Текст книги "Бесконечный Марс"

Уже через час главный рак находился в смехотворно неподходящем ему пластиковом пузыре и произвольно переходил взад-вперед, выскакивая из ниоткуда, каждый раз пугая своих товарищей. Фрэнк не мог не заметить, что одному из этих товарищей особенно крепко доставалось от этого нового устройства. Может быть, это был соперник их лидера? Или отец, брат, сын, мать, сестра? Кем бы он ни был, он то и дело страдал от наскакиваний, толчков и подножек.

– Если эти звери хоть чуть-чуть похожи на людей, то этот парень сейчас должен быть ох как зол на папу из-за всего этого, – заметила Салли.

– Ага, – пробормотал Фрэнк. – Это сердитый молодой принц или типа того.

Утро подходило к концу, и Фрэнк наблюдал за происходящим с возрастающим нетерпением. А в один момент ему показалось, что он услышал далекий гром, хотя на небе не было ни одного облака. Разве бури вообще были возможны на этой версии Марса?

Раки быстро учились: сразу осознали потенциал новой технологии и уже вскоре догадались, что в обмен на волшебный Переходник Уиллис хотел всего лишь, чтобы они поднесли ручную камеру как можно ближе к монолитам.

– Если это не сработает, то уже ничего не поделаешь. Я также дал им семян марсианского кактуса, чтобы подпитывать Переходник. Я привез его с Марса Дыры, но высока вероятность, что здесь он тоже будет расти…

– Господи, – проговорил Фрэнк. – Ты только что познакомился с этими созданиями, а уже устроил им свой День перехода.

– Это не совсем так, – строго возразил Уиллис. – Не забывай, Переходник всего лишь помогает использовать способность к переходу, – способность прежде всего врожденную. Я уверен, существуют какие-нибудь разумные марсиане, способные переходить, иначе никакого Долгого Марса не существовало бы. Но здесь от переходов куда меньше толку, потому что почти все соседние миры необитаемы и находиться там – смерти подобно. Я лишь даю им то, что у них уже есть, Фрэнк. И кроме того, этим ребятам еще нужно пережить Эпоху возрождения и промышленную революцию, чтобы понять значение Долгого Марса, не говоря уже о том, чтобы научиться делать нормальные скафандры.

– Но технологии у них довольно оригинальные, – заметила Салли.

– И смелые, – добавил Фрэнк. – А еще они быстро учатся…

– Ну ладно, ящик Пандоры открыт. Или ты, как тот говнюк Мелланье, скажешь, что это неправильный миф, Фрэнк? Слушай, нам надо задержаться в этом мире, пока не получим данные с монолита. А потом сможем двинуться дальше. Но полагаю, мы поднимем планеры в воздух уже скоро.

– Почему?

– Кажется, я начинаю понимать язык тела, на котором говорят эти ребята. Они вроде бы обеспокоены. Помните, я думал, каким должен быть хищник, заставивший двухсотпятидесятифутового зверя вырастить броню? Так вот, тот гром, что вы недавно слышали – и я тоже его слышал, – это на самом деле не гром…

Глава 30

Запад-170 000 000 и дальше. Был май, и экспедиция длилась уже четвертый месяц.

Вокруг твердых, незыблемых форм «Армстронга» и «Сернана» мерцало странное окружение – миры, собранные в гигантские связки. Миры, где высохли океаны и остались лишь соленые озера среди скал. Миры, где материки так и не образовались и единственной сушей были рассеянные вулканические острова, выступающие из бурных морей. Миры, где преобладали самые разные формы жизни.

Джерри Хемингуэй и By Юэ-Сай придумали вероятностную теорию о распространенности сложной жизни на Долгой Земле, основанную на статистических данных, которые они собирали. Почти на всех Землях существовала та или иная жизнь. Но лишь на половине всех Земель имелась атмосфера со значительным содержанием кислорода, выделяемого фотосинтезом, и лишь на одной из десяти была многоклеточная жизнь, растения и животные. По-видимому, последовательная география, которую они разрабатывали, представляла нечто похожее на историю жизни на Земле, распределенную по времени и спроецированную на многомерные пространства Долгой Земли. На Земле потребовались миллиарды лет эволюции, чтобы возник фотосинтез, а многоклеточная жизнь пришла сравнительно поздно. Чем форма жизни сложнее, тем труднее ей развиться. Мэгги не делала вид, будто до конца понимает эту теорию, и вообще считала, что делать какие-либо выводы еще слишком рано.

