Текст книги "Командарм. Позади Москва"

Интерлюдия

Москва, Кремль, октябрь 1941 года

– Ну, вот видишь, Лаврентий, а что я говорил? – Выслушавший короткий доклад народного комиссара товарищ Сталин выглядел откровенно довольным. Берия не решился сообщать о подобном по телефону, несмотря на позднее время, лично приехав в Кремль, едва только получил шифрограмму из штаба 24-й армии. – Какой молодец этот твой Зыкин! Нашел все-таки нашего гостя! Ай, какой молодец!

– Нашел, Иосиф Виссарионович, – на всякий случай подтвердил Лаврентий Павлович. – И не только нашел, но и наладил с ним устойчивый контакт!

– Да, ты говорил. Значит, вдвойне молодец, нужно будет поощрить товарища лейтенанта. Но с этим мы с тобой немного позже разберемся. Товарищ Конев прибыл?

– Так точно, товарищ Сталин, только что прилетел. Прибудет буквально в течение получаса, с Центрального аэродрома он уже выехал.

Сталин помолчал несколько секунд, то ли о чем-то размышляя, то ли выдерживая одному ему понятную паузу. Передвинул в сторону пепельницу, отложил на край стола несколько листков бумаги.

– Лаврентий, скажи мне, ты как думаешь – почему именно Ракутин? Почему именно двадцать четвертая армия?

Наркомвнудел откашлялся, прежде чем ответить:

– Полагаю, товарищ Сталин, потому, что в данный момент именно этот участок фронта стратегически важен. Тем более это полностью подтверждается имеющимися у нас сведениями… из будущего. Да вы ведь и сами знаете, мы с вами это уже обсуждали.

– Знаю, конечно, – кивнул Иосиф Виссарионович. – Обсуждали, помню. И не раз. Просто хотел еще раз твое мнение услышать. Значит, все-таки Вязьма, не ошиблись потомки… А что у нас там вообще творится, Лаврентий? Как с войсками обстоит, со снабжением?

– Нормально обстоит, товарищ Сталин, – нисколько не удивившись вопросу, хотя, можно подумать, САМ обо всем этом не знает, твердо кивнул народный комиссар.

– Подробнее, конечно, вам товарищ генерал-полковник доложит, но все, что могли, мы сделали. Армии Западного и Брянского фронтов полностью укомплектованы, боеприпасов и горючего достаточно как минимум на две недели непрерывных боев. Но ответственные товарищи из наркопээса[21]21
  НКПС – Народный комиссариат путей сообщения.


[Закрыть] готовы к круглосуточной работе по доставке грузов к передовой, подвижной состав в наличии имеется. Парк бронетехники усилен частично за счет новых машин, частично – тех, что выходили из окружений во время летних боев. Почти треть экипажей – из числа успевших повоевать танкистов, пехотные части тоже пополнены ветеранами. Еще две танковые бригады, укомплектованные согласно новым штатам, готовы к отправке под Вязьму, прибудут буквально в течение недели. Между прочим, бывший экипаж подполковника Сенина после госпиталя тоже отправлен в двадцать четвертую армию. Я не препятствовал, толковые бойцы. С авиацией немного похуже, но собрали все, что могли, без опасности оголения других фронтов. Согласно моим данным, ротацию отдельных частей немецкой разведке в целом обнаружить не удалось.

– В целом?

– Особые отделы работают, можно сказать, круглосуточно, товарищ Сталин! Разумеется, что-то просочится или уже просочилось, не без этого, но именно что В ЦЕЛОМ фашисты пока ничего не заподозрили. Собственно, теперь, после начала «Тайфуна», это уже не имеет особого значения. Опоздали они, товарищ Сталин!

– Значит, все по нашему плану?

– Так точно! С секретной директивой НКО по результатам летних кампаний и действий того же Кобрина все старшие командиры рангом от командарма до комдива включительно ознакомлены. Мои люди информируют, что отнеслись серьезно. Особенно к той части, где описывалось, как все могло бы произойти, удайся немцам замкнуть котлы под Белостоком, Минском и Смоленском. Про бои на Лужском рубеже там тоже имеется подробная информация. Полагаю, прониклись.

