложки, ни кастрюльки».

У К. Чуковского осталось горькое впечатление от посещения их жилища: «Она и Шилейко в одной большой комнате. За ширмами кровать. В комнате сыровато, холодновато, книги на полу. У Ахматовой крикливый, резкий голос, как будто она говорит со мной по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми…».

Литературная работа не давала поэтессе материальной свободы, пришлось устроиться на работу в библиотеку агрономического института в качестве делопроизводителя и попутно писать статьи на различную тематику. Однако здоровье было нежелезным. 12 августа 1921 г. Г.Чулков писал своей сестре: «У Судейкиной видел Ахматову… Ахматова превратилась в ужасный скелет, одетый в лохмотья, но стихи прочла чудесные. Она, по рассказам, в каком-то странном заточении у Шилейко. Оба в туберкулезе и очень бедствовали…».

КЧуковский добавил к этому: «Ахматова утомлена страшно. В доме нет служанки, она сама и готовит, и посуду моет… и двери открывает, и в лавочку бегает».

Январская простуда 1925 г. вызвала у Анны Андреевны обострение туберкулеза. Пришлось лечиться в больницах, местных санаториях, в Кисловодске и Крыму. Об одном из обострений Лукницкий писал: «Здоровье A.A. сегодня хуже – по-видимому, что ей еще нельзя вставать, а она слишком много вставала и утомилась…»

Для восстановления здоровья нужны были деньги, а их у поэтессы практически не было. Друзья добились выдачи ей госпайка, 63 руб. месячного содержания и бесплатного пользования санаториями. Маяковский, Асеев и Пастернак деньги за свое публичное выступление готовы были отдать Ахматовой.

В самом начале Отечественной войны в числе видных деятелей науки, искусства, литературы Ахматову эвакуировали в Москву. Далее ее путь лежал в Чистополь, затем в Ташкент, где к болезни легких прибавилась тифозная инфекция. Пришлось больше двух недель отлежать в «правительственной» палате инфекционного отделения Ташкентского мединститута.

После снятия ленинградской блокады в мае 1944 г. Анна Андреевна вылетела в Москву, а затем уехала в Ленинград.

Творчество поэтессы попало под постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. "О журналах «Звезда» и «Ленинград»". В нем говорилось и о том, что «…Ахматова является типичным представителем чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии…». Анну Андреевну исключили из Союза писателей, изъяли книги из библиотек, наложили табу на предстоящие издания и возможность печататься в периодике.

Переживания тут же сказались на здоровье. Л.Яковлева-Шапорина вспоминала: «Днем я зашла к Анне Андреевне Ахматовой, снесла цветы: вновь появившихся желтых нарциссов. Она лежит, аритмия сердца, предполагают грудную жабу: в общем, замучили. Сократили сына, ее работу о Пушкине не приняли. Никаких средств к существованию… Сама A.A., конечно, ни на что не жалуется…Я смотрела на нее и любовалась строгой красотой и благородством ее лица с зачесанными назад седыми густыми волосами».

В 1949 г. без оснований вновь арестовали сына, Льва Николаевича. В сентябре 1950 г. его отправили на 10 лет в лагерь под Караганду. Постоянная тревога за близкого человека привела Анну Андреевну в 5-ю Советскую больницу в Москве с инфарктом миокарда, затем до конца июня она проходила реабилитацию в Болшевском кардиологическом санатории АН СССР.

После болезни Анна Андреевна будто бы обрела второе дыхание. Торопясь жить, продолжала работу над «Реквиемом», «Поэмой без героя», издавала свои книжки, делала переводы…

Время откладывает на людей свой, далеко нелучший отпечаток. Не избежала этого и Анна Андреевна, став заносчивой, высокомерной, «монументальной», скрытной, подозрительной. Одолевал страх перед уличным движением, страх «шпионства».

