Текст книги "Политическая история Первой мировой"

Непатриотичное рассуждение?

Нет, всего лишь неполное, потому что далее Шапошников говорил прямо: «Конечно, не русская мобилизация была причиной европейской войны» – и ссылался на Ленина, хорошо сказавшего о начале войны ещё во время войны. Причём Шапошников цитировал Ленина не только потому, что в 20-е годы был уже командиром РККА, а и потому, что Ленин бил, что называется, «в точку», констатируя: «Война есть продолжение политики. Надо изучить политику перед войной, политику, ведущую и приведшую к войне… Обыватель ограничивается тем, что-де «неприятель нападает», не разбирая, из-за чего ведётся война, какими классами, ради какой политической цели… Важно, из-за чего ведётся данная война».

Шапошников дал и образную, а одновременно и профессионально точную обрисовку войны: «За немцами с берегов Шпрее остаётся честь установления термина «встречный бой». Так вот, мировую войну в соответствии с её характером мы бы подвели под рубрику встречной войны. Может быть, на этом помирятся буржуазные дипломаты, политические деятели и историки в определении характера войны, а кстати и разделят пополам ответственность за войну».

Сказано отлично, но всё-таки, может быть, кому-то надо отдать и «большую половину»? Ведь Шапошников сам писал, что «рука сербского Генерального штаба направляла револьвер Принципа, бросая тем самым вызов Австро-Венгрии на кровавую борьбу»…

А кто направлял сербский Генштаб?

Нет, роль Германии в преддверии войны была неоднозначной, роль Австрии с самого начала была подчинённой.

И подлинными непосредственными зачинщиками войны оказались Франция и Англия, послушные Золотому Интернационалу. Поэтому нам остаётся бросить последний предвоенный взгляд на Англию и на её министра иностранных дел сэра Эдуарда Грея. Именно он, а не премьер-министр Асквит последними «ударами кисти мастера» завершил давно задуманное не им одним и не им в первую голову.

Выглядело это так…

НАКАНУНЕ вручения австрийского ультиматума Сербии Грей отклонил предложение Сазонова о коллективном воздействии России, Англии и Франции на Вену. Бритту надо было, чтобы ультиматум был предъявлен. Содержание его для англичан не было секретом: кроме заблаговременной информации австрийского посла, основные положения ультиматума были изложены 22 июля в «Таймс», контролируемой еврейскими кругами ещё со времен Дизраэли-Биконсфилда.

То есть «Таймс» известили тоже накануне…

В «день ультиматума», 23 июля, Грей принял австрийского посла Менсдорфа и стал рассусоливать о том-де ущербе, который нанесёт война торговле четырёх великих держав: России, Австрии, Франции и Германии. Англию он не упомянул, из чего австриец сделал благоприятный вывод: Англия воевать не будет. О Грее же Менсдорф доносил: «Он был хладнокровен и объективен, как обычно, настроен дружественно и не без симпатии к нам».

До вступления Англии в войну оставалось менее полумесяца…

Всю последующую неделю Грей, которого Сазонов даже в двадцатые годы аттестовал «убеждённым пацифистом», неутомимо занимался одним – направлением Европы к войне. День после вручения ультиматума, 24 июля, он проводит в неустанных трудах.

Уже сам, лично, он сообщает русскому послу Бенкендорфу, что готов-де при посредничестве «незаинтересованных» держав (Англии, Франции, Германии и Италии) обсудить кризис с Австро-Венгрией и Сербией.

Россия у Грея оставалась за скобками, но Сазонов то ли по наивности, то ли затемняя истину, и этот лицемерный шаг Грея позже оценивал высоко (мол, Грей «согласился» наконец с его предложением).

Грей, впрочем, сморщил при этом такую едва уловимую – не кислую, а лишь с джентльменской кислинкой — мину, что Бенкендорф назавтра доложил в Петербург: «Я не наблюдал ни одного симптома ни со стороны Грея, ни со стороны короля, указывающего на то, что Англия серьёзно считается с возможностью остаться нейтральной. Мои наблюдения приводят к определённому впечатлению обратного порядка».

Неглуп был всё же русский немец Бенкендорф!

Потом Грей вновь принял Менсдорфа. Вчера он отказался обсуждать австрийскую ноту по существу, заявив, что ему, мол, надо увидеть документ воочию. Теперь австриец привез официальную копию.

