Текст книги "Охотники за костями. Том 1"

Которая отгоняла пламя прочь от пролома, открывая вихрящийся тёмный тоннель.

Их которого вышли, еле передвигая ногами, фигуры.

Бездна стояла на коленях рядом с Тавор – только адъюнкт ещё стояла – и Блистиг увидел, как виканка обернулась к ней, услышал её слова:

– Это Синн. Адъюнкт, эта девочка – Высший маг. А она сама даже не знает…

Адъюнкт обернулась, заметила Блистига.

– Кулак! Встать. Взводы и целителей – вперёд. Живо! Они выходят – Кулак Блистиг, вы меня понимаете? Им нужна помощь!

Он поднялся на колени, но только на это и хватило сил. Блистиг неотрывно смотрел на эту женщину. Точнее, на чёрный силуэт, за которым мир обратился в буйное пламя, растущий огненный смерч, всё более и более грозный. Что-то холодное, пропитанное ужасом, сгустилось у него в груди.

Видение.

Он только и мог, что смотреть.

Тавор зарычала, повернулась к щуплому мальчишке, который стоял поблизости.

– Свищ! Найди офицеров в лагере! Нам нужно…

– Да, адъюнкт! Семь сотен и девяносто один, адъюнкт. Кулак Кенеб. Кулак Тин Баральта. Живы. Я сейчас приведу к ним помощь.

А затем мальчишка пробежал мимо Блистига, вниз по откосу, а следом за ним – собаки.

Видение. И знамение, да. Теперь я знаю, чтó нас ждёт. В самом конце. В самом конце всего, в конце долгой, долгой дороги. О, боги…

Но она уже отвернулась, оказалась к нему спиной. Она смотрела на горящий город, на жалкую, дрожащую череду выживших, которые продолжали выходить из колдовского тоннеля. Семь сотен и девяносто один. Из трёх тысяч.

Но она слепа. И не может увидеть, то, что я вижу…

Адъюнкт Тавор. И пылающий мир.

Двери с грохотом распахнулись, и внутрь вкатилась волна дыма и жара, омыла лодыжки Корабба, затем устремилась вверх, дым заклубился под куполом, заметался под ударами сквозняков. Воин загородил собой сбившихся в кучку детей и обнажил саблю.

Он услышал голоса – малазанская речь – затем увидел фигуры в сумраке коридора. Солдаты, впереди – женщина. Заметив Корабба, они замерли.

Мужчина шагнул вперёд и оказался перед женщиной. На его обожжённом лице ещё можно было различить изуродованные следы татуировки.

– Я – Ютарал Гальт, – прохрипел он. – Пардиец…

– Предатель! – рявкнул Корабб. – Я – Корабб Бхилан Тэну'алас, второй после Леомана Кистеня. А ты, пардиец, – предатель!

– Какое это имеет значение? Мы все умрём, так или иначе.

– Хватит, – сказал по-эрлийски, но с сильным акцентом, другой солдат – чернокожий. – Горлорез, иди и убей этого дурня…

– Погодите! – воскликнул пардиец, затем склонил голову и добавил: – Сержант, прошу вас. В этом нет смысла…

– Эти ублюдки заманили нас в ловушку.

– Нет, – возразил Корабб, вновь привлекая внимание малазанцев. – Леоман Кистень сделал это с нами. Он, и лишь он один. Мы… нас всех предали…

– И где он прячется? – спросил Горлорез, взвешивая на руках свои длинные ножи; в его бледных глазах застыло кровожадное выражение.

– Сбежал.

– Тогда его перехватит Темул, – заявил Ютарал Гальт, поворачиваясь к сержанту. – Они окружили город…

– Без толку, – перебил Корабб. – Он не выходил за стены города. – Воин указал рукой на алтарь у себя за спиной. – Чародейские врата. Королева Грёз – она забрала его отсюда. Его и Высшего мага Л'орика, и малазанку по имени Синица…

Двери вновь распахнулись, и малазанцы резко обернулись на звук голосов – стонов боли, кашля, ругани, а затем расслабились. Свои. Корабб понял, что врагов стало больше. Он оглянулся, чтобы взглянуть на детей, отшатнулся от ужаса, который стоял в их глазах, и вновь повернулся к малазанцам, ибо детям он не мог сказать ничего. Ничего такого, что стоило бы услышать.

Ввалившись в зал, Флакон судорожно глотнул воздуху. Холодного, пыльного – как? откуда? – а затем Спрут снова закрыл створки и выругался, так как обжёг руки.