О ее характере Шервинский писал: «Анна Андреевна вообще была неразговорчива… у нее была тягостная манера общения. Она произносила какую-нибудь достойную внимания фразу и вдруг замолкала. Беседа прерывалась, и восстановить ее бывало трудно… Эта «прерывистость», противоречащая самому существу «беседы», была тяжела. Величавость поведения сдерживала свободу излияния мысли».

Замечания в адрес поэтессы дополнил Максимов: «Гордыня доводила ее иногда до капризов, проявлений несправедливости, почти жестокости… я вполне ощущал шевеление в ней этой гордыни. Самоутверждение принимало у нее подчас наивные формы».

По поводу подозрительности литературовед В. Виленкин вспоминал свой разговор с Ахматовой в квартире Фонтанного дома: «Она побледнела, приложила палец к губам и проговорила шепотом: «Ради бога, ни слова об этом. Ничего нет, я всё сожгла. И здесь всё слушают, каждое слово». При этом она показала глазами на потолок».

Преследовала ее и боязнь одиночества, которая выражалась в нежелании иметь отдельное жилье, и потому она жила у друзей и знакомых, как в Москве, так и Ленинграде. По словам Чуковской: «Она боится, что Сурков предложит ей квартиру в Москве… Анна Андреевна жить одна не в состоянии, хозяйничать она не могла и не хотела никогда… теперь ей гораздо удобнее жить в Москве не хозяйкой, а гостьей».

"Many man – many minds" – "сколько людей – столько мыслей", как говорят англичане. Кто может точно сказать, что она боялась одиночества? Для поэта, человека творящего, это определение не подходит. Для поэта одиночество также необходимо, как и постоянные новые впечатления. Не без одного, не без другого он не может себе позволить остаться. Вот поэтому-то Анна Андреевна и не хотела жить в отдельной квартире. Общение для нее было той самой пищей так необходимой для любого поэта или писателя. Если, конечно, он хочет создавать произведения интересные и полезные для людей.

В октябре 1961 г. Анну Андреевну прооперировали в ленинградской больнице № 1 по поводу хронического аппендицита, а в новый 1962 г., она оказалась в больнице с повторным инфарктом миокарда.

Тяжелая болезнь сердца и легких не помешали Ахматовой в декабре 1964 г. поехать в Италию за литературной премией, а 5 июня 1965 г. в Англию, в Оксфордский университет, где поэтессу облачили в мантию доктора литературы.

Остаток лета 1965 г. Анна Андреевна провела в Комарово, на своей даче-«будке». Хотя здоровье и не радовало, но она продолжала активно заниматься литературой, давала интервью, встречалась с писателями и поэтами, разбирала многочисленную почту, отвечала на письма и в Москве выступила в Большом театре с речью на 70-летии со дня рождения Данте.

В ноябре произошел очередной инфаркт миокарда, и вплоть до 19 февраля 1966 г. Ахматова находилась в Боткинской больнице. После выписки две недели она прожила в Москве у Ардовых, а затем уехала в кардиологический санаторий под Домодедово. 4 марта 1966 г. ею была сделана последняя запись в дневнике: «Лежу до 8-го (велел здешний врач). Здесь просто хорошо и волшебно тихо…». Далее в записи шли рассуждения о римлянах, Понтии Пилате, Анне, Каиафе (Ахматова тогда увлеченно читала книгу о знаменитых еврейско-арамейских рукописях, найденных на берегу Мертвого моря).

Думаю, если бы каждый человек перед смертью вел записи, то мы довольно скоро убедились, что все в такой момент стараются говорить с Богом. Причем вне зависимости от того, насколько они за период своей жизни показали себя атеистами. Вот и Анна Андреевна в последние дни жизни обратилась к таким рукописям. Если бы это происходило в наши дни, а не во времена насаждения искусственной веры, то в ее руках, несомненно, была бы Библия.

