Текст книги "Из бутика с любовью"

– Terranova, – сказал Дима. – И примерочных целая батарея.

Марина посмотрела на него долгим взглядом.

– Да, – кивнул он, – по логике вещей, лучше места не найти. Выбирай что-нибудь, и пойдем примерять.

Марина взяла черные брючки, белые капри и невесомое шерстяное пальто.

– Пальто отличное, я на него еще в каталоге этой марки в Интернете обратила внимание, – сказала она. – Иногда недорогие фирмы шьют настоящие шедевры. Не все, в конце концов, определяется ценой.

Марина взяла еще красную маечку, пошитую как двухслойную – нижний слой белый, верхний красный. Как будто они надеты одна на другую. – Пойдем, я думаю, это здесь.

К примерочным стояла очередь.

Анастасия вошла в «Спортмастер» и огляделась. Справа стояла стойка с роликовыми коньками. Чуть дальше располагались мячи. Еще дальше висело огромное количество спортивных сумок и рюкзаков – некоторые рюкзачки маленькие, другие побольше. Напротив расположилась стена со спортивной обувью. Анастасия тут же подошла и взяла в руки кроссовку Adidas – черную, лаковую, с тремя золотыми полосками. В ней было что-то вызывающе красивое и при этом удобное. В таких кроссовках можно убегать от...

Анастасия тут же отогнала от себя мысль.

«Два трупа – Кира и Ульяна. А я – последняя», – подумала она.

Страх сковал ей грудь, задержался в солнечном сплетении и потек куда-то вниз, к пяткам, увлекая за собой сердце.

Она сосредоточилась на кроссовках. Аэродинамическое совершенство, упругая подошва, комфортная стелька. Анастасия уже забыла о том, что хотела купить скакалку.

– Тридцать восьмой можно такие примерить? – спросила она консультанта, смешную улыбчивую девушку с двумя косичками.

Анастасия села на черный дерматиновый диванчик. Прямо перед ее глазами были еще одни кроссовки – на этот раз Puma. Узенькие, изящные как туфли. Они были красными, и Анастасия была уверена, что ножка в них кажется маленькой и аккуратной, и при этом можно ходить и бегать, подпрыгивать...

Она вспомнила про скакалку, но тут консультант принесла ей коробку с кроссовками, и Анастасия занялась примеркой.

Когда Евгения сердилась, она выпячивала челюсть вперед. Тогда в ее обыкновенной, рядовой и вполне обычной внешности не оставалось ничего женственного. Евгения за собой этот недостаток знала, поэтому на людях себя контролировала и челюсть придерживала. Но сейчас смотреть на нее было некому, и она вовсю сердито щелкала зубами. Евгения готовила и сердилась. И на себя, и на Петра. На себя больше.

«Ну почему я такая неженственная, – думала она. – Ну почему есть женщины как женщины? Кокетливые, игривые, губки надуют, ресницами помашут, «да, дорогой», «нет, дорогой», «вот ту красненькую с автоматической коробкой передач». Тьфу! А я все делаю сама. Стремлюсь все контролировать, не считаю слабость достоинством! Почему?»

Она снова выпятила челюсть вперед и защелкала зубами. Евгения, которая органично чувствовала себя в деловых серых костюмах и черных туфлях, как-то пыталась поменять гардероб. В мини-юбке в клеточку, в золотых босоножках на шпильках, с волосами, выкрашенными в платиновый цвет, она чувствовала себя то ли участницей маскарада, то ли волком в овечьей шкуре.

При этом все портили настороженные, умные, внимательные глаза и кривая полуулыбка. Одежда помогала, только пока мужчина смотрел на Евгению со спины. Почему-то, посмотрев ей в глаза, ее начинали бояться.

Евгения знала, что на работе ее опасаются. Эти сжатые в ее присутствии плечи, эти опущенные глаза, эта шаркающая походка. Она давно отчаялась найти себе мужчину. Смотрела в испуганные и затравленные глаза, и возникало желание вцепиться в глотку этим трясущимся существам, которые позорили своей трусостью звание мужчин. Причем тряслись и подчиненные, и те, на кого Евгения обрушивалась с проверкой.

В Петре она не увидела ни страха, ни стремления подлизываться. Желание действовать ударно и нестандартно заставило сделать ее предложение Петру.