Впереди, на пороге двери в алтарный чертог, стояли малазанцы. Бальзам и его взвод. Пьяница из Картула, Хеллиан. Капрал Рим и несколько тяжей из взвода Собелонны. А за ними, в нефе, одинокий воин-мятежник, а у него за спиной – дети.

Но воздух – воздух…

Корик и Битум пронесли мимо него Смычка. Подёнка и Смекалка снова выхватили мясницкие ножи, но мятежник уже отбросил тяжёлый скимитар, и тот зазвенел по мозаичному полу. Нижние боги, один из них только что сдался.

От каменных стен исходил жар – бушевавший снаружи огненный смерч не пощадит и этот храм. Последние двадцать шагов от угла храма до фасада едва не стоили им всем жизни: ни ветерка, воздух разрывается от треска взрывающихся кирпичей, трескающихся булыжников мостовой… Пламя питалось будто самим воздухом, с рёвом неслось по улицам, по спирали взвивалось вверх, стояло над городом, точно огромные змеи с раздутыми капюшонами. И звук – маг его по-прежнему слышал, за стенами, всё ближе и ближе – звук… ужасный. Ужасный.

Геслер и Шнур подошли к Бальзаму и Хеллиан, и Флакон пододвинулся ближе, чтобы услышать, о чём они будут говорить.

– Кто-нибудь поклоняется Королеве Грёз? – спросил Геслер.

Хеллиан пожала плечами:

– Сдаётся мне, начинать чуток поздновато. Но всё равно – Корабб Бхилан Тэну'алас, вон тот наш пленник, он сказал, что Леоман уже заключил с ней сделку. Конечно, может так выйти, что она не держит любимчиков…

Внезапный громкий треск переполошил всех – алтарь раскололся. И Флакон заметил, что Хруст, безумный сапёр, только что закончил на него мочиться.

Хеллиан расхохоталась:

– Ну, эту идею вычёркиваем.

– Худовы яйца! – прошипел Геслер. – Кто-нибудь, убейте же этого кретина, пожалуйста!

Хруст заметил внезапное внимание. И с невинным видом огляделся по сторонам:

– Чего?

– Хочу с тобой словечком перекинуться, – проговорил Спрут, вставая. – По поводу стены…

– Я не виноватый! Никогда раньше «руганьки» эти в руках не держал!

– Хруст…

– И звать меня не так, сержант Шнур. Я Джамбер Валун, я раньше был главмаршалом в Моттских ополченцах…

– Только ты уже не в Мотте, Хруст. И ты уже не Джамбер Валун. Ты – Хруст, лучше привыкай.

За спиной Флакона прозвучал голос:

– Он сказал «в Моттских ополченцах»?

Флакон кивнул Смычку:

– Так точно, сержант.

– Нижние боги, кто ж его-то взял в армию?!

Пожав плечами, Флакон принялся разглядывать Смычка. Корик и Битум донесли его до входа в неф, и теперь сержант прислонился к боковой колонне, вытянув перед собой раненую ногу. Лицо его было бледным.

– Лучше я займусь…

– Без толку, Флакон – стены вот-вот взорвутся. Даже от этой треклятой колонны идёт жар. Удивительно, что здесь ещё остался воздух… – Сержант вдруг замолк, нахмурился, а затем приложил ладонь к плиткам пола. – Ага.

– Что? Что?

– Холодный воздух просачивается снизу между плитками.

Крипта? Подвал? Но там бы воздух был затхлый…

– Я скоро вернусь, сержант, – сказал он, развернулся и направился к треснувшему алтарю.

За ним исходил паром небольшой бассейн. Он уже чувствовал ветер, дувший словно из-под пола. Маг опустился на четвереньки.

И отправил свои чувства вниз, принялся искать искорки жизни.

Вниз, через слои плотно спрессованных развалин, затем – движение во тьме, проблеск жизни. Паника, бегство вниз, всё ниже и ниже, ветер гладит шёрстку – крысы. Бегущие крысы.

Бегут. Куда? Его чувства потекли дальше, вглубь развалин, касаясь то одного животного, то другого. Тьма, тихие стоны воздуха. Запахи, эхо, влажные камни…

– Все! – закричал, вскакивая, Флакон. – Нужно пробить пол! Хватайте, что найдёте, – нужно пробиться вниз!

Остальные посмотрели на него так, словно маг сошёл с ума.

– Нужно прокопаться глубже! Этот город – он построен на развалинах! Нужно найти путь вниз – чтоб вам всем сдохнуть – воздух же откуда-то берётся!

