Текст книги "Королевский судья"

Иеремия снова опустил его на пол и с беспокойством попросил воды. Подручный принес кувшин и брызнул арестанту в лицо, тот пришел в себя.

– Дайте ему воды, – попросил Иеремия. – Он полностью обезвожен.

– Нет, – возразил Джек Кетч. – Он не должен пить. Иначе мне придется начать все заново.

Писец поддержал его:

– Так велит закон. Никакой воды, только три кусочка ячменного хлеба. Отведите его в камеру. У вас есть время до вечера. Если вам не удастся склонить его к согласию, его снова приведут сюда и снова наложат гири.

Иеремия, мрачно кивнув, перекинул руку Бреандана себе на плечо, и они отправились назад в камеру. Надзиратель настоял на том, чтобы снова наложить на арестанта цепи, хотя тот не мог даже стоять.

– Я ненадолго должен вас оставить, Бреандан, – с сожалением сказал Иеремия, – но скоро вернусь. Лежите спокойно и двигайтесь как можно меньше.

Ему вдруг пришла в голову одна мысль. Идя к Блэкфрайарской переправе, он так глубоко задумался, что не раз задевал прохожих, осыпавших его проклятиями.

– Вот глупец, несчастный упрямец! – вслух бормотал Иеремия, так что лодочник с подозрением посмотрел на него. – Но что такое я говорю, какой я дурак, если мне это раньше не пришло в голову.

Не дожидаясь, пока о нем доложат, он ворвался в спальню леди Сент-Клер. Аморе лежала под одеялом и завтракала. Считалось, что роженица первые четырнадцать дней после родов должна оставаться в постели, и за ней ухаживали, как за больной.

– Патер, что случилось? – спросила Аморе, увидев запыхавшегося священника.

– Мадам, как вы себя чувствуете? – нетерпеливо перебил он, не обращая внимания на стул, который она жестом предложила ему.

– Уверяю вас, хорошо.

– Вы чувствуете в себе силы встать с постели и пойти со мной в тюрьму?

– В тюрьму? Да, разумеется, но в чем дело? Что-нибудь случилось с Бреанданом?

– Можно сказать и так. Вы должны помешать ему отдать за вас свою жизнь.

Несколько секунд она смотрела на него полными ужаса глазами. Затем отбросила одеяло, встала с постели и громко позвала камеристку.

– Элен, принеси мне серое городское платье, – приказала она девушке, пытавшейся протестовать.

– Но, миледи, вам нельзя вставать.

– Платье, немедленно!

Пока Элен с явной неохотой одевала свою госпожу, Аморе сверлила взглядом Иеремию:

– Что вы от меня скрывали? Процесс не просто так перенесли, да? Вы велели мастеру Риджуэю солгать мне. Как вы могли?

– Я думал, в вашем состоянии вы не перенесете правды, – объяснил тот. – Я хотел оградить вас и совершил ошибку, как я теперь понимаю. Так же ошибается и Бреандан.

– Выражайтесь яснее!

Иеремия рассказал ей обо всем произошедшем в последние два дня.

– Я все время задавал себе вопрос, почему он не хочет рассказать мне, что произошло между ним и сэром Джоном Дином. Я думал, Дин оскорбил его, ударив по чувствительной ирландской гордости. Я просто не понял, почему Бреандану так трудно говорить об этом. Но сейчас думаю, что недооценил его. Дин оскорбил не его, а вас! Бреандан бросился на него, защищая не свою, а вашу честь.

– Но почему он молчит? – спросила Аморе.

– Может быть, потому, что знает, как вы мне дороги. Он не хочет повторять мне слова советника. Поэтому и исповедался патеру О'Мурчу, а не мне. А я, дурак, обиделся, думал: какая неблагодарность.

– Не браните себя, натер. Замкнутость Бреандана может вывести из себя самого терпеливого человека, – вздохнула Аморе. Натягивая туфли, она бросила взгляд на поднос, где стоял ее завтрак – стакан молока и немного печенья. – Его действительно морят голодом?