Не получилось.

Но почему-то у Евгении не было ощущения проигрыша. Она посмотрела на платье, на котором больше не было пуговиц, потерла шею в засосах и улыбнулась. Торчащая челюсть при этом автоматически спряталась. Телефон Евгении пискнул, доставив сообщение, она подошла, взяла его со стола, раскрыла, прочитала.

«Только ноги».

Еще и отправлено из Интернета.

– Кто-то ошибся, – решила Евгения. – Адресатом. При чем здесь ноги? Только. Ноги. А руки и голова?

Она отложила телефон и принялась чистить чеснок.

Марина и Дима примеряли, примеряли и примеряли. Платья, юбки, топы, джемпера, шортики и брючки. Кое-что Марине понравилось. В частности, трикотажное платье до пят на тоненьких бретельках, мягко охватывающее фигуру.

– Бомба, – кивнул Дима. – Очень красиво.

Хлопок был уютным, теплым и каким-то очень комфортным. Марина вообще любила натуральные ткани.

– Купим, будешь ходить дома, – сказал Дима. – Редко тебе что-то идет так, как это платье. Оно просто-таки создано для тебя.

Потом Дима включил лампу и осмотрел примерочную. Ничего. Ни малейших следов крови.

– Давай отнесем на кассу, – сказал Дима, кивнув на платье, – и пойдем изучать следующую кабинку.

Но следующая кабинка была занята двумя подругами.

– Маша, – доносился через тканевую перегородку басовитый голос, – Маша, с твоими ногами такую юбку носить нельзя. Ты на себя посмотри. У тебя же жир на коленях болтается.

В ответ раздалось возмущенное бормотание.

– Кто тебе правду скажет, как не я, твоя лучшая подруга, – продолжал басок, – я же не виновата, что жир у тебя и правда болтается, это ж объективная реальность.

Бормотание приобрело визгливые нотки.

– И попа у тебя отвисшая, – продолжал басок злорадно. – А туда же, хочешь мини-юбку купить.

Ответную реплику разобрать было нельзя, но она явно имела депрессивный оттенок.

– Купи свободные брюки и тунику, это скроет жир, – резюмировал басок. – А это все, что хотела купить, повесь назад. Послушай меня, свою лучшую подругу. Такое мини можно носить мне, а тебе нужно избавиться от иллюзий и нездорового оптимизма.

В примерочной послышалось пыхтение и возня. Несколько минут спустя они вышли – толстенькая невысокая брюнетка с ножками в виде буквы «икс» и высокая худощавая блондинка.

– Объективность прежде всего, – сказала брюнетка баском, передвигая ножки и слегка косолапя, – такие, как я, просто созданы для мини. Но если тебе мини никак... то не надо впадать в отчаяние! Джинсы просто-таки созданы для девушек с жирными ножками.

И она выразительно покосилась на свою худощавую подругу. Та грустно кивнула. Пончик торжествующе повел подругу к полке с джинсами.

– Уверенность в себе, – сказала Марина, – позволяет убедить окружающих в том, что белое – это черное, и наоборот.

– Наполеон, – улыбнулся Дима.

Они зашли в освободившуюся примерочную. Дима повесил на вешалку плечики с вещами. Марина набрала номер Вероники.

«Мой френд Alexander играет в игру, которую я не поощряю, – писала Стекл_offa, – он пытается всем доказать, что любую девушку можно взять измором. Посмотрите его блог – он каждый день ходит за девушкой, незаметно ее фотографирует, изображает смертельно влюбленного юношу и уверен, что она в конце концов сдастся».

Ощущая биение сердца, Ира переключилась на страницу Александра, закрыла глаза и вновь открыла. Там было множество ее фотографий.

«Пока ломается, – было написано под верхней фоткой, – но от меня не уйдешь»

Сердце Иры забилось как сумасшедшее. Рука непроизвольно сжала чашку. Ощущать себя объектом жестокого эксперимента было очень неприятно.

«Она делает вид, что ей все равно, – гласила надпись под еще одной фотографией, – но это только так кажется».

На следующей фотографии была спина Иры и подпись: «Не бывает неприступных крепостей».

Она оставила комментарий: «Бывают», – и залпом допила кофе.

