Текст книги "Из бутика с любовью"

– Кстати, еще одна кукла при этом лежала на полу и дрыгала ногой.

– Живчик какой, а?

Марина тоже взяла кусок пиццы.

Лиза стояла перед мозаичным панно и думала, какое оно красивое и с каким удовольствием она бы его купила.

– Это флорентийская мозаика, – сообщила консультант, – сделано в стиле китайского фэн-шуй, называется «Бабочки в цветах». Материал – яшма.

На ценнике под панно было написано, что оно стоит пятьдесят четыре тысячи рублей. Лиза посмотрела на девушку-консультанта. Широкое и не слишком симметричное лицо, короткая челка, большой нос, маленькие глаза и килограммов двадцать лишнего веса. Лиза быстро повернулась назад к панно. Созерцание всего некрасивого вызывало в Лизе почти физическую боль.

– Яшма – это полудрагоценный камень, пользовался большой популярностью при Екатерине Второй, – добавила консультант. – Видите, тут у камня разные оттенки, листья у пионов сделаны из плазмы, это такая темно-зеленая яшма. А вот здесь – силекс, яшма с бурыми и красными пятнами.

Лиза снова бросила взгляд на консультанта и снова поспешно отвернулась. Панно было прекрасно. Оттенки полудрагоценных камней подобраны превосходно, пионы светились изнутри под лучами ламп, хотелось потрогать поверхность, но Лиза решила этого не делать – на поверхности останется тогда жирное пятно от пальца, хорошо заметное, если смотреть под углом.

Лизе очень хотелось купить его, очень, до боли. Шрамы на груди, надежно скрытые от посторонних глаз, заныли.

– Я куплю его, – решила Лиза.

На девушку-консультанта она старалась не смотреть.

Ира шла по тротуару, Александр за ней. Она чувствовала его спиной. Шагов не слышно, рядом проезжали автомобили, и не слышно вообще почти ничего, только гудение двигателей и шелест шин. В какой-то момент Ире захотелось повернуться, как Орфею, и посмотреть, идет ли он сзади.

Ибо в последние полгода он все время таскался за ней, как на веревочке, несмотря на то что Ира была тверда в своем решении ждать Федора. Сначала Александр что-то говорил, пытался рассказать о своих чувствах, предлагал куда-то сходить и куда-то поехать, но сник, разбившись о безответный бетон. Теперь он просто почти все время был рядом с ней, не разговаривая и ни о чем не спрашивая, как бессловесная тень. Но сейчас Ира не знала, идет ли он по улице, и хотелось повернуться и посмотреть. Она не собиралась ему уступать, не собиралась быть с ним, не хотела давать ни единого шанса, но сейчас, когда она не слышала его шагов, ей хотелось узнать, идет ли он сзади.

Но поворачиваться нельзя, это внушило бы Александру ложные надежды. Ира посмотрела в отражение витрин, но никого не увидела. Желание обернуться стало еще сильнее. Она шла по асфальту, стуча каблуками красных замшевых сапожек, и боролась с собой. За последние полгода она привыкла к нему и, как оказалось, сильнее, чем была готова себе признаться.

Ира обернулась. За спиной никого не было.

– Еще салат с тунцом, – сказала Анастасия.

Официантка кивнула и записала.

– И пиццу с ананасами и курицей.

Девушка кивнула. У нее был робкий взгляд и длинные русые кудри, собранные в хвост. Казалось, она не решалась поднять на клиентов глаза и смотрела в свой блокнотик, не отрываясь.

– Мороженое с орехами, – продолжала Анастасия.

Она сняла бело-черный жакет и повесила на спинку стула. Официантка записала.

– Чай со смородиной. Хлеб еще. И вот... вот у вас тут... маньячный кекс.

– Коньячный.

– Ах, да.

– И еще вишневый штрудель с мороженым.

Брови официантки робкой поползли вверх, она рывком вернула их на место. Видно было, что ей очень хочется посмотреть на Анастасию, которая собирается все это съесть, но она не решается.

– Спасибо, все.