– Боюсь, что да. Во всяком случае, до тех пер, пока он не сдастся.

Аморе велела камеристке идти на кухню и собрать чего-нибудь съестного.

Иеремия нахмурился:

– Стража не позволит ничего пронести. Нужно будет как следует спрятать это в платье.

– Посмотрим, – упрямо ответила Аморе. – Клянусь, если мне помешают дать несчастному арестанту еды, я буду кормить его своей грудью!

Дух сопротивления Аморе заставил Иеремию улыбнуться серьезности ее намерений. Его всегда поражала ее женская изобретательность.

Перед уходом Аморе взяла еще кошелек. Лодка перевезла их вниз по течению до Блэкфрайарса, и когда перед ними взмыли массивные ворота, молодой женщине стало несколько не по себе. Она не раз проезжала в карете под воротами Ньюгейта, но впервые ее нога ступала внутрь.

Иеремия предупредил ее об ужасах, ожидавших, ее там, и посоветовал поднести к носу платок. Аморе сразу же поняла почему. Она привыкла к дурным запахам, улицы Вестминстера тоже пахли не розами, но чудовищное тюремное зловоние превзошло самые худшие ее ожидания. Побледнев от тошноты, она шла вслед за Иеремией по большому залу, где толпились бесчисленные посетители и царило оживление, как на ярмарке. Шлюхи предлагали себя арестантам, воры-карманники шмыгали между людьми, незаметно совершенствуя свое ремесло. Тут были и дети, которых матери привели в тюрьму повидаться с заключенными-отцами. Аморе была потрясена.

– Это преддверие ада? – мрачно пробормотала она.

Когда они дошли до одиночных камер, где обычно содержались приговоренные к смерти, гул затих. Иеремия подозвал знакомого ему надзирателя.

– Желаете подсластить заключенному последние часы? – спросил тот, бесстыдно глядя на Аморе. – В принципе это против правил. Вы не должны давать ему никакой еды, – прибавил он, заметив в руках Аморе бутыль и пакет.

Аморе презрительно достала кошелек и вытащила оттуда монету:

– Вам не повредит немного ослепнуть.

Когда в свете факела блеснуло золото, надзиратель замер.

– Гинея! Что до меня, так устройте ему хоть пир. Я ничего не видел.

Со сверкающими глазами он повертел золотую монету в пальцах, спрятал ее и отпер камеру.

Бреандан лежал на кровати и при виде их поднял голову.

– О нет! – простонал он. – Как вы могли привести ее сюда?

Аморе взглядом ободрила Иеремию:

– Позвольте мне.

Иезуит отошел в угол камеры и уселся на каменный пол, поджав колени.

Аморе попыталась не показать своего ужаса. Она не видела Бреандана со дня ареста и сразу заметила, как он похудел, хотя до суда не голодал. Лицо и руки были испачканы кровью, большие пальцы рук покрыты коростой. В глазах после пытки полопались все сосуды. С трудом, преодолевая боль, он сел.

Аморе опустилась рядом с ним на край кровати и протянула бутыль слабого пива и пакет с хлебом и холодной курицей. Бреандан набросился на еду, стыдясь мучившего его голода.

– Зачем ты пришла? – спросил он, избегая ее взгляда.

– Хотела посмотреть, действительно ли ты настроен серьезно, действительно ли я для тебя так мало значу, что ты хотел бросить меня, ничего не объяснив. Ведь ты именно так собирался поступить, уходя тем утром, разве не так?

– Да, я хотел уйти до того, как стану тебе обузой, – с горечью ответил он.

– Все то же недоверие, как и в первый день. Ты думаешь, я держу тебя при себе просто из-за каприза. Ты настолько слеп в своей высокомерной подозрительности, что даже не видишь, как я тебя люблю.

Она никогда ему не говорила таких слов, думая, что он это знает. Но сейчас ей стало ясно – он просто не хотел знать.

– Я бы очень хотел тебе верить, – тихо ответил он. – Но как я могу? Ведь я ничего не в состоянии тебе дать.

