Текст книги "Жена алхимика. Тайна русского Нострадамуса"

Глава 3. Одиннадцать несчастных случаев

ПРИВИДЕНИЕ

Внешнее и видимое воплощение внутреннего страха.

Амброз Бирс «Словарь Сатаны»

– Так, уже стреляют, ничего хорошего, – сказал Дмитрий Михайлович и, несмотря на протесты Вениамина Петровича, который считал, что из дома никому из них сейчас лучше не выходить, пошел узнать, в чем дело.

– Семен, раз уж мы здесь, все равно вынуждены ждать, я продолжу вводить тебя в курс дела. Ты как? – Председатель решил не терять времени даром, все же такие встречи, как эта, когда можно было говорить не таясь, случались нечасто.

– Я нормально, продолжайте.

– Скажи, у отца в кабинете ты должен был найти один документ, краткое жизнеописание некоего графа. Ты его читал? – сказал Вениамин Петрович.

– Не то чтобы читал, так, полистал.

– Ну, и то хорошо, значит, уже кое-что знаешь, – сказал старик и через мгновение продолжил: – Итак, орден Красного Льва, к коему ты имеешь счастье принадлежать, называется так не случайно. Красный Лев, да будет тебе известно, это одно из названий философского камня. На самом деле, как ты уже, наверное, понял, у него много названий, но суть одна и та же…

– Подождите, вы еще говорили о Сухаревой башне, об этом доме, я так понимаю, начало всему положил тот, кто с этими строениями связан?

– Да, так и есть. Больше Его имени произносить не стоит. Сначала Он пытался найти философский камень самостоятельно, но ничего не выходило. Тогда он, благо положение позволяло, да и в высших кругах были люди, верившие в это, решил, что, наблюдая за алхимиками, он сможет понять, когда кому-либо из них это удастся, и камень заполучить. В итоге же случилось так, что был основан этот орден. Для отвода глаз пустили слух, что это некое Нептуново общество, а на самом же деле – орден Красного Льва. Кстати, ты теперь один из очень немногих, кому известно это название.

– И что, до сих пор ничего? Ведь если они, если я правильно понимаю, начали где-то в тысяча семьсот тридцатом году, когда Он умер. Уже около трехсот лет прошло?

– Если бы был результат, мы бы с тобой здесь не разговаривали. Тогда орден достиг бы своей цели, и ты бы, как один из родственников людей, которые из поколения в поколение верили и искали, сам того не зная, пользовался бы всеми благами, которые даст нам философский камень.

– Я все равно не вполне понимаю. С его помощью можно получать золото из других металлов и продлевать жизнь?

– Да, по крайней мере об этом написаны горы литературы, некоторые даже заявляли, что присутствовали при преобразовании, например, свинца в серебро и золото. Ходят слухи, что некоторые алхимики, да хотя бы Николя Фламель из Франции, сделались с помощью этой субстанции бессмертными.

– Вениамин Петрович, при всем уважении, я все равно не могу до конца в это поверить. Вижу, как вы к этому относитесь, помню, как отец относился, но вот не могу поверить. Скажите, а может быть, стоит просто бросить это все?

На улице раздалось несколько выстрелов, Семен испуганно посмотрел на Вениамина Петровича, тот отмахнулся, как от мухи, и продолжил:

– Понимаешь, Семен, в чем дело. Есть неопровержимые факты существования философского камня, я много всего перечитал на эту тему, бывал в архивах по всему миру. Я ведь, кроме прочего, еще и главный искусствовед Москвы. Мне это, так сказать, и по должности положено. Так вот, можешь поверить мне на слово, он существует.

– Нет, ну понятно, написать можно все, что угодно…

– Да, отдельно взятый человек, да вот хоть я, например, может, под прикрытием «научности», написать какую угодно бессмыслицу. Может опубликовать, и если положение этого человека достаточно высоко, если у него есть имя, очень немногие современники решатся его критиковать. А через сто лет его работа, если не исчезнет совсем, имеет шанс стать классическим сочинением, о нем, даже если автор писал ерунду, будут говорить: «Это не ошибки, это его видение».

– Сами же говорите… Так чему тогда верить?

– А верить надо фактам из разных источников, которые друг друга подкрепляют. Предположим, некий алхимик, весьма скромно до этого живший, вдруг сказочно разбогател, приобрел несколько десятков домов, более чем щедро жертвовал церквям и больницам. Причем все это отражено в городских архивах. Как тебе такое доказательство?