– Сэр, вот аутентичный текст.

Грей начал «тщательно» вчитываться в уже хорошо знакомый текст без каких-либо эмоций на идеально выбритом лице. Потом отложил бумагу и вздохнул:

– Вы дали сербам слишком мало времени и были чересчур категоричными. Но документ – поразительный, поразительный…

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Ах, господин посол, я имею в виду то, что Англия, к счастью, здесь лишь беспристрастный наблюдатель.

И, наконец, 24-го же числа наступает очередь посла Германии в Лондоне фон Лихновски. Тут Грей был просто-таки категоричен:

– Пока речь идёт о локализации столкновения между вами и сербами, это меня не касается…

– Понимаю вас, сэр, – согласился Лихновски.

– Но если бы общественное мнение России заставило русское правительство выступить против Австрии, то опасность европейской войны, по нашему мнению, надвинется вплотную, – вёл далее Грей.

– Европейской? – невольно поёжился Лихновски.

– Да… И всех последствий такой войны четырёх, – Грей слегка, но отчётливо повысил свой тихий размеренный голос, – великих держав совершенно нельзя предвидеть.

Лихновски чуть не спросил: «А Англия?», но и так всё было ясно. Четыре державы – это Россия, Австро-Венгрия, Германия и Франция…

«Итак, Англия, слава богу, ставит себя вне конфликта», – облегчённо подумал про себя Лихновски.

Через день, 26 июля, английская «команда» Золотого Интернационала пошла уже с королевского козыря. Георг V интимно беседовал с племянником – братом кайзера принцем Генрихом Прусским. Король говорил так, как будто он со своим подданным сэром Греем читал с одного листа: войну-де надо локализовать между Австрией и Сербией, а Англия будет нейтральной.

Обманутый Георгом Генрих (обманутый ведь, чего уж там!) передал брату в Берлин, что эти слова явно «сказаны всерьёз».

Однако всерьёз говорилось другое. 27 июля на заседании кабинета Грей ультимативно потребовал участия Англии в войне и в противном случае пригрозил отставкой. Но это было уже просто кокетством: всерьёз возражать никто не собирался, хотя для виду кабинет и поломался…

Уинстон Черчилль со свойственной ему выразительностью очень точно продемонстрировал врождённое двуличие и лицемерие образцового английского джентльмена: он сообщал жене, что энергичные военные приготовления обладают для него «отвратительным очарованием».

Первое слово было попыткой самооправдания, второе же…

Второе содержало истину.

Июльские маневры Королевских военно-морских сил показали мощь Англии очень наглядно: для того чтобы объединённые флоты проплыли мимо яхты Георга V на инспекторском смотру, понадобилось шесть часов!

А в ночь на 29 июля, уже без парадной помпы, с потушенными огнями, британские дредноуты вышли из Портленда, прошли Английский Канал, французский Ла-Манш, и направились на боевую базу в Скапа-Флоу.

Теперь и для Британии наступал предвоенный финал…

Каким же был он?

Во всех трудах о Первой мировой войне заседание английского кабинета 27 июля, где Грей грозил отставкой, выглядит прямо-таки шекспировским сюжетом. После доклада Грея, который якобы впервые обратил внимание коллег на то, что на континенте вот-вот грянет война, воцарилось молчание.

Затем его нарушил лорд Морли, которому в 1914 году исполнилось семьдесят шесть лет (умер он в 1923 году). Это был английский либерал старого закала. Он написал биографии Вольтера, Руссо, Кромвеля и собственного патрона – Гладстона…

Написал Морли и двухтомную «Жизнь Кобдена». Фабрикант Ричард Кобден – убеждённый сторонник фритредерства (свободы торговли) – был своеобразным политическим деятелем середины XIX века. Он выступал против Крымской войны, против владения Гибралтаром, морское владычество Англии считал узурпацией, а господство над Индией – авантюрой… В качестве первого шага к международному разоружению Кобден требовал одностороннего уменьшения британской армии и флота.

Сам Морли, будучи статс-секретарём по делам Индии, взглядов своего героя не разделял и подавлял индийское освободительное движение жестоко. Но чего у него, как и у Кобдена, нельзя было отнять, так это любви к Англии как к государству англичан, а не филиалу конторы дяди Сэма и Ротшильдов.

Морли числили в прогерманцах, но он был всего лишь пробританцем, который понимал, что хорошие отношения с немцами – в интересах англичан.