– О, очень даже в состоянии, – мягко возразила она. – Во всю свою жизнь я не была так счастлива, как с тобой. Я не могу объяснить тебе почему. На этот вопрос не существует ответа. Ты должен мне поверить. Это вопрос доверия. Но чтобы поверить другому человеку, нужно мужество.

Скрытый упрек уколол Бреандана, хотя он понимал, что заслужил его. Да, он бежал из трусости, он боялся довериться ей. Но теперь, когда она была так близко, что стоило ему протянуть руки и он бы прижал ее к себе, он больше всего на свете хотел навсегда остаться с ней. Мысль о том, что сегодня вечером или на следующий день ему предстоит умереть, вдруг наполнила его паническим страхом. Нет, он не хотел умирать, он хотел жить... и, если нужно, бороться за жизнь.

Она увидела колебание в его глазах и ободрила:

– Ты теперь не один. Есть люди, которые беспокоятся о тебе, которым важно, чтобы у тебя все было хорошо. Ты все еще не понял этого?

Бреандан повернулся в сторону Иеремии и кивнул, хотя и не сразу:

– Знаю.

– Тогда доверься. Дай нам помочь тебе. Я не хочу тебя потерять!

Бреандан опустил глаза:

– Но я не могу пойти в суд. Все станет известно...

Аморе умоляюще взяла его за руку:

– Уже и так давно все известно. О любовнице короля и бывшем наемнике говорят повсюду. При дворе болтают ничуть не меньше, чем в городе. Твоя жертва совершенно бессмысленна.

– Тебя смешают с грязью.

– И это уже давным-давно произошло. Каждую возлюбленную короля лицемерные бюргеры считают шлюхой. Меня называют французской потаскухой, ведь моя мать француженка. Но я научилась с этим жить.

Бреандан вздрогнул при ее откровенных словах. Он как будто снова слышал, как сэр Джон Дин говорил тогда, на Стрэнде: «...всякий знает, что эта француженка – жалкая шлюха, сучка с течкой, которая ложится под каждого – и под короля, и под наемника...» Боль и гнев охватили Бреандана, и он не смог себя сдержать: схватил советника, стащил его с лошади, прокричал ему, чтобы тот немедленно взял оскорбление назад, иначе он заставит его драться. Но Дин только смеялся и находил все новые обидные слова, как будто испытывая, до какой степени он может оскорблять и унижать своего старого врага. Так началась драка.

– Я не смогу повторить на суде то, что он говорил, – покачал головой Бреандан.

– Ты должен! Не думай обо мне. Совершенно не важно, как он меня оскорбил. Важно только то, что будет с тобой.

Он зажмурился, борясь с собой, но Аморе уже знала, какое он примет решение. Она нежно обняла его и крепко прижала к себе, утвердительно кивнув Иеремии. Священник подождал немного, затем встал и подошел к ним:

– Бреандан, вы пойдете в суд?

Ирландец освободился от объятий Аморе, но не отпустил ее руки, как будто искал опоры.

– Да, патер, пойду.

– Вы не раскаетесь в своем решении, обещаю вам, – заверил его Иеремия и дружески потрепал по плечу. Затем подозвал надзирателя, велев ему передать в суд, что обвиняемый Макмагон признает суд.

Глава тридцать восьмая

По настоянию советников процесс против убийцы Дина назначили на последний день судебной сессии. Иеремия предпочел бы, чтобы его отложили на пару месяцев, до следующей сессии – это дало бы ему время найти настоящего преступника, – но городские советники требовали немедленного осуждения бродяги, представляющего опасность для общественного порядка, хладнокровно убившего одного из них.

Когда Бреандан в пятницу утром снова подошел к барьеру и на вопрос судебного писца не признал себя виновным, среди зрителей, кроме Иеремии и Алена, находилась и Аморе. Ей это было нелегко, так как на галерее, где сидела знать, были и другие любопытствующие придворные, которые сразу же узнали леди Сент-Клер; они, несомненно, поспешат передать королю каждое слово, произнесенное на процессе. Супруги городских советников, занявшие места на галерее, тоже быстро догадались, кто сидит рядом с ними, и постоянно перешептывались.

