Книга: Далекая звезда - Роберто Боланьо

Литературная манера Боланьо включает в себя много мелких деталей, много имен, много сюжетных развилок, словно имитируя необработанный поток жизненных разговоров и житейских перипетий. Но эмоциональное воздействие подобного литературного стиля на читателя крайне низкое, по моему мнению. Что я имею в виду? Сейчас я поясню мою мысль: часто я умозрительно понимаю, что какое-то событие довольно трогательное. Но из-за низкого качества авторской реализации с имитацией реальных где-то прослушанных историй, означающих обычный сбивчивый пересказ в стиле разговорной речи, все эти события практически не оставляют в душе читателя никакого следа, потому что автор не дает даже намека на то, как именно это должно быть истолковано. Вот еще пояснение: некоторые писатели вполне в состоянии написать душераздирающий текст про нечто незначительное - например, про расстройство героя по весьма ничтожному поводу, в то время как Боланьо пишет о жутких человеческих трагедиях в такой манере, что читатель ровным счетом ничего не испытывает - ни горечи, ни сострадания.

Одна из основных тем романа - как менялись судьбы интеллигенции в Чили после прихода Пиночета, а точнее, каким именно способом интеллектуал должен проявить себя в такие сложные переломные для страны моменты. Судьба литератора Сото в сравнении с судьбой Штайна очень показательна в том плане, что на его примере автор показывает: интеллектуал не может избежать столкновения с демоном войны в неспокойное время. Поэтому, в общем, можно отнести это в актив Боланьо, сделав вывод, что именно эта линия “интеллектуал и война” в книге решена совершено понятным образом.

Но, помимо линий судеб нескольких героев, в центре романа, стоит образ Карлоса Видера - "ангела смерти". Казалось бы, этот герой – воплощенное зло, и однажды автор устами одного из героев даже называет его “дьяволом” - он пишет, что «Толстушке удалось невероятное, ведь она проникла в помыслы дьявола и при этом осталась живой». Герои говорят о Карлосе Видере как о преступнике, но при всем при этом автор описывает его не как оталкивающего персонажа, а придает этому образу нечто загадочное и чуть ни не романтичное... Легенда о Видере обрастает все новыми гипотезами, причем тут начинается то, что я назвала бы стебом. Например, в чьем-то больном воображении Видер уже якобы представлен как автор стратегической военной игры, что не получает как никаких подтверждений, так и никаких опровержений.

Боланьо всегда с удовольствием описывает атмосферу литературных кружков, в число которых он сам входил в молодости. Но, казалось бы, столь важный вопрос о том, был ли Видер настоящим поэтом или ловким шарлатаном, присвоившим себе чьи-то чужие стихи, теряет всякое значение потому, что вся жизнь и, конечно же, задачи литературы необратимо изменились после военного переворота в Чили.