Вот этот лорд Морли и высказался против войны с Рейхом. Его поддержали ещё десять членов кабинета. Ллойд Джордж с несколькими министрами якобы колебались. С Греем были только премьер Асквит, Холден и Черчилль.

Конфуз?

Исторический момент?

Нет, читатель, – спектакль.

Хотя и без публики – друг перед другом.

Пару лет назад, во время Агадирского кризиса, в том же кабинете Асквита соотношение было обратным: на стороне мира с Германией оказалось три человека, включая всё того же Морли. И тут вдруг такая метаморфоза! А ведь и тот кризис был чреват для Англии войной.

Более того, тогда именно жёсткая публичная позиция Англии в отношении Германии сдержала развитие конфликта и перевела его в чисто политическую фазу.

На этот раз угроза выступить против Германии наверняка обеспечивала бы тот же эффект. То есть, не давая «карт-бланш» Грею на жёсткую публичную антигерманскую позицию, несогласные с ним министры приближали европейскую войну, а не отдаляли её. Если же Англия объявила бы себя вначале нейтральной, это лишь оттянуло бы её выступление в поддержку франко-русской Антанты. Правда, Морли требовал вообще мира с Германией.

Для большинства же в либеральном кабинете «колебания» и «пацифизм» были играми джентльменов. Лишний раз это невольно подтвердил сам Грей, ни в какую отставку не подавший. Развитие событий было ясно до очевидности. Проявить свою позицию открыто Англии надо было тогда, когда не было бы обратного хода у России.

Было ясно и другое. Германия, идя на войну, фактически шла против всей Европы (её союз с Австро-Венгрией общей картины не менял). Успех Германии мог быть обеспечен лишь быстрым и эффективным ударом по Франции через Люксембург и «угол» Бельгии. Так что нарушение нейтралитета Бельгии Германией в случае войны было предрешено заранее, и этого не мог не понимать любой мало-мальски компетентный не то что военный, но и политик. Про себя все это и понимали, кроме, разве что, бельгийского короля Альберта.

Русский военный агент во Франции полковник Лазарев ещё в 1906 году предлагал план действий французской армии против возможного наступления немцев по левому берегу Мааса, через Бельгию. Французский генштаб отнёсся к идее пренебрежительно, но вышло так, как предугадывал Лазарев. Правда, для французов не было пророка и в своём отечестве, потому что возможность наступления немцев через Бельгию учитывалась и в отвергнутом ими плане француза Мишеля.

Почему же французский республиканский Генштаб поступал здесь как адмирал Нельсон, смотревший на то, чего не желал видеть, прикладывая подзорную трубу к выбитому глазу? Не потому ли, что так же поступал и британский имперский Генштаб?

КАК фактор Бельгии влиял на Англию? Простой взгляд на карту показывает, что обладание бельгийским побережьем вроде бы сразу давало Германии стратегические выгоды: от Бельгии до Англии через море рукой подать. Но – через море. И гробить флот в попытках высадиться в Англии кайзер, конечно, не стал бы.

Впоследствии Ллойд Джордж бросил хлёсткую фразу о том, что, мол, пока речь шла о Сербии, девяносто девять сотых английского народа было против войны, а когда речь зашла о Бельгии, девяносто девять сотых английского народа пожелали-де воевать.

Язык у записного парламентского «льва» был подвешен как надо, но стóит ли принимать подобную болтовню всерьёз?

Во-первых, любой народ – сам по себе – всегда и везде склонен в массе своей к миру, в чём глубоко прав. А, во-вторых, проход немцев через Бельгию безопасности Англии, по существу, не угрожал.

Зато как формальный повод для вступления Англии в войну годился.

Сэр Эдуард спокойно выжидал неизбежного хода событий, тем временем ежедневно «уговаривая» упрямых-де «пацифистов» и князя Лихновски. Но 29 июля, во время второй уже за этот день встречи с послом Германии, Грей наконец заявил, что «британское правительство желает поддерживать прежнюю дружбу с Германией» только до тех пор, пока последняя не трогает Франции.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Заметим, что ко времени беседы Грея с Лихновски в Петербурге день завершился – сказывалась разница во времени. Грей имел свежие новости от Бьюкенена и знал, что Россия фактически уже мобилизуется и её конфликт с Германией предрешён. Поэтому он так резко и изменил тон, заявляя, что Англия примкнёт к Франции.

