Текст книги "Жена алхимика. Тайна русского Нострадамуса"

Глава 18. Достичь невозможного

ЩЕДРОСТЬ

Великодушие того, кто имеет много и позволяет тому, кто не имеет ничего, получить все, что тот может.

Амброз Бирс «Словарь Сатаны»

София устроилась поудобнее в своем кресле и приготовилась слушать дальше. Василий продолжил:

– Итак, Николя Фламель одержим книгой, супруга замечает, что с ним что-то не так, и он рассказывает ей все, что знает. Теперь они вместе в свободное время разглядывают картинки и пытаются понять, в чем же там дело. Однако – все безрезультатно. Однажды один из посетителей конторы Фламеля дает ему подсказку к толкованию рисунков. Фламель пытается, думая, что открыл секрет, изготовить философский камень, но тщетно. По некоторым данным, он в итоге лет двадцать потратил на бесплодные эксперименты.

– Видимо, не такие уж и бесплодные, если он все же добился своего? – сказала София.

– Да, но успех ему принесли не эти опыты, хотя, возможно, и они имели определенное влияние на результат. В итоге Фламель решает поискать того, кто наставит его на путь истинный. Для этого он отправляется в паломническое путешествие, решает пройти пешком в испанский город Сантьяго-де-Компостела, к могиле святого апостола Иакова, которого считали покровителем алхимиков. Там был собор, посвященный этому святому, где и находились его мощи. Фламель слыл человеком набожным, для него, если даже не обращать внимания на алхимическую подоплеку путешествия, это было вполне естественно. Фламель приходит к могиле святого, но и там ему не удается найти учителя. Отчаявшись, он пускается в обратный путь и на постоялом дворе в городе Лионе встречает еврея Санчеса. Тот принял христианство и занимался врачебной практикой. Он разъясняет Фламелю смысл книги, они вместе направляются в Париж, но по дороге Санчес умирает.

– А как церковные власти тех времен относились к алхимическим опытам?

– Весьма неоднозначно, С одной стороны, такое понятие, как «алхимик-христианин», совершенно никого не удивляло, алхимией занимались не только простые люди, но и монархи, да и среди высшего духовенства они тоже встречались. Алхимию, кстати, называли «королевским искусством». Считалось, что монархи, в силу своей природы, способны, без всякого обучения, выполнять трансмутацию металлов. То есть превращать простые металлы в золото. Легенды о таких способностях коронованных особ восходят к XI веку. Например, считается, что Ричард Львиное Сердце это умел. Позже, примерно в те времена, когда жил Фламель, монархи эту способность, видимо, утратили. Иначе они не стали бы интересоваться успехами алхимиков.

– Вы говорите, «с одной стороны», а с другой?

– А вот с другой была, например, булла папы Иоанна XII, изданная в начале XIV века. Там он жестоко критикует алхимиков, называя их фальшивомонетчиками и обманщиками. У простого человека, уличенного в «обмане», могли отобрать имущество и свободу, духовное лицо – лишить сана. Однако никто не ставил знак равенства между, скажем, продажей души дьяволу и алхимией. Кстати, по некоторым данным, сам папа Иоанн XII занимался алхимией. И не исключено, что вполне успешно. Пишут, что после его смерти в папском дворце обнаружили множество слитков золота, предположительно «алхимического». Как видите, алхимия в Европе во времена Фламеля была и не вполне законным, но и не вполне осуждаемым делом. Поэтому набожность и алхимия могли сочетаться в одном и том же человеке.

– Ясно, Василий. А что произошло с Фламелем после смерти наставника?

– Фламель благополучно вернулся в Париж и приступил к изготовлению Великого эликсира. Кстати, есть мнение, что Фламель не совершал никакого паломничества, а весь рассказ о путешествии – это лишь иносказательное описание процесса алхимического делания. Но так это или нет – мы уже вряд ли узнаем. Итак, он сам пишет, что после того, как он проник в секреты книги, сначала ему удалось так называемое «Малое Делание». При его успешном завершении можно превращать простые металлы в серебро. Дальше – второй этап – «Великое Делание» – полученный в результате философский камень, или Великий эликсир, можно использовать для изготовления золота.