– Хорошо, – задумчиво кивнул Иосиф Виссарионович. – Это очень хорошо, что прониклись. Но теперь твоим людям нужно внимательно смотреть, кто совсем проникся, а кто не совсем, да, Лаврентий? Не умеющие или не желающие учиться на собственных и чужих ошибках нам не особенно и нужны. Слишком дорого эти ошибки нам обходятся… людей жалко, и гражданских, и бойцов.

– Разумеется, товарищ Сталин, – кивнул, блеснув стеклами пенсне, Лаврентий Павлович, – работа ведется. Не только нами, армейцы тоже подключились, все необходимые сведения им переданы.

На несколько минут в кабинете повисло молчание. Сталин неторопливо занимался трубкой, потроша папиросы из раскрытой пачки и бросая пустые картонные гильзы в пепельницу, народный комиссар просто молчал, пытаясь угадать, каким будет следующий вопрос. Если будет, конечно.

В проеме приоткрывшейся двери показался Поскребышев, молча кивнувший хозяину кабинета.

– Хорошо, Лаврентий, – нарушил молчание Сталин, закуривая. – Давай мы сейчас у товарища Конева про обстановку на фронте узнаем, вон он как раз приехал, а уж после наш с тобой разговор закончим. Я тебя правильно понял, что товарищ Кобрин собирался сегодня ночью со своим старым боевым товарищем Зыкиным о чем-то поговорить?

– Именно так! – Лаврентий Павлович, разумеется, отметил про себя, что Вождь впервые назвал фигуранта «товарищем», но пока не мог даже приблизительно предположить, что именно это должно означать.

– Интересно, о чем они станут говорить? Как думаешь?

– Точно не знаю, товарищ Сталин, но лейтенант Зыкин должен аккуратно и ненавязчиво довести до нашего гостя предложение о встрече с вами.

– Ненавязчиво – это очень правильно придумано, – ухмыльнулся Иосиф Виссарионович. – Но, есть такое мнение, лучше было бы прямо сказать. Э, не напрягайся, я пошутил. Все он прекрасно понимает. И, разумеется, согласится. Но не сразу, а после успешного завершения своего задания, нет?

– Вы совершенно правы, именно так мы и предполагаем.

– Но если этот твой Зыкин попробует надавить…

– Ни в коем случае, товарищ Сталин! – Не сдержавшись, наркомвнудел даже поднялся со стула. – Это абсолютно исключено! Лейтенант Зыкин имеет совершенно четкие инструкции, как именно поступить в той или иной ситуации!

– Да знаю я, – махнул рукой хозяин кабинета, «присаживайся, мол». – Знаю. Все, закончили, об остальном позже поговорим. Ты, Лаврентий, сходи пока, распорядись, чтобы товарищ комфронта заходил. И скажи Александру Николаевичу, пусть нам чай приготовят…

Глава 6

Район Вязьмы, ПТОП 90-го артполка 19-й СД, октябрь 1941 года

Холодный осенний дождь начался еще ночью. Мелкий и противный, он шел уже третий час, постепенно превращая почву в липнущий к подошвам сапог и ботинок пластилин, потихоньку размывал брустверы и заставлял оплывать стенки артиллерийских капониров и окопов приданного в прикрытие ПТОПа стрелкового батальона 282-го полка. Дождевая вода скапливалась на дне траншей, превращая еще недостаточно утрамбованную ногами бойцов глину в хлюпающее месиво. Монотонный шелест падающих на каски и плащ-накидки капель безумно раздражал, как и проникающая под одежду промозглая сырость.

Мокнущих бойцов радовало лишь одно: фашистам в этих условиях еще и наступать. Танкистам еще повезло, им-то дождь нипочем – по крайней мере, до тех пор, пока тяжеленная бронемашина не завязнет, беспомощно перелопачивая гусеницами грязь, и нужно будет, хочешь не хочешь, вылезать наружу, – а вот пехотинцам в любом случае придется солоно. Особенно когда настанет время спешиться и бежать следом за панцерами по размокшему полю, коих в этой местности имелось в достатке. А от винтовочной или пулеметной пули и летом не шибко увернешься, что уж про сейчас говорить?

