Текст книги "Королевский судья"

Глава сорок восьмая

Аморе как раз набирала в операционной травы, когда кто-то тихонько постучал в зарешеченное окно. С удивлением она открыла внутренние створки, приоткрыла ставни, насколько это позволяли прибитые снаружи доски, и выглянула в щель.

– Кто там? – спросила она.

– Соседка, Гвинет Блаундель. Я хотела узнать, как дела у доктора Фоконе.

– Ах да, жена аптекаря. Когда вы заходили последний раз, он был еще очень слаб. Сейчас уже лучше. Он уже встает.

– Очень рада, мадам, – сказала валлийка. – Я сегодня утром была у городских ворот, где недорого торгуют сельчане, и купила молока. В последнее время его трудно найти, ведь молочницы боятся ехать в город. Я подумала, немного свежего молока не повредит доктору Фоконе, вот и принесла вам кувшин. Охранник как раз ушел. Если вы еще немного приоткроете окно, я смогу просунуть его вам через эту слабо прибитую доску.

– Большое спасибо! – обрадованно воскликнула Аморе. – Я даже не помню, когда в последний раз видела свежее молоко.

Она приняла кувшин и поставила его на подоконник.

– Вот, возьмите еще, – прибавила Гвинет с улыбкой. – Добавьте этот порошок в молоко. Это укрепляющее средство, оно скорее поставит доктора Фоконе на ноги.

Аморе еще раз поблагодарила ее и отнесла кувшин и пакетик с порошком на кухню. В смежной каморке сиделка как раз стирала простыни. Во время болезни патера Блэкшо Аморе сожгла постельное белье; осталось всего две простыни, которые приходилось часто стирать. Переливая молоко в кастрюлю, чтобы разогреть его, она отпила глоток. Молоко действительно было свежее и очень вкусное. Поставив кастрюлю на огонь, Аморе открыла пакетик и высыпала порошок в миску. Он сильно пах корицей. Скорее всего аптекарша намешала с сахаром какие-то пряности. Когда молоко вскипело, Аморе высыпала в него порошок, налила смесь в цинковую кружку и поставила кастрюлю с молоком рядом с печкой. Иеремия наверняка будет рад смене рациона, поэтому она сразу же отправилась с кружкой к нему в комнату. К ее огорчению, он глубоко и крепко спал. Она постояла возле него, но решила, что сон необходим больному и лучше его не будить. Не зная, когда он проснется, она не стала оставлять молоко у кровати. Оно только остынет. Позже она принесет ему с кухни. Запах корицы возбуждал аппетит, и она сделала из кружки большой глоток. Во рту остался странный неприятный привкус, и пить ей больше не захотелось. К пряностям аптекарши следовало привыкнуть.

Аморе вернулась в цирюльню за травами, которые оставила на столе, когда постучала мистрис Блаундель. В середине комнаты стоял таз с тлеющими углями, куда она постоянно подбрасывала корни девясила, винную руту, можжевельник, красное миро, розмарин и лавровый лист. Это очищало воздух. Немного прибравшись, она прошла на кухню. Первым делом посмотрев на кастрюлю с молоком, Аморе с удивлением обнаружила, что та опустела.

– Бартон, кто позволил тебе пить молоко? – в негодовании воскликнула она.

Старуха с невинным лицом вышла из каморки.

– Мне хотелось пить, – пожала она плечами.

– Молоко предназначалось для больного, бездельница. Как ты осмелилась дотронуться до него! Ступай работать, пока я не всыпала тебе как следует.

Кипя негодованием, Аморе спустилась в огород, чтобы набрать свежих трав. Не имело никакого смысла сердиться, это она понимала. Но все-таки ей стало очень жаль пропавшего молока. Подхватив юбки и присев у грядки, она вдруг почувствовала тупую боль в животе и вспомнила, что давно ничего не ела. Рот наполнился слюной, но горло оставалось сухим, хотелось пить. Когда она встала, острое чувство голода перешло в тошноту, закружилась голова. Она наклонилась над ведром с отбросами, и ее вырвало.