Лихновски смог лишь изумлённо спросить:

– То есть как?

– Если вы втянетесь в конфликт с Францией, мы будем вынуждены принять срочные решения и не сможем остаться в стороне.

Как видим, сэр Эдуард, в чью «государственную мудрость, внутреннюю честность и благородство» был прямо-таки влюблён русский кадет Милюков, сопротивление «пацифистов» внутри английского кабинета помехой не считал и гнул свою линию в полной уверенности, что всё будет так, как нужно тем, кому это нужно…

Потрясённый Лихновски отбил экстренную депешу в Берлин. Вильгельм, прочтя её, отреагировал на удивление прозорливо, надписав на лондонской телеграмме посла: «Англия открывает свои карты в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении! Низкая торгашеская сволочь, старалась обманывать нас обедами и речами. Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом. Грей определённо знает, что стоит ему только произнести одно серьёзное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас притихнут. Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам. Мерзкий сукин сын!».

Это было написано ещё до петербургского ультиматума Пурталеса, так что даже за два дня до первого объявления военных действий кайзер действительно был склонен не начинать войну, как и Николай (лично он) в Петербурге.

1 августа 1917 года пока ещё не стало рубежным днём между миром и войной. Но оборвать последние нити мира между Берлином и Петербургом было необходимо многим в Париже, в Лондоне, но особенно – за океаном. Уже паутинные, российско-германские связи всё ещё держали европейский мир, ненужный теперь в Европе никому, кроме её народов.

Да ещё, пожалуй, Российской державе и Германскому рейху…

1 августа истончившиеся нити лопнули. Франция получила возможность сказать, что она-де идёт на войну из-за союзной России, которой-де объявила войну Германия…

Германия же пошла вперёд на Францию, зацепив при этом Бельгию. Повод для Англии возник…

Сэру Грею осталось на утреннем заседании кабинета 4 августа только развести руками: мол, обстоятельства диктуют… И кабинет уже дружно проголосовал за войну. Последовательными до конца оказались двое: лорд Морли и единственный лейбористский министр Джон Бернс. Они подали в отставку.

Хотя позднее, в 1927 году, после смерти лорда, был опубликован его «Меморандум об отставке Морли». Из него стало ясно, что Морли ушёл больше из-за того, чтобы не мешать своим пацифистским прошлым военному кабинету. Выяснилось из посмертного меморандума и другое: то, насколько плохо были осведомлены о контактах генштабов Антанты даже английские министры, если они получали лишь официальную информацию.

В тот же день Грей произнёс речь в палате общин:

– Европейский мир не может быть сохранён, ибо некоторые страны стремились к войне. Франция вступила в войну, выполняя долг чести. Мы же ни перед кем ни обязаны, кроме Бога и собственных принципов. Мы свободны в выборе нашего курса. Однако французское побережье беззащитно. Нейтралитет Бельгии вот-вот будет попран. Можем ли мы стоять спокойно в стороне и наблюдать за совершением гнуснейшего преступления, навеки запятнавшего позором страницы истории, и превратиться таким образом в соучастника во грехе?

Грей говорил медленно, напыщенно и фальшиво, но основной мотив всё же невольно высказал: «Англия должна выступить против чрезмерного расширения какой бы то ни было державы».

В этом-то и была суть.

Вечером Грей послал в германское посольство князю Лихновски письмо: «Правительство Его Величества считает, что между обеими странами с 11 часов вечера сего дня (то есть 4 августа) существует состояние войны».

АМЕРИКАНКА Барбара Такман в своих «Пушках августа» без тени иронии написала: «Минуты, когда отдельной личности удаётся повести за собой нацию, запоминаются навечно, и речь Грея стала одним из поворотных пунктов, по которым люди впоследствии отсчитывают ход истории».

Если учесть, что английское правительство только видимым образом подстёгивали со всех сторон: Остин Чемберлен, Бальфур, консервативная оппозиция, то слова Такман выглядят просто насмешкой над трагедией миллионов людей, чьи жизни, отданные за годы войны, должны были принести миллионы долларов элите далёкой от Европы страны – родины Такман.

Такман была уверена и в том, например, что лорда Китченера 4 августа чуть ли не сняли с парохода, отправляющегося в Египет, чтобы спешно назначить военным министром. Вот, мол, насколько война была для Англии вынужденным экспромтом.