От него слегка пахло табаком. На вкус он был терпким и кололся щетиной. Вероника закрыла глаза, чтобы не видеть голубых глаз, просвечивающих ее насквозь.

– Мммммм, – сказал он, на секунду оторвался от нее, вдохнул воздуха и вновь впился в ее губы.

– И джинсы на голое тело? Это прекрасно. Ты больше не носишь ничего лишнего? – сказал он.

Джинсы упали на пол. Гладкая поверхность стиральной машины приятно холодила филейную часть Вероники.

– Как сладко, – сказала она.

– Смелость вознаграждается, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. Как человек, который снял скафандр на третьей планете от Солнца. Боялся, что задохнется. А оказалось, там давно цветут сады.

Он стянул с себя куртку, потом футболку, оставшись с голым торсом. На левом плече у него была большая татуировка. Вероника чувствовала, как перераспределяется у нее в организме кровь, как стучит в груди сердце и становится трудно дышать. Телефон, лежащий на полочке среди косметики, которая отныне Веронике не нужна, зазвенел и запрыгал.

– Ответь, – сказал он. – Это важно.

Вероника подчинилась, ощущая, что подчиняется автоматически, не раздумывая, как будто он был истиной в последней инстанции.

– Але, – сказала она. – Здравствуйте, Марина. Да, получала. Из Интернета. Такое странное... «Твоя очередь никогда не наступит». Спасибо, буду осторожна, до свидания.

Она отключила связь и снова обвила руками его шею.

Дима осветил все вокруг ультрафиолетовой лампой.

– Все чисто, – сказал он. – Крови нет. Что сказала Вероника?

– Ей пришло сообщение, что ее очередь никогда не наступит. Это что-то апокалиптическое. Кира и Ульяна мертвы, фото Цукермана разорвано, Лиза следующая, с Ирой нет связи, Анастасия будет последней, очередь Вероники не наступит никогда. Мне не приходило ничего. Евгении я сейчас по...

В этот момент Евгения позвонила сама.

– Дай я угадаю, – сказал Дима. – В эсэмэске, которая пришла Евгении, есть слово «ноги».

– Марина, – сказала Евгения в трубку, – вы попросили сообщать обо всех подозрительных звонках, сообщениях и ситуациях. Мне пришло сообщение. Там два слова. «Только ноги».

Марина посмотрела на Диму дикими глазами.

– Евгения, спасибо, это очень важно, – сказала она. – У нас уже два трупа. Убиты Кира и Ульяна. Это сообщение – угроза. Вашим ногам. Хотя я не представляю, как это может быть и что это значит.

– Кто-то убивает посетительниц семинара одну за другой? А у меня ноги планирует оторвать?

– Да. В торговом центре. Второе убийство словно сделано под копирку.

– Маньяк, – сказала Евгения. – Определенно маньяк.

– Зачем?

– Маньяк не задает слова «зачем». Ему просто хочется убивать. У него в душе есть что-то сумасшедшее. Что-то в глубине... такое бешеное. Как гидра, которая притаилась на дне пруда.

Евгения отключилась. Марина посмотрела на мужа.

– Откуда ты знал? – спросила она.

Он улыбнулся.

– Вник в логику, – сказал он. – Тебе сообщение вообще не придет. Потому что ты беременная, не в теме. Не вписываешься в ряд. Знаешь, как рубанок, гвозди, стамеска, молоток, арбуз, пила и шпатель. Найди лишнее.

– Арбуз.

– Молодец. Ты арбуз. Ты – лишняя.

– Так почему ноги? Почему?

Они вышли из примерочной и пошли к кассе.

– Пока не могу сказать, – покачал он головой. – Потерпи. Если я расскажу тебе свою версию, ты перестанешь думать, а мне надо, чтобы ты продолжала пытаться мыслить самостоятельно. К слову, моя догадка ни на что не влияет. Я просто уловил закономерность. Но она нам пока ничем не поможет.

Они оплатили покупки и вышли из Terranova. Следующим был кофейный бутик, распространяющий одуряющий аромат.

Лиза рисовала, но вдохновение потихоньку убывало, а шрамы на груди болели все сильнее. Они ныли и стреляли, как будто на грудь капал раскаленный свинец. Лиза села на мягкий пушистый пол рядом с недописанной картиной и прижала руки к груди. Картины были прекрасны. Она была молодой, красивой и талантливой. Но силы оставляли ее, а депрессия нарастала.