Но еще более приятным было то, что подобная погода практически сводила на нет действия немецкой авиации. С особой остротой это понимали уже успевшие побывать под налетами пикировщиков ветераны – низкая облачность не позволяла вести прицельное бомбометание. Собственно, фрицы в таких условиях, как правило, и вовсе не покидали своих аэродромов.

В отличие от августовских боев под Ивановским, сейчас Кобрин постарался максимально использовать все преимущества противотанковых опорных пунктов, благо местность в большинстве своем этому вполне способствовала. Не везде, разумеется, все-таки окрестности Вязьмы тоже не слишком схожи с широкими курскими или белгородскими степями, где тактика ПТОП была впервые применена в ТОЙ истории, но зато и не узкое дефиле, стиснутое лесами и непроходимыми болотами Ленобласти.

К сожалению, Сергея снова поджимало время – ведь в прошлое он попал в первый день немецкого наступления. Правда, неожиданно выяснилась интересная подробность, о которой он не имел ни малейшего представления, зато прекрасно знал его нынешний реципиент. Как оказалось, еще три недели назад генерал-майор Ракутин получил – в числе прочих командиров уровня от дивизии и выше – опечатанный пакет с секретной директивой НКО, в которой подробнейшим образом разбирались боевые действия РККА во время летних сражений, в частности… его же собственные, сначала на западной границе, затем под Смоленском и на Лужском рубеже. Отдельный раздел посвящался немецкой тактике, с точки зрения Сергея, информация подавалась достаточно толково, со всеми необходимыми для наилучшего понимания пояснениями и схемами. Изложенные в директиве рекомендации, касающиеся организации обороны и наступления, были обязательны к исполнению, хоть командирам и предоставлялись широкие – широчайшие даже – возможности для импровизации. Но опять же с оглядкой на оную директиву.

Основной идеей, которую Ставка пыталась донести до командиров, было нечто вроде «проявлять инициативу – правильно и крайне похвально (а наоборот – порой преступно и даже наказуемо разжалованием и отстранением от командования), но при этом нужно просчитывать результат своих действий как минимум на пару ходов вперед». Поскольку летние сражения показали, что тот же контрудар – вещь хорошая и даже замечательная, но вот оказываться после этого в котле только лишь потому, что не учел ответных действий противника и не обговорил до мелочей взаимодействие с «соседями», очень плохо для здоровья и карьеры. Поскольку то, что прощалось летом – да и то не всегда, примеры всем известны, – сейчас уже точно закончится исключительно расстрельной стенкой…

Помимо этого (о чем Кобрин тоже узнал из памяти реципиента), размещенные в районе Вязьмы армии были существенно усилены, прежде всего бронетехникой и обстрелянными бойцами, прошедшими бои июня-августа или вернувшимися из госпиталей. И – что понравилось Сергею особо – дивизионами реактивной артиллерии. Вот уж поистине царский подарок! Даже в прошлой истории 33 дивизиона из имеющихся неполных шести десятков находились под Москвой, сейчас же их число увеличилось еще на пять. Причем большинство – непосредственно в составе армий, которым предстояло принять первый и самый мощный удар «Тайфуна». А ведь даже один полнокровный дивизион БМ-13 – это двенадцать пусковых с шестнадцатью направляющими на каждой! Итого – почти две сотни ракет, одновременно обрушивающихся на противника. Для этого времени – просто фантастическая мощь и плотность накрытия! Недаром фрицы в полном смысле сходили с ума, даже единожды побывав под ударом легендарных «катюш». С логистикой тоже стало куда лучше, чем в прошлый раз, по крайней мере, на бумаге.