В сказках такое, конечно, бывает, но только там…

Много ли стоит каюта первого класса от Лондона до Александрии? Золотой Интернационал не раз тратился и на более дорогостоящий театральный реквизит, а спектакль с «отъездом» Китченера (лично, может быть, в этот балаган и не посвящённого) явно был рассчитан на место в будущих «научных» монографиях. Ну можно ли более выразительно показать, что леди Британия лишь уступила-де обстоятельствам, что её «вынудили тевтоны, нарушившие нейтралитет несчастной Бельгии»? Даже военного министра пришлось отыскивать наспех, на скорую руку…

Что ж, это был один из тех «экспромтов», которые потому так хорошо и удаются, что тщательно подготовлены.

Впрочем, недалеко от Такман ушла и советская «История Первой мировой войны», сделав «глубокомысленный» вывод: «Британское правительство могло помешать начать войну в 1914 году, если бы недвусмысленно заявило о своей позиции…», и т. д.

Так-то оно так… Но как могло британское правительство помешать начать войну, если подлинные властители Британии делали всё для того, чтобы помешать Европе не начать войну и удержаться в пределах мира?!

«История Первой мировой…», правда, возложила-таки на Англию «значительную часть вины» за развязывание войны. И это тогда, когда на деле английская «часть» была решающей, подавляющей (прибавляя сюда же и вину США).

Возможно, позднейшие поколения советских историков находились под влиянием схемы Тарле. Оценивая предвоенную обстановку, Евгений Викторович перебрал, казалось бы, все сложившиеся комбинации интересов: Сербии, Австрии, России, Германии, Англии и Франции, не забыл даже об Италии.

И лишь об интересах США, как важнейшей причине войны, он не обмолвился при анализе тех дней ни словечком.

Почему уж, сказать не могу…

Зато Тарле раз за разом утверждал, что начать войну стремилась и Антанта, и австро-германский блок, но летом 1914 года её выгодно было начать только Германии.

Надеюсь, что мной сказано достаточно для того, чтобы сделать вывод обратный…

Конечно, особенно Австро-Венгрия была не прочь решить свой конфликт с Сербией силой. Но только с Сербией! В войну с Россией Австрии ввязываться не хотелось.

Зато, скажем, Россия…

Хотя при чём тут Россия Ломоносова, Суворова и Ивана Безымянно-великого? Не Россия, а её «национально мыслящая» нью-бердичевская «элита» тщательно заботилась о том, чтобы в нужный момент разгорающегося военного пожара в нужном месте хватило идейного «керосина» для «тушения» этого пожара.

Вот лишь три предвоенных эпизода…

27 декабря 1912 года… Сазонов в Петербурге заявляет сербскому послу: «Сербы победят Австрию (Ого! – С. К.) и будущее принадлежит им». Причём Сазонов передавал сербу совместное франко-русское мнение, и оно к лету 1914 года дезавуировано не было. Французский посол Морис Палеолог уверял начальника канцелярии Сазонова барона Шиллинга: «Никогда Россия и Франция не были в лучшем положении, чем теперь»…

Апрель 1913 года… Тот же Сазонов подстрекает очередных сербских гостей: «Вы, сербы, должны работать для будущего времени, так как вы получите от Австрии много земель».

А вот уже февраль 1914 года… Теперь уже сам Николай II обнадёживает сербского премьера Пашича: «Для Сербии мы всё сделаем».

Читаешь такое, и на языке вертится вопрос: «А что вы готовы сделать для России?».

Нет, и у академика Тарле, и у многих других «зеркало» анализа оказывалось, увы, кривым. Реальные грехи Германии в нём неимоверно выпячивались. Грехи же Антанты съёживались, выглядели мелкими. А бородка дяди Сэма вообще терялась. Германия в таком «зеркале» воинственно надувала щеки, а Антанта испуганно таращила глаза.

Но не так оно было на деле…

Показательно, что местами вполне проницательная Барбара Такман вдруг «простодушно» доверилась свидетельству Дэвида Ллойд Джорджа, который позже утверждал, что банкиры и бизнесмены приходили-де в ужас при мысли о войне, а управляющий Английским банком, посетив сэра Дэвида в субботу 1 августа, информировал-де его: «Сити решительно выступает против нашего вступления в войну».