Она прошлась по квартире, залезла в ванну с морской солью, потом встала перед зеркалом. Лиза вспомнила, как ее привезли в больницу, как персонал уговаривал ее сказать правду и написать заявление на того, кто это сделал... Но Лиза не сказала ни слова. Никто не знал, кто был виноват.

Потом, пару лет спустя, она попыталась наладить личную жизнь, но, когда дело зашло далеко и она разделась, на лице у молодого человека отразились изумление, ужас и плохо скрытое отвращение. Она ждала сочувствия. Ну или что он просто сделает вид, что все в порядке… Больше Лиза романтических отношений не заводила.

Лиза вздохнула и провела кистью по холсту. Никакого удовольствия, никакого вдохновения.

– Я попытаюсь поспать, – сказала она охраннику, сидевшему в прихожей и читавшему журнал «Если». – Выпью пару таблеток, авось удастся часок покемарить.

Охранник кивнул и снова углубился в чтение.

За кофейным бутиком было небольшое кафе.

– Мне кофе без кофеина, – сказала Марина официантке. – У вас есть тирамису? Два, пожалуйста. Плюс еще взбитые сливки с шоколадом и орешками и чизкейк с карамельным сиропом.

– Мне норвежский салат с семгой, – сказал Дима. – И эспрессо. Между прочим, все удачно. Закупим кофе. Ты сейчас не пьешь, поэтому я на свой вкус выберу. Больше всего люблю кенийский. Хотя чилийский тоже иногда неплохо идет.

Взбитые сливки, которые принесли Марине, были плотными и жирными. Высокая аппетитная гора покрыта черными шоколадными потеками. Сверху все это засыпано мелко потертым фундуком.

– Тысяча калорий, – с удовольствием произнесла Марина. – Вредно, жирно, калорийно, но... вот оно, счастье!

Марина посмотрела на два тирамису и чизкейк.

«Так приятно, так сладко сознавать, что муж будет любить тебя любой, – подумала она. – И с пятью лишними килограммами, и беременную, и босую. Вот оно, женское счастье».

Она посмотрела на Диму. Дима улыбался.

– Так что там с ногами, – спросила Марина. – Почему «только ноги»?

– Дело в том, – ответил Дима, – что этот кто-то, наш маньяк, по своей природе деструктор. Он убивает красивых женщин.

У Марины полезли на лоб глаза.

– Да, – кивнул Дима. – Красивых. Причем не всех, а тех, кто был на семинаре. Я пока не понимаю, почему именно этих. Где он видел девушек, которые были на семинаре? Когда они заходили? Когда они выходили? Но решил убить их всех, причем первой – самую красивую, как на конкурсе. Я бы лично на первое место поставил Ульяну. Но вполне понимаю, почему он, убийца, выбрал Киру. Большие глаза, лицо феи, пышные волосы, легкая, почти невесомая фигура. Она... сказочная. Ульяна очень красива, известная модель, но все же земная девушка. Следующей должна быть Лиза – красивая, крупная, яркая и сочная брюнетка. Но это также может быть Ира. Рыжая, длинноволосая, с веснушками. Тоже красивая. Возможно, он пока не определился с очередностью.

– Вероника в его понимании некрасива, – кивнула Марина.

– В моем тоже, – сказал Дима. – Хотя для верности я бы ее умыл и взглянул, что получится. А у Евгении красивые ноги. Все остальное... никакое. Обычное. К ней даже не подходит слово «красота». Тем не менее ноги определенно красивые – длинные, сильные, изящные.

– Я не в счет, – продолжила Марина. – Да?

– Да, определенно. Ты беременная. Ты сейчас не женщина. Ты сосуд. Контейнер.

– Спасибо.

– А что, так и есть.

Он наклонился вперед.

– Но для меня, конечно, ты самая лучшая.

– В данном случае это не комплимент.

Марина задумалась.

– Филипп Цукерман красив? – спросила она.

Дима кивнул и поднял вверх палец.

Филипп Цукерман сидел на стуле напротив Валерианова, откинув с высокого лба длинную челку.

– Я прилетел из Лондона, как только смог. Поменял билеты, – сказал он. – Должен был завтра прилететь. Но в сложившейся ситуации решил, что нужно решать вопрос оперативно.