Семен не успел ответить, в дом вошел Дмитрий Михайлович. Он принес с собой запах сгоревшего пороха.

– Ну что, Дмитрий? Кто и по кому стрелял? – спросил Вениамин Петрович.

– Да что, пропал один из наших. Он и дал ту очередь, после которой я вышел. Потом снова заметили этого неизвестно кого, на этот раз совсем близко. Бойцам я отдал приказ не стрелять, а вот сам не удержался.

– Так выяснили, кто это или нет?

– Ничего не выяснили, Вениамин Петрович, но надо отсюда убираться.

– Кстати, и тебе не следовало бы выходить сейчас. Ты ведь понимаешь, мы не можем так рисковать. Если это существо одного из наших вооруженных, подготовленных ребят смогло одолеть, то мне бы не хотелось испытывать судьбу. Надо еще выждать.

– Ладно, пусть так и будет. Чайник, что ли, пойти согреть? – Дмитрий Михайлович не привык сидеть сложа руки, он отправился искать чайник, а Семен, которого уже не так, как прежде, волновало происходящее на улице, приготовился слушать дальше.

– Вениамин Петрович, вы говорили про «источники», но архивы – это всего один источник, их тоже можно подделать.

– Да все, что угодно, можно подделать. Мне, помимо архивных записей, удалось найти письма тех времен, кое-что упоминалось в книгах. В итоге я этому верю. Тут же, кстати, в пользу того, что этот алхимик достиг цели, говорит и весьма странная история его смерти.

– Что за история?

– Буквально до сих пор ходят слухи, что его видели. И, кстати, когда его могилу открыли, тела в ней не было.

– И что, Вениамин Петрович, основываясь на этом, орден уже триста с лишним лет ждет, когда кому-то удастся вновь сделать философский камень?

– Понимаешь, тут тоже все не так просто. В 1874 году глава ордена решил его расформировать. Его одолели сомнения, он собрал, как он полагал, последнее заседание, объявил всем о том, что считает их миссию ненужной.

– Судя по тому, что мы собрались здесь, ему это не удалось? – перебил Семен.

– Сегодня нас всего трое. В былые времена численность членов ордена достигала восемнадцати человек. Так вот, провели голосование, одиннадцать человек высказались за то, что орден надо распустить. Остальные семеро были против, но их никто не послушал.

– Они организовали еще один орден?

– Нет, орден как был, так и остался. Не прошло и месяца, как с каждым из тех, кто голосовал за то, чтобы орден упразднить, случилось несчастье. Я подобрал документы тех времен, так вот, большая часть этих несчастий произошла при весьма загадочных обстоятельствах.

– Наверное, это те, кто хотел сохранить орден, постарались?

– Не похоже, Семен. Сам посуди, знаешь, есть такой термин «идеальное убийство». Человека убили, но произошло это при таких обстоятельствах, при которых невозможно постороннему остаться незамеченным. Например, в запертой комнате, все входы в которую охраняют. Так произошло с председателем. Он после того, как десять человек расстались с жизнями, понял, что и ему несдобровать. У него и без того была охрана, а тогда он и вовсе помешался на безопасности. В итоге нашли его в собственной спальне, в которую никто не мог попасть незамеченным. Он сидел на полу, забился в угол, а на лице застыл ужас, будто перед смертью увидел невесть что.

– А другие?

– Да не столь это важно, что именно с ними случилось, главное то, что каждый из этих случаев по-своему весьма странным кажется. Как будто им кто-то помогал умереть, но так, что выглядело все как нелепая случайность. Знаешь, если пару раз какое совпадение выйдет – это еще можно назвать случайностью, но одиннадцать – тут уже случайностью и не пахнет.

– Что, призрак Брюса их погубил, да?

Происходящее показалось Семену абсурдным уже не в первый раз за этот вечер, он криво усмехнулся. Его собеседника же эта фраза улыбаться не заставила. Старик сжал от досады руку в кулак и едва не ударил им по столу.

– Семен, тебе, я вижу, бесполезно говорить. Следи за словами. Не упоминай лишний раз имен. Слова имеют огромную силу, и нельзя разбрасываться ими бездумно. Особенно здесь и сейчас, когда мы не знаем точно, что там за стенами. Приведу тебе простой пример. Ты говоришь слово на букву «О», которое тебе пришло на ум совсем недавно. Припоминаешь?

– Да, помню.