– А мы кто, по-твоему? – возмутился Шнур. – Муравьи?

– Там внизу крысы, я видел их глазами – видел! Пещеры, залы – переходы!

– Ты что? – накинулся на него Шнур.

– Отставить, Шнур! – приказал Смычок, поворачиваясь к ним со своего места у колонны. – Слушайте его. Флакон, ты можешь проследить за какой-нибудь из этих крыс? Управлять ею?

Флакон кивнул:

– Но под храмом заложен фундамент… нам нужно пробиться вниз…

– Как? – взорвался Спрут. – Мы же от всей взрывчатки избавились!

Хеллиан отвесила подзатыльник одному из своих солдат:

– Эй ты, Дохляк! Осталась у тебя та «трещотка»?

Все сапёры в зале внезапно окружили солдата по имени Дохляк. Он в ужасе заозирался, затем вытащил треугольный, покрытый медью зубец.

– Прочь от него! – крикнул Смычок. – Все. Все, кроме Спрута. Спрут, ты же справишься, правда? Без ошибок.

– Без единой, – процедил Спрут, осторожно забирая зубец из рук Дохляка. – У кого ещё меч остался? Ну, хоть что-нибудь большое и крепкое, чтобы разбить плитки на полу…

– У меня, – отозвался вдруг воин-мятежник. – Точнее – у меня был скимитар. Вон он лежит.

Сабля мгновенно оказалась в руках у Тюльпана, который принялся молотить по плиткам с таким бешенством, что выложенные в мозаику драгоценные камни полетели во все стороны, но вскоре в полу появилось прямоугольное углубление.

– Сгодится, отойди теперь, Тюльпан. Все – отойдите как можно ближе к внешним стенам, а потом закройте лица, глаза и уши…

– Думаешь, нам на это всё рук хватит? – поинтересовалась Хеллиан.

Смех.

Корабб Бхилан Тэну'алас посмотрел на них, словно все малазанцы вдруг лишились рассудка.

Оглушительный, усиленный эхом треск раскатился по храму, сверху посыпалась пыль. Флакон задрал голову и увидел вместе с остальными, что языки пламени врываются теперь в рассёкшую оседающий купол щель.

– Спрут…

– Вижу. Молитесь, чтоб «трещотка» его нам на голову не обвалила.

Сапёр установил зубец.

– Флакон, в какую сторону направить?

– К алтарю. Там есть пустота, две, может, три сажени вниз.

– Три? Нижние боги. Что ж, поглядим.

Внешние стены уже сильно раскалились, резкий треск заполнил воздух – массивный храм начал оседать. Солдаты слышали, как скрежещут под изменчивым давлением камни фундамента. Жар нарастал.

– Шесть! – выкрикнул Спрут и рванулся прочь от ямы.

Пять… четыре… три…

«Трещотка» взорвалась, осыпала всё вокруг смертоносным градом каменных обломков и осколков плитки. Послышались крики боли, дети завопили, пыль и дым наполнили воздух – а затем, снизу раздался звук падающих булыжников, которые катились, отскакивали и валились дальше – в пустоту…

– Флакон.

Услышав голос Смычка, маг пополз вперёд, к пролому в полу. Нужно найти другую крысу. Где-то внизу. Крысу, которую оседлает моя душа. Крысу, которая выведет нас отсюда.

Он ничего не сказал остальным о том, что ещё почувствовал среди дрожащих искорок жизни, мерцавших в бесчисленных слоях мёртвого, погребённого города – что он уходил далеко, далеко, далеко вниз – а воздух нёс запах разложения, тяжёлой тьмы, узких, мучительных лазов. Вниз. Все крысы бегут вниз. И ни одна, ни одна не выбралась на волю, к ночному воздухе. Ни одна.

Крысы бегут. Даже когда бежать некуда.

Мимо Блистига несли обожжённых, раненых солдат. Боль, шок, потрескавшаяся, багровая, точно запечённое мясо, плоть – да она, наверное, и вправду запеклась. Вместо волос – белый пепел: на руках и ногах, на лбу вместо бровей, на покрытых волдырями головах. Почерневшие остатки одежды, ладони, приваренные к рукоятям – Кулак хотел отвернуться, так отчаянно хотел отвернуться… но не мог.

Он стоял в полутора сотнях шагов от дороги, от горевшей на обочине травы, и по-прежнему чувствовал жар. Вдали огненное божество пожирало небо над И'гхатаном, а сам город сжимался, заваливался, плавился в слой окалины, в шлак, и смерть города казалась ему столь же ужасной, сколь и череда выживших воинов Кенеба и Баральты.