У него были красивые, ухоженные ногти. Марина присмотрелась. Кажется, он красил волосы. Она подумала о том, что сумку Ульяны, в отличие от сумки Киры, так и не нашли. И даже неизвестно, была ли она у нее, эта сумка, потому что ни кассир, ни охранник, опознавшие Ульяну, ничего не вспомнили. Камера видеонаблюдения, зафиксировавшая Ульяну, имела недостаточно высокое разрешение, чтобы было видно, держит ли она что-нибудь в руке.

– Да, я хочу обсудить, – произнес Филипп и заерзал на стуле. – Убийство Киры потрясло меня. Я хотел бы знать, кто это сделал.

Он с удовольствием рассматривал гладкую и слегка загорелую кожу на своих руках.

– У вас были сексуальные отношения с лучшей подругой вашей жены, – начал Валерианов, – вы это подтверждаете?

– Да, но это не преступление.

Филипп нацепил обезоруживающую улыбку и развел руками, демонстрируя ладони. Он когда-то читал, что если показывать ладони, то люди доверяют тебе больше. Марина, сидевшая на невысоком диванчике сбоку от Цукермана, подняла брови. Дима набирал на телефоне сообщение. Казалось, его мало интересовало происходящее.

– Ваша жена узнала о предательстве. Для нее это было большим ударом, – заметил Валерианов.

Филипп пожал плечами.

– Вы не допускаете мысли, что ваша супруга могла убить вашу любовницу?

Цукерман нахмурился, потом заулыбался.

– Поймите, – ответил он, – это рядовая ситуация, все мужья изменяют, множество жен об этом узнают, но если бы все при этом убивали...

– Вы поддерживали отношения с Кирой после того, как ваша жена узнала об измене?

Повисла пауза. Филипп заерзал.

– Да, – произнес он. – Я вынужден ответить на ваш вопрос утвердительно. Поддерживал.

– И вы опять думали, что Дарья Ростиславовна ни о чем не узнает, правильно?

Цукерман молчал.

– Где вы находились в пятницу с восьми до десяти вечера? – спросил Валерианов.

– Кормил обезьян, – сказал Цукерман. – Бананами. В зоопарке. С девушкой. Не с Кирой. Не с Дашей.

– В восемь вечера?

– Зоопарк закрывается в девять.

– И что за девушка?

– Коллега по работе.

«Очаровательно, просто прекрасно», – подумала Марина, ощущая брезгливость и отвращение.

– Она подтвердит, – быстро сказал Цукерман.

Марина смотрела на греческий профиль Филиппа и думала, что он определенно красив. Такой склизкой, женственной красотой, которая ей никогда не нравилась.

– Вы знали, что Кира носит с собой вашу фотографию? – продолжал спрашивать Валерианов.

– Ну мало ли кто носит с собой мою фотографию, – улыбнулся Цукерман, снова раскрывая ладони.

– Убийца разорвал ваше фото, – сказал Валерианов.

Улыбка погасла.

– Я знаю, – произнес Филипп, – мне Даша сказала. Я бы и сам хотел знать, почему он это сделал.

– А кто мог ее убить? Вы ведь ее неплохо знали. Знали, наверное, что у нее был другой источник дохода. Помимо зарплаты.

– Тайские таблетки-то? Знаю, да, – кивнул Филипп. – У нее был где-то список должников. Кое-кто ей должен был крупные суммы.

Марина наклонилась к уху Димы.

– А может, все они – должницы Киры? Может, Кира и Ульяна вдвоем продавали таблетки? Вероника таки отдала долги, Евгения хотела, чтобы у нее похудели ноги, и у нее это получилось, а Лиза... Лиза ела эти таблетки с амфетамином, и у нее появлялось вдохновение? Может, вся причина таки в таблетках?

Дима посмотрел на нее и улыбнулся.

– Думаю, дело в другом, – ответил он, – помнишь, Валерианов сказал нам, что в желтой прессе была информация о том, что Лиза попала в больницу с резаными ранами на груди. Ходили слухи, что это сделал ее бойфренд, но сама Лиза в милицию не обращалась. Так вот, я только что выяснил имя врача, который лечил Лизу. Мы к нему поедем и поговорим.

– Думаешь, эти события как-то связаны?