В районе Земли-175 000 000 они снова обнаружили отклонение от миров фиолетовой мути с их простейшей жизнью. На этом островке миров существовала сложная жизнь, но не сложной она была не на уровне клеток и не на уровне их групп, а в более глобальном масштабе. Там было целое озеро, даже море, кишащее микробной жизнью, но все в ней объединялось в иерархические сообщества, которые складывались в единую, составную, многообразную форму жизни. Пятнадцать лет назад экспедиция Валиенте уже открыла одну подобную сущность, как сейчас кажется, пугающе близко к Базовой – зверя, которого Джошуа Валиенте назвал Первым Лицом Единственным Числом, из тех, кого с тех пор прозвали «транспортерами». Может быть, эта цепочка миров служила первоначальной родиной таких существ.

Наученные опытом Валиенте экипажи обоих судов знали, что здесь стоило проявлять осторожность.

И тем не менее корабли стремительно погрузились в неизвестность. Мэгги завораживали меняющиеся панорамы суши, моря и неба, которые мелькали перед ней в окнах наблюдательной галереи, и увлекали более близкие виды миров, где они останавливались, чтобы тщательнее их изучить и взять пробы. Но пока они летели дальше и дни тянулись один за другим, что-то в ней стало питать отвращение ко всему этому странному окружению. Ей хотелось найти конечную цель.

На Западе-182498761 Мэгги наблюдала, как группа в скафандрах исследовала очередную дальнюю копию Северной Америки, насыщенную удивительно сложными и совершенно незнакомыми формами жизни.

Джерри Хемингуэй устроил так, чтобы один из образцов доставили ему на «Армстронг». Его установили в лаборатории глубоко в недрах гондолы, где светили лампы, имитирующие дневной свет, под пластиковым куполом, в котором можно было воссоздать местную атмосферу с обильным содержанием метана и лишенную кислорода. Приготовив все это, Хемингуэй пригласил Юэ-Сай, Мака и Мэгги осмотреть его новейшую экспозицию.

Они собрались вокруг и внимательно посмотрели вниз. В лотке с местной почвой под воздушным куполом стояло нечто похожее на небольшое дерево с толстым стволом и фиолетовой листвой. Ствол оплетала желтоватая нить, а среди обилия фиолетового проглядывали желто-белые цветы.

– Похоже на бонсай, – заметил Мак.

Юэ-Сай рассмеялась.

– Да, выращенный кем-то, кто переел галлюциногенных грибов. Вот такой кусочек Японии!

– Просто скажите мне, что видите, – попросил Хемингуэй относительно спокойно.

– Дерево, – быстро ответила Мэгги.

– Именно. Хоть и не имеющее никакого отношения к деревьям Базовой – ни из тех, что росли раньше, ни из тех, что сейчас.

– Но, как и любое другое дерево, оно стремится к свету, – заметил Мак. – Значит, оно фотосинтезирующее. Полагаю, это понятно и по фиолетовым листьям и мелким цветочкам.

– Да, – подтвердил Хемингуэй. – Следовательно, в этом мире существуют хорошо выраженные многоклеточные формы жизни, и некоторые из них – фотосинтезирующие. Но присмотритесь к этому экземпляру внимательнее. Они оба фотосинтезируют.

Мэгги почесала затылок.

– Они? Оба?

– Обе формы жизни, которые вы сейчас видите.

Юэ-Сай прильнула к куполу.

– Вообще это выглядит как дерево, атакованное каким-то фикусом.

– Не атакованное… Пожалуй, я не вполне честен. Я имел возможность провести полный биохимический анализ этих образцов. Лейтенант Ву, на нашей Земле вся жизнь основана на ДНК, правильно? Мы передаем ДНК, ее систему кодирования и все прочее вместе с простейшими бактериями. Таким образом, мы можем сказать, что вся жизнь на Базовой имеет единый источник. Но даже чтобы он возник, источник основанной на ДНК жизни предварительно должен произойти отбор посредством различных эволюционных процессов, – отбор двадцати аминокислот из множества альтернатив, выбор способа кодирования ДНК… Но этот выбор мог быть и иным. Могли существовать и другие источники жизни, основанные на других выборах. И если они существовали, их просто вытеснили мы, выжившие победители.

– Это геноцид. Он лежит даже в основе самого дерева жизни, – крякнул Мак. – Такие дела. Хемингуэй, как я понял из твоего предисловия, здесь устроено по-другому.