Аморе стало страшно. Так долго все было хорошо. Все то время, что она ухаживала за патером Блэкшо, ей удавалось миновать заразы. А теперь, когда ему стало лучше, она вообще решила, что все позади. И все-таки это случилось! У нее чума.

Иеремия протер глаза и с досадой сел. Несмотря на все свои усилия, он все-таки уснул и не знал, сколько прошло времени. Не мешкая он схватил костыли, дотащился до окна, высунулся и поискал глазами охранника. Тот действительно стоял внизу.

Иеремия прокричал:

– Дэниел Купер! Вам удалось что-нибудь узнать у сэра Генри Краудера?

– Да, сэр. Примерно неделю назад заболела одна из горничных. Сэр Генри распорядился выдать ей лекарство из своих запасов и решил отправить ее в чумной барак, если не станет лучше. Она умерла в один день со страшными болями, как мне сказали. Но инспектор не обнаружил у нее никаких признаков чумы.

– Благодарю вас.

В ужасе Иеремия схватился за подоконник, чтобы не упасть. Последний фрагмент мозаики занял свое место, теперь картина стала полной.

Иеремия дополз до кровати и сел. Мысли теснились в голове. Злость на собственную глупость, непростительная беспомощность мешали ему дышать. Он имел важнейшие сведения и не смог их истолковать. Конечно, можно было оправдывать себя полной изможденностью вследствие перегрузок и нехватки сна. Вполне вероятно, к этому моменту он был уже болен. Но его промах стоил жизни невинной горничной и чуть было не погубил его самого. Отдавая ему свои последние запасы коры ивы, мастер Блаундель упомянул, что советник сэр Генри Краудер запасся у него медикаментами и что их относила Гвинет. Иеремия тут же почуял опасность и должен был предупредить советника – ведь сэр Генри тоже принимал участие в процессе над Джеффри Эдвардсом и вполне мог стать жертвой преступника, расправлявшегося с юристами... Преступницы, как он знал теперь точно. Аптекарша отравила лекарства в надежде, что его примет советник. А тот, по всей вероятности, обладая хорошим здоровьем, до сих пор не притронулся к ним. Горничной повезло меньше.

Поняв мотив убийцы, они с судьей Трелонеем решили искать родных или земляков Джеффри Эдвардса тайно, желая усыпить тем самым бдительность преступника. Сэр Орландо сделал исключение только для советников и присяжных, принимавших участие в том процессе, и предупредил их о нависшей опасности. Без сомнения, сэр Генри поставил в известность и своих слуг. Вероятно, Гвинет узнала об этом от кого-нибудь из них. Она поняла, что, будучи валлийкой, подпадает под подозрение, и приняла свои меры. Должно быть, узнав о разговоре мужа с доктором Фоконе, она испытала сильное потрясение. Если кто-нибудь из домочадцев сэра Генри умрет, приняв лекарство, которое принесла она, иезуит сразу поймет, кто убийца. И она решила убить его прежде, чем он ее разоблачит. Это она напала на него той ночью и избила. Его спасло только появление погребальной телеги. Потом она, разумеется, надеялась, что он умрет от чумы. Но узнав, что он выжил, она, конечно, не оставит его в покое, ведь только он стоял между ней и теми, кого она поклялась убить.

На лестнице раздались шаги, отвлекшие Иеремию от его мыслей. Сначала он подумал, что это сиделка – шаги были тяжелыми и неуклюжими, – но на пороге появилась Аморе. Взглянув на нее, он сразу понял – что-то случилось. Нездоровая бледность покрывала ее лицо, судя по всему, ей трудно было держаться на ногах. Не глядя на него, она поставила на столик возле кровати кувшин с рейнским вином и хотела было идти, но он остановил ее.

– Аморе, что с вами? – с беспокойством спросил Иеремия.

Она попыталась слабо улыбнуться, но ей это не удалось.

– Устала, патер.

– Нет, ты больна! – простонал он. – Я тебя заразил. Аморе, нет, это невозможно. – Отчаяние накрыло его. – Это моя вина... прости. Аморе...

Он схватил ее за руки и притянул к себе, ему не хватало слов. Теряя рассудок, он гладил дрожащими пальцами ее руки, щеки, лоб и не сразу понял неувязку.