– Предположим, тот, кого ты так называешь, и вправду имеет некоторое отношение к этому слову. Он стоит за дверью, но не может попасть в дом, потому что стены здесь не простые. Он просто не сможет войти, переступить порог. И тут ты произносишь это слово вслух, фактически зовешь его, открываешь ему дверь этим словом.

– Хорошо, простите меня, буду следить за словами, не думал, что это так серьезно.

– Да, это серьезно, и вообще – думай, что говоришь, а не уверен – лучше помолчи. С улицы-то до сих пор нет вестей, если бы они того парня нашли, уже постучались бы. Не думаю, что тебе хотелось бы оказаться на его месте.

Тем временем Дмитрий Михайлович согрел воды, сделал всем по чашке чая, ему это помогло собраться с мыслями. В оборотней он не верил, он верил в факты, а факты говорили ему о том, что он попросту не знает, с кем имеет дело. Это не давало ему покоя. В дверь снова постучали, он, как и прежде, вышел. На этот раз разговор был недолгим.

– Все, уважаемые, заседание объявляю закрытым, – начал он, едва войдя в комнату. – Парня нашли, он чуть живой, ничего толком не соображает, трясется только, но вокруг все спокойно. Разъезжаемся.

– Хорошо, Дмитрий Михайлович, твоя взяла. Семен, садись в мою машину, я еще не все тебе рассказал.

Глава 4. Землетрясение в подвале

ВЕРА

Безоговорочное принятие того, что люди незнающие рассказывают о вещах небывалых.

Амброз Бирс «Словарь Сатаны»

Василий вошел в кухню, в его руках все еще была папка с документами Софии. Он включил автоматическую кофеварку, присел на высокий стул у барной стойки, которая делила помещение на две неравные части, и открыл папку. Он быстро просмотрел несколько листов, которые в ней лежали, пару раз задерживался на особенно интересных местах.

Василий, размышляя о прочитанном, случайно увидел собственное отражение на полированном хромированном боку пузатой сахарницы, которая стояла на стойке. На него взглянуло лицо, искаженное кривым металлическим зеркалом, но даже это не смогло скрыть удивление, граничащее с восторгом. К восторгу, однако, примешивалось легкое недоверие. «Когда же она успела, – думал Василий, – ей нет и тридцати, а уже такой послужной список».

В заявке, которую он подал в кадровое агентство, он указал, что претендент на место его помощника должен хорошо разбираться в истории Европы и Востока, особенно – в периоде Средневековья. Одним из важных требований было знание нескольких языков, причем речь шла не о тех языках, на которых говорят и пишут сегодня, а об их предках или даже о языках, которыми сегодня пользуются лишь люди науки. Василию была нужна точность в переводе старых, очень старых алхимических текстов. Именно переводы были основной задачей его будущего помощника, хотя… задачей далеко не единственной.

Авторы этих текстов, скрывая от непосвященных свое знание, изъяснялись в них весьма туманно. Даже подготовленный носитель языка не мог извлечь ничего понятного для себя из этих текстов. Ему лишь казалось бы, что он что-то понял, но истинный смысл оказался бы скрыт за таким ложным пониманием гораздо лучше, чем за любым шифром. Сейчас носителей этих языков не осталось, да и алхимиков заметно поубавилось.

Если нарисовать средневековую карту Европы и нанести на нее светящейся в темноте краской места, где жили и работали алхимики, то, проходя мимо такой карты ночью, с керосиновой лампой, можно было бы увидеть целые созвездия, сверкающие жаждой познания тайн мироздания. И это – только карта Европы. Алхимическая карта мира тех времен сияла бы не хуже звездного неба. А вот алхимическая карта мира современного, если кто-нибудь решится сделать ее, выглядела бы рядом с картой древней, как сплошная чернота, в которой едва различимы три-четыре световые точки. Интерес к алхимическому знанию угас, заслоненный блеском современных научных открытий, но знание никуда не делось, истина не устарела. Василий верил в это, и он был одной из самых ярких алхимических точек на карте современного мира.

София, если ее документы были подлинными, разбиралась не только в старофранцузском, но и в древнеарамейском языке, не говоря уже об английском, арабском и даже китайском. Когда Василий прочел три строки, которые еле уместили список ее научных званий, выраженных, как это принято, сокращениями, он подумал, что еще не ясно, кто у кого должен работать ассистентом.