Как он мог это сделать? Леоман Кистень, имя твоё станет отныне проклятьем, которое никогда не забудут. Никогда.

Кто-то подошёл к нему, но Блистиг обернулся далеко не сразу. И нахмурился. Коготь, Жемчуг. Глаза у него были красными – наверняка дурханг, он ведь не выходил из своего шатра, который стоял в дальней части лагеря. Словно ему было глубоко плевать на все ужасы этой ночи.

– Где адъюнкт? – глухим, хриплым голосом спросил Жемчуг.

– Помогает с ранеными.

– Она сломалась? Упала на четвереньки в пропитанную кровью грязь?

Блистиг внимательно присмотрелся к Жемчугу. Эти глаза – неужели он плакал? Нет. Дурханг.

– Повтори эти слова, Коготь, и жить тебе останется недолго.

Высокий убийца пожал плечами:

– Взгляни на этих обожжённых солдат, Кулак. Есть вещи похуже смерти.

– К ним пришли целители. Колдуны, ведьмы, из моей роты…

– Некоторые шрамы исцелить невозможно.

– Что ты здесь делаешь? Возвращайся в свой шатёр.

– Я потерял друга этой ночью, Кулак. И пойду туда, куда пожелаю.

Блистиг отвёл глаза. Потерял друга. А как же две тысячи малазанских солдат? Кенеб потерял почти всех своих морпехов, и среди них – незаменимых, опытных ветеранов. Адъюнкт проиграла свою первую битву – разумеется, в анналах Империи она будет записана как великая победа, уничтожение последних следов мятежа Ша'ик. Но мы – те, кто оказался здесь сегодня, – мы знаем истину и не забудем до конца своих дней. Но адъюнкт Тавор. Она ещё далеко не сломлена. Я видел.

– Возвращайся к Императрице, – сказал Блистиг. – Расскажи ей правду об этой ночи…

– А зачем, Кулак?

Блистиг открыл рот, затем снова закрыл. Жемчуг продолжил:

– Доклад будет направлен Дуджеку Однорукому, а он, в свою очередь, сообщит Императрице. Но пока что важней, чтобы знал Дуджек. И понял, как он, я уверен, поймёт.

– Что поймёт?

– Что Четырнадцатая армия не может более считаться боеспособной силой в Семи Городах.

Правда?

– Это ещё не ясно, – сказал Кулак. – В любом случае, мятеж подавлен…

– Леоман спасся.

– Что?

– Сбежал. На Путь Д'рисс, под защиту Королевы Грёз – лишь она знает, я полагаю, зачем этот человек ей понадобился. Признаюсь, это меня беспокоит – боги по природе своей непостижимы, а она – более прочих. Вот почему я нахожу этот момент… тревожным.

– Тогда оставайся здесь и трясись от страха.

Блистиг отвернулся, направился к поспешно возведённым шатрам полевого госпиталя. Худ бы побрал этого Когтя. И чем раньше, чем лучше. Откуда он может это всё знать? Леоман… жив. Что ж, быть может, это удастся обратить себе на пользу, быть может, имя его станет проклятьем и для жителей Семи Городов. Леоман Предатель. Предводитель, который погубил собственную армию.

Но это не новость и среди нас. Взять того же Первого Кулака Пормкваля. Хотя его преступлением была глупость. А Леоман… это чистое зло. Если такое вообще возможно.

Огненный смерч продолжал бушевать, поливая волнами жара и без того почерневшие окрестности города. Стены исчезли – ничто, выстроенное человеческими руками, не могло противостоять ярости этого демона. На востоке пробилось далёкое, бледное отражение пожарища. Солнце вставало, чтобы встретить своё чадо.

Его душа оседлала крохотное, неприметное создание, упивалась стуком маленького сердечка, смотрела глазками, способными прозреть тьму. Словно далёкий призрак, скованный тончайшей из цепей, Флакон чувствовал собственное тело где-то наверху – тело, которое пробиралось среди завалов; изодранное, исцарапанное, обмякшее лицо, выпученные глаза. Израненные руки влекли его вперёд – его собственные, в этом маг был уверен, – он слышал, как движутся позади другие солдаты, как плачут дети, как скрежещут пряжки, как рвутся, трещат полоски кожи, как отодвигают обломки камня, перебираются через завалы…

Чародей понятия не имел, как далеко они забрались. Крыса выискивала самые широкие, самые высокие проходы, следуя за воющим, свистящим ветром. Если кто-то из людей остался в храме, ожидая своей очереди спуститься в этот извилистый тоннель, очередь эта никогда не наступит, ибо сам воздух уже вспыхнул огнём наверху, и вскоре храм обрушится, погребёт под собой почерневшие трупы и плавящийся камень.