Сэр Орландо облегченно вздохнул, когда Бреандан на вопрос: «Обвиняемый, как должно тебя судить?» – ответил как положено: «Да судит меня Бог и моя страна». Он не знал, как иезуиту удалось сломить упрямство ирландца, но был рад этому. Теперь могла восторжествовать справедливость.

Когда присяжных привели к присяге, Бреандана снова вызвали к барьеру. Первым главным свидетелем был инспектор морга Джон Тернер. Он описал рану, ставшую причиной смерти сэра Джона Дина, и подтвердил, что орудием убийства послужила его собственная шпага.

– Мистер Тернер, обнаружили ли вы другие повреждение на теле? – спросил судья Трелоней, когда инспектор закончил свой рассказ.

– На подбородке убитого имелся сильный кровоподтек, милорд.

– И что вы из этого заключаете?

– Перед смертью сэра Джона кто-то ударил.

– А были ли на теле другие следы побоев?

– Нет, милорд, только синяк на подбородке. Причиной смерти послужила рана на груди.

– Благодарю вас, мистер Тернер. – Сэр Орландо повернулся к обвиняемому, внимательно следившему за показаниями инспектора: – Не хотите ли вы задать вопросы свидетелю? Сейчас у вас есть для этого возможность.

– Нет, милорд, – отказался Бреандан с подобающей вежливостью.

Перед судебным заседанием Иеремия как мог, убеждал его в необходимости произвести возможно хорошее впечатление на присяжных. А для этого прежде всего требовалось вести себя мирно.

Следующим свидетелем выступил цирюльник, по поручению инспектора осматривавший труп, и подтвердил показания. Затем вышел констебль, первым увидевший труп еще на месте происшествия.

– Труп лежал на животе, – говорил он. – Рукоятка шпаги торчала из спины. Клинок прошел через тело и вонзился в землю.

– Таким образом, убитого пронзили насквозь, когда он беспомощно лежал на животе? – спросил лорд-мэр, не скрывая ужаса.

– Да, милорд, без сомнения, – подтвердил констебль.

По залу пронесся гул. Удар в спину – большей трусости нельзя было себе представить. А если при этом убитый находился в беспомощном состоянии и его закололи как барана, преступник мог действовать только по наущению дьявола. Настроение публики изменилось, став откровенно враждебным.

Бреандан отказался задавать вопросы констеблю. Ни одно его слово не могло пересилить отвращение, вызванное в людях мыслью о коварстве смертельного удара. В данном случае уместнее было промолчать и подождать.

К присяге подвели слугу, слышавшего драку. Сэр Орландо задавал вопросы так, чтобы тот не уклонялся от сути дела и ничего не забыл.

– Так вы не могли понять, из-за чего вспыхнула ссора?

– Нет, милорд, убитый говорил слишком тихо. Я слышал только, как обвиняемый закричал, что тот должен взять свои слова назад.

– И он это сделал?

– Нет, милорд, сэр Джон Дни только засмеялся.

– Как среагировал на это обвиняемый?

– Он сказал, что будет драться.

– А сэр Джон?

– Он тут же выхватил шпагу.

– Что сделал обвиняемый? Он также схватился за оружие?

– Нет, милорд, он пошел на Дина с голыми руками.

– Вы видели, обвиняемый имел при себе оружие?

– Да, милорд, у него на поясе был пистолет.

– Но он им не воспользовался.

– Нет, милорд.

– Откуда вам это так хорошо известно? Противники все время были у вас на глазах?

– Нет, но я уверен, что обвиняемый не воспользовался пистолетом, ведь я не слышал выстрела.

– Расскажите, что вы видели, – потребовал Трелоней.

– Сэр Джон Дин со шпагой пошел на обвиняемого и пытался ударить его. Тот все время увертывался. Один раз он не успел, и ему задело руку. После этого я ничего не видел, так как они очутились в другом углу двора.

– Что случилось потом?