Помните, что отвечал Александр Сергеевич Пушкин, когда друзья спрашивали его, что он читает? "Господа я читаю только БИБЛИЮ ее Ветхий и Новый заветы" – отвечал великий поэт. Не исключено, что Анна Андреевна искала дополнительные силы в библейских свитках и раньше, в силу не совсем крепкого здоровья, но доказательств мы этому не имеем.

Подведем итог. Обратили внимание, как много строк я уделил биографии великой поэтессы, хотя книга посвящена не подробным биографиям великих людей. И задача книги позволяет ограничиваться несколькими абзацами из биографий только для того, что убедиться в борьбе их героев за земное существование с использованием поэтической самотерапии. Здесь же все так подробно. Объясню почему. Подробное наличие биографических данных поэтессы позволяет детальнейшим образом проследить, как в течение всей своей жизни она не оставляла поэзию. Уверен, на интуитивном уровне она понимал, что «человек носит врача в себе, надо только помочь ему», как говорили древние.

Туберкулез был не только вокруг нее, но и в ней самой. Однако главным для нее было писать стихи. Результатом того, что такой путь был ею выбран правильно, явилась 77-летняя, полная активных событий жизнь. Жизнь, нехарактерная для людей, существующих в окружении туберкулеза и пораженных им. Здесь на память приходит биография Льва Николаевича Толстого. Вы не находите: они чем-то схожи по наличию туберкулеза, по нехарактерной продолжительности жизни и наличию у того и другого писательского дара, который они использовали до последнего дня жизни. Иногда мне думается, что если бы Лев Николаевич перед самой смертью не уехал из Ясной Поляны, а продолжал бы каждый день писать, то и срок его смерти отодвинулся намного бы дальше? Это только предположение, хотя, думается, и не лишенное основ, учитывая знания сегодняшнего дня.

Николай Степанович Гумилев

Вы правы, если мы только, что говорили об Анне Ахматовой, то следующим, о ком необходимо рассказать, это ее муж Николай Гумилев.

Тем более, что в вопросах применения поэтической самотерапи они практически схожи.

Николай Степанович Гумилев (1886–1921) родился в Кронштадте. Отец его был морским врачом. Детство провел в Царском Селе, в гимназии учился в Петербурге и Тифлисе. Стихи писал с 12 лет, первое печатное выступление в 16 лет – стихотворение в газете «Тифлисский листок».

У Николая Гумилева, исходя из того, что дают нам его биографы, было две неоспоримые причины для появления в его жизни поэтической самотерапии. Первая из них – любовь без взаимности к Анне Ахматовой, и вторая, врожденный физиологический дефект – косоглазие. Несколько слов о безответной любви.

Анна и Николай познакомились в Рождественский сочельник. Тогда 14-летняя Аня Горенко была стройной девушкой с огромными серыми глазами, резко выделявшимися на фоне бледного лица и прямых черных волос. Увидев ее точеный профиль, некрасивый 17-летний юноша понял, что отныне и навсегда эта девочка станет его музой, его Прекрасной Дамой, ради которой он будет жить, писать стихи и совершать подвиги.

Николай с азартом ринулся завоевывать сердце своей прекрасной дамы. Однако Анна была влюблена в другого. Владимир Голенищев-Кутузов – репетитор из Петербурга – был главным персонажем ее девичьих грез. Гумилев получает отказ.

В 1906 году он уезжает в Париж. Там он надеется забыть свою роковую любовь

Таких отказов поэт получал три, и дважды уезжал в Париж. Причем дважды пытался там покончить жизнь самоубийством.

В конце 1908 года Гумилев возвращается на родину. С мечтами завоевать сердце Ахматовой молодой поэт так и не расстался. А потому он продолжает осаждать Анну, клясться ей в вечной любви и предлагать замужество.

То ли Ахматова была тронута такой почти собачьей преданностью, то ли Гумилев выбил из нее согласие рассказами о неудачных попытках самоубийства, то ли образ питерского репетитора несколько померк, но так или иначе Анна дала свое согласие на брак.