Когда Анастасии принесли суп, она съела его с удовольствием. Когда ей принесли пасту с семгой и зеленым горошком в сливках, она тоже ела с аппетитом. Салат с тунцом уже был освоен с трудом. На пиццу с ананасами, которую принесли после салата, Анастасия смотрела без всякого интереса.

Почему-то ей вспомнился кадавр, придуманный Стругацкими. Человек, неудовлетворенный желудочно, ел все без разбору, ел, ел и ел. Официантка принесла мороженое, коньячный кекс и штрудель. Штрудель тоже с мороженым. Анастасия беспомощно огляделась. Мужчина справа от нее немедленно уткнулся носом в «Ведомости». Мужчина был симпатичный, и Анастасии немедленно стало жаль, что за последние несколько месяцев она наела килограммов десять, которые отложились на щеках, талии и бедрах. Она посмотрела на штрудель и снова ощутила голод. До того момента, как она выиграла в лотерею крупную сумму, у Анастасии постоянно была необходимость экономить. Она пододвинула к себе штрудель, посмотрела на мужчину, отодвинула, снова пододвинула, снова отодвинула.

Потом начала есть.

«Я с ним сегодня познакомлюсь, познакомлюсь, познакомлюсь, – думала Вероника. – Я смелая, смелая, смелая. И красивая!»

Она хотела познакомиться хоть с кем-нибудь. Вполне подошли бы консультант отдела бытовых товаров, бармен или прораб, под началом которого каменщики мужественно таскали ведра с раствором на строительстве гаража под окнами квартиры Вероники.

Никто из них с Вероникой знакомиться не хотел. Кто знает, что их отпугивало – восемьдесят два килограмма веса бухгалтерши, слишком яркий макияж или выбеленные волосы, стоящие колом от большого количества лака и пенки для укладки. Уже довольно долго, целую вечность, Вероника не могла себе найти никого, буквально никого, и чем сильнее было ее желание романтики, тем с меньшим энтузиазмом реагировали окружающие.

Она стояла в очереди в «Евросети», намереваясь заплатить за телефон, и настроение у нее было хмурым, как осеннее питерское небо.

– Скажите, девушка, – вдруг прозвучал за спиной голос, – а если телефон выключен, на него можно положить деньги?

Вероника повернулась. Мужчина был вполне симпатичным. Правда, пьяным, и довольно сильно, но Веронику это ни капли не расстроило. В конце концов, это мужчина, а остальное неважно.

– Не знаю, – растерялась она, – но можно спросить у консультанта.

Собеседник покорно двинулся к консультанту, и Вероника сразу расстроилась – а вдруг уйдет совсем.

– Давайте попробуем, – сказала она ему в спину, – выключим мой телефон, положим на него деньги... проведем, так сказать, эксперимент.

Он смотрел на нее с интересом.

– Давайте, – откликнулся мужчина, – выключайте.

Вероника послушно выключила телефон и, как сомнамбула, шагнула к кассиру. Он смотрел на нее, не отрываясь, то открывая, то закрывая глаза.

– Поехали ко мне, – вдруг сказал он. – Ты такая красивая. Как Венера Милосская... как Памела Андерсон. Про Ренату Литвинову я уже и не говорю.

Сердце Вероники наполнилось ликованием.

Кира смотрела на булку и думала, что надо бы ее съесть, но никакого желания не возникало.

Булка была сочной, свежей, пушистой, с глазурью. Кире же она казалось сделанной из цемента, песка и прочих несъедобных ингредиентов. А вот босоножки она бы купила. Такие красивые, замшевые, темно-коричневые босоножки, в которых ее белая нога с хорошенькими пальчиками и розовым маникюром будет выглядеть как произведение искусства.

Она оторвала взгляд от булки, потом снова посмотрела на нее. Булка была такая привлекательная, что Кира чуть было не поверила в то, что она и на самом деле вкусная. Но сознание отказывалось видеть что-то, кроме оболочки из папье-маше.

«Жаль, что я не могу захотеть съесть эту булку, – подумала Кира. – Иногда мне хотелось бы быть такой же, как все другие люди. Любить сладкое. Обожать мороженое. Балдеть от чизкейка с кофе. Хотеть банана».