Что же касается упомянутых ПТОПов, то работа по их спешному возведению в ключевых точках района началась еще до его появления в прошлом. Как доложил начштаба Кондратов, противотанкисты успевали развернуться не везде, но в целом все-таки успевали. Проблема с доставкой боеприпасов тоже решалась, и достаточно успешно. Взглянув на схему размещения опорных пунктов и прикинув направления немецких ударов, Кобрин вынужден был признать, что ситуация складывается вполне оптимистичная. Основные направления более-менее перекрыты, а с теми, что спланировал хитро… в смысле, быстроногий Гейнц и о которых до появления в этом времени Сергея никто вовсе не знал, будем надеяться, справятся наши героические танкисты. Тем более техники им товарищ Сталин подкинул сверх штатов, в первую очередь «тридцатьчетверок» и «КВ». А раз подкинул, значит, работает его информация, еще как работает! Собственно говоря, понятно, что работает. Вон оно, живое подтверждение, в соседней комнате сидит, лейтенантом Зыкиным называется…

Интересно, как там его бывший экипаж, с которым воевал под Смоленском в ранге комбрига? Витька Цыганков, Гриша Божков, Степка Анисимов? Ведь наверняка уже выписались из госпиталя и вернулись в действующую армию. Значит, вполне могут и тут оказаться – более обстрелянных да опытных бойцов и найти сложно, вторая война за плечами. А если на всех троих раскинуть, так и вовсе третья: Финская, Халхин-Гол с Хасаном, теперь вот с немцами. Выяснить бы, да как? Не требовать же у комдива 105-й танковой поименные списки экипажей? Глупости… да и не нужно это никому. Какой смысл, все одно парни его не узнают. С какой стати генерал-майор Ракутин вдруг станет ассоциироваться у них с подполковником Сениным, с Витькиных слов пребывающим сейчас в каком-то подмосковном неврологическом госпитале для высшего комсостава?

Отбросив несвоевременные мысли, Кобрин вернулся к исчерканной разноцветными карандашными пометками карте. Пока вроде все нормально – опорники расположены, как им и полагается, на не превышающем семьсот-восемьсот метров друг от друга расстоянии и с взаимно перекрывающимися секторами огня. Иными словами, каждое орудие может вести стрельбу не только по фронту, но и по флангам, при этом постоянно находясь в пределах прямой видимости и огневой связи с соседями. Решат фрицы вклиниться между двумя позициями – попадут под огонь в бортовую проекцию, причем сразу с двух сторон. А с легкобронированными целями, если вдруг проскочат, бойцы разберутся при помощи противотанковых ружей, этого добра на каждом опорном пункте достаточно, как и патронов к ним. Так что не зря фрицы в 1943-м так вдохновились русскими Pakfront[22]22
  Pakfront (нем.) – производное от «противотанковая пушка» – Panzer Abwehr Kannone.


[Закрыть], весьма высоко оценив эффективность этой тактики, стоившей им множества навечно оставшейся на полях сражений бронетехники!

Ладно, будем считать, артиллеристы продержатся, тем более что это только первая линия обороны, позади которой сейчас спешно – время, время! – возводятся еще два рубежа…

Мл. лейтенант Маркушев, район Вязьмы, октябрь 1941 года

Командир противотанкового опорного пункта младший лейтенант Андрей Маркушев опустил бинокль, заботливо обтерев оптику от дождевой воды. Особого эффекта это не возымело – рука тоже была мокрой. Оглянулся на раскорячившуюся в капонире сорокапятку, расчет изготовился к бою, каски влажно отблескивают, как и накинутые на плечи плащ-палатки. Натянутая над капониром самодельная маскировочная сеть напиталась влагой, кое-где тяжело провиснув вниз. Ничего, сейчас они все живо и просохнут, и согреются! А маскировка после первого же выстрела им уже не понадобится…

– Лосин, дуй к телефону, сообщай на КП: «Наблюдаю противника числом до роты, дистанция, – младлей на секунду замер, прикидывая расстояние до кажущихся пока совсем крошечными и оттого вовсе неопасными черных коробочек, – порядка километра, перестраиваются для фронтальной атаки».