Конечно, среди английской финансово-промышленной элиты были и здравомыслящие люди, понимавшие, что война, скорее всего, ослабит Англию и усилит США. Пока что кредитная система мира имела центром Лондон, а вот как будет после войны, оставалось лишь гадать. И если бы неблагополучное будущее для Британии никто в ней самой не видел, то там не было бы и влиятельных (но не решающих) сил, выступающих за англо-германскую дружбу. Однако, если бы деловой Сити был действительно «против» (да ещё и «решительно»), то войны бы и не было.

Нет, Сити вёл свою часть партии в полном согласии с Уолл-Стрит, а Уолл-Стрит уже написал партитуру войны.

Что же касается Ллойд Джорджа, то он так крепко увяз в оружейных махинациях крупнейшего мирового торговца оружием сэра Бэзила Захарова, что уж сэр-то Дэвид к войне был готов в любую минуту, как и его закулисно всесильный партнёр.

ЛИЧНОСТЬ Бэзила Захарова – мультимиллионера и финансового дельца – в нашей стране практически неизвестна. На Западе он тоже менее популярен, чем Ротшильды и Рокфеллеры. Оно и неудивительно: как писала о нём в 1933 году первая (во 2-м и 3-м изданиях о Захарове нет ни строчки!) Большая Советская энциклопедия, он «избегал гласности, предпочитал работать за кулисой». Родом из Константинополя (отец – русский, мать – гречанка), он, по авторитетному свидетельству всё той же первой БСЭ, «достиг богатства неизвестными путями». Однако кое-что можно на сей счёт и сказать…

Так, например, Жак Бержье, автор интереснейшей монографии «Промышленный шпионаж», сообщает, что когда изобретатель пулемёта Хирам Максим прибыл для демонстрации образца пулемёта на артиллерийский полигон в Специи с герцогом Генуэзским и целой свитой итальянских специалистов и генералов, то два артиллериста, которые должны были вести стрельбу, валялись на земле мертвецки пьяные: их споили в кабаке агенты Захарова, конкурента Максима…

В Вене в аналогичной ситуации стрелки-испытатели были усыплены, а пулемёт испорчен.

Бержье пишет, что Захаров разработал «очень совершенную систему взяток». Например, в России Захаров заявлялся к какому-нибудь влиятельному чиновнику в среду и говорил ему: «Сегодня у нас четверг». Чиновник, естественно, возражал, и тогда Захаров, настаивая на своём, предлагал пари на 10 тысяч рублей. И… «проигрывал»…

Захаров руководил одновременно крупным оружейным бизнесом и огромной организацией промышленного шпионажа и саботажа, которой дал название «Сеть ZZ». Во время войны эта сеть работала на оба блока – деньги не пахнут!

То, как Захаров был богат, явствует даже из нескольких деталей его обнародованного «послужного списка»: поставка пулемётов России во время русско-японской войны; одалживание денег английскому королю Эдуарду VII; руководство (совместно с другим супербогачом – Детердингом) нефтяной англо-голландской компанией «Ройял Датч Шелл»…

Был сэр Бэзил (он удостоился рыцарского звания) и фактическим хозяином английской оружейной фирмы «Виккерс». Обделывал общие дела с германским «Круппом», французской «Шнейдер-Крезо», австрийской «Шкодой»…

Жил он долго… Родился в 1850 году, умер в 1930-м. И в 1914 году пребывал в относительной молодости: ему исполнилось шестьдесят четыре. После войны получил от «своего» правительства (Захаров числился французским подданным) орден Почётного легиона, от английского короля – орден Бани, а от Оксфордского университета – степень доктора гражданского права, хотя знал одно право – право вооружённого насильника и гешефтмахера…

Был до неприличного скуп и жаден.

Для Захарова было всё равно, как это звучит: бизнес, профит, прибыль, гешефт, выгода, «навар»… Лишь бы этот навар был погуще… Подданным он был французским, заправлял в английской «Виккерс», но одним из эффективных прототипов германских подводных лодок стала подлодка «Норденфельд», которую Захаров поставлял в Грецию и Турцию, а уж оттуда чертежи «как-то» попали в Германию…

Впрочем, один ли этот Бэзил был таковским!