– У тебя нет жара, – с недоумением сказал Иеремия. – Что-нибудь болит?

– Ужасная боль в животе. Меня вырвало, но все еще тошнит.

– Когда тебе стало плохо?

– Не так давно... Кажется, после молока.

Иеремия встревожился:

– Какого молока?

– Приходила мистрис Блаундель, она принесла молока и еще дала порошок – укрепляющее средство, чтобы быстрее поставить вас на ноги.

Иеремия чуть не рыдал.

– Это был яд, скорее всего мышьяк. Слушай меня внимательно, Аморе. Тебе нужно прочистить желудок, чтобы вышло все, полностью. Пусть сиделка тебе поможет. Затем возьми кусочек угля, растолки его и раствори в жидкости – вине, пиве, все равно. И выпей как можно больше. Ты поняла?

Она тупо кивнула, встала и поспешила на кухню. Рвотное не потребовалось. Тошнота сделалась нестерпимой. Только когда в желудке ничего не осталось, она позвала сиделку, а сама тем временем растолкла уголь и растворила его в кувшине вина. Но, выпив всего несколько глотков, снова склонилась над ведром.

– Бартон, где ты? – крикнула Аморе, как только снова смогла дышать.

Услышав хрип, она прошла в каморку рядом с кухней. Старуха лежала на полу в луже рвоты, она корчилась, задыхалась и хватала ртом воздух. «Молоко! – подумала Аморе. – Она выпила всю кастрюлю. Так это правда. И со мной будет то же самое».

Похолодев от страха, она взяла кувшин с вином и потащилась по лестнице. Идти ей было очень трудно, болезненные судороги сводили голени. Из последних сил она дошла до третьего этажа и зашаталась на пороге комнаты Иеремии.

– Что с сиделкой? – спросил Иеремия.

С расширенными от ужаса глазами она покачала головой:

– Она умирает. Молоко...

Иеремия кивнул, взял кувшин и сам стал ее поить. Вскоре ее опять вырвало.

– Сядь на матрац, – велел он. – Ослабь корсаж, дыши глубже. Попытайся еще раз. Нужно, чтобы уголь остался у тебя в желудке.

После нескольких тщетных попыток Аморе удалось удержать несколько глотков вина. Но приступы совершенно изнурили ее. Она бессильно опустилась на матрац. Ей трудно было дышать, лицо то и дело кривилось от боли. Иеремия не мог на это смотреть.

Когда она немного успокоилась, он понял, что должен действовать. Гвинет Блаундель узнала, что ему лучше, и тут же попыталась его отравить. Он должен сообщить об этом, пока она не нанесла очередной удар. Но как? К кому обратиться? К сэру Генри Краудеру? Но он не был знаком с советником, тот, вероятно, и слушать его не станет, скорее всего решит, что чума затуманила больному рассудок. Может быть, написать сэру Орландо? Но судья находился далеко, в своем имении, и пройдут дни, если не недели, пока он получит письмо. Сельчане из страха заразиться часто отказывались передавать письма из Лондона. Пока Трелоней получит его письмо и сможет прийти на помощь, аптекарша, пожалуй, найдет возможность его убить. Было от чего прийти в отчаяние! Кому же довериться? Неожиданно ему пришла в голову спасительная мысль. Надежда придала ему мужества, он оперся на костыли и еще раз с трудом добрел до окна.

– Мистер Купер, у меня для вас еще одно поручение, – крикнул он вниз охраннику. – Вы знаете мирового судью Эдмунда Берри Годфри?

– Лучшего мирового судью Лондона? Конечно! Кто же его не знает?

– Ступайте к нему и скажите, что доктор Фоконе нашел убийцу юристов. Пусть он немедленно идет сюда. Речь идет о жизни и смерти. Поторопитесь!

Иеремия смотрел вслед охраннику с алебардой и мысленно торопил его изо всех сил.

– Пресвятая Дева, дай ему крылья, – бормотал он.

Затем он вспомнил о своем долге священника и встал на колени подле Аморе. Борьба за жизнь полностью истощила ее силы, но она не потеряла сознания. Иеремия исповедал ее и причастил. Теперь он мог только ждать и молиться.