– Тут тоже есть что-то такое... беспощадное и бессмысленное. Зачем было уродовать девушку? И почему Лиза ничего никому не рассказала?

Филипп Цукерман тем временем объяснял Валерианову, почему он продолжал встречаться с Кирой, выставляя себя благодетелем, спасающем девушку от одиночества.

– От них не убудет, – говорил Филипп, – меня поражает эта мелочная женская ревность. Все себе! Все себе одной. А ведь надо делиться. Я могу сделать счастливыми многих женщин. Ну и себя заодно.

Марине он с каждым мгновением казался все более и более противным.

Анастасии было страшно. Почему-то поначалу, когда Марина с мужем, майором и охраной пришли сказать ей о смерти Киры, ей страшно не было. Потом, когда пришла эсэмэска, что ее очередь последняя, началась тревога. И вот сейчас, после известия о смерти Ульяны, паника накрыла ее с головой. Анастасии нравилось, как она живет. В один момент, в одну-единственную секунду она поняла, как прекрасна жизнь, как хорошо она устроилась, как много нужно еще сделать – пристроить оставшиеся деньги, удачно их вложив, снова выйти замуж, родить ребенка, потому что в жизни нет и не может быть иного смысла, чем растить детей.

У нее были обширные планы. Деньги, муж, дети, умение держать дистанцию в отношениях с людьми и говорить «нет» – все это надо было сделать. И вдруг кто-то отберет у нее жизнь и она ничего не успеет.

Анастасия сидела на дерматиновом диванчике в торговом центре с новыми кроссовками, и ее трясло. Какое-то шестое чувство подсказывало, что смерть рядом. Вот она идет по торговому центру, звякая косой. У нее нет глаз, но она все видит. И у нее есть список. Имя Анастасии там тоже есть, оно последнее...

К Анастасии по торговому центру шел человек и улыбался. Человек этот был ей знаком.

– Привет, – сказал человек.

Во рту в Анастасии все пересохло. Она едва нашла в себе силы кивнуть.

– Шопинг? – подмигнул человек. – Что-нибудь купила?

Анастасия приоткрыла пакет и показала край кроссовок.

– Пойдем со мной, – сказал человек.

Анастасии послышался мертвенный свист косы. Пахнуло чем-то зловещим, похожим на запах свежей могильной земли.

– Сейчас не моя очередь, – сказала она, с трудом шевеля губами. – Я последняя.

Никогда она не испытывала такого глубокого, страшного, всепоглощающего ужаса. Смерть рассмеялась, показав красивые белые зубы.

– Хорошая шутка. Ладно, еще увидимся.

Человек ушел. Никто больше не понимал, что это смерть. Люди смеялись, улыбались, несли пакеты с покупками. Анастасия встала, повернулась и пошла. Потом побежала. Все быстрее, быстрее и быстрее.

– Ты мне нравишься, – сказала Евгения, усевшись на лавочку рядом с Петром, – можно, я с тобой посижу?

На кладбище было очень тихо. Так тихо в городе не бывает больше нигде – ни шума шагов, ни телефонных звонков, ни машин, ни разговоров. Лишь слегка шелестел ветер.

– Да, – он пожал плечами, – сиди.

– Я приготовила мясо. Не хочешь попробовать?

– Поздно, – сказал Петр и закурил, выпуская в небо красивую белую струю дыма, – если я что-то и предлагаю, то только один раз.

Евгения вытянула ноги. Петр залюбовался. Красивые, длинные, в черных туфлях. Он скосил глаза и посмотрел на засос. Засос багровел во всей красе.

– Ты знаешь, – сказал он, – мне все время больно. Пока тебя нет. Как только ты появляешься, душевная боль утихает. Айболит.

– Спасибо, мне очень приятно слышать, что это так.

– Да.

– Может, все-таки пойдем, попробуем мясо?

Он покачал головой и улыбнулся.

– Уже все. Мне ничего не нужно.

Он еще отхлебнул из фляжки.

– Как будешь жить?

– Не знаю. Придумаю что-нибудь. Мне, если честно, все равно. Жить-то не хочется. Незачем. Счастья нет и больше не будет. Все тщета и суета сует.

– Ты сдался?

Он промолчал.

– Ты мне очень нужен, – сказала Евгения.