– Есть, – хрипло отрапортовал подносчик, бросаясь к укрытому в земляной нише УНО-Ф-31. Завизжала накручиваемая рукоятка:

– «Ствол», я «Ветка-5», наблюдаю противника, расстояние до цели…

Маркушев снова приник к биноклю. Да, он не ошибся – немецкие танки сползали с дороги, выстраиваясь неровной линией. На шоссе позади них застыло десятка два бронетранспортеров, от которых бежали вовсе уж микроскопические точки-пехотинцы. Судя по всему, соваться на поле броневики не собирались, боясь завязнуть.

– Приготовиться. Бобышев, бронебойный. Затем еще один – и следом заряжаешь осколочный. Степанчук, как цели разбирать, помним?

– Так точно, тарщ командир, – не отрываясь от панорамы, сообщил наводчик. И заученно оттарабанил: – Наши – через раз с правого фланга до поступления нового приказа или опасности прорыва бронетехники противника непосредственно к позиции опорного пункта. В случае последнего – цели разбираются самостоятельно, по степени опасности.

Андрей усмехнулся: ты гляди, словно по писаному Федя шпарит! Буквально слово в слово инструктаж запомнил.

– Добро. Заряжай.

Полуавтоматический клиновой затвор сочно лязгнул, запирая в каморе унитарный патрон 53-БР-240. Заряжающий, младший сержант Ванька Бобышев, неторопливо снял плащ-накидку, оставшись в одной шинели. Приняв из рук подносчика новый выстрел, опустился на колено чуть в стороне от казенника, чтобы не задело откатом.

Потянулись минуты ожидания. Лейтенант не отрывался от бинокля, наблюдая, как противник, не особенно и торопясь, готовится к атаке. Наконец угловатые коробки окутались дымом выхлопа и тронулись с места. Пехотное прикрытие густо облепило броню – спешатся они, как обычно, только после первых выстрелов.

«Ишь ты, не хотят, видишь ли, ноги по грязюке ломать, – без особой, впрочем, злости подумал младший лейтенант. – Интилихенты, понимаешь, чистёхи хреновы, чтоб вас…»

Немецкие танки грузно, как-то по-утиному переваливаясь, потихоньку приближались. Двигались медленно: на незнакомой местности механики-водители не рисковали сильно газовать. Видимость из танка известно какая, заедешь в какую ямину да потеряешь гусеницу – весь строй поломаешь. Еще и экипажу придется наружу лезть, чего фрицам определенно не хотелось. Дождь-то еще ладно, не сахарные, не размокнут, а вот если русские начнут из пулеметов прицельно садить, как они любят и умеют…

ПТОП под командованием младшего лейтенанта Маркушева располагался с левого фланга, на самом краю условной двухкилометровой дуги, обращенной вершиной назад. Позади позиций находился лес, так что удара в спину можно было не опасаться, по крайней мере, до тех пор, пока фашисты, не сумев с ходу прорвать линию обороны, попытаются обойти артиллеристов с тыла. Не танками, понятное дело, а послав в лес пехоту. Но этим должны были заняться обеспечивающие охранение бойцы 282-го стрелкового полка, траншеи которого охватывали каждый из трех опорников наподобие подковы. Правый фланг прикрывала небольшая безымянная речушка, по счастливой случайности имеющая достаточно крутые берега, совершенно непреодолимые для бронетехники. Да и зарядивший дождь за полдня превратил ее берега в труднопроходимое даже для пехоты болото. Ну, а сунутся – попадут под фланкирующий огонь, поскольку много времени, чтобы развернуть пулеметы, красноармейцам не потребуется.

Это если еще про обильно усеивающие и лесную опушку, и берег противопехотные мины не вспоминать, зря, что ли, саперы старались, всю ночь ползая на карачках по грязюке?

Центральный же ПТОП, позиции которого как раз и располагались на вершине вогнутой дуги, должен был вступить в бой последним. Именно поэтому его орудия и были замаскированы особо тщательно. Сначала втянувшиеся на поле танки попадут под кинжальный фланговый огонь, а когда развернутся в сторону опасности, подставят борт линейно расположенным ПТО, дистанция до которых как раз окажется идеальной для прицельной стрельбы…

– Ну, тарщ лейтенант, командуйте, что ль? – страдальческим голосом простонал наводчик. – Метров десять уж гада веду, аж палец чешется!