– Вскоре после этого все стихло. Обвиняемый пересек двор и ушел.

– Вы видели, как ушел только один из них, и не спросили себя, что случилось со вторым?

– Я думал, они договорились. Ушел ведь он с пустыми руками. Откуда мне было знать, что он заколол другого его собственным оружием?

– Вы видели во дворе кого-нибудь еще?

– Нет, милорд.

На сей раз Бреандан воспользовался своим правом и задал вопросы свидетелю.

– Вы сказали, что никого не видели во дворе?

– Именно так.

– Вы оставались у окна после того, как я ушел?

– Нет, я вернулся в постель.

– Значит, если бы во двор вошел кто-нибудь после моего ухода, вы не смогли бы его увидеть.

– Нет, не смог.

– Спасибо.

Трелоней одобрительно поднял брови. Никакого сомнения, иезуит прекрасно подготовил своего подопечного к опросу свидетелей. Но вряд ли это поможет ему при опросе следующего свидетеля. Вышел старый друг Дина Томас Мастерс. Он поклялся на Священном Писании, что будет говорить правду, только правду, и ничего, кроме правды, да поможет ему Господь.

– Что вам известно об убийстве сэра Джона Дина? – спросил судья Трелоней.

– Я ничего не знаю о самом преступлении, так как меня там не было, – возбужденно начал Мастерс. – Бог свидетель – если бы я там присутствовал, сейчас мертвым лежал бы не сэр Джон, а этот подлец.

– Вы здесь не для того, чтобы оскорблять обвиняемого, сэр, – напомнил ему сэр Орландо. – Если у вас есть сведения об убийстве, сообщите их суду.

– Этот человек – единственный, у кого была причина желать смерти сэра Джона. Он его ненавидел. Как всем известно, полгода назад сэр Джон подал на него в суд за кражу. За это-то он и хотел ему отомстить. Встреча с сэром Джоном тем утром дала ему такую возможность.

– Вы слышали, как обвиняемый клялся отомстить убитому?

– Да, слышал. И не раз.

– Когда это было?

– В тот день, когда бродягу публично высекли, как он того заслужил.

– Тому есть другие свидетели?

– Конечно. Там было много людей.

– Кто-либо из этих свидетелей есть в списке тех, кто дол жен предстать сейчас перед судом?

– Я не знаю, нет... но ведь достаточно того, что я свидетельствую об угрозах обвиняемого.

Сэр Орландо не обратил внимания на его слова и невозмутимо продолжал:

– Вы слышали, как обвиняемый повторно угрожал сэру Джону?

Томас Мастерс замялся. Очевидно, он не продумал свои показания.

– После экзекуции вы встречали обвиняемого? – продолжал Трелоней.

– Н-н-н-нет.

– Но вы знали, где он жил?

– Да, сэр Джон навел справки. Он не хотел терять его из виду.

– Узнав о смерти сэра Джона, вы тут же направились в дом, где жил обвиняемый. Почему вы так поступили? У вас были сведения, что он убийца?

– Когда я услышал, что неподалеку видели ирландца, я сразу же понял – только он мог убить сэра Джона. Я уже говорил, что он поклялся отомстить.

– И вы взяли правосудие в свои руки, вместо того чтобы сообщить о происшествии мировому судье.

– Закон позволяет самостоятельно арестовывать подозреваемых, милорд.

– Позволяет, но вламываться в дом добропорядочных граждан, ранить непричастных к делу людей и забивать чуть не до смерти подозреваемого незаконно. Вы имеете еще что-либо сообщить, сэр?

– Нет, милорд, – недовольно ответил Мастерс. Он хотел удалиться, но вмешался Бреандан:

– Милорд, у меня есть вопросы к свидетелю.

– Задавайте ваши вопросы, обвиняемый.

Не сводя глаз с торговца, ирландец спросит.

– Так вы знали, где я живу?

– Да, с самого начала.

– Вы знали также, где я буду в то утро, когда мы встретились с сэром Джоном Дином?

– Вы хотите спросить, знал ли я, что вы проводите ночи в постели этой французской потаскухи'? Нет, этого я не знал.