На секунду она увидела в стекле витрины свое отражение – светлые волосы, огромные голубые глаза, тонкое, похожее на кукольное, лицо. У взрослой женщины не может быть такой тонкой талии, таких изящных рук, таких длинных пальцев. Еще минус пять килограммов, и Кира будет выглядеть больной и изможденной, но пока она находилась на грани, в образе воздушной принцессы.

Улыбаясь, она отвернулась от булки и пошла к бутику, где продавались замшевые, темно-коричневые босоножки. В последнюю секунду перед тем, как она отвернулась от витрины, Кире показалось, что она увидела в стеклянном отражении что-то знакомое, и это почему-то испугало ее. Она повернулась, узнала, через силу улыбнулась.

Начал отсчет последний час ее жизни.

Ульяна стояла на выходе из супермаркета, держа в руках пакет с двумя бутылочками средства для чистки ковров и новым красным пиджачком, и чувствовала себя странно. У нее в квартире ковров отродясь не было. А пиджачок она купила потому, что в такой же была одета телеведущая, рекламировавшая это самое чистящее средство.

Сама себе в этом пиджаке Ульяна казалась смешной. Но она была такой красивой, что на самом деле смешной не выглядела ни в чем. Идущий навстречу парень обратил внимание на ее замешательство, скользнул взглядом вниз и вверх, сфокусировался на ее лице и тут же изменил траекторию.

– Вам помочь?

В тоне было что-то одновременно игривое, смешливое, заботливое и настойчивое. Ульяна отрицательно покачала головой и напустила на себя неприступный вид.

– Я готов быть вашим личным сексуальным маньяком, – добавил парень.

Ульяна с трудом удержала на лице серьезное выражение.

– Могу донести ваши покупки. Довезти до дома. Хотите – моего, хотите – вашего.

Он был заранее на все согласен.

– Не надо, – ответила Ульяна, – спасибо.

В ее ответе было столько сдержанности, что парень не стал настаивать.

На кладбище тихо и очень красиво. Неправда, что здесь все серо и уныло. Кладбище – это буйство красок, но краски сплошь фальшивые – искусственные венки, цветы, букеты. Все это кислотными оттенками покрывает свежие могилы. Кое-где лежат груды живых цветов, увядших, сцепившихся между собой. Красные лепестки роз становятся почти черными, розовые сереют, желтые скукоживаются и приобретают кирпичный оттенок.

Петр Иванов сидел у свежей могилы и пил водку. Он не был одинок: неподалеку сидели две собаки, с креста на крест летали галки. Ветерок шевелил искусственные лепестки. Петр хотел вернуть время назад, и больше ничего, такую вот малость, но это невозможно, абсолютно никак невозможно, и Петр пил, чтобы не было так больно. Но легче не становилось.

– Чайная чашка.

Евгения Витальевна положила в тележку чашку и отметила в списке соответствующий пункт галочкой. Чайная чашка у нее была. Но одна. А что, если чашка разобьется?

Евгения Витальевна положила в тележку чашку и с чистой совестью вычеркнула пункт номер один.

«Он такой суровый, – подумала Евгения Витальевна, вспомнив мужественный лик Петра Петровича. – Но вдруг в этой широкой груди бьется нежное сердце? Вдруг я ему понравлюсь?»

Евгения Витальевна заглянула в список. Номером два значилась селедочница. Она не особенно любила селедку, но селедочницы у нее не было. А вдруг понадобится? Селедочница отправилась в тележку.

В следующий час Евгения Витальевна купила вторую подушку, набор ароматических свечей, мохнатый прикроватный коврик с сердечками, большое банное полотенце, набор пластиковых мисочек для сыпучих продуктов и мужской шампунь из серии «Красная линия». Иногда ей приходило в голову, что Петр может и не обратить на нее внимание, что их встреча может и не произойти, а если и произойдет, ничего не будет иметь решающего значения. Но она готовилась. Она на всякий случай прорабатывала все варианты. Потом ей пришло в голову, что у них с Петром, может, когда-нибудь родится ребенок, но усилием воли не дала себе купить пачку памперсов и кружечку-непроливайку.