– Тебе нужен не я, а домашняя собака. Заведи себе шпица, научи приносить тапки.

Евгения встала.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Мне тоже, – сказал Петр. – Иди, не затягивай.

Он еще раз отхлебнул, Евгения ушла не оборачиваясь.

– Да, я помню, как не помнить? – сказал врач. – Такая красивая девушка, такая красивая грудь. И вся изуродована. Очень печальная история.

Врач говорил спокойно. Видно было, что он привык ко всему, решительно ко всему, каждый день пришивая на место руки, ноги и головы.

– И она не говорила, кто это сделал, – спросила Марина, – так ведь?

– Категорически отказалась. Хотя ее вытащили буквально с того света – кровопотеря, воспаление, заражение крови. Она обратилась в клинику не сразу. Чего ждала, неизвестно.

– Подумайте, – попросил Дима, – это может быть очень важным. Что она говорила? Какие слова? Как объясняла? Не посылала ли на чью-то голову проклятия? Не называла в бреду имен?

– Я предложил ей написать заявление в милицию, – сообщил хирург. – Кроме того, ее это уговаривали сделать медсестры. Лиза – известная художница, у нас в клинике ее многие узнали в лицо. Все ей сочувствовали. Считается, что это сделал ее мужчина, которого она любит, поэтому и поступила так.

– Чем были нанесены травмы? Было ли что-то еще? Синяки? Следы побоев?

– Чем-то острым и небольшим. Типа ножа для чистки картофеля. Больше я ничего не заметил. Впрочем, пациентка больше ни на что и не жаловалась.

– У вас не осталось фото порезов? Или, может, кто-то сделал? Для желтой прессы? Вы не знаете?

– Не знаю. Это было почти четыре года назад. Вы можете поговорить с медсестрой, которая делала Лизе перевязки, ее зовут Нина Игоревна, она сейчас на смене. Женщина женщине могла больше доверять. Или, может, она что-то заметила?

– Спасибо, – Дима пожал врачу руку и оставил на его столе крупную купюру, – вы нам очень помогли. Представьте нас Нине Игоревне. Если еще что-то вспомните, дайте мне знать.

Врач кивнул.

Вероника чувствовала себя на седьмом небе.

– Спасибо, – сказала она, восстанавливая дыхание. – Я словно заново родилась. Чем я заслужила? Все было беспросветно, черно и безнадежно. И в этой тьме воссиял свет. Почему? Кто там на небесах обратил на меня внимание? И за что?

– Я тебе объясню, – сказал он, пристроившись на краю ванны.

Вероника хотела было начать одеваться, но одеваться не хотелось. Она никуда не спешила, и счастье было полным и золотым, как никогда раньше. То, что она испытывала до этого, было каким-то полусчастьем, счастьем с червоточинкой, какой-то недоделкой. Наконец-то ей стало совсем хорошо. И Вероника подумала о том, что ради этого стоит жить. Чтобы просто понять, что такое бывает.

Он поцеловал ее и начал натягивать рубашку.

– Уже уходишь? – спросила Вероника.

– Ага, – кивнул он.

Счастье померкло. Золото потемнело, превратилось в свинец и камнем упало на сердце. Вероника не стала ничего спрашивать, она тоже начала натягивать одежду, не глядя на него. Он оделся, вышел в прихожую, сказал «пока» и ушел. Вероника досчитала до десяти, а потом заплакала горько и безутешно.

«Вот и сказочке конец», – подумала она.

В глубине души Вероника знала, что так закончится, но надежда теплилась, трепыхалась и никак не хотела умирать. Но умереть пришлось.

Нина Игоревна всплеснула руками. У нее были круглые щечки, маленький носик пуговкой и круглые очки. Марина долго думала, кого она ей напоминает, а потом поняла – бабушку с пакета молока «Домик в деревне».

– Конечно, помню, – воскликнула медсестра, и голос ее упал до шепота, – такая красавица, и он ее так искалечил!

– Он – это кто? – спросил Дима.

Глаза за стеклами распахнулись.

– Ну муж ее, разумеется. Лизы-то, девушки несчастной. Он вообще ее заставлял работать, чтобы она деньги ему давала на опохмел, и требовал, что она рисовала только его портреты, только его! Его звали Артем... или Артур. То ли революционный пролетарий, то ли король. Стара я стала, не помню. Так вот, как-то у Лизы не было сил работать, начала она возмущаться, жаловаться, что нет красной краски, так эта скотина...