– Но ведь с помощью философского камня можно сделать и многое другое?

– Да, есть сведения, что с его помощью можно превращать простые камни в бриллианты и рубины. Он может служить лекарством от всех болезней, к тому же с его помощью можно обрести бессмертие и даже воскрешать умерших.

Василий почувствовал, что сейчас они уже не в первый раз очень близко подошли к вопросу, который больше всего тревожил его. «Не рассказать ли сейчас Софии все о моих планах? В любом случае это нужно будет сделать достаточно скоро, без помощника мне не обойтись. Хорошо бы она согласилась, иначе столько времени потеряю…» – думал он. Но София хотела дослушать историю Фламеля.

– Насколько я знаю, Фламель сильно разбогател после путешествия?

– Да, когда он открыл секрет Великого делания, Фламель начал тратить огромные суммы на благотворительность. Он строил и ремонтировал церкви и больницы, ему принадлежало множество домов. Пишут, что когда до короля Франции дошли слухи о невероятном богатстве Фламеля, до этого – простого писаря, король отправил к нему налогового инспектора. Тот в докладе королю указал, что слухи о богатстве Фламеля преувеличены, живет он весьма скромно, ест из простой посуды. Не исключено, что Фламель, не желая привлекать к себе излишнее внимание, попросту подкупил инспектора. Известно, что Фламель дал посланнику короля некоего порошка. Полагаю, понятно, что это был за порошок?

– Конечно, понятно. – ответила София.

– До сих пор сохранились скульптуры и барельефы, выполненные по чертежам Фламеля. Обычно те здания, которые он строил или ремонтировал, он украшал таким вот образом. Частенько там бывали изображения и самого Фламеля, и его супруги, кроме того, Фламель вкладывал в эти украшения большой алхимический смысл. На самом деле, есть немало исследований, посвященных всему этому. Например, сам Фламель написал труд «Иероглифические фигуры», посвященный объяснению изображений на кладбище Невинных. В нем же, кстати, он приводит автобиографию. Однако есть мнение, что Фламель разбогател не из-за успехов в создании Великого эликсира, а лишь потому, что смог провернуть какое-то безумно выгодное грязное дело. Я, однако, этому не очень верю, иначе почему Фламель всюду выступает как человек честный, набожный, тратящий огромные средства на благотворительность? Будь он мошенником, он, вероятно, постарался бы скрыться от глаз общественности, делал бы все в тайне, да и сам, скорее всего, жил бы далеко не скромно. Как вы думаете?

– Я вижу, что вы хотите верить в то, что Фламель и вправду открыл секрет философского камня. Вы ведь не хуже меня знаете, что события, которые произошли сотни лет назад, можно трактовать как угодно и в каком угодно свете представлять. Уверена, если я лучше познакомлюсь со всеми доступными материалами по Фламелю и, возможно, подниму исторические документы в парижских архивах, я смогу что-то утверждать более определенно, чем сейчас. Кроме того, я предпочитаю, чтобы на мое видение исторических вопросов не влияли другие мнения, кому бы они ни принадлежали.

– София, вы, видимо, хотите сказать, что вы считаете Фламеля мошенником?

– В том-то и дело, что не считаю. Уже сейчас у меня складывается впечатление, что Фламелю действительно удалось совершить нечто значительное. Вы мне дали достаточно фактов для этого. А то, что я говорила о своем мнении, – это для того, чтобы вы не подумали, что я с вами соглашаюсь лишь потому, что на вас работаю.

– Мне очень приятно видеть в вас единомышленника, человека, который разделяет мою точку зрения не из-за каких-то посторонних причин, а по собственному убеждению.

– Василий, похоже, вам есть еще что сказать о Фламеле? Если так – я с удовольствием дослушаю, и мы с Николь будем собираться.

– Да, давайте, пока я не сбился с мысли, завершу рассказ. Фламель пишет о том, что во всех делах ему помогала супруга – Пернелль. Причем он говорит еще и о том, что она сама также получала философский камень. То есть, если верить этому, Великое делание может совершить любой человек, главное – знать правильную технологию. В своем «Завещании», которое мы переводили, Фламель как раз и приводит эту технологию.