Не раз уже упоминавшийся будущий генерал-лейтенант Красной Армии, а во время Первой мировой войны – русский военный агент во Франции, граф Игнатьев волею судеб оказался в центре деятельности, связанной с русскими военными заказами. Он оставил описание интереснейшего эпизода. Вокруг Игнатьева (человека честнейшего, позднее отдавшего Советской власти двести двадцать пять казённых миллионов франков, которые мог прикарманить с ведома французского правительства) крутились посланцы американского промышленного магната Моргана. Но граф понимал: предоставление монополии Моргану равносильно сдаче себя ему в плен.

Махинации Моргана беспокоили, как оказалось, и маршала Китченера. Китченер вызвал Игнатьева в Лондон, и там они втроём с русским военным агентом в Англии генерал-лейтенантом Ермоловым провели переговоры. Аудиенция была закончена, русские уже шли по коридору, но вдруг их догнал великан унтер-офицер и попросил Игнатьева вернуться.

Игнатьев вспоминал: «Китченер стоял посреди кабинета. Он вплотную подошёл ко мне и, глядя в упор, негромко, с большим внутренним волнением спросил:

– Подтвердите, полковник, что вы не сторонник соглашения с Морганом!..».

Игнатьев был всего лишь честным солдатом, а не царским министром или нью-бердичевским комбинатором. Как он мог гарантировать принципиальность российских «верхов», продажных почти поголовно? Ответив уклончиво, он поинтересовался:

– Позвольте узнать, почему вас так может интересовать этот вопрос?

«И без того красное, – писал Игнатьев, – обветренное лицо генерала стало пунцовым. Он нервно взял меня за пуговицу кителя и процедил сквозь зубы:

– Хотя бы потому, что этого как раз желает Ллойд Джордж»…

Справедливости ради приведу пример из формально другого лагеря… На некоторых образцах английских снарядов стояло клеймо «КР-96/04», смысл которого выяснился лишь после войны: так были помечены снаряды, которые изготовлялись в Англии по лицензии германского пушечного «короля» Круппа компанией «Виккерс». После перемирия она выплатила Круппу огромную сумму, так что он нажился на том, что изобретённые им снаряды убивали его же соотечественников – немецких солдат.

Впрочем, и броня английских дредноутов изготовлялась по лицензии того же Круппа…

Когда в 1923 году Крупп оказался замешанным в провокацию на его заводах, арестован и приговорён французским военным трибуналом к 15 годам заключения, крупнейшие французские капиталисты и промышленники, испанский король и даже Папа Римский немедленно выступили в защиту Круппа, признанного военным преступником, и через шесть месяцев стальной и пушечный «король» вышел из дюссельдорфской тюрьмы на свободу…

Потом он финансировал и вооружал Гитлера.

КРУПП – Виккерс… Ллойд Джордж – Морган… Ллойд Джордж – Захаров… Морган – Ротшильд… Ротшильд – Розбери… Розбери – Черчилль…

Это были лишь отдельные звенья одной общей цепи, в которую идущая война вплетала ещё и 4 миллиона тонн (!) колючей проволоки, опутавшей поля сражений…

Цепь обвисала на человечестве всё тяжелее, сковывала его… И вместо нового, более осмысленного и доброго мира человек получал бессмысленную для всех, кроме захаровых, круппов и морганов, жестокую и долгую войну.

Война же эта была бесчестна настолько, что отвергала мало-мальски честных людей на верхах власти и продвигала вперёд совсем уж бесчестных.

В июне 1916 года лорд Китченер на броненосном крейсере «Гемпшир» отправился в Россию. Западнее Оркнейских островов крейсер подорвался, к берегу выплыло только 12 человек. Китченер был безжалостен, но прям, и этим не устраивал многих. Почему он погиб, сегодня уже не узнать. Но погиб он для многих вовремя…

В декабре 1916 года премьер-министром вместо «сработанного» Асквита стал нелюбимый Китченером Ллойд Джордж, тесно связанный, кроме Моргана, ещё и с сионистскими кругами.

Был «на коне» и Черчилль. Десять лет назад, во время выборов в парламент 1906 года, манчестерские евреи сплотились вокруг него так активно, что на одном из митингов их лидер заявил: «Любой еврей, голосующий против Черчилля, будет предателем нашего дела».

Что же это было за такое «святое дело»?

Каким может быть главное дело у честного человека? Тут нет двух мнений! Человек, достойный так называться, делает жизнь лучшей для как можно большего числа честных и достойных людей. Но этой ли цели служили черчилли и ллойд джорджи?

Надо ли много размышлять, чтобы дать на этот вопрос честный ответ?