Марину затошнило. Дима улыбнулся краешком рта.

– Вот зачем вы все выдумываете, Нина Игоревна? – спросил он. – Не стыдно вам?

Медсестра смешалась. Круглые щечки задрожали.

– Так и было. Она сама мне сказала, – упиралась Нина Игоревна. – И про Артура, и про кровь, которая стала краской... красной!

Дима снисходительно улыбнулся.

– Ненавижу, когда так врут, – сказал он.

Он повернулся и пошел по больничному коридору. Марина за ним.

– Есть такой тип людей, – сказал Дима, предвосхищая ее вопрос, – которые начинают брехать с серьезным видом, якобы они что-то знают, какой-то эксклюзив.

– Но ты сразу понял, что она врет.

– Сразу. Мне вообще врать бессмысленно.

Они вышли на улицу.

В автосалоне было прохладно, просторно и безлюдно.

– Опель «Зафира»? – спросила Марина. – Нет, не хочу. Слишком большая. И «Опель Корсу» не хочу. А вот «Опель Астру» можно. Только зачем? Мне вполне хватает моей «Альфа Ромео 159». Той, что ты мне когда-то подарил.

Дима шел вдоль ряда автомобилей.

– Мне нравится на них смотреть, – ответил он. – Блестящие, в масле, с легких запахом бензина. И внутри... пахнут так специфически. Запах новой машины.

– Желаете тест-драйв? – спросил консультант, худенький юноша с тоненькой шеей. У него были живые глаза и лицо порядочного человека.

– Да, пожалуй, – кивнул Дима, – какая модель у вас самая дешевая? Моему племяннику на следующей неделе исполняется восемнадцать. Я хочу купить ему что-нибудь... простое и безопасное.

– У нас тут представлены марки «Опель» и «Шевроле»... «Шевроле» чуть дальше, – сказал консультант. – Если бы вы были моим дядей, я был бы счастлив получить «Шевроле ТрейлБлейзер». Большая, мощная, черная и блестящая машина...

– Нет-нет, – покачала головой Марина, – нам, пожалуй, вот это.

Она показала на «Шевроле Авео».

– Недорогая, красивая, удобная. То, что нужно мальчишке.

– А может, как в «Трансформерах»? – сказал консультант, воодушевляясь. – Подарите парню сказку! Желтый «Шевроле Корветт». Вот он.

Дима и Марина переглянулись и улыбнулись друг другу. «Корветт» был солнечно-желтым, низким, обтекаемым.

– Класс, – сказал Дима, проведя пальцем по капоту. – Я, пожалуй, проедусь.

В его лице появилось что-то мальчишеское.

Вероника вошла в кафе и села за столик.

– Девушка скучает? – тут же спросил ее молодой мужчина, пристраиваясь напротив с бокалом пива. – Я Гена.

– Вероника, – представилась она, – приятно познакомиться.

Она вспомнила, что волосы у нее не уложены, а на лице нет макияжа. Ее обдало жаром, но лишь на секунду.

– Что вы будете? – спросил ее новый знакомый.

– Кофе и мороженое, – ответила Вероника так привычно и так уверенно, как будто с ней знакомились каждый день, и ей это до смерти надоело.

Официантка взяла заказ.

– Вы так красивы, что я не смог пройти мимо, – сказал Гена. – Интересно, кем работают такие интересные женщины?

– Спасибо, – кивнула Вероника. – Я бухгалтер.

– А я менеджер по продажам оборудования.

– Как интересно, – сказала Вероника, не ощущая на самом деле ни малейшего интереса.

Она смотрела в окно и надеялась, что тот, у которого так и не появилось имени, пройдет мимо кафе. Мужчина, сидящий напротив, казался ей картонной декорацией. У него было имя, но Вероника это имя уже забыла.

– Хотите пройдемся? – предложил он, когда Вероника оставила в сторону пустую креманку.

– Можно, – пожала она плечами.

Вероника встала, взяла сумку и тут увидела его. Он шел по противоположной стороне улицы. Она вскочила, пулей вылетела из кафе, пересекла дорогу, схватил мужчину за плечо. На нее посмотрело незнакомое лицо.