Со стороны двери послышался стук. Василий и София посмотрели туда. В дверном проеме стояла Николь, хотя дверь была открыта, она из вежливости не стала входить сразу.

– Николь? – обратилась к ней София.

– Скажи, нам не пора уже? – ответила вопросом Николь.

– Василий, мы, похоже, и правда засиделись. Давайте вы мне расскажете еще про Фламеля завтра? – сказала София.

– И правда, уже темнеет. Хорошо, тогда завтра, там еще после его смерти некоторые интересные вещи произошли, – ответил Василий.

Василий проводил Николь и Софию. Строители справились с ремонтом, внизу Василия ждал бригадир, который показал ему все, что было сделано. Строители даже мебель расставили, а в углу стояли несколько коробок с химическими реактивами и инструментами. «Подвал как новый, все готово к тому, чтобы продолжить работу», – с удовольствием отметил Василий.

Он рассчитался с бригадиром, тот уехал, и Василий остался один. Сейчас, после того, как он провел с Софией целый день, в нем все сильнее боролись два желания. Одно – сблизиться с ней еще сильнее, начать новую жизнь, не пытаться достичь невозможного. Второе – вернуть Диану. К первому его тянуло все сильнее, но и второе было все еще слишком ярким.

Сейчас Василий был поглощен размышлениями, днем все его внимание было приковано к работе и к Софии. Он совершенно не смотрел по сторонам, однако, потрудись он хоть иногда выглядывать в окно, то заметил бы, что на улице, неподалеку от ворот на его участок, с раннего утра стоит черный автомобиль с тонированными стеклами. Возможно, обрати Василий внимание на этот автомобиль, он принял бы некоторые меры предосторожности.

Два человека в автомобиле неустанно наблюдали за домом, делали фотографии и кратко докладывали о происходящем по защищенному каналу связи человеку, которого звали Дмитрием Михайловичем.

Глава 19. Душа механической куклы

БЛИЖНИЙ

Тот, кого нам предписано любить паче самого себя и который делает все, что может, чтобы заставить нас ослушаться.

Амброз Бирс «Словарь Сатаны»

За окном уже начался новый день, а Семен все продолжал читать документы, которые дал ему Вениамин Петрович. «Хорошо, что сегодня я свободен. Иначе не представляю, как бы я вышел на работу после бессонной ночи, полной таких впечатлений. Хотя я пока еще ни за кого особенно не отвечаю, но человеку, который работает с другими людьми, особенно врачу, нужна собранность. А какая тут собранность, когда я пытаюсь разложить в голове все то, что сегодня узнал?» – подумал Семен. Кстати, а вот и особо отмеченный документ.

Первое, что я помню о себе, – слова: «Мне это удалось! Оно живое!» Теперь я знаю, что сказал их тот, с кем я связана. Мне даже не нужно слышать его для того, чтобы понять, чего он хочет. У меня появляются мысли, обычно приказы, и я их исполняю.

Он не дает мне ощущать все его мысли, закрывает их от меня, но иногда, наверное, забывает о моем существовании, и тогда ко мне прорывается что-то помимо указаний. Обычно я ничего не понимаю, но иногда он думает обо мне. Он не может до конца уяснить, как ему удалось меня создать, и особенно сильно его волнует то, что он придал мне не только вид человека, но и смог наделить меня разумом. Он называет меня по-разному. Иногда – «машиной», иногда «созданием», но чаще всего «куклой».

Я видела кукол, которыми играют дети во дворе. Кусок тряпки, перевязанный нитками. Грубая форма человеческого тела. Они совсем на меня не похожи. Я часто, когда у меня есть свободное время, разглядываю себя в зеркало. Не знаю, что внутри меня, но снаружи я похожа на тех, кто меня окружает.

Он, при домашних, называет меня новой служанкой, которую выписал из Англии. Говорит, что я все понимаю, но сказать ничего не могу. Это он считает своим главным упущением – я и правда не могу произнести ни слова. Однако, как только я смогла двигаться, смогла видеть, как только у меня появились руки, я смогла писать ответы на его вопросы на куске бумаги. Знаю, что не все люди способны написать хоть слово, что они учатся грамоте, а мне все это далось от рождения. Или от создания. Ведь я не была рождена.