Смычок окажется среди этих несчастных, ведь сержант настоял, что пойдёт последним, сразу за Кораббом Бхиланом Тэну'аласом. Флакон припомнил те тревожные мгновения, прежде чем осела туча пыли, а обломки свода уже посыпались вниз…

– Флакон!

– Ищу!

Он искал внизу, проникал волей сквозь трещины и расселины, высматривал жизнь. Теплокровную жизнь. Коснулся, затем сосредоточился на глухом сознании крысы – холёной, здоровой, но горячечной от ужаса. Сломив её слабую защиту, прочно захватил контроль над её душой – этой призрачной, мерцающей силой, которой, тем не менее, хватало мощи вырваться за пределы убежища из плоти и кости. Хитрая, до странности гордая, согретая телами сородичей, властью вожака… но теперь всё погрузилось в хаос, рухнуло под всесильной потребностью бежать, выжить. Бежать, идти по следу, за богатым запахом в воздухе…

А затем она развернулась и начала карабкаться обратно наверх, и Флакон чувствовал её душу в своей хватке. Неподвижную, совершенно покорную с того мига, как чародей её поймал. Любопытную, внимательную, спокойную. Он знал, всегда знал, что в животных скрывается куда больше, чем кажется на первый взгляд. И так мало было тех, кто понимал животных так, как понимал Флакон, так мало тех, кто мог потянуться и схватить подобные души – и оказаться, таким образом, в тенетах доверия, пронизанного подозрением, страха, смешанного с любопытством, животной потребности и преданности.

Но маг не вёл эту крошку к неизбежной смерти. Он бы так не поступил, просто не смог бы, и крыса, похоже, каким-то образом это поняла, почувствовала, что теперь её жизнь обрела больший смысл, чем просто существование.

– Нашёл, – услышал собственные слова Флакон.

– Тогда давай вниз!

– Ещё нет. Она должна найти путь наверх – чтобы увести нас вниз…

– Нижние боги!

Геслер заговорил:

– Солдаты, начинайте усыновлять детей. По одному за каждым после Спрута, потому что Спрут пойдёт сразу за Флаконом…

– Я последним, – заявил Смычок.

– Нога ведь…

– Вот именно, Геслер.

– У нас и другие раненые есть. И каждого кто-то ведёт или тащит. Скрип…

– Нет. Я последний. И кто пойдёт передо мной, нам нужно будет прикрыть вход в этот тоннель, иначе огонь погонится за нами…

– Есть медные пластины. Ими прикрывали бассейн, – сказал вдруг Корабб Бхилан Тэну'алас. – Я останусь с тобой. Вместе мы запечатаем ими вход.

– Предпоследним? – зарычал кто-то. – Ты же просто прикончишь Скрипа и…

– И что, малазанец? Нет, будь мне это позволено, я бы пошёл последним. Я стоял рядом с Леоманом…

– Меня устроит, – перебил Смычок. – Корабб, мы с тобой. Сгодится.

– Погодите, – сказала Хеллиан, склоняясь рядом с Флаконом. – Я туда не пойду. Лучше меня сразу убейте…

– Сержант…

– Худа с два! Там же внизу пауки…

Кулак с хрустом врезался в челюсть, затем с глухим стуком упало тело.

– Урб, ты только что вырубил собственного сержанта.

– Так точно. Я её давно знаю. Она – хороший сержант, что бы вы ни думали.

– Ага. Ясно.

– Это всё пауки. Она туда бы по доброй воле не пошла. Теперь придётся ей кляпом рот заткнуть и связать по рукам и ногам. Я её сам потащу…

– Если это хороший сержант, Урб, как же ты обходишься с плохими?

– Не было у меня других сержантов, и я собираюсь всё так и оставить.

Внизу, из широкой расселины, которую Флакон почувствовал прежде, выбралась крыса, и теперь двигалась по широкой но неглубокой трещине – слишком неглубокой? Нет, смогут протиснуться, а там, за ней, какая-то покосившаяся камера, потолок по большей части цел, и нижняя часть дверного проёма – он послал туда крысу, а за дверью…

– Есть! Там улица! Часть улицы… не знаю, как далеко…

– Плевать! Веди нас вниз, чтоб тебя! Я уже волдырями покрылся! Быстрей!