Евгения Витальевна наметила себе цель и теперь стремилась к ней, как крылатая ракета, запущенная с закрытого военного полигона.

– Я даже не хочу смотреть чек, – сказала Марина, – я опять потратила неприлично много.

– Ты этим наслаждаешься, я же вижу, – заметил Дима. – Всей этой горой покупок. Особенно зелененьким лаком для ногтей, фартуком с белым кантиком, розовенькой косметичкой и стеклянной пилкой для ногтей. И вот джемпером черным.

Фартук был синим с белым кантиком, а черный джемпер покрыт мелкой разноцветной вышивкой. Вышивка буквально светилась на черном фоне. Получалось совсем не мрачно, а живо и красочно. Как прекрасные лотосы, которые росли из грязи. Марина старалась не думать о черном фоне джемпера, как о кучке чернозема.

– Этот джемпер мне напоминает платье, в котором как-то ходила Даша Жукова, – сказала Марина, – черный фон, много ярких мелких цветочков.

– Я не против, – пояснил Дима. – Мне нравится.

– Тебе все равно, – сказала Марина.

– Мне все равно? – удивился Дима. – С чего ты взяла? Если я говорю, что не против, значит, я не против. Только так.

Они шли по парковке. Возле машины Димы стояла тяжело груженная тележка. Марина огляделась. Хозяев тележки нигде не было видно. Они подошли поближе. В тележке лежало что-то объемное, сложенное вдвое, а то и втрое.

Манекен.

Марина присмотрелась – светлые волосы, открытые голубые глаза. В неверном электрическом свете парковки пластиковая кожа казалась серой.

– Это труп, – произнес Дима.

Через минуту все вокруг пришло в движение. Люди куда-то звонили, кто-то оцеплял зону вокруг тележки, бежали охранники супермаркета. Откуда-то издали послышался вой милицейской сирены.

– Не смотри, – сказал Дима Марине.

– Я ее знаю. Это Кира, она была сегодня со мной на семинаре, – воскликнула Марина. – Помнишь, я рассказывала тебе, что видела сон, в котором она была мертвым манекеном? Помнишь?

– Помню. Иди в машину, – велел Дима.

На его лбу залегла вертикальная складка.

Старушка несла большую сумку, согнувшись в три погибели. Ира обогнала ее. Сейчас, когда Александра за ее спиной не было, она никак не могла разобраться в своих чувствах. С одной стороны, она чувствовала себя неожиданно свободной, как человек, привыкший всегда быть на связи и внезапно отключивший мобильный телефон. С другой стороны, у нее в душе образовалась странная пустота.

– Вронский целый год ухаживал за Карениной, и она сдалась, – вспомнила Ира печальную историю.

Она шла по улице, и никто не маячил за ее спиной. Впрочем, он не всегда ходил именно за спиной, иногда шел рядом. Время от времени пытался заговорить, но чаще молчал. Ира никак не могла понять – почему она. Ходил бы за кем-нибудь другим, что, в городе мало девушек?

Но он ходил именно за ней. Только сейчас его почему-то рядом не было. В этот момент ей в голову пришла мысль, что она ничего о нем не знает – даже фамилии. И если он пропадет – ей его никогда не найти.

– Это уму непостижимо, – сказала Марина, устроившись на переднем сиденье. – Просто невероятно. Почему именно возле нашей машины? Почему именно Кира? Почему именно сегодня?

Мертвое лицо стояло перед ее глазами – бездумное и безжизненное. Марина включила кондиционер на полную мощность, холодная струя воздуха ударила ей в лицо. Отдышавшись, она вышла из машины.

– Колото-режущее ранение. В шею, – сообщил ей Дима. – Подумай, пожалуйста, почему ее тело оказалось в тележке на парковке рядом с нашей машиной.

– Я не знаю, – ответила Марина. – Я видела ее один раз в жизни, на семинаре по импульсивным покупкам, знаю, что ее зовут Кира и она воспитательница детского сада. Она была очень худенькой, она иногда падала в обморок, и тогда дети радовались и начинали играть в больничку. Кира ждала, когда ее тетушка отойдет в мир иной и оставит ей наследство. Она мечтала купить ожерелье из муранского стекла. Все!