Когда я приобрела свой окончательный вид, он нарядил меня, как служанку. К нему заходили разные люди, он показывал им меня. Рассказал он о том, кто я на самом деле, лишь нескольким из них. Один, высокий, которого он называл Петром, особенно мною заинтересовался. Ему мой создатель рассказал все как есть.

Тот не верил, осматривал меня и все равно не верил. Тогда хозяин коснулся моей головы, и что было потом, я не помню, исчезли все мысли, ощущения, все вокруг потемнело. Когда свет вернулся снова, гость уже ушел, а он думал о том, можно ли создать нетленное тело, которому не страшна смерть, и перенести в него свой разум.

Мне кажется, что ему это уже удалось, ведь во мне живет часть его собственного разума. Он тоже это понимает. Или все это лишь его мысли, а я принимаю их за свои? Ведь если бы ему удалось перенести свой разум в меня, то меня не было бы, я не могла бы думать, не могла бы ощущать себя. Или нет? Возможно, все это лишь иллюзия, но тогда почему я об этом думаю и об этом пишу? Подозреваю, что он так же воспринимает мои мысли, как я воспринимаю его. Но я не могу понять это точно, не могу различить это проникновение в мой разум даже тогда, когда он забывает закрыть от меня то, о чем он думает. Возможно, он все время наблюдает за мной, даже тогда, когда не рядом.

Слуги относятся ко мне как к одной из них, хотя и сторонятся. Я ведь иностранка для них, служанка, привезенная из далекой страны, которая даже говорить не умеет. Он тоже относится ко мне хорошо. Единственный человек, который меня невзлюбил с первой встречи, – его жена.

Я слышала, как она упрекает его в неверности, говорит ему, что он притащил из Европы шлюху, с которой видится больше, чем с законной супругой. Она называла меня его любовницей. Он же говорил ей, что я не любовница, что я вовсе даже и не человек и что беспокоиться ей не о чем.

Так человек я или нет? Для того, чтобы доказать жене, что я не человек, он позвал меня, не мысленно, а как обычно. Вслух он называл меня Джейн. Я вошла в комнату. Там были он и его жена, горел камин. «Сунь руку в огонь», – сказал он мне. Я повиновалась.

«Смотри, Марья, какой она человек», – он указал жене на мою руку. Боли я не чувствовала. Я вообще ничего никогда не чувствовала. Огонь набросился на кисть моей руки, ярко вспыхнул, ее охватило пламя. Дыма почти не было. Когда пламя улеглось, мне велели вынуть руку из огня.

«Смотри, бывают у человека железные кости?» – сказал хозяин жене. Впервые я могла разглядеть свое внутреннее устройство, хотя бы часть его. «Она не ест, не пьет, не дышит, нечего тебе думать, что я тебе с ней изменяю», – продолжил он и выйти мне приказал. Тогда жена вполне успокоилась, добавила только, что не попасть бы ему на костер за такие вот темные богопротивные дела. Только он ответил, что все по науке делано, а потому нет в этом ничего предосудительного, да и сам государь это видел и ничего дурного не сказал, лишь удивлялся.

Ко мне относился он, по большей части, как к дочери. Своих детей у них с Марией, женой его, не было. Две девочки, которых она произвела на свет, долго не прожили. Но, к его чести, он нежно любил супругу, которая платила ему той же монетой. Конечно, его научные труды, да вот хотя бы я, порой казались ей опасными. Однако и он, и она берегли семейный очаг, старались не допускать в него ничего, что могло бы угасить его огонь.