– А Дин? Он знал?

– Нет, думаю, нет. Он бы рассказал мне.

– Вы знаете, что он делал так рано на Стрэнде?

Лицо Мастерса дрогнуло. Он растерялся. Иеремия, следивший за ним орлиным взором, понял, что и он этого не знал.

– Нет, – сказал тот. – Для меня это загадка.

– Сэр Джон всегда ходил без сопровождения? – спросил Бреандан.

– Нет, никогда. Рядом с ним всегда находился слуга или друзья. Никто ничего не мог ему сделать.

– Почему же в то утро он оказался один?

– Я не знаю! – теряя самообладание, воскликнул Томас Мастерс. Чувствовалось, он обижался на Дина за то, что тот не посвятил его в свои дела. – Но если он знал, что встретит там вас, было безумием идти туда одному.

Иеремия склонился к сидевшему рядом с ним Алену:

– Бреандан бьется замечательно. Но, к сожалению, мы все еще не знаем, почему Дик оказался там.

Судебный писец пригласил ночного сторожа, рассказавшего, как он встретился с обвиняемым недалеко от места преступления. За ним последовал магистрат сэр Генри Краудер, арестовавший и допросивший Бреандана. Посматривая в свой протокол, он изложил версию обвиняемого, согласующуюся с показаниями слуги.

– Обвиняемый рассказал вам, почему он набросился на сэра Джона Дина, мастер советник? – спросил судья Тирелл.

– Нет, он отказался дать этому объяснение.

– Но он признался в том, что обезоружил и ударил сэра Джона?

– Да Он поклялся также, что не закалывал его шпагой.

Когда настала очередь Бреандана, он спросил мирового судью:

– Мастер советник, во время допроса я признал себя виновным в убийстве Дина?

– Нет, не признали.

– А я хоть раз спутался, рассказывая о моей ссоре с ним?

– Нет, ни в одной детали.

– А ваш опыт магистрата не говорит вам, что виновный обязательно запутывается в показаниях и тем самым выдает себя?

– Чаще всего именно так и бывает. Но тот факт, что кто-то строго придерживается одной версии, может свидетельствовать о хитрости, но не обязательно о невиновности.

Зрители разразились смехом, и сэр Орландо был вынужден дать знак секретарю восстановить тишину. Когда его снова стало слышно, Трелоней предложил заключенному оправдаться. Бреандан рассказал, как он встретился с советником на Стрэнде.

Вдруг его перебил рикордер. Ухмыляясь, он спросил.

– Вы выразили свое недоумение по новому того, что сэр Джон так рано оказался на улице. А что вы там делали ни свет ни заря?

– Шел в цирюльню мастера Риджуэя на Патерностер-роу, где я работаю, сэр, – с готовностью объяснил ирландец.

– И откуда вы шли?

– Из дома Хартфорда, сэр.

– Принадлежащего леди Сент-Клер?

– Да.

– И что вы там делали?

Бреандан посмотрел на рикордера с окаменевшим лицом и ничего не ответил.

– Обвиняемый, отвечайте на вопрос! – потребовал рикордер.

– Это не ваше дело, милорд! – раздраженно ответил Бреандан.

– Ах, это не мое дело! Вы стоите перед судом, дружище. Все, что связано с убийством почтенного сэра Джона Дина, наше дело. Вы жили у названной леди, как говорят?

– Милорд, я не могу вам этого сказать. Его величество не потерпит публичного обсуждения.

Рикордер умолк. Бреандан использовал единственное средство, способное заставить городского судью замолчать. Все сидевшие перед ним были, помимо прочего, судьями короля. Он их назначил, и он же мог снова снять их с должности. Не очень-то благоразумно было вызывать раздражение его величества.

Сэр Орландо попытался сгладить неловкость и велел обвиняемому продолжить свой рассказ. Но скоро ирландца опять перебили, на сей раз лорд-мэр.

– Вы сказали, советник Дин вас провоцировал, но не объяснили, каким образом.