Дима молчал. Тело Киры упаковывали в черный пластиковый мешок. Последними скрылись волосы – длинные и светлые, такого интересного оттенка, который никак не создать красками, ибо все краски суть типовой проект, от них нечего ждать откровений. При девушке не было никаких вещей. Она была одета в белое платье-трапецию и белые босоножки на высокой платформе, очень красивые. Застежки плотно охватывали ноги и даже теперь, когда хозяйка мертва, обувь, казалось, не хотела с ней расставаться.

– В моем сне было два манекена, – сказала Марина.

– Кто второй?

– Девушка по имени Ульяна. Красавица. Но кто она и чем занимается, я не знаю.

На парковке супермаркета было сумрачно, лампы, расположенные под высокой крышей, давали неяркий свет, почему-то слегка фиолетовый. Большой пластиковый пакет погрузили в машину. Вокруг пустой тележки ходила пара криминалистов. Они светили фонариками, и свет у фонариков тоже был фиолетовым.

– Может, удастся проследить путь тележки по каплям крови, – предположил кто-то. – Вон кровь с тележки накапала.

На сером полу паркинга кое-где виднелись блестящие бурые пятна.

– Это все какой-то ужас, – сказала Марина.

– Убийца может иметь отношение к семинару, – предположил Дима. – Кто-нибудь вызывает у тебя подозрение?

– Ведущий, – ответила Марина. – Все слушательницы были женщинами. Милыми, симпатичными и дружелюбными. А вот у ведущего... как минимум проблемы с алкоголем.

Дима кивнул, не прекращая следить за ситуацией. Марину всегда восхищало его умение видеть одновременно все вокруг себя, как будто у него десять глаз.

– Всех девушек надо предупредить, – продолжил Дима. – Всех, кто был на семинаре. Пусть даже потом и окажется, что это лишняя предосторожность и Кира убита по личным причинам. Вот ты упомянула, что она ждала наследство. Идеальный мотив. Наследство – отличный повод проредить состав родственников.

– Я, к слову, тоже на нем была, на семинаре этом, – напомнила Марина.

Ей почему-то стало не по себе.

– Тут должна быть логическая цепочка, – сказал Дима. – Почему девушку убили? Кто? Где? Кто сунул тело в тележку? Почему тележку подкатили к нашей машине? Какой во всем этом смысл?

– Я могу представить себе тысячу мотивов и тысячу схем, но не представляю, зачем было подкатывать тележку с телом Киры именно к нашей машине, – сказала Марина.

– Я тоже. Но кто-то зачем-то это сделал.

Марина вернулась в машину.

– Я видела ее, – сообщила кассирша, глядя на фотографию, – она купила... купила... нет, я не помню, что она купила, но она была такой стройной, с такими большими глазами, такой... как фея. Ее убили, да? Я слышала, мне охранник сказал.

– Да, – сказала Марина. – К сожалению.

– Я ее запомнила. И еще сумку ее, бежевую такую, с длинными кистями, – добавила кассирша.

Никакой сумки при Кире не нашли.

– Но вы не помните, что она купила? Продукты? Бытовую химию? Косметику? Что-то для дома?

– Нет, к сожалению, – сказала девушка. – Ее помню, сумку помню, а покупки нет.

Но это было не важно. Важно то, что Кира прошла через кассу супермаркета живой. Впрочем, трудно предположить, что тело выкатили в тележке.

– В этом замешан кто-то из сотрудников супермаркета, – сказал Дима. – Полно охраны. Множество людей. Как можно в такой толпе убить человека, затолкать тело в тележку и вывезти ее на парковку?

Охранники ничего не видели и девушку не запомнили. Подозрительная тележка их внимания не привлекла.

– Возможно, ее убили в машине, – предположила Марина, – а потом перегрузили в стоящую рядом тележку.

– Возможно, – сказал Дима, – но это не отвечает на вопрос, почему она оказалась рядом с нашей машиной. Я не верю, что это случайность.

– Все бывает. В мире полно случайностей. Ты можешь встретить на заправке человека, которого не видел десять лет. Ты можешь опоздать на самолет именно в тот день, когда он рухнет в океан. Ты можешь...