– По-другому. Здесь, под этим куполом, существуют две формы жизни. «Дерево» основано на ДНК, похожей на нашу, и набор аминокислот похож на наш. Но другая форма – «фикус» имеет другой набор аминокислот. И использует другой генетический код, причем часть информации содержится в ДНК, остальная – в белках…

– Ух ты! – Мак оживился. – Здесь выжили формы жизни из разных источников?

– Похоже на то. А как или почему – кто знает? Возможно, здесь было какое-то убежище, остров… У «фикуса», например, другая хиральность, то есть органические молекулы не симметричны, и их можно описать как лево– и правозакрученные. Все наши аминокислоты левозакрученные, у «дерева» – левозакрученные, но у «фикуса» – правозакрученные.

– И что с этого? – Мэгги покачала головой. – Что это значит?

– Я полагаю, что левозакрученный не может съесть правозакрученного.

– Ну хорошо, поглотить не может, – проговорил Хемингуэй. – Но они могли друг друга истребить. Но смотрите, что они делают на самом деле. – Они снова присмотрелись к куполу. – «Фикус» использует «дерево» для поддержки. И отсюда вам не видно, но у них еще переплетаются корневые системы, и «фикус» возвращает долг питательными веществами, которые отдает «дереву».

– Это взаимодействие, – вздохнула Юэ-Сай. – И никакого геноцида, доктор. Они работают сообща, чтобы выжить. Взаимодействие – и между доменами жизни! Какое чудесное открытие! Моя вера во вселенную восстановлена. – Она игриво потрепала Хемингуэя по плечу. – Вы только посмотрите! Если такие чуждые существа могут взаимодействовать ради общей выгоды, то почему этого не можем мы, китайцы и американцы?

– Я родился в Канаде, я не американец, – ответил Хемингуэй без особого интереса и наклонился ближе к переплетающимся растениям.

Мэгги вдруг загорелась внезапной решимостью:

– Давайте-ка оставим этого занятого парня, пусть работает. Мак, пойдем со мной.

Доктор поднял бровь:

– Что-то стряслось, капитан?

– Ага, – ответила она ему одному. – Этот проблемный вопрос между тобой и Снежком – довольно уже холодных взглядов и молчания. Это длится уже слишком долго, и мне нужно знать, в чем там у вас дело.

– Почему сейчас? Из-за этой гармонии «дерева» с «фикусом», что ли? Ты еще спой «Эбеновое дерево и слоновую кость»[30]30
  Песня, исполненная в дуэте Полом Маккартни и Стиви Уандером в 1982 году.


[Закрыть].

Она сердито на него посмотрела, ничего не ответив.

Он вздохнул.

– Идем в твою каюту?

– С тебя бутылка солодового.

Шими напросилась сидеть с ними. Мэгги настояла, чтобы она оставалась под столом, не показываясь на глаза.

И Мак, дав понять, что ему не по душе этот приказ, принялся рассказывать все как есть.

– Прежде всего вам необходимо запомнить, капитан, – начал он, пригубив виски (взял свой любимый – «Олд лэнг син»), – мы хотели как лучше.

– Хотели как лучше? Господи, сколько грехов было оправдано этими словами?

– В общем, это было в 2042-м, 43-м. Через пару лет после Йеллоустоуна. Тогда «Франклин» еще выполнял миссии по перегруппировке на Ближней Земле…

Мэгги помнила это время слишком хорошо. Военные твены, до отказа заполненные беженцами – мужчинами, женщинами, детьми, которых забирали из их разрушенных вулканом домов и собирали в совершенно незнакомых мирах…

– Насколько я помню, на «Франклине» тебя не было где-то год.

– Ага, – подтвердил Мак, – пока меня не позвали обратно побыть советником при оснащении новеньких «Армстронга» и «Сернана». Ты тогда была несколько занята, Мэгги, и не слишком расспрашивала меня о том, чем я занимался весь тот год.

– Хм-м. И личное дело я тоже не смотрела. В случае с тобой у меня не было такой нужды. Так я считала.

– Там ты многого бы и не нашла – если бы не стала докапываться. Эта информация была скрыта… Мэгги, меня тогда отправили на Запад-1617524.

Этот номер был ей знаком, и это ее не удивило. Земля биглей. Родной дом Снежка.