Иеремия испуганно вздрогнул и открыл глаза. Он думал, что на секунду задремал, но, к своему ужасу, понял, что крепко уснул. Он сидел на кровати, в том же положении, в каком его сморил сон.

За матрацем, на котором лежала Аморе, стоял человек. Узнав Гвинет Блаундель, Иеремия почувствовал, как у него перестало биться сердце. Аптекарша склонилась над неподвижной Аморе и накрыла ей лицо влажным платком. Иеремия слышал о том, что некоторые сиделки таким способом убивали своих пациентов, чтобы иметь возможность беспрепятственно их грабить. Больные, будучи без сознания, вдыхали ртом влажную ткань и задыхались, при этом убийца не оставлял ни малейших следов.

Закричав от ужаса, Иеремия вывалился из кровати и рывком сдернул платок с лица Аморе. Глазами он встретился с аптекаршей, которая презрительно смотрела на него. Она знала, что патер слишком слаб и не мог ни бороться с ней, ни бежать. Что могла сделать ей, крепко сбитой женщине, эта развалина после тяжелой болезни? Без посторонней помощи ему даже не вернуться в постель. Отчаянно Иеремия искал выхода. Что делать? Звать на помощь? Бесполезно. С начала эпидемии из запертых домов постоянно доносились душераздирающие крики больных, потерявших рассудок. Никто и не думал помогать им, люди переходили на другую сторону улицы и спешили отойти подальше. Охранник, конечно, еще не вернулся, но даже если вернулся, он ни за что не войдет в зачумленный дом. Они были один на один с убийцей и совершенно беспомощны! Он мог только попытаться потянуть время.

Гвинет двинулась в его сторону. Иеремия удержался от инстинктивного желания отпрянуть. Он не имел права обнаружить свой страх, иначе все пропало. Стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, он сказал:

– Вы мать Джеффри Эдвардса, не так ли?

Слова возымели действие. Она остановилась и удивленно посмотрела на человека, сидевшего перед ней на полу в ночной рубашке.

– Да, Джеффри был моим единственным сыном. Но откуда вы знаете?

– Догадался. Он, должно быть, очень дорог вам, если вы с такой ненавистью расправляетесь с теми, кто виновен в его смерти.

– Нет! – воскликнула она. – Вы думаете, я бы допустила, чтобы его повесили? Я была дома, в Уэльсе, когда узнала о приговоре. И решила отомстить за его несправедливую смерть.

Иеремия видел, как у нее затряслись руки, как ею снова овладел глубоко запрятанный гнев. Он должен воспользоваться ее возбуждением, пусть она говорит. Она была убийцей, однако убивала не всех подряд, а карала тех, кто, по ее мнению, совершил преступление. Но до сих пор у нее не было возможности ни перед кем оправдаться. Желание высказаться наверняка уже давно переполняет ее. И сейчас ей представился уникальный шанс выговориться, ничем не рискуя, ведь ее собеседник уже никому не сможет об этом рассказать. Кроме того, она действовала такими изощренными методами, так долго водила за нос самого Иеремию, а до сегодняшнего дня ей даже похвастаться некому было. Гвинет не могла его убить, пока он не признает, что она превзошла его.

– Как вы узнали имена судей, принимавших участие в процессе? – спросил Иеремия, надеясь, что она проглотит наживку.

И действительно она клюнула.

– После смерти сына один из его друзей вернулся в Уэльс и все мне рассказал. Но он помнил только имя председателя – лорд верховный судья сэр Роберт Фостер. Я вдовела, в Уэльсе меня ничто не удерживало, и я решила ехать в Лондон. По дороге я услышала, что судья Фостер отправился в западные графства на выездную сессию. Я поехала за ним. В городке, где проходили заседания, я без труда получила место горничной. Я прислуживала на банкете в честь судей и отравила вино. Все оказалось так пугающе просто! Затем я поехала дальше в Лондон. Здесь познакомилась с мастером Блаунделем. Я быстро поняла, как выгодно иметь мужем аптекаря, и приняла его ухаживания. Став его женой, я каждую свободную минуту искала остальных мерзавцев, которые не долго думая пожертвовали моим сыном. Я поручила мелкому жулику, Джеку Одноглазому, выяснить имена других судей и советников. Я следила за ними, узнавала их привычки. Обвинитель сэр Майкл Роджерс тоже оказался легкой добычей. Он часто по вечерам встречался с друзьями и затем один возвращался домой. Как-то ночью я перехватила его на мосту через Флит и притворилась, будто зову на помощь. Когда он наклонился ко мне, я стащила его с лошади и ударила по голове дубиной. Он потерял сознание, и я сбросила его в реку. Я точно знала: нужно только подождать, и следующая возможность представится непременно. Прошло немало времени, но терпения мне было не занимать. Когда у барона Пеккема начались колики и его врач поручил моему мужу приготовить лекарство, я вызвалась отнести его. И без труда добавила туда мышьяк.