– Я понял твою мысль, – сказал Дима. – Ты допускаешь: твое знакомство на семинаре с Кирой и то, что ты потом нашла ее тело в тележке возле своей машины на парковке торгового центра, – случайность. Я повторяю, это это невозможно. Скорее кто-то с трупом Киры терпеливо ждал нашего появления. Кстати, это может быть, если труп Киры лежал у кого-то в машине. Других вариантов я не вижу.

– Мы не знали, что поедем в этот торговый центр, – сказала Марина.

– Мы в него ездим всегда, – ответил Дима. – Кто-то может знать наши привычки.

– Фантастика.

– Согласен.

Они стояли на парковке, смотрели на бурые пятна крови и напряженно думали.

– Интересно, что кассирша ее опознала, – напомнила Марина, – иначе можно было бы предположить, что Киру убили где-то совсем в другом месте, а потом привезли, сложили в тележку и подкатили к нам.

– Ты права, свидетельство кассирши говорит о том, что ее убили прямо здесь.

– Да. У нас есть две основные версии – в машине или в самом торговом центре. Я бы все-таки последний вариант со счетов не сбрасывала. Может, на всякий случай обойдем торговый центр и попытаемся понять, как такое могло произойти – чтобы человек был убит на дороге между кассой и парковкой и никто этого не видел. У тебя есть версии?

– Нету. Я за машину. Но если все-таки принять ненулевой вероятность, что это произошло в торговом центре, то это может быть лифт, туалет и примерочная кабинка. В туалет с тележками не ходят, гипермаркет расположен на первом этаже и обычно с тележками наверх в лифте, на магазины второго этажа, не ездят. К тому же в лифтах чаще всего полно людей. Примерочные есть в бутиках, их надо все осмотреть. Также на первом этаже между кассами гипермакета и парковкой есть много мелких магазинчиков, продающих часы и бижутерию, художественный салон, магазин детской одежды, интерьерный бутик, ларек с горячей выпечкой, аптечный киоск... не в аптеке же?

– И тем не менее она погибла в это время и в этом месте.

– Повторю версию про машину на парковке. Или между машинами. Двумя припаркованными газелями, например.

– Тогда где-то на полу парковки могут остаться следы. Надо обыскать все.

– Да. Но часа в четыре утра, когда на парковке никого не останется. В свете ультрафиолетовых ламп кровь видна отлично. Если следы есть, мы их найдем. Будет хуже, если их нет. А пока займемся людьми с твоего семинара и окружением Киры.

Петра взяли прямо на кладбище. Он был совершенно, вдребезги и неприлично пьян.

– Да, я убил ее, – сказал он. – Да-да-да. Это я. Я готов признаться.

За спиной Петра защелкнулись наручники. Майор Валерианов, друг детства Димы и его коллега по армейским будням, высморкался с довольным видом.

– Признательные показания – это благородно и удобно, – произнес он. – Вот и проблема решена.

Петр что-то пьяно бормотал, глядя в сторону холмика, засыпанного увядшими цветами.

– А мотив? – спросил Дима. – Зачем он это сделал?

– Протрезвеет и расскажет, – сказал майор и снова прижал платок к большому красному носу. – Может, они были тайными любовниками, а она ему изменила? Такое бывает, и часто. Человек, обуреваемый страстями, знаете ли, существо непредсказуемое и опасное для окружающих.

Петра затащили в воронок.

– А может, это не он? – предположила Марина.

– Ну вы же сами слышали, Марина Владимировна, – благодушно сказал Валерианов, – гражданин Иванов заявил: «Да, я убил ее, да-да-да».

Марина посмотрела на могилу, возле которой стоял ряд пустых бутылок с водкой.

– Все, у кого умер кто-то близкий, считают себя виноватыми, – сказала она.

– Ничего, – утешил ее Дима, – тут холодно, простудится еще. А в камере, возможно, к нему вернется ощущение реальности. Ну и протрезвеет.

– Какой ты черствый, – сказала Марина. – У человека горе.