– Да, меня мобилизовали, отправили под командование адмирала Дэвидсона, но само назначение исходило от высшего руководства. Я поступил в группу с участием разных видов сил, которую отправили, чтобы наладить какие-то формальные отношения с биглями, после первого контакта в 2040-м. Президент Каули и его советники считали эту миссию важной даже в период чрезвычайной ситуации по стране, они хотели использовать эту возможность. В нашей группе были в основном военные, но имели мы, конечно, и большой научный интерес. У нас были анатомы, лингвисты, психологи, этнологи. Даже кинолог. И, в общем, проект получился успешный. Ты же видела, там все еще работает оборудование и за ним следит Бен Мортон. Мы изучали общество биглей во всех подробностях – во всех, что нам позволили. А что не позволили – то мы выведали сами. Мэгги, бигли не умеют переходить, даже с помощью Переходников. А, черт, ты же это знаешь. Во всем остальном они весьма разумны, можно сказать, не глупее нас. Но суть вот в чем. Несмотря на всю их разумность, культура у них была скудной. Я имею в виду не только в технологическом и материальном смысле, хотя они и застряли на уровне скотоводов каменного века, по крайней мере до тех пор, пока кобольды не научили их производить чугун и делать какое-никакое оружие.

Кобольды, к слову, то и дело доставляли неудобства – это были хитрые гуманоиды, паразитирующие на человеческой культуре и очевидно использующие ее остатки, чтобы разрушать судьбы других.

– Искусство у биглей находилось на примитивном уровне, – продолжал Мак, – у них нет сложного письма, их религии и вообще цивилизация производят впечатление незрелости. Науки нет вообще, хотя они и имеют традицию проб и ошибок в медицине, развившуюся прежде всего на военном опыте.

– Ну и что? – нахмурилась Мэгги. – Может, биглям и ни к чему, например, письмо. Насколько мне известно, они общаются с помощью запахов, с помощью слуха – вспомни, как Снежок воет по ночам… А современные люди разве не тормозили целую эпоху после своего появления, прежде чем начать писать на стенах пещер и летать на Луну?

– Это правда. Но ведь мы в конце концов сдвинулись с места и запустили целую лавину изобретений. И, Мэгги, хоть мы и переживали с тех пор всякие бедствия – падения империй, эпидемии чумы и много чего еще, – наш прогресс шел… ну не скажу, что прям «вверх», это слишком субъективная оценка. Но, по крайней мере, в направлении возрастания сложности. Верно?

– Допустим.

– И мы не теряем того, что уже изобрели. Да, отдельные цивилизации теряют все, но…

– Да-да, я поняла. Если мы изобрели чугун, он остается насовсем. Но у биглей все не так, я догадываюсь.

– Это мы и выяснили. Видишь ли, бигли переживают разгромы и падения, сокрушительные падения. Потому что их общества нестабильны.

Это все из-за их цикла размножения. Проблема состоит в том, что бигли плодятся, как собаки – то есть часто и большими пометами. В стаях биглей установлен военный матриархат, в котором власть Матери осуществляется посредством Дочерей, Внучек и даже Правнучек. Поэтому всякий мирный период приводит к демографическому буму и – что еще более существенно – слишком большому количеству Дочерей и Внучек.

– Хм-м, и каждая из них стремится занять трон. Это я поняла из разговоров со Снежком. Если тебя убьют с честью, это расценивается как дар.

– Да, прямо как у клингонов[31]31
  Вымышленная гуманоидная раса воинов из вселенной «Звездного пути».


[Закрыть]. В общем, как бы то ни было, любой мирный период…

– Неизбежно заканчивается перенаселением и разрушительной войной.

– Так и есть, шкипер. В итоге конфликт, как правило, приобретает континентальный, если не мировой масштаб: стаи вторгаются к воюющим соседям, и враждующие Дочери разрывают друг друга на куски из-за добычи. Потом восстановление длится не более столетия, может, двух, когда все возвращаются к охоте и собирательству, после чего войны начинаются по новой.

Это мы узнали благодаря археологическим раскопкам, а также по рассказам самих биглей. Они знают, что с ними происходит, – у них есть устные традиции, истории, переходящие в легенды. И все они стремятся сохранить от предыдущих циклов технологии изготовления оружия. А фермерство, например, их не так интересует. В каждой стае надеются, что их потомки окажутся теми, кто выиграет следующую мировую войну. Именно поэтому оружейное дело у них относительно развито и почти все остальное – нет. Хотя их доктора, надо сказать, составляют исключение: они, по крайней мере, стараются не забыть то, что знают. В общем, как видишь, исторические циклы у них совсем не такие, как у нас. И хотя их цивилизация, судя по всему, существует намного дольше нашей – по первым прикидкам, порядка полумиллиона лет, – в развитии они сильно ограничены. И все из-за дефекта в их природе.