Хорошо. Почему бы и нет? По меньшей мере, так я куплю нам ещё несколько мгновений. И маг соскользнул в провал. Позади – голоса, топот сапог, сдавленное шипение – от боли, когда кожа коснулась раскалённого камня.

Вдалеке:

– Вода в бассейне как? Закипела уже? Нет? Хорошо. У кого есть фляжки и бурдюки – набирайте…

В расселину… а крыса уже трусила по извилистой, замусоренной улице под потолком из спрессованных обломков…

Флакон почувствовал, как его тело протиснулось в щель, затем полетело вниз, под низкий свод над улицей. Булыжники, раствор кладки и глиняные черепки под руками рассекли кожу, когда он пополз вперёд. Когда-то по ней ходили, по этой улице, давным-давно. По ней грохотали фургоны, звенели лошадиные копыта, её омывали тысячи запахов. Еда, которую готовили в соседних домах, скот, который гнали на рыночную площадь. Короли и нищие, великие маги и амбициозные жрецы. Все исчезли. Обратились в пыль.

Улица резко забирала вниз, мостовая прогнулась, просела в какой-то подземный чертог – нет, в старую канализацию, выложенную кирпичом, – в этот тоннель и пролезла крыса.

Оттолкнув изломанные куски брусчатки, маг протиснулся в шахту. На полу – тонкий слой высохших нечистот, панцири мёртвых насекомых, которые захрустели под его весом. Белёсая ящерка – длиной с его предплечье – метнулась в боковую щель. Ко лбу его налипла паутина – настолько крепкая, что даже задержала чародея на миг, прежде чем лопнуть с заметным щелчком. Флакон почувствовал движение у себя на плече, ножки пробежали по спине, а затем исчезли.

Позади закашлялся от поднятой магом пыли Спрут. Ещё дальше заплакал ребёнок, но потом затих, остались лишь звуки движения, заполошное дыхание. Впереди часть тоннеля обвалилась. Крыса нашла себе лаз, так что Флакон знал наверняка, что эта преграда – преодолимая. Добравшись до завала, он принялся разбирать камни.

Улыбка подтолкнула ребёнка перед собой.

– Давай-давай, – пробормотала она, – шевелись. Уже близко.

Девочка по-прежнему всхлипывала – ещё не плакала… просто пыль, столько пыли, которую подняли те, кто ползли впереди. Сзади маленькие ручки то и дело касались её обожжённых ступней, вызывая острую боль, но Улыбка сжимала зубы, чтобы не вскрикивать. Треклятый мальчишка просто ничего не понимает. Откуда у них такие большие глаза? Как у голодных щенков.

– Ползи, малышка. Уже совсем близко…

Мальчик позади помогал Тавосу Понду, лицо которого было замотано окровавленными бинтами. За ними пробирался Корик. Улыбка слышала, как сэтиец-полукровка всё тянул и тянул себе под нос какое-то песнопение. Наверное, только так и спасается от смертельного ужаса, идиот. Ему-то нравится открытая саванна. А не тесные извилистые тоннели.

Её это всё не беспокоило. Бывало и похуже. Когда-то, давным-давно, она жила намного хуже. Нужно просто научиться рассчитывать лишь на то, что под рукой, и пока впереди есть проход, остаётся надежда, остаётся шанс.

Если бы только эта девчонка не останавливалась всё время. Ещё толчок.

– Давай, крошка. Уже чуть-чуть осталось, вот увидишь…

В непроглядной тьме Геслер полз, слушая тяжёлое пыхтение Тюльпана впереди, а позади – сводящее с ума пение Хруста. Здоровяк, босых ног которого то и дело касалась вытянутая рука Геслера, с трудом протискивался в узком тоннеле, и сержант чувствовал лужицы крови, которые оставлял за собой Тюльпан. Натужный хрип, кашель… нет, не кашель…

– Бездна нас побери, Тюльпан, – прошипел Геслер, – что смешного-то?

– Щекочешься, – отозвался дюжий солдат. – Ты. Всё время. Щекочешь. Мне. Пятки.

– Пошевеливайся, кретин проклятый!

Позади продолжала звучать идиотская песенка Хруста:

 
…глянь-поглянь на деревца
мягко-но-ги-е, мхобо-ро-ды-е,
выросли у болотцá,
у во-ню-че-го, у тя-гу-че-го.
 