Маркушев прикинул дистанцию, вроде нормально, фашисты втянулись, куда следует, подставив советским пушкам бортовые проекции. Пора? Да пора, конечно, чего ждать-то?!

– Огонь!

Бум!

Сорокапятка подскочила на губчатых колесах, сошники впечатались во влажную глину. Полетела на землю выброшенная дымящаяся гильза с почерневшей от жара горловиной. Бобышев пнул латунный цилиндр в сторону, сноровисто пихнув в казенник новый патрон. Угодившая в лужу горячая гильза окуталась облачком пара. Деловито доложил:

– Бронебойный. Заряжено.

Впрочем, младший лейтенант его не слышал, до боли вжимая в глазницы обрезиненные окуляры бинокля. Промажут – или? Или! В смысле, не промазали. Выбросив небольшой фонтан искр, полуторакилограммовый бронебойно-трассирующий вошел в борт ближайшей «четверки» практически под прямым углом. Оказавшегося на пути снаряда пехотинца изломанной куклой отшвырнуло в сторону. Андрей не знал, куда именно целился Степанчук, но попал хорошо, прямиком в МТО, на полметра позади башни.

Танк дернулся, теряя ход, и, проехав еще полдесятка метров, остановился уже окончательно, густо дымя разбитым двигателем. С брони посыпался десант, торопливо залегая. Двое немцев, подхватив раненого камрада под мышки, потащили его за бронемашину, младлей видел, как болтается запрокинутая голова и волочатся по грязи оторванные по колени ноги.

Угловатая башня начала разворачиваться в сторону артпозиции, и Маркушев внутренне похолодел: с полукилометра немецкая семидесятипятимиллиметровка их начисто с землей перемешает!

– Федя!!!

– Не мешай, командир, без тебя вижу… – не отрываясь от панорамы, огрызнулся наводчик. И выстрелил, не дожидаясь команды.

Звонкое «бум» сорокапятки – и следом гулкий удар взорвавшегося боекомплекта. Несколько мгновений лейтенант глядел на кувыркающиеся в воздухе башенные люки и еще какую-то изломанную железяку, видимо, вырванный взрывом верхний броневой лист, затем шумно сглотнул. Вон оно как, оказывается, выглядит, когда в танке боеукладка взрывается! А то говорили «башню напрочь срывает»… и ничего ее, получается, и не срывает, как стояла, так и стоит, разве что скособочилась слегонца…

– Осколочный. Заряжено, – невозмутимо отрапортовал Бобышев, даже не догадывающийся, какая опасность им только что угрожала. Ни времени, ни возможности глазеть по сторонам у него не имелось – да и что б он мог рассмотреть без оптики с полукилометрового расстояния?

– Федя, дай по пехоте. Следом заряжай бронебойный.

– Даю. – Степанчук подкрутил маховички точной наводки.

Бум!

Сорокапятимиллиметровую гранату 53-О-240 нельзя назвать особенно мощной – при разрыве она дает всего сотню осколков, сохраняющих убойную силу на полутора-двух десятках метров, но залегшим позади подбитого танка пехотинцам хватило. Двоих, между которыми она и взорвалась, убило сразу, еще нескольких покалечило и оглушило. Уцелевшие торопливо убрались за постепенно разгорающийся панцер.

Одновременно открыли огонь и другие орудия размещенных по флангам опорных пунктов. Прежде чем гитлеровцы поняли, откуда в бортовую проекцию прилетают смертоносные подарки, артиллеристам удалось уничтожить или подбить почти десяток танков, заодно проредив осколочно-фугасными поддерживающую атаку пехоту. После чего фрицы спешно отступили, даже не попытавшись вытянуть с поля боя поврежденные машины или эвакуировать раненых.