Пролистывая список ее трудов, публикаций, монографий, он позабыл о кофеварке. Машина приготовила кофе, налила его в заранее подставленный стакан. Кофе уже успел остыть, а Василий все не мог поверить, что та девушка, которую он сегодня едва не прогнал с порога, – это человек, которому принадлежит столь внушительный список научных работ. Он удивлялся, как он раньше о ней не слышал, сомнения все не отпускали его. «Что, если это все неправда? Хотя зачем – ума не приложу», – думал он, включая телефон и собираясь сделать несколько звонков. Благо, в списке мест учебы и работы Софии было все необходимое для того, чтобы эти сомнения разрешить.

Он набрал номер приемной университета Новая Сорбонна в Париже, убедился в том, что София действительно окончила там кафедру иностранных языков. Ткнул наугад в список публикаций, попал на статью в журнале «История и современность», убедился в том, что такая публикация и правда существует. «Я только одного не пойму, зачем ей работать на меня», – думал Василий.

Он поймал себя на мысли о том, что теперь, когда он хочет, чтобы она работала с ним, она, после весьма прохладного приема, может и отказать. На первой странице резюме он нашел номер Софии, поднес к уху трубку домашнего телефона, начал нажимать кнопки на его увесистом корпусе. Гудки… Василий почувствовал, как дом содрогнулся от мощного глухого удара, звякнули друг о друга бокалы на барной стойке. За первым ударом последовал второй. Гудки в трубке оборвались. Издалека послышался звон бьющегося стекла. Василий понял, что звуки слышны из вентиляционных отверстий, которые выходят в кухню из подвала.

Дверь в подвал располагалась рядом с кухонной дверью, в коридоре. Этот подвал, который занимал все пространство под домом, был особой гордостью Василия. Он сам спроектировал дом, предусмотрел все, что нужно для его алхимических опытов. На плане это значилось как винный погреб, и там, действительно, можно было найти несколько бутылок редкого вина, но на самом деле вино было лишь благовидным предлогом.

Строители удивлялись ненужной, по их мнению, масштабности сооружения, хотели было сэкономить кое на чем, но дотошный заказчик не уходил с площадки, пока все, что касается подвала, не было готово. Метровой толщины железобетонный пол, такие же стены и потолок. Василий сам точно не знал, зачем ему эта крепость под домом, фактически подвал был чем-то вроде отдельного подземного жилища. Но он чувствовал, что так будет правильно.

Когда пришло время отделки, Василий позаботился о том, чтобы дверь в его подземную лабораторию не уступала по прочности тем дверям, которые ставят в банковские хранилища. Он не очень-то доверял электронике в вопросах защиты, поэтому дверь закрывалась на механический кодовый замок и на два обычных замка, ключи от которых он всегда носил с собой. Запасные ключи хранились в банковской ячейке, а код от двери знал только он.

Когда ставили дверь, мастера предупредили его, чтобы он запомнил код как следует. Иначе, забудь он код, придется разворотить полдома, чтобы вскрыть дверь. Он позаботился и о том, чтобы в его крепость не могли проникнуть животные. Вентиляционные трубы и труба печи, без которой не обходится ни один алхимический подвал, были в нескольких местах перегорожены решетками. Сквозь самую мелкую из них не проскользнула бы даже мышь.

Судя по звукам из вентиляции, кто-то забрался в его лабораторию и крушит там все подряд. «Это невозможно», – подумал Василий, но звуки убеждали его в обратном. «Землетрясение? Но почему тогда посуда не падает с полок?» – Василий пытался найти логичное объяснение происходящему.

Алхимические процессы, если предположить, что все делается правильно, по инструкциям, требуют длительного времени и спокойствия. Помешать в работе может все, что угодно, хоть та же мышь, вполне способная в поисках пищи перевернуть склянку с ценным материалом, на изготовление которого ушли месяцы. Печь в подвале безмолвствовала уже давно. Самое ценное – колба с материалом, который должен был лежать в сухом темном месте до следующего этапа преобразований, – было заперто в сейфе на втором этаже, который, похоже, пока не подвергался чьему бы то ни было нападению. Поэтому Василий, хотя и обеспокоенный происходящим, не видел в этом катастрофы.

Он не бывал в своем подвале с тех самых пор, как убили его жену, и понял, что не помнит, где ключи.

Василий попытался восстановить в памяти события последних месяцев, посмотрел в карманах пиджака, порылся в ящике стола. Наконец он понял, что ключи, скорее всего, оставил в институте, в сейфе своего кабинета. Ругая себя за это и одновременно понимая, что тогда ему было не до ключей и не до лаборатории, он начал собираться. «Хорошо, хоть колбу убрал в сейф», – похвалил он себя.