Он часто бывал не дома, ездил по государственным делам, проводил целые месяцы в походах. Но даже тогда о жене своей не забывал, находил время для того, чтобы писать ей записки, которые ей доставляли с войсковой почтой. Она же, и когда бывал он дома, и во время его долгих отлучек, всегда была окружена целой толпой блестящих мужчин, что неудивительно, так как была она придворной дамой, приближенной царской семьи. Но ни один из этих мужчин не имел ни малейшего шанса, хотя бы ненадолго, занять в ее сердце и в ее спальне место мужа. Однажды кто-то распустил слух о том, что она изменяет мужу. Он тогда надолго отлучился. Когда он вернулся, я ждала, что увижу его гнев, направленный на нее. Не сомневаюсь в том, что он, возвращаясь, уже был оповещен об этих слухах. Однако он так верил ей, что и словом не обмолвился. Она так же верила ему. Не могу знать, как жил он в походах, но уверена в том, что никто, даже желая очернить его, не смог бы найти малейшего повода для сочинения небылиц о его неверности.

После того, как жену свою он убедил в том, что нечего ей беспокоиться, сделал он мне новую руку. Понимала я, что не нравилось ему то, что я бесчувственная. Да только, видно, чувствами наделить не в пример сложнее, нежели облик человеческий придать.

«Но это по-своему хорошо, – думал он, – если боли не боится или попросту боли не чувствует». Потом начал он меня испытывать. Хотелось ему узнать, как меня убить можно. То, что он мог меня во тьму погрузить, головы коснувшись, его не устраивало, ему понять хотелось, где во мне тот центр, уничтожив который можно меня жизни лишить.

Приказал он мне в воду войти. Вошла я, а мне ведь, как обычным людям, воздух не нужен. Видит он, могу я и под водой прожить. Отделил он мне голову. Но мне и это не повредило, все одно я и ходить, и слышать могу, разве что голову пришлось в руку взять, иначе не видно, куда идти.

Пытался он меня сжечь, одни железки остались, да только и это меня не убило. Только глаза закоптились, но потом вернул он все, как было. Решил он, что уничтожить меня можно, только если на мелкие части раздробить.

Знаю, пытался он еще такую же, как я, сделать. Да только, видно, со мной ему удача великая выпала – больше ничего у него не получилось. Хотелось ему государя порадовать, непобедимых солдат для армии представить. Но не удалось. Когда же понял он, что много я к себе ненужного внимания привлекаю, слухи поползли, а один гость его едва в жены меня не взял, отправил он меня в свое поместье, подальше от людей. Там я и жила много лет.

Позже, в одиночестве, заметила я, что не только его мысли мне доступны. Первое время только гул стоял, ничего не разобрать. Не сразу, но научилась я отдельных людей выбирать и слушать. Тем и занимала себя. Он, как меня в поместье отправил, перестал скрывать от меня свои размышления. Видно, думал, что мне ничего не услышать. Да только я все теперь слышала.

Узнала я из его мыслей, что хочет он найти способ собственную жизнь продлить. Бьется он над каким-то составом, который способен и болезни лечить, и жизнь удлинять, и, что его не особо интересовало, золото из чего угодно делать. Но не давался ему состав. Тогда он другое выдумал.

Решил он, что сможет найти того, кто такой состав уже изобрел, и его заполучить. Долго искал, прикрывался наукой, к которой, впрочем, у него тоже охота была. Да только все тщетно. Не было таких. Вспоминал о какой-то встрече в Амстердаме. Корил себя за то, что не купил тогда секрет философского порошка – так он этот состав называл. Пытался найти того человека, что секрет ему продать хотел, но без толку все.

Когда почуял он, что так и сгинет, секрета не открыв, собрал он верных людей – чтобы те и после его смерти порошок искали. Да только всего он и им не рассказал. Даже я до конца не понимаю его планов. Знаю только, что он зашифровал свою волю и спрятал так, что ни один человек без его подсказки не найдет. Но и людям этим до конца он тоже не доверял. Наказал он им, если не найдут порошок, из поколения в поколение его волю передавать и искать.

А сам в то же поместье уехал, где я все это время была. Давно не видел он меня, а когда снова встретились, вижу – рад он. «Ты ведь тысячи лет прожить можешь, и ничего тебе не сделается, – говорит мне. – Ведь дался же мне один раз секрет этот, да только не ухватил я его, не понял, в чем он. Одна ты такая», – продолжает.