Что это означает, младший лейтенант Маркушев вполне представлял, поскольку инструктаж помнил назубок: артподготовку по разведанным координатам, разумеется. И хорошо еще, что только артподготовку, а не авиационный налет: да здравствует до колик надоевший дождь и низкие тучи, не оставлявшие фрицевским летунам ни малейшего шанса! Поскольку пикировщики вряд ли промахнулись бы мимо позиций, прекрасно различимых сверху, как их ни маскируй…

И потому Андрей, практически не колеблясь, отдал приказ укрыться в заранее отрытых под ближними деревьями опушки щелях. Сняв панорамы и зачехлив стволы и казенники загодя приготовленным брезентом, бойцы покинули позиции. Следом оттянулись к лесу и пехотинцы, получившие аналогичный приказ. Вовремя, первые снаряды ударили, пока еще не слишком прицельно, уже минут через пять. Пристрелявшись, фрицы начали долбить всерьез, пытаясь нащупать капониры русских артиллеристов.

Глядя с безопасного расстояния на вздымающиеся над землей кусты разрывов, младлей с бессильной яростью сжимал кулаки: если хоть один фугас, судя по ощущениям, калибром никак не меньше полноценных ста пятидесяти миллиметров, упадет на их позицию, все, воевать дальше станет просто нечем. Как немцев останавливать? Одними ПТР да гранатами много, скорее всего, не навоюешь…

Впрочем, пронесло: по родному ПТОПу попало всего две гранаты, и те достаточно неприцельно. Маскировку, конечно, снесло напрочь, да и одну из пушек перевернуло на бок, но это еще ничего, считай, свезло, расположенному над речным берегом опорнику досталось куда больше. Далековато, конечно, чтобы разглядеть все подробности даже в бинокль, но больно уж не понравилось Маркушеву густо затянувшее капониры дымно-пыльное облако. Да и горело там что-то, периодически гулко бухая и раскидывая искры, видимо, шальной осколок угодил в укрытые в отдельном окопе боеприпасы. Но основную часть снарядов фашистские канониры уложили все-таки по полю. Андрей лично видел, как вздыбился от прямого попадания, разлетаясь обломками, немецкий же танк. И завалился набок от близкого разрыва, мгновенно вспыхнув, еще один, легкий, которому в бою всего-то раскатало гусеницу и выворотило ведущую звездочку. О том, что сталось с попавшими под собственные снаряды ранеными, лейтенант даже и не думал, и без того понятно, что ничего хорошего. Зато центральный опорный пункт под обстрел практически не попал, что не могло не радовать, спасла маскировка и удаленное расположение. Значит, будет кому поддержать огоньком, когда снова попрут…

Поперли фрицы почти через полчаса. За это время артиллеристы подготовили к бою уцелевшие орудия и перетащили поближе боеприпасы. Пехотинцы, вовсе не понесшие потерь, тоже заняли позиции, спешно восстанавливая оплывшие и полузасыпанные близкими взрывами траншеи. Опрокинутая взрывной волной сорокапятка, увы, оказалась к бою непригодной, осколки не только изодрали защитный щит, но и намертво заклинили затвор. В ремонтной мастерской поврежденную 53-К за пару часов вернули бы к жизни – так то в мастерской, а не в голом поле, на метр перелопаченном тротилом и чугуном…

Теперь гитлеровцы наступали куда бойчее: видимо, всерьез полагали, что пятнадцатиминутная артподготовка не оставила русским никаких шансов. Да и уцелевшие в прошлой атаке мехводы убедились, что местность вполне проходима для боевых машин и не стоит опасаться ни замаскированных противотанковых рвов, ни минных полей. Пехотное сопровождение больше ехать на броне не рисковало, пехом труся следом. Причем держаться доблестные зольдаты на сей раз старались так, чтобы в случае обстрела поскорее укрыться от выстрелов русских пушек за корпусами своих панцеров…

С первого выстрела удалось спалить только один танк, судя по характерному силуэту – легкого «чеха» «Pz. 38» (t). Одного попадания ему хватило с лихвой, бронебойный снаряд вошел в борт под башней, после чего, видимо, отрикошетив от чего-то в боевом отделении, финишировал во внутреннем баке. Но полыхнуло знатно: сначала изо всех люков рванулось гудящее бензиновое пламя, следом рванул боекомплект. Экипаж, понятное дело, так и остался внутри.