– Милорд, он произносил оскорбительные ругательства, – объяснил Бреандан.

– И какие же? Как же господа присяжные могут судить, было ли ваше требование удовлетворения оправданным, не зная его слов?

– Он оскорбил честь дамы и отказался взять свои слова назад. Я был вправе требовать удовлетворения от ее имени.

– О какой даме идет речь? Вероятно, о леди Сент-Клер?

– Да.

– Как можно оскорбить честь дамы, которая ее вовсе не имеет...

Не дав лорд-мэру продолжить, судья Трелоней сказал:

– Милорд, ввиду того обстоятельства, что указанная дама находится здесь, а ваши слова граничат с оскорблением его величества, я требую опустить данный пункт допроса.

Лорд-мэр залился краской, вынужденный признать правоту председателя.

– Продолжайте, обвиняемый, – сказал Трелоней.

Бреандан рассказал, как он дрался с сэром Джоном Дином.

– Я только хотел, чтобы он взял свои слова назад. Его я мог застрелить и на лошади. Зачем же было с ним драться, если я хотел убить его?

– Вы уже как-то обезоружили сэра Джона, – вмешался рикордер. – По крайней мере так вы утверждали на вашем последнем процессе.

– Тогда у меня не было вообще никакого оружия, и мне пришлось защищаться голыми руками. В этот раз у меня был пистолет. То, что я не использовал его, доказывает, что я не собирался убивать советника.

– Может быть, вначале и нет. Но по мере борьбы ваш гнев мог достигнуть такой степени, что вы, потеряв контроль, закололи его, когда он уже лежал на земле, – вставил сэр Орландо.

– Нет, милорд, клянусь вам, я невиновен, – заверил Бреандан. – Я не убивал Дина. Единственная вина, которую я признаю, заключается в том, что я оставил его беспомощным и ушел. Я выдал его истинному убийце. Но если бы я знал, что он в опасности, я бы не оставил его одного.

– Так вы утверждаете, что сэра Джона убил другой человек? – спросил Трелоней. – Вы можете сказать нам, кто?

– Я бы очень этого хотел. Но я его не видел.

– У вас есть свидетели, видевшие этого человека?

– Нет, милорд.

– Вы что-нибудь знаете о неизвестном?

Бреандан мрачно покачал головой:

– Нет, милорд.

Зрители снова начали перешептываться. Сэр Орландо переждал, затем спросил:

– Желаете ли вы вызвать свидетелей защиты, обвиняемый?

Ирландец ответил утвердительно и пригласил мастера Риджуэя. Ален подтвердил, что после суда он поручился за Бреандана и взял его в свой дом помощником. Он хвалил его за прилежание и честность и заверил, что Макмагон не давал ему поводов для беспокойства. Он был мирным и доброжелательным.

– Вы знали, что ваш помощник проводил ночи в доме леди Сент-Клер? – осведомился рикордер.

– Разумеется, – невозмутимо ответил Ален. – Я сам его туда направил.

– Вот как? Для чего?

– Леди Сент-Клер предстояли роды. Она хотела, чтобы, помимо акушерки, у нее была возможность прибегнуть к услугам цирюльника. Я послал туда Макмагона, чтобы он мог позвать меня, как только в этом появится необходимость.

– Вы знали, что обвиняемый и миледи Сент-Клер состояли в связи?

– Я предполагал. Но сам он не проронил об этом ни слова. Он слишком уважал ее, чтобы бросить на нее тень.

– Вы считаете возможным, что он напал на советника только потому, что тот оскорбил леди Сент-Клер?

– Да. Милорд, вы бы позволили оскорблять вашу благодетельницу, даже не попытавшись защитить ее честь? Я убежден, это была честная борьба – причем Макмагон находился в невыгодном положении, – но никак не умышленное убийство.

– Я был бы склонен согласиться с вами, сэр, – серьезно сказал Трелоней, – если бы Дина не закололи сзади, когда он оказался беззащитен и не представлял уже никакой опасности.