– Вы следили и за судьей Трелонеем? – спросил Иеремия.

– С Трелонеем оказалось сложнее. Я долго выслеживала его, но к нему трудно было подобраться. До того вечера, когда проводили вскрытие Пеккема. Я узнала от Алена, когда и где оно состоится, и спряталась неподалеку. Увидев, что Трелоней направляется в таверну, я поняла – это и есть мой шанс. Случайно я узнала, что неподалеку один несчастный умер от сыпного тифа, так как за день до этого относила туда лекарство. За деньги Джек Одноглазый добыл плащ умершего, чтобы поменять его на плащ Трелонея. Когда Одноглазый вернулся с плащом, Трелоней как раз вышел из таверны и, шатаясь, пошел по улице. Одноглазый тронулся за ним.

– И когда судья заснул в парадном, укрыл его зараженным плащом.

– Гениальный трюк, признайтесь. И он сработал. Если бы его лечили не вы, Трелоней умер бы от тифа! И второй раз тоже вмешались вы. Я уже ликовала, что мне удалось отравить его у вас под носом. Как вы догадались?

– Уже по первому покушению я понял: так просто вы не сдадитесь.

– Зачем вам было вмешиваться? Эти свиньи заслужили смерть!

– А Ален? Он тоже заслужил смерть? Только потому, что, выполняя свой долг, по поручению инспектора выступил в суде? Вы долгие месяцы делили с ним ложе и должны были знать, что он хороший человек и не желал зла вашему сыну.

– Из-за его показаний Джеффри приговорили к смерти!

– Но об этом вам стало известно позже, не правда ли? Вы не знали этого, когда начинали с ним роман.

– Да, тут вы правы. Человек, давший Одноглазому имена судей, не мог вспомнить имя цирюльника, показания которого произвели такое сильное впечатление на присяжных, что они плюнули на всякое милосердие. Я узнала, что это был Ален, намного позже от него самого.

– А жажда мести была так велика, что вы не пощадили и его, – с упреком сказал Иеремия. – Но все-таки это далось нелегко. Вам пришлось разорвать отношения, прежде чем вы решились на убийство. Теперь мне ясно, почему убийца бежал, столкнувшись с Аленом лицом к лицу. Несмотря на всю свою ненависть, вы не могли взглянуть ему в глаза. Однако подстроили вы все очень ловко. Вы знали мою руку по рецептам, которые я время от времени посылал вашему мужу, вам не нужны были сообщники. Вы только сделали вид, что у двери говорили с посыльным. Ален стоял в углу и не мог никого видеть. Вы заранее подделали записку и принесли ее с собой. А описывая мне ливрею лакея, якобы вручившего ее вам, уже тогда решили убить и бедного Уокера за отказ отравить своего хозяина. А ведь он вообще не имел никакого отношения к смерти вашего сына.

– Он хотел все рассказать Трелонею. Нужно было заставить его замолчать.

– Чтобы беспрепятственно убивать и дальше. У меня темнеет в глазах при мысли о том, что я почти разрешил вам ухаживать за больным Аленом. Вы бы просто-напросто придушили его подушкой, и мне и в голову бы не пришло, что он умер не от полученных повреждений.

– Да, вы спасли и его. Вы все больше и больше мне мешали.

– Поэтому вы пытались убить моего подопечного? Хотели бросить мне вызов? – спросил Иеремия.