Механик-водитель идущей следом «тройки» среагировал мгновенно, разворачивая машину в сторону опасности. Пока орудие перезаряжалось, немцы успели прицелиться и выстрелить с короткой остановки. Повезло, что прицел оказался не слишком точным, а воткнувшийся в отсыпку капонира пятидесятимиллиметровый осколочный снаряд не обладал достаточной мощностью. Хотя оглушило артиллеристов прилично, еще и закидав комьями земли. Выстрелить повторно фашист уже не успел – расчет соседней сорокапятки раскатал ему гусеницу, добив развернувшуюся и подставившую борт бронемашину вторым снарядом.

Дальнейший бой младший лейтенант запомнил плохо.

Они стреляли, порой промахиваясь, порой попадая. Гитлеровцы отвечали, но подавить позицию так и не смогли. Когда близким разрывом накрыло подносчиков, лейтенант сам вскрывал ящики, подавая Бобышеву новые патроны. Сковывающую движения мокрую шинель он почти сразу скинул, как и остальные артиллеристы, оставшись в одной гимнастерке. В итоге бойцы Маркушева записали на свой счет еще пять вражеских машин, последняя из которых взорвалась от попадания в боеукладку, и Андрей увидел-таки, как переворачивается, тяжело плюхаясь на землю, сорванная внутренним взрывом башня.

Еще один танк, попытавшийся прорваться к ПТОПу с фланга легкий «Pz. II», сожгли из ПТР. Младлей впервые наблюдал действие этого не слишком внушительного, с его точки зрения, оружия, начавшего поступать в войска буквально несколько недель назад. Оказалось, зря. 14,5-мм бронебойно-зажигательная пуля с каленым стальным сердечником легко разбивала гусеницу и дырявила броню ничуть не хуже артиллерийских снарядов. Конечно, заброневое действие шестидесятиграммового боеприпаса было весьма небольшим, но для того, чтобы поджечь двигатель или топливный бак, его вполне хватало. К примеру, помянутой «двойке» с первого попадания раскатали гусеницу, после чего сожгли еще двумя выстрелами в МТО. Возможно, хватило бы и одного, поскольку танк сразу задымил, но красноармейцы еще только осваивали новое оружие…

Пехотное сопровождение даже не смогло приблизиться к артпозициям, будучи почти сразу отсечено вступившими в бой стрелками 282-го полка. Фашистов прижали к земле первыми же пулеметными очередями, после чего так и не дали подняться до самого конца боя. Несколько раз они пытались контратаковать, но на дистанцию броска ручной гранаты добегали считаные единицы: плотный ружейно-пулеметный огонь – большинство бойцов успели перевооружить самозарядными винтовками – снова укладывал их в перелопаченную взрывами и гусеницами грязь. До линии траншей и вовсе не добрался никто, так что до рукопашной дело не дошло…

Правофланговый ПТОП тоже держался, несмотря на два выбитых при артобстреле орудия, – мужикам удалось спалить парочку танков и разбить ходовую еще одному, прежде чем замолчала последняя, четвертая, пушка, накрытая прямым попаданием. Оборону поддерживали лишь редеющие с каждой минутой расчеты противотанковых ружей и вооруженные гранатами пехотинцы.

В тот момент, когда фашистские командиры сочли, что им удалось переломить ситуацию, и разделившиеся на две группы танки двинулись в сторону затянутых дымом ПТОПов, намереваясь гусеницами смять последнее сопротивление, им в борт ударили пушки центрального опорного пункта. Хорошо так ударили, прицельно! Хоть контуженный двумя близкими разрывами младлей к этому времени уже ровным счетом ничего не слышал, периодически утирая ладонями струящуюся из ушей и носа кровь, зато прекрасно видел. Четыре выстрела – и четыре застывших на поле танка, как минимум два из которых уже никогда и никуда не поедут. И еще один залп. И еще.

Бойцы Маркушева тоже продолжали вести огонь, благо два орудия еще оставались в строю. Не слишком прицельно, поскольку у одного давным-давно разбило панораму, и стрелять приходилось прямой наводкой, а у другого убило наводчика, и к прицелу встал заряжающий. Но пару последних сожженных танков записали на свой счет именно они.