И первая, и вторая причина, а тем более нахождение их в одной жизненной ситуации, у большинства неподготовленных людей вызывает комплекс неполноценности. Он, этот комплекс, с годами и приводит к различным дополнительным физиологическим расстройствам. В своем стихотворении "CREDO", написанным им еще в 1905 году, в самом начале своей любовной страсти к Ахматовой, Николай Гумилев так говорит о своей жизни:

 
«…Но я живу, как пляска теней
В предсмертный час больного дня,
Я полон тайною мгновений
И красной чарою огня…».
 

Никто из родственников жениха не явился на венчание, в семье Гумилевых считали, что этот брак продержится недолго.

Женитьба на Анне Горенко так и не стала победой для Николая Гумилева. Как выразилась одна из подруг Ахматовой того периода, у нее была своя собственная сложная «жизнь сердца», в которой мужу отводилось более чем скромное место.

Гумилев начинает заводить легкие романы. А в 1912 году Гумилев влюбляется по-настоящему. Сразу после возвращения из Африки Гумилев посещает имение матери, где сталкивается со своей племянницей – молоденькой красавицей Машей Кузьминой-Караваевой. Чувство вспыхивает быстро, и оно не остается без ответа. Однако и эта любовь носит оттенок трагедии – Маттта смертельно больна туберкулезом, и Гумилев опять входит в образ безнадежно влюбленного.

Вероятно, интуитивно Николай Гумилев своими стихами и пытался восстановить душевное равновесие. Однако, не обладая достаточной уверенностью в правильности выбранного пути, заменил его более радикальным методом, обеспечивающим максимальный уход от реальной жизни.

Он ушел на войну. Туда, где нет проблем со здоровьем и с безответным чувством любви. Только там он надеялся получить положительные эмоции, перечеркнув отрицательные, связанные с вышеуказанными двумя причинами.

Однако теперь мы с вами знаем, что такие положительные эмоции можно получить и от поэтической самотерапии. Терапии, которая способна победить не только такие незначительные недостатки, какие были у Николая Гумилева, но и по-серьезнее, как врожденные более глубокие заболевания человеческого организма.

Однако в данном случае интуиция в необходимости использования поэтической самотерапии для оздоровления собственного организма и решения другой жизненной проблемы подвела отважного в будущем офицера.

В своих поздних воспоминаниях Анна Ахматова сама скажет об этом: "Поэзия и любовь для Гумилева всегда были трагичными, только война была эпосом, Гомером".

Главной преградой стало здоровье, поскольку ранее он был признан непригодным к военной службе из-за косоглазия. Но все же 30 июля 1914 года поэт получил медицинское свидетельство (по утверждению родных, дал взятку писарю), что не имеет физических недостатков, за исключением близорукости правого глаза, и потому пригоден к военной службе.

Доброволец Николай Гумилев уже 5 августа надел военную форму. В тот же день он со своей женой Анной Ахматовой в Царском Селе встретил обмундированного Александра Блока, в адрес которого бросил: «Посылать такого воина на фронт – все равно, что жарить соловьев». Только в одном этом выражении чувствуется моментальное избавление Гумилева от комплекса по поводу косоглазия. Он теперь воин, а это превыше всего для мужчины все остальное – не в счет.

Наступление

 
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
 
 
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
 
 
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
 
 
Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
 
 
Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
 
 
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
 

1914 год

Я предлагаю вам обратить внимание на следующие строчки стихотворения:

 
"… Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас…
……………………………………
…Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть….
……………………………………
… И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга…."
 

Вот такие поэтические установки Николая Гумилева на жизнь и только на жизнь, и никак иначе. Хочу подчеркнуть, что это происходит само собой, если, конечно, всем своим существом стремиться к победному финалу и использовать для этого все ресурсы своего организма, не забывая и о преданных ему чувствах и мозге.

Единственным выходом, как говорилось ранее, из сложной в своем понимании жизненной ситуации он считает участие в военных действиях. И вот тут, попав на войну, он признается, что главным в жизни для существования в условиях, требующих максимального напряжения человеческих сил, всегда остается "Господне слово”.