– Я хотела, чтобы вы пережили то же, что и я. Чтобы па собственной шкуре испытали, каково это – смотреть, как вешают невиновного, и не иметь ни малейшей возможности ему помочь. Я знала про ссору сэра Джона Дина с молодым ирландцем. А поскольку Дин никогда не выходил без охраны, я решила заманить его в ловушку. Я не сомневалась в том, что они сцепятся. Я наблюдала за дракой и надеялась, что мне представится возможность добраться до Дина. Лучше и быть не могло. Когда ирландец ушел, мне оставалось только поднять шпагу и проткнуть ею потерявшего сознание Дина. Ирландца бы повесили, а вы бы убедились, что судьи короля – бессердечные убийцы, не имеющие права на жизнь. Но вы опять выкрутились! Не знаю как, но вам удалось спасти его от петли. Ах, где же вы были, когда судили моего сына? Где же вы были, почему не спасли его? С этого момента я возненавидела и вас и мечтала только о том, чтобы убить.

– Но сначала вы воспользовались вспыхнувшей эпидемией, чтобы еще раз попытаться убить Алена, – вставил Иеремия. – Вы подбросили в окно его цирюльни зачумленные повязки, зная, что он всегда первым спускается в операционную и наводит порядок.

– Да, я это знала. Я достала льняные повязки, пропитанные гноем из бубона. Тогда мне уже было все равно, заражусь ли я сама. Я хотела утащить с собой в могилу как можно больше тех, кого поклялась убить. Но вы отослали Алена, да и Трелоней от меня ускользнул.

– И вы применили ваш старый трюк, отравив лекарства, заказанные сэром Генри Краудером у вашего мужа. Вам было все равно, что из-за этих лекарств, возможно, погибнет кто-нибудь другой, кто-нибудь из его домашних.

– У меня оставалось мало времени. Вы поняли, что убийства связаны с Джеффри, и рано или поздно выяснили бы, что он мой сын.

– И тогда вы попытались перевести подозрение на Бреандана. Это вы нашептали мистрис Брустер, что его мать якобы родом из Уэльса.

– Да, как-то я между прочим упомянула ей об этом, – призналась Гвинет. – Я слишком хорошо ее знала и была уверена, что она не вспомнит, от кого об этом слышала. Но даже если бы она вспомнила, игра стоила свеч.

– Должен признать, вы, к сожалению, преуспели. Я всерьез начал сомневаться в невиновности Бреандана. Сейчас мне стыдно. Я ничего не предпринял, когда ваш муж рассказал мне, что именно вы относили лекарства сэру Генри Краудеру. Я виноват в том, что бедная девушка умерла от вашего яда.

Глаза Гвинет сузились.

– У вас не будет больше возможности предупредить Краудера или кого-нибудь еще. Без вас они меня ни за что не раскроют. Только вот надо дождаться возвращения Алена и Трелонея. Рано или поздно они попадутся в мою ловушку.

От отчаяния и усталости у Иеремии начались судороги. У него не осталось больше сил. Он нервно подбирал слова, которые могли хотя бы оттянуть неотвратимый конец.

– А как вы вошли в дом? – спросил он. – Ведь охранник уносит ключ с собой.

– Я перелезла через стену в огород и прошла через заднюю дверь. Не надейтесь на помощь. Сиделка умерла и валяется на кухне, а охранника нет. Радуйтесь, вы умрете не от яда – это мучительная смерть, как вам известно. Я убью вас быстро.

– Но вы же только что пытались меня отравить?

– Я не думала, что вы переживете чуму. Кроме того, это мой последний мышьяк. Муж распродал все запасы.

С этими словами она подняла с пола мокрый платок и опять положила его на лицо Аморе.

– Оставьте ее! – принялся умолять ее иезуит, забыв всякое достоинство. – Она ничего вам не сделала!

– Она приняла предназначенный для вас яд и может выдать меня. Кроме того, она все равно умрет. – Гвинет безжалостно посмотрела на него. – Если бы я не знала, что вы католический священник, я бы решила, что она ваша любовница. Вы так просите за нее.

Оказывается, она знала его тайну, но это открытие оставило его равнодушным. Это было уже не важно. Даже не пытаясь удержать слезы, он смотрел, как она открыла Аморе рот и двумя пальцами просунула ей в горло влажную ткань, чтобы смерть наступила быстрее.