– Горе мы еще увидим, – пообещал ей Дима. – Когда посетим родственников Киры.

От храпа дрожали шторы и стучали по батареям соседи. Вероника попыталась растолкать своего гостя (они поехали все-таки к ней) или хотя бы перевалить его на правый бок, но туша была неподъемной.

– Ахххххххр! – заливался мужчина.

Вероника махнула рукой и пошла на кухню пить чай. Взяв в пухлую ладошку бутерброд с колбасой и ломтиком соленого огурца, она печально впилась в него зубами и подумала о том, что ее рыжий и пьяный кавалер завтра не вспомнит ее имени. Она представила себе, как он стоит в дверях кухни, затравленно смотрит на нее и, фальшиво улыбаясь, отступает к выходу.

Храп стих. Вероника доела бутерброд, закапанный слезами, и выпрямилась. Секунду спустя храп возобновился, и Вероника взяла еще один бутерброд. Рядом с кухней располагался гардероб, полный одежды. Там была одежда подороже, одежда подешевле и много-много самой дешевой китайской одежды, разложенной охапками. Почти все напоминало покроем плащ-палатку, но были и обтягивающие вещи – у Вероники «толстые» дни, во время которых она ощущала себя огромной, чередовались с «худыми», когда ей хотелось обтянуть пышную грудь и выставить ее напоказ.

Ни в те, ни в другие дни ею никто не интересовался. Непонятно, отчего от Вероники так шарахались мужчины, но факт оставался фактом. Уже много лет она уговаривала себя, что «мужчины не собаки, на кости не бросаются», что она – «кустодиевская красавица», что все дело в ухоженности, маникюре, макияже, коже, глазах, наконец.

– Восемьдесят два килограмма, – сообщила ей недавно на улице дама, сидевшая возле китайских весов, мигающих лампочками, и гнусавым голосом предлагающая измерить рост и вес.

Цифра так поразила ее, что Вероника больше на весы не становилась. Свое тело она ненавидела. И себя, кажется, тоже. Заодно. А может, и весь мир вокруг, такой несправедливый, который никак не хотел откликаться на ее потребности. Ведь вокруг столько женщин, счастливых в личной жизни – среди них попадались и толстушки в очках, и невнятные бледные поганки, и тетушки средних лет, невесть как отхватившие юных красавцев, и китаянки с плоскими лицами, и швабры с плоской грудью. Все, все были – или бывали – счастливы. Кроме нее, Вероники.

Лиза лежала в ванне и смотрела в потолок. Потолок был красивым – нежно-оранжевым, матовым, с россыпью маленьких лампочек, имитирующих звездное небо не то на закате, не то на восходе. В ванне было полно пены. Иногда от пены отрывались пузыри. Лиза дула на них, и они улетали вверх, вниз и вбок. На противоположной стене было зеркало, и в это зеркало Лиза видела свою голову.

Скоро надо будет выходить, и тогда наступит неприятный момент: Лизе предстояло увидеть свою грудь, покрытую шрамами. Этого она не любила. О ситуации, которая привела к уродству, Лиза предпочитала не вспоминать.

Она вспомнила про панно из яшмы, которое так и не смогла купить, и настроение улучшилось. Впрочем, у нее явно сегодня вдохновение, явно. Лиза начала вылезать из ванны: ей хотелось работать.

Какой-то парень придержал перед Ульяной дверь, кто-то подал ей руку на лестнице, она шла, окруженная многочисленными охами и ахами.

«Как много вокруг картонных марионеток, – думала Ульяна, – почему я не могу увидеть в них людей?»

Ей стало грустно.

Она поставила пакет в прихожей, захлопнула дверь перед самым носом очередного ухажера, скакавшего за ней по лестнице, и пошла к холодильнику. На холодильнике магнитом была пришпилена фотография самого человечного на свете человека. Ушастый, кривенький, похожий на обезьяну мужчина смотрел со снимка прямо на Ульяну и улыбался. У нее навернулись на глаза слезы. Она вспомнила, как он уходил в тот день, крича и топая ногами. Еще бы, тогда Ульяна купила на всю его зарплату средство для чистки ковров, а ведь ковров у них ни тогда, ни сейчас не было. Но каждый раз, когда Ульяна видела эту рекламу по телевизору, она не могла устоять. Возможно, в глубине души она мечтала о коврах... кто знает.