 
А под жабий да рассвет
собирать пиявочек
мы ползли сто лет в обед,
чтобы съесть малявочек…
 
 
а оне-то сладеньки!
а оне-то сладеньки!
ой, как хороши,
ровно как болотны вши…
 

Геслеру хотелось заорать, как орал кто-то впереди. Заорать во всё горло, только воздуху в лёгкие было не набрать – слишком тесно, слишком душно, прежде прохладный воздух теперь залило зловоние пота, мочи и Худ знает чего ещё. Перед внутренним взором сержанта вновь и вновь вставало немым укором лицо Истина. Геслер и Ураган прошли с этим новобранцем через такие передряги с того дня, как началось это треклятое восстание. Уберегли его, провели, научили, как выживать в этом Худом проклятом мире.

А он что натворил? Рванул бегом в горящий дворец. С полудюжиной «руганей» за плечами. Ох, боги, в одном он только не ошибся, огонь его не взял – он далеко заскочил, это нас и спасло… тогда. Отогнало огненный смерч. Он спас всех нас…

Все солдаты вокруг страдали от ожогов и волдырей. Заходились кашлем от каждого вздоха, попадавшего в опалённые лёгкие. Но только не я. Геслер чувствовал юного божка в сердце пламенного смерча. Чувствовал, как бесится он от понимания, что очень скоро умрёт. Вот и хорошо, долгой жизни ты не заслужил. Огонь Геслеру не страшен, но это ведь не значит, что нужно перед всякой свечкой на колени бухаться да молиться, верно? Сержант ничего такого не просил. Ни сам он, ни Ураган с Истином – только вот Истин погиб теперь. Не ждал такого…

 
…глянь-поглянь на старый мост
ножки ка-мен-ны, плиты па-мят-ны,
барсуки там в полный рост
всё ка-ча-ют-ся, развле-ка-ют-ся!
 
 
А под сочну да пиявку
в уши глины натолкать,
барсучих в котлы заправить
то-то будем пировать…
 
 
а оне-то сладеньки!
а оне-то сладеньки!
ой, как хороши,
ровно как болотны вши…
 

Вот только бы выбраться отсюда, и Геслер ему шею свернёт. Хруст? Главмаршал? Ох, нижние боги…

…глянь-поглянь на колдуна…

Капрал Битум тащил Бальгрида за руки, не обращая внимания на его визг. Как чародей умудрялся оставаться таким толстым на протяжении всего бесконечного похода, можно только гадать. А теперь это, скорее всего, будет стоить ему жизни. С другой стороны, жир-то можно сдавить и протащить, а вот мускулы – нет. И то хорошо.

Бальгрид заорал, когда Битум протянул его через расселину:

– Ты мне руки оторвёшь!

– Если застрянешь, Бальгрид, – процедил Битум, – Урбу, который ползёт сзади, придётся достать нож…

Из-за спины Бальгрида послышался глухой голос:

– Всё верно! Я тебя как поросёнка разделаю, чародей, мамой клянусь.

Хуже всего – темнота. Плевать на пауков, скорпионов и сороконожек, с ума Битума сводила именно темнота. Флакон хоть глазами крысы мог смотреть. Крысы ведь видят в темноте, правда? С другой стороны, может, и не видят. Может, ориентируются по запахам, усами щупают да ушами слушают. Может, они просто слишком тупые, чтобы сойти здесь с ума.

Или они уже давно свихнулись. Нас ведёт чокнутая крыса…

– Я опять застрял! О, боги-боги! Не могу шевельнуться!

– Не ори, – буркнул Битум, остановился и снова развернулся, потянулся к рукам мага. – Слышишь, Бальгрид?

– Что? Что?!

– Сам не знаю. Показалось, вроде Урб ножи вытягивает из ножен.

Чародей рванулся вперёд, брыкаясь ногами, цепляясь пальцами за камень.

– Остановишься ещё раз, – рычал Бальзам ребёнку, который полз перед ним, – и ящеры тебя догонят. Заживо сожрут. Всех нас заживо сожрут. Это же могильные ящеры, сопляк! Знаешь, чем питаются могильные ящеры? Я тебе скажу. Человечиной! Потому их и назвали «могильными ящерами», но им и живое мясцо тоже сгодится…

– Да Худа ради! – не выдержал Смрад, который пыхтел позади. – Сержант… не так же…

– Сундук закрой! Он ползёт? Ползёт! Да ещё как. Могильные ящеры, щенок! О да!

– Ох, надеюсь, сержант, у тебя нет племянников.