– Нет! – дико закричал он, еще раз сдернул платок с лица Аморе и бросил его под кровать.

Не говоря ни слова, Гвинет повернулась и протянула к нему руки. Повинуясь инстинкту, Иеремия схватил костыль, стоявший позади него у стены, и ударил аптекаршу по ногам. От неожиданности она потеряла равновесие и упала. Иеремия собрался с силами, держась за столб кровати, поднялся на ноги и проковылял мимо нее к окну. Ему удалось открыть ставень и позвать на помощь, хотя он знал, что это бесполезно. Гвинет тем временем поднялась и в бешенстве бросилась на него. Она схватила его за плечи, оторвала от окна и ударила так, что он, шатаясь, сделал несколько шагов и упал на пол, ударившись о сундук, с которого посыпались какие-то вещи. Стоная от боли, он попытался встать, но все его тело дрожало и не слушалось. Сверкая глазами, валлийка пошла на него. Правой рукой Иеремия нащупал упавший с сундука подсвечник, схватил его и замахнулся, чтобы бросить ей в ноги. Но бросок оказался слишком слабым, он даже не попал в нее. Она перешагнула через бесполезное оружие и наклонилась над ним. Ее большие сильные руки сомкнулись на его шее, приподняли как соломенную куклу и швырнули к стене. Теряя сознание, он еще чувствовал, как ее руки беспощадно сжимают его горло. В последней попытке отбиться он поднял руки и вонзил в нее ногти, но хватка не ослабла – напротив, она становилась все сильнее, все больнее... силы уходили... в глазах темнело... и тогда он как в тумане услышал голос:

– Оставьте его! Немедленно отпустите его, или я проткну вас шпагой!

Руки на шее ослабли. Иеремия, сползая вниз по стене, с хрипом ловил воздух, пытаясь понять, что произошло. Медленно открыв глаза, сквозь темную пелену он различил какие-то силуэты. Увидев, что над ним склонился мировой судья Эдмунд Годфри, он облегченно вздохнул.

– Вы в порядке, доктор Фоконе? Я шел мимо и услышал ваши крики.

Иеремия слабо кивнул, затем поднял руку, указал на матрац, где лежала Аморе, и пробормотал:

– Она жива?

Годфри озабоченно склонился над неподвижным телом. Он не мог разобрать, дышит ли она, поэтому снял шляпу, оторвал кончик одного из украшавших ее перьев и поднес к носу Аморе. Через какое-то время легкий пух зашевелился.

– Она дышит, – сказал мировой судья. – У нее чума?

– Нет, ее отравили! – с болью ответил Иеремия. – Вот эта женщина.

Гвинет, которую за локоть держал охранник, сохраняла спокойствие и самообладание.

– Сэр, это неправда. Я жена аптекаря Блаунделя и живу в нескольких домах отсюда. Доктор Фоконе часто покупал у нас лекарства. Узнав, что он болен чумой, я время от времени приносила ему медикаменты. Сегодня я услышала крики и решила, что ему нужна помощь. Я забралась в дом и увидела, что он потерял рассудок и хочет выброситься из окна. Я сдавила ему горло только для того, чтобы он потерял сознание и не покончил с собой. Вы, конечно, знаете, что чумные иногда в помрачении рассудка пытаются себя убить.

Иеремия всеми силами пытался преодолеть свинцовую слабость.

– Не верьте ей, мастер Годфри. Перед вами убийца юристов. Она убила барона Пеккема, сэра Майкла Роджерса, сэра Роберта Фостера и сэра Джона Дина и пыталась убить сэра Орландо Трелонея. Она хотела отомстить за своего сына Джеффри Эдвардса, несправедливо приговоренного ими к повешению.

– Он бредит! – энергично возразила Гвинет. – Он болен и не знает, что говорит.

– Я был болен! Но сейчас достаточно здоров для того, чтобы положить конец вашим преступлениям.

Гвинет не сдавалась. Она решила выложить свой последний козырь. Обращаясь к Годфри, она тоном прокурора сказала:

– Вы ведь не собираетесь верить обвинениям шпиона и предателя, пробравшегося в нашу страну. Он римский священник, иезуит!