При этих словах Иеремия почувствовал резкую боль в груди. К своему огромному огорчению, он должен был признать, что Трелоней сформировал свое окончательное мнение о деле и не сделает ничего, чтобы спасти ирландца от виселицы. Он обещал быть к нему справедливым и сдержал это обещание – во время процесса Бреандан получил возможность оправдаться. Приговор будет справедливым, как и хотел Трелоней. У него не было никаких оснований призывать присяжных к милосердию по отношению к убийце. Его последние слова убили последнюю надежду Иеремии на более мягкий приговор за непредумышленное убийство, судья напомнил присяжным – удар нанесли сзади, то есть речь шла о хладнокровном убийстве.

Присяжные удалились на совещание. Для вынесения решения им не потребовалось много времени. Когда они вернулись, во дворе суда воцарилась мертвая тишина. От напряжения все затаили дыхание. Судебный писец поименно перечислил присяжных и затем спросил:

– Пришли ли вы к единодушному решению?

– Да.

– Кто будет говорить?

– Наш старшина.

– Бреандан Макмагон, подними руку. Посмотрите на заключенного. Что вы решили? Виновен ли он в особо тяжком преступлении – убийстве, в котором его обвиняют, – или невиновен?

– Виновен.

Аморе, исцарапав себе за время ожидания ладони ногтями, закусила губы, чтобы не закричать. Ледяной холод пронзил и парализовал ее. Она увидела, как резко побледнело лицо Бреандана. Руки судорожно схватились за прутья решетки, отделявшей его от судей и присяжных, как будто он пытался не упасть.

Это было последнее дело заседания, и можно было тут же перейти к вынесению приговоров. Всех заключенных, признанных виновными в совершении преступлений, привели из Ньюгейта и по одному вызывали к барьеру. Бреандан вышел в конце. Писец еще раз потребовал от него поднять руку и зачитал приговор присяжных:

«Тебя обвиняли в совершении особо тяжкого преступления, убийства, и привлекли к суду, ты не признал себя виновным и на суде покорился Богу и твоей стране, которая сочла тебя виновным. Можешь ли ты привести какую-либо причину, по которой суд не должен приговаривать тебя к смертной казни и не выносить решение о повешении, как предусматривает закон?»

Бреандан, слушавший его с опущенной головой, медленно поднял глаза. Но он посмотрел не на писца, а на судью Трелонея.

– Клянусь, я невиновен, – повторил он.

Это было все, что он мог сказать.

– Секретарь, восстановите тишину, – с достоинством приказал писец.

И юридический ритуал продолжился.

– Слушайте, о слушайте, о слушайте! – зычно воскликнул секретарь. – Наш монарх король приказывает и повелевает всем присутствующим спокойствие, пока заключенным, признанным виновными, будет выноситься смертный приговор. Бог да сохранит короля!

После этого рикордер начал длинную проповедь о пагубности преступлений, завершив ее следующими словами:

– И наказание, предусмотренное законом для таких преступников, как вы, следующее: отсюда вас вернут туда, откуда привели, а затем отвезут к месту казни, где вас повесят за шею, пока вы не умрете, и да будет Господь милостив к вашей душе.

Пока городской судья произносил эти слова, надзиратель набросил Бреандану на перевязанные большие пальцы веревочную петлю, демонстрируя тем самым, какая участь его ожидает. Кроме ирландца к смерти приговорили еще двоих заключенных – вора-домушника и уличного разбойника.

– Мистер Эшли, запишите – казнь назначается на следующий понедельник, – сказал писцу судья Трелоней.

Надзиратели соединили заключенных одной цепью, чтобы отвести их обратно в тюрьму. Бреандан еще раз обернулся и поискал глазами Аморе. Она видела растерянность и боль в его взгляде и поняла – он до последнего надеялся, что смертного приговора не будет. Теперь его надежда рухнула.

Судебное заседание было закрыто, и толпа рассеялась. Аморе ничего не замечала. Она очнулась, только когда рядом с ней оказался Иеремия.

– Мадам, ступайте к королю. Только он может спасти Бреандана. А я тем временем попробую сделать кое-что еще.