– Ты уже ноешь похуже Непоседы, капрал. Вот бы мне новый взвод…

– Никто тебя не примет. После такого…

– Ничего-то ты не знаешь, Смрад.

– Знаю только, что если б я был ребёнком и полз перед тобой, так навалил бы полную кучу прямо тебе в лицо.

– Цыц! Не подавай ему дурных идей! Только попробуй, мальчишка, и я тебя свяжу, да ещё как, и оставлю на съедение могильным ящерам…

– Послушай меня, малыш! – закричал Смрад так, что его голос подхватило эхо. – Эти могильные ящерки – они длиной с твой большой палец всего! Бальзам просто вредни…

– Я тебя на вертел насажу и зажарю, Смрад. Клянусь!

Корабб Бхилан Тэну'алас полз вперёд. Малазанец позади тяжело дышал – только так и можно было понять, что он не отстал. Они сумели прикрыть провал одной из медных пластин и обожгли при этом ладони – сильно, боль не уходила – плоть на ладонях Корабба стала мягкой, как воск, и меняла форму с каждым камнем, за который воину приходилось цепляться.

Никогда прежде он не чувствовал такой мучительной боли. Корабб весь покрылся потом, руки и ноги дрожали, а сердце колотилось, точно пойманный зверь в клетке груди.

Протиснувшись в узкий лаз, он опустился на мостовую древней улицы, но головой всё равно чуть не касался потолка. Корабб пополз вперёд, натужно хрипя, и услышал, что сержант следует за ним.

А потом земля задрожала, и сверху посыпалась пыль – плотная, как песок. Гром, одно сотрясение за другим, наверху. Волна обжигающе горячего воздуха накатилась сзади. Дым, пыль…

– Вперёд! – выкрикнул Смычок. – Прежде чем потолок…

Корабб потянулся назад, нащупал руку малазанца – его наполовину завалило обломками. Сержант тяжело дышал под тяжким весом камней. Корабб потянул, затем потянул сильнее.

Малазанец яростно закряхтел, а затем под грохот падающих булыжников и кирпичей Корабб вытащил его из-под завала.

– Давай же! – прошипел воин. – Там впереди тоннель, канализация – остальные туда ушли. Хватай меня за щиколотки, сержант…

Ветер отбросил невыносимый жар прочь.

Корабб нырнул головой вперёд в яму и потянул за собой Смычка.

Крыса добралась до вертикальной шахты с неровными стенами, по которым она могла спуститься вниз. Ветер с воем нёсся вверх по трубе, тащил за собой сухую листву, пыль и трупики насекомых. Крыса по-прежнему продолжала спускаться, когда Флакон добрался до края. Глаза защипало от пыли, едва он взглянул вниз.

И ничего не увидел. Маг выломал кусок камня из стены и бросил в провал – подальше от стены. Его душа, оседлавшая крысу, ощутила полёт булыжника. Животное подняло ушки, замерло в ожидании. Четыре удара человеческого сердца спустя послышался глухой, стук камня о камень, а затем – ничего. Ох, боги…

Сзади заговорил Спрут:

– Что стряслось?

– Колодец. Уходит вниз – далеко вниз.

– Спуститься сможем?

– Крыса смогла.

– Какой он ширины?

– Небольшой, и потом станет ýже.

– У нас там сзади раненые, и Хеллиан без сознания.

Флакон кивнул:

– Давай перекличку. Хочу знать, сколько народу у нас осталось. А ещё нам нужны ремни, верёвки, всё и вся, что найдём. И ещё: мне почудилось – или храм и правда обрушился?

Спрут развернулся и запустил перекличку с просьбой передать вперёд ремни и верёвки, а затем ответил:

– Ага, завалился целиком. Когда ветер стих. Хвала Худу, что вернулся, а то мы бы зажарились или задохнулись, – или и то, и другое разом.

Ну, ещё не вечер…

– Я знаю, о чём ты думаешь, Флакон.

– Правда?

– Думаешь, есть ли какой крысиный бог? Надеюсь, что есть, и очень надеюсь, что ты изо всех сил ему молишься.

Крысиный бог. Возможно. Поди пойми, если имеешь дело с созданиями, которые не думают словами.

– Кажется, кто-нибудь из нас – посильнее и покрупнее прочих – может перебраться на ту сторону. И помочь остальным спуститься.

– Если нам ремней да обрывков хватит, чтобы спуститься. Тюльпан подойдёт или может этот второй капрал, Урб. Но места не хватит, чтоб кого-то вперёд пропустить.