Мировой судья в удивлении поднял брови:

– Как вы можете это утверждать, сударыня? Я знаю его. Он врач.

– Но он практикует, не имея на то лицензии Королевской коллегии врачей. А как вы думаете, почему он не подавал прошение о выдаче лицензии? Потому что он католический священник и не может принести присягу, где папские притязания на власть называются еретическими.

– Не отвлекайтесь. Преступления, в которых обвиняют вас, намного более тяжкие.

– Ваш долг магистрата потребовать от подозрительного священника принести присягу. Если вы мне не верите, попросите его принести обе присяги. Вот увидите, он этого не сделает.

Иеремия ясно видел, что Эдмунд Годфри не верит аптекарше и не хочет тратить время на всякие формальности. Но пока он колебался, вмешался ревностный охранник:

– Она права, сэр. Может быть, он и впрямь папский священник и его обвинения – сплошная клевета.

Иеремия с тревогой смотрел на мирового судью. Если Годфри будет настаивать на присяге, он погиб. Иезуит не мог принести ее, даже спасая свою жизнь. Но отказ равносилен признанию. Его могут арестовать и отвести в тюрьму. А в его нынешнем ослабленном состоянии пребывание в темнице означает верную смерть. И что тогда будет с Аморе, которая нуждается в уходе опытного человека?

– Ну ладно, – сдался Годфри. – Давайте быстро расправимся с этим и займемся обвинениями в убийстве. У вас есть Библия?

Сердце Иеремии опустилось. Он опять почувствовал себя в ловушке, из которой не видел никакого выхода. Магистрат осмотрел комнату и направился к столику возле кровати. Иеремия вздрогнул и проклял свою небрежность. Сегодня утром он читал Библию и оставил ее открытой на столе, чего обычно не делал. Годфри стоило бросить только один взгляд на Священное Писание, чтобы убедиться в том, что он действительно имеет дело с римским священником – это была латинская Библия, запрещенная в протестантской Англии.

Случилось то, что должно было случиться. Мировой судья взял книгу, взглянул на открытую страницу, замер и посмотрел на Иеремию. Сочувствие в его глазах сменилось недовольством. Он помедлил, закрыл Библию, подошел к Иеремии и вложил ее ему в руки.

– Можете ли вы поклясться на этом Священном Писании, что, находясь в Англии, не являетесь шпионом другой державы и не подстрекали подданных его величества к мятежу и предательству?

Иеремия в изумлении поднял на него глаза. Годфри так изменил текст присяги, что даже католический священник с чистой совестью мог ее принести. Он положил правую руку на Библию и произнес:

– Клянусь!

Лицо Гвинет посерело. Она поняла, что проиграла. С криком бросилась она на охранника и хотела оттолкнуть его, но магистрат рванулся к ней и вывернул руку за спину.

– Мистер Купер, свяжите ее и отведите в Гейтхаусскую тюрьму. Поместить в одиночную камеру и охранять круглые сутки. Ну же! Ступайте! И не дайте ей себя перехитрить.

Когда охранник с арестованной удалились, Годфри повернулся к Иеремии, все еще недоуменно смотревшему на него.

– Так вы на самом деле папский священник. Сэр Орландо знает об этом?

– Об этом спросите у него, – уклончиво ответил иезуит.

Годфри понимающе улыбнулся:

– Ваша лояльность делает вам честь. Я не враг католикам, у меня есть среди них друзья, и мне известно, что иезуиты лучше, чем молва о них. Кроме того, вы бог знает чего натерпелись. Вам удалось разоблачить опасную преступницу. Это куда важнее, чем религиозные распри. Я благодарю вас за мужество, которое не раз могло стоить вам жизни.

Иеремии удалось подняться, и он подошел к Аморе.

– Пожалуйста, дайте мне со стола кувшин и кружку. И прошу вас прислать погребальную телегу. Внизу на кухне лежит сиделка. Ее отравила мистрис Блаундель. Кроме того, нужно предупредить сэра Генри Краудера. В лекарствах, купленных им у мастера Блаунделя, содержится мышьяк. Они являются важным вещественным доказательством.