А в его случае, случае поэта-воина, слово, питающее его через поэтическое слово.

Он убежден, что сила его поэтического слова сыграет оберегающую роль в беспощадной реальности войны. Он говорит:

 
"…Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть…".
 

И, как мы видим, кроме победного финала боевых действий он ни чего и не предполагает:

 
"… И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга…".
 

Вот вам еще одно признание поэта в силе действия на человека восстановительной поэтической самотерапии.

Победа действительно его "рядила", как он говорил. Гумилев был дважды награжден за отвагу Георгиевскими крестами.

Говоря о Гумилеве, нельзя не сказать и о его необдуманной смелости прописывать себе судьбу, как впрочем делали и делают многие другие, недооценивая силу поэтического слова.

В 1916 году им были написаны такие строки:

 
"… В красной рубашке, с лицом как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне…".
 

Такое смелое выпрашивание у судьбы своей смерти Николай Гумилев делает не один раз через поэтическое слово.

В стихотворении "Сонет" написанным в 1908 году, он пишет:

 
"И, если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую,
Я с нею буду биться до конца,
И может быть рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую”.
 

Можно сказать только одно – очень жаль, когда талантливый человек зовет для своего таланта смерть и планирует возможное достижение цели лишь «рукой мертвеца».

В 1921 году сбылось его предсказание, сделанное им в стихотворении "Сонет":

 
"… Я город с голубыми куполами
С цветущими жасминными садами.
Мы дрались там… Ах, да! Я был убит".
 

Николай Гумилев был арестован по ложному обвинению, как участник контрреволюционного заговора и расстрелян.

Никогда! Никогда! Никогда! Нельзя питать негативными установками любые ситуации своей жизни, которые вы считаете плохими, несчастливыми для себя. Предчувствуете ли вы эти ситуации, считает ли вы их неотвратимыми. Своими негативными словами вы только усугубите ситуацию, и возможно именно после таких слов она и станет неотвратимой.

Для того, чтобы самому себе в очередной раз доказать, что по-настоящему плохих, несчастливых, надрывных ситуаций в жизни не бывает, предлагаю сделать так: отвлекитесь от всего настоящего и вспомните любую несчастливую, плохую, по вашему мнению, жизненную ситуацию, произошедшую с вами несколько лет тому назад во всех подробностях.

Через несколько минут, а даже возможно и секунд вам захочется улыбнуться, возможно, и рассмеяться. После этого вспомните, как вы ненавидели себя и возможно весь мир в тот момент много лет назад, когда она, эта ситуация произошла. Вот видите, вы и получили настоящее доказательство того, что несчастья как такового не бывает. Вы только сами, по собственному желанию, решили представить себе несчастным в той или иной ситуации в конкретное время.

Однако не могу не сказать при этом, что существует только одна жизненная ситуация, которая действительно по-настоящему несчастна, когда бы вы о ней ни вспомнили. Я думаю, вы и сами догадались, о какой ситуации я говорю. Это смерть любимого человека. Она единственная и больше несчастливых жизненных моментов для нас с вами не существует.

Однако даже при возникновении негативных воспоминаний, позитивные слова, обрамленные в оптимистическую рифму, обязательно дадут необходимые силы и для выравнивания ситуативного положения и для приобретения так вам необходимого здоровья.

И, наверно, не следовало, с точки зрения поэтической самотерапии писать так, как талантливо написал Николай Гумилев в 1916 году:

 
"… С этой тихой и грустной думой
Как-нибудь я жизнь дотяну,
А о будущим Ты подумай,
Я и так погубил одну…".
 

В 1921 году выходит последняя книга Николая Гумилева, по мнению многих исследователей, – лучшая из всех, им созданных, – «Огненный столп». 3 августа 1921 года Гумилев арестован ЧК по делу о т. н. «таганцевском заговоре» и 24 августа приговорен к расстрелу.