Зарычав и пнув мусорное ведро, Ульяна уставилась на фото. Она никак не могла понять, какая его фотография нравилась ей больше – в фас, где он смотрел прямо на нее, наклонив вперед голову, или в профиль, где виден его длинный нос, покрытый крупными вулканическими прыщами. Ульяна выбрала первое и теперь не могла без слез смотреть на холодильник. Она звонила ему каждый день, снова и снова, а он не брал трубку, не отвечал на сообщения, а когда Ульяна пыталась встретиться с ним на его лестничной площадке, гордо отворачивался, как будто она была горкой навоза, а не самой красивой девушкой в радиусе двух, а то и всех пяти километров.

Ульяна еще раз всхлипнула, потом взяла себя в руки и померила красный пиджачок. Совсем такой же, как у телеведущей. Пиджачок был средненьким, но Ульяна была такой девушкой, что на нее что ни надень, во всем хороша.

Анастасия давилась ореховым мороженым. Мороженое лезло обратно, но было жаль оставлять. К тому же еще ждал штрудель. С коньячным кексом Анастасия худо-бедно справилась, и теперь этот кекс стоял в горле, мешая мороженому. Штрудель расположился на столе немым укором. Неаппетитный, нежеланный, сдувшийся из-за долгого ожидания, с лужицей растаявшего мороженого.

«Все съем, все, – думала Анастасия. – Пусть мне придется сидеть тут до завтра».

С каждым куском мороженое становилось все более липким. К тому же банально начал болеть живот. Он увеличился в размерах и надулся, как шарик.

– Ик!

Анастасия сконфуженно прикрыла рот рукой.

– И-и-ик!

Мужчина за соседним столиком скосил на нее глаза. Анастасия прижала руку ко рту. Следующий «ик» неудержимо рвался наружу.

– И... и...

Щеки Анастасии залил румянец, на глазах выступили слезы, борьба с собственным организмом приобретала у девушки все более изощренные формы.

– Ик! А можно... ик... счет?

Штрудель остался непобежденным.

– Да, я ее убил. На пляже, – сказал Петр Петрович.

Вены на его шее вздулись и пульсировали.

– Было жарко, и она пошла купаться в шторм. А я не остановил ее, хотя и знал, что это опасно. Я виноват, виноват! Она утонула. Я плавал, нырял, пытался найти ее…. Потом оказалось, что ее утащило подводным течением далеко от пляжа.

Марина смотрела на него и думала, что доказать факт умышленного убийства в этом случае практически невозможно и состава преступления скорее всего тут нет.

– Я искал ее до последнего, пока не начал терять сознание, – сказал Петр.

Майор Валерианов ходил из угла в угол. Петр Петрович сидел на стуле, повесив голову.

– И нашел в конце концов, – ответил Петр Петрович. – Поднял на поверхность. Но было уже поздно.

– И с тех пор вы пили и дебоширили, – напомнил майор. – А потом устроились на работу.

– Да, ведущим курсов. По образованию я экономист. Программу курса разработали мои дру...

– Это мы уже все знаем, – сказал Дима. – Где вы были весь вечер пятницы?

– На кладбище.

– И никуда не уходили? – вклинился майор.

– Никуда. А куда я мог уйти? Я даже встать не мог. Я пил. Я вообще запойный.

Петр потер лицо руками. Ладони у него тоже были в толстых венах. На запястьях отпечатались багровые следы от наручников.

Евгения Витальевна выгружала покупки и чувствовала себя очень одинокой. На работе за ней никто не ухаживал. Старые, проверенные коллеги полагали, что такой строгой и правильной даме, действующей по схеме «лучше перебдеть», все личное чуждо. Налоговая инспекция была для нее вполне подходящим местом, но и там у нее было прозвище Сухарик.

– Ну как там наш Сухарик сегодня? Ванильный? В хорошем настроении? Или изображает кирпич? – по утрам спрашивали друг у друга подчиненные.