Вопросы разные мне задавал, я писала ему в ответ. Все-таки интересовался он тем, каково мне, безмолвной. А вот когда он узнал, что я мысли других людей могу читать, так от удивления сам дар речи потерял. То, что я его на расстоянии понимала, это было для него уже привычным. Стал он тогда у меня выспрашивать, о чем тот думает, о чем другой. А мне это никакого труда не составляет.

Когда он уже совсем стар стал, начал он планы чертить, как под одним из окрестных озер дом построить. Для меня дом, вроде подвала большого. Чтобы вход был из озера и ни один человек туда пробраться не мог. Вызвал из Москвы строителей. Те в затылках почесали, покумекали и сделали, как он велел. А после так все запрятали, что ни одна живая душа не скажет, что под этим вот озером что-то выстроено.

Решил он их угостить напоследок. Столы накрыли. И меня он туда пригласил. Я, как встарь, прислуживала. Он-то с ними за один стол не сядет, заглянул только раз, те вскочили, в ноги кланяются. Вышел он, приказал повозку готовить, уезжать собрался. А сам мне мысленно приказывает: «Всех, кто в доме – и строителей этих, и слуг, – убей. После прибери все и в лесу их схорони. И если кого по пути приметишь – его туда же. Надо, чтобы никто о том, что под озером, не знал».

Уж очень странным мне это показалось. «Не вышло бы ошибки, – думаю, – мне-то все равно, что прикажут, то и сделаю, а хозяину будет неудобство, если он не этого от меня хотел». Оставила я пирующих, к нему пошла. На клочке бумаги написала: «Так ли поняла? Всех убить?» Он кивнул мне и только добавил, чтоб листок сожгла и дождалась, когда он уедет.

Дня через три хозяин приехал, я все по его указанию сделала. Никого в доме не осталось, никто от меня не ушел. И как уйти, когда он еще только собирается бежать, а я уже знаю. Да и не убежать человеку от меня. Один хотел на лошади ускакать, так я и его догнала, он и опомниться не успел. Попались мне по дороге два крестьянина, лес, видно, воровали, я их туда же, в общую яму.

Похвалил меня хозяин. «Теперь, – говорит, – наша тайна надежно спрятана». А после дал мне указания. Сказал, что, если умрет он, чтобы я в том подвале под озером поселилась и чтобы слушала я тех надежных людей, которых он оставляет порошок искать. И детей их, и внуков, и весь их род до конца времен. Если кто из них что худое задумает – тогда приказано мне из озера выйти и расправиться с ним. Но так надо все сделать, чтобы никто не догадался, что не своей смертью он умер.

А еще предупредил он меня, что и надо мной имеется присмотр. Сказал он, что, если я его ослушаюсь, прилетят за мной. И добавил: «Только они не враги тебе. Они – такие же слуги мои, как и ты. И если тебе совсем туго придется – жди подмоги с неба. Соглядатаи твои мало что понимают, знают только, что нужно беречь тебя, в том числе и от тебя самой. И если беда великая приключится – с неба спустятся. Тогда каждый, кто тебе вред какой учинить вздумает, горько о том пожалеет».

«Если то, что я раньше читал, еще хоть как-то на правду похоже, то это – ну сказка чистой воды. Похоже, я начинаю понимать, в чем дело. Вполне допускаю, что все это написал сам Яков Вилимович Брюс, да постарался так, чтобы не пропали эти бумаги. Вот взять меня, например. Я, конечно, не верю этому. Делают в наши дни роботов, об искусственном интеллекте говорят, но чтобы такого – и через десятки лет, уверен, не сделают. Однако же, если придется выбирать – искать ли спокойно этот камень или сознательно сделать что-нибудь не то… К тому же ведь особо ничего делать и не приходится. Говорильня одна. А что, если и правда есть что-то, что может повредить? Может, просто тот, кто об этом знает, сам себе внушит неизвестно что? Будет шарахаться от каждой тени и, скажем, с моста в реку упадет? Рассказывал же Вениамин Петрович о странных случаях…» – размышлял о прочитанном Семен.

«Так, что тут осталось? – он пролистал оставшиеся бумаги. – Не так и много. Дочитаю, а потом спать». – Семен продолжил читать.