Василий взглянул в высокое зеркало. Оттуда на него посмотрел, прищурив голубые глаза, заросший многодневной щетиной тридцатилетний мужчина. Его темно-русые волосы перепутались, их давно не касались ножницы парикмахера. Василий отступил на пару шагов от зеркала, расправил плечи: «Да, следы тренажерного зала я еще вижу, но не помешало бы туда наведаться. И если начать есть нормально, это мне тоже не повредит. Ни дать ни взять – скелет под два метра ростом», – подумал он.

Василий понял, что в таком виде появляться на людях нельзя. «А ведь и София видела меня таким, растрепанным, да и не брился я уже недели две», – корил он себя. Идею вызвать полицию для того, чтобы разобраться с тем, что происходит в подвале, он отбросил сразу – вряд ли там кто-то, на кого можно повлиять с помощью представителя власти. «А, да там трубу отопления прорвало, как же я сразу не догадался», – он все пытался понять, что же там, до того, как ему удастся туда заглянуть. В подвале работала отдельная система отопления, нагреватель стоял там же.

Василий собрался, привел себя в относительный порядок. «Хоть бы не разрядилась», – думал он, вставляя батарейку в мобильный телефон. Телефон ожил, Василий захватил ключи от своего «БМВ», еще раз прислушался к звукам из подвала. «Точно, отопление», – окончательно решил он и отправился в институт.

Когда он вышел на улицу, его, просидевшего в четырех стенах долгие недели, опьянил свежий ветер раннего лета. Василий на мгновение замер, чувствуя, как этот ветер выдувает из него пыль добровольного затворничества, пошел к машине. Та стояла под навесом, там, где он бросил ее, когда в последний раз был за рулем. «Грязная, черт, надо бы еще в мойку заехать, нельзя так запускать все», – подумал он.

Василий так убедил себя в том, что звуки в подвале – всего лишь следствие прорыва трубы отопления, что уже в этом не сомневался. Он, выводя машину со двора, планировал ремонт и продумывал, какое оборудование могло быть испорчено и что, возможно, придется заказать. Он чувствовал, что, несмотря на утреннее происшествие, возвращается к жизни, как с него спадает горестный гнет.

«Если бы она была жива, она не захотела бы видеть меня таким, я ведь себя почти похоронил. И жить мне теперь не только за себя, но и за нее», – так думал он, въезжая на ближайшую мойку.

Василий вышел из машины, смотрел, как потоки воды приводят его авто в порядок, от нечего делать разглядывал кусты роз на клумбе. Их недавно полили, капли на резных листьях сверкали в утренних лучах солнца, которое уже ощутимо грело, но еще не обжигало.

Под одним из розовых кустов, в рыхлой земле, в которой можно было различить следы срубленных сорняков, Василий краем глаза заметил движение. Он пригляделся. Ящерица. Ее наряд, выкрашенный во все оттенки коричневого, идеально сливался с землей. Не пошевелись она, он бы ее и не заметил.

Сейчас, когда он дышал свежим воздухом, когда будущее постепенно превращалось из тупика в открытую дорогу, Василий почувствовал, как эта ящерица привела с собой новую идею, вернее, напомнила ему о том, о чем он и без того давно знал, но, оглушенный бедой, попросту не думал.

Он верил в алхимию, но, когда столкнулся с настоящей потерей, и не вспомнил о том, что именно алхимический успех способен ему эту потерю возместить, способен вернуть все на свои места. Он вспомнил один из алхимических текстов. Там шла речь о ящерице, которая отращивает хвост, и о воскрешении умерших с помощью философского камня.

Он пока не видел деталей, он не думал о том, как это будет происходить, у него пока не было эликсира жизни, но он ощутил в себе всепоглощающее желание жить и работать ради того, чтобы вернуть жизнь Диане, как бы безумно это ни звучало…

Он тихо произнес ее имя, прислушиваясь к самому себе. Еще вчера это имя было для него хуже каленого железа. Оно, вольно или невольно приходя на ум, вызывало слишком много хороших воспоминаний, которые после смерти Дианы сводили с ума. Теперь же все изменилось.

«Диана, я верну тебя во что бы то ни стало. Я в это верю», – подумал он и, окрыленный новой надеждой, поехал в институт за ключами от подвала.