Мэгги внезапно поняла, к чему он ведет.

– Дефекта? Разве это не субъективное мнение?

– У них слишком много детей, слишком много, – проворчал Мак. – А медицина не продвинулась дальше лечения травматических ран. А о контрацепции они даже не задумывались…

– И тут появляется кучка людей-идеалистов с незамысловатыми теориями, продвинутым уровнем биологии и стремлением лезть не в свое дело.

– Мэгги, это выглядело не так уж грубо. Представь себе, что мы увидели, когда туда прибыли. Народ Снежка практически истребил сам себя. Правящей элиты уже не было. Разруха в тот раз оказалась самой значительной за всю историю – и причиной тому было высокоэнергетическое оружие, которое они выторговали у кобольдов. Мы чувствовали, что должны что-то сделать. И исправить их положение не составляло труда, ведь мы знали собачью анатомию.

– И как вы это сделали?

– Дали им воду. Побросали с дронов по всему материку. Мы не стали стерилизовать самок – просто уменьшили размер помета. Нам казалось, так будет лучше всего. А позднее, когда они увидят результаты, мы объяснили бы им, что мы сделали, и предоставили бы право выбора.

– Господи. Полагаю, у нас уже был опыт подобного вмешательства еще на Базовой… Так что случилось, Мак?

– Бигли, которые выпили нашу воду и перестали приносить большой помет, подумали, что их прокляли боги или чем-то заразили враги – и от этого стали чуть ли не бесплодными. Мы попытались объяснить, что мы сделали, но они не слушали.

– Они стали вас в этом винить?

– Ладно еще, если бы они просто не восприняли нас, людей, всерьез. Но их внутриполитические дрязги ослепили их до того, что они совсем ничего больше не замечали. Дочери и Внучки сцепились между собой, и каждая подозревала другую в отравлении. А соседние стаи, видя их слабости, начали повсюду устраивать вторжения. Ситуация накалилась, и некоторые стали показывать пальцем на нас. И мы просто оттуда убрались.

– Неудивительно. И война развязалась еще страшнее, да?

– Мы позволили им выжечь все дотла. А потом Бен Мортон прилетел туда с первой группой…

– Один Бог знает, как это отразится на будущем. «Убийство моего народа», как сказал Снежок. Он все правильно понял, так ведь?

Мак налил себе еще виски.

– Ты же меня знаешь. Я доктор, Мэгги. Я хотел помочь.

– Я думала, первый принцип медицины – «не навреди». А вообще тебе стоило рассказать мне все это раньше. Ладно, Мак, уйди с глаз моих. Возвращайся к работе… хотя нет, к черту работу, найди Снежка. Попытайся с ним поговорить. И не жди прощения – ты его не заслуживаешь. И это, кстати, приказ. А потом отправь его ко мне.

На следующий день Снежок наконец объявился. Шими выбралась из каюты всего за четверть часа до его появления.

Зная теперь о том, что он пережил, Мэгги посмотрела по-другому на отношение Снежка к Маку, ко всему человечеству.

– Мак говорит, они пытались вам помочь. Может, и неправильно, но…

– Не помочь. Контр-р-ролир-р-ровать.

– Не думаю, что они стремились именно к этому.

– Контр-р-ролир-р-ровать.

Что ж, может, он был прав. Люди и сами могли не до конца понимать своих мотивов.

– И все же ты отправился с нами. И теперь ты здесь, говоришь со мной.

– Узнаю пр-р-ро вас. – Он посмотрел на нее, такой огромный в маленькой человеческой каютке, его волчьи глаза показались ей ледяными. – Одни хор-рошие, др-ругие плохие, дур-рные.

– Спасибо тебе за это.

– Хор-рошее есть даже в Мак-ке. Он док-тор-р-р. У нас есть доктор-р-ра.

– Да, он хороший человек, пусть иногда и ошибается…

– Но не конр-ролир-руйт-те биглей. Больше ник-когд-да.

– Я понимаю… – Огонек ее радио зажегся.

Он встал, отдал честь, совсем как человек, и вышел из каюты.

Вызов был срочным – звонил Эд Катлер с «Сернана». Его корабль ушел вперед сам, продвинувшись по этой цепочке миров, которые Джерри Хемингуэй прозвал поясом Бонсай. Но сейчас «Сернан» поспешно вернулся обратно.

– Капитан Кауфман, вам лучше самой на это посмотреть.

– Скажи мне, что вы нашли, Эд.

– Обломки «Нейла Армстронга-1».