Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

Он не проявлял великодушия по отношению к коллегам, особенно к Идену, который после нескольких месяцев, проведенных по приказу Черчилля на Балканах, подвергся критике со стороны прессы и парламента. Черчилль и не думал защищать Идена. Объектом его нападок был Уэйвелл, Королевский флот и «взвинченный и склочный» де Голль. Раздражение вызывала привычка Рузвельта следовать за общественным мнением, а не формировать его. Отчаянно нуждаясь в том, чтобы Америка вступила в войну, и расстроенный ее инертностью, Черчилль сказал Рузвельту: «Надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что испытываю тревогу… Но что бы ни случилось, вы можете быть уверены, что мы будем сражаться, и я уверен, что мы сумеем, по крайней мере, защитить себя. Но что в этом хорошего?»[925]925
  Colville, Fringes, 396; C&R-TCC, 1:191.


[Закрыть]

Он вмешивался в вопросы, которые было бы лучше оставить другим. «Мы с Джоном Пеком пришли к общему мнению, что премьер-министр не помогает правительственной машине работать без сбоев, – написал в дневнике Колвилл. – Он поощряет инициативу, но часто вмешивается, хотя было бы лучше, если бы он не делал этого». Но разве мог Черчилль дать передышку своим подчиненным, когда Гитлер не давал ее Великобритании? Бомбардировки с апреля до начала мая были такими же жестокими, как осенью прошлого года. Связано ли возобновление бомбардировок с подготовкой к вторжению? Учитывая шаткое положение в Средиземноморье, то, что Гитлер и Сталин пока оставались союзниками, а на Ла-Манше установилась хорошая весенняя погода, британцам оставалось только ждать ответ[926]926
  Colville, Fringes, 382, 402; GILBERT 6, 846.


[Закрыть].

Словно для того, чтобы подтвердить их худшие страхи, в оставшиеся майские недели Лондон не подвергался бомбардировке. В мире опять установилось напряженное затишье – так Черчилль назвал ситуацию, возникшую перед сентябрем 1939 года. Небо было чистым, не считая случайных немецких самолетов-разведчиков, гудевших где-то в вышине. Это была тревожная тишина. Бивербрук сказал газетному магнату лорду Камроузу, что «немцы начнут полномасштабное наступление против нас… в ближайшие дни». Он подчеркнул: «В ближайшие дни» – и добавил, что, по его мнению, вторжение неминуемо и, хотя некоторые думают иначе, «я знаю, что прав»[927]927
  GILBERT 6, 1074 n 1.


[Закрыть].

Люфтваффе не появились в Лондоне ни в конце мая, ни в начале июня и в течение почти трех лет не совершали массированных налетов. Время от времени случались ночные налеты в ответ на черчиллевские бомбардировки немецких городов, но люфтваффе двигались на восток. Англичане, каждую ночь ожидавшие налетчиков, не знали, что блиц закончился в ту ужасную ночь с 10 на 11 мая.

В течение многих недель Черчилль обдумывал, какую выгоду можно извлечь из серьезного германо-американского инцидента в экстерриториальных водах, и наконец 28 мая он заставил адмиралтейство способствовать созданию такой ситуации. «Бисмарк» потопили, но «Принц Ойген» остался на свободе, и Черчилль в «секретной записке» первому лорду адмиралтейства изложил свой план. Поиск «Принц Ойген» «является вопросом первостепенной важности. Соединенные Штаты непременно должны принять в нем участие. Было бы очень хорошо, если бы его [ «Принц Ойген»] обнаружил американский корабль, поскольку немецкий корабль, возможно, откроет огонь по американскому кораблю, тем самым создав инцидент, за который правительство Соединенных Штатов будет благодарно»[928]928
  ChP 20/36.


[Закрыть].

Рузвельт, который не испытал бы благодарности за подобный инцидент, накануне сделал важный шаг в направлении войны. Он «объявил о введении на всей территории страны чрезвычайного положения и потребовал всемерного укрепления обороны с использованием всех возможностей». Он приказал расширить зону патрулирования в Атлантике в восточном направлении настолько, насколько это требует ся для обеспечения безопасной доставки необходимых грузов в Великобританию. Расширяя зону патрулирования в восточном направлении, Рузвельт, казалось, приглашал вступить в бой. Более 85 миллионов американцев слушали выступление своего президента, на тот момент самая многочисленная аудитория радиослушателей в американской истории. Выступление президента прервало игру «Бруклин Доджерс» на бейсбольном стадионе Эббетс-Филд[929]929
  Эббетс-Филд – бейсбольный стадион, располагавшийся в Бруклине (Нью-Йорк), был построен в 1913 году на деньги Чарльза Эббетса, владельца клуба Главной лиги бейсбола «Бруклин Доджерс». В 1960 году стадион был снесен, а на его месте построен жилой комплекс, ныне носящий имя звезды бейсбола Джеки Робинсона, первого чернокожего игрока Главной лиги бейсбола, чей дебют состоялся на Эббетс-Филд 15 апреля 1947 года.


[Закрыть]; это был единственный случай, когда игра Главной лиги бейсбола была прервана в связи с выступлением президента в прямом эфире.

«Дамы и господа, – прозвучал над стадионом голос диктора, – президент Соединенных Штатов». Происходило нечто значительное. Рузвельт был достаточно здравомыслящим человеком, чтобы понимать, насколько весомее прозвучат его слова благодаря тому, что из-за его выступления был прерван матч. «Всем нам совершенно ясно, что, если наступление гитлеризма не остановить сейчас, Западное полушарие скоро окажется в пределах досягаемости для нацистских орудий разрушения». Он не предлагал Америке мериться силой – как это делала Англия, – но ясно дал понять, что Гитлера необходимо остановить. Он подвинул Америку на шаг ближе к войне[930]930
  Robert W. Creamer, Baseball and Other Matters in 1941 (Lincoln, NE, 1991), 169—70.


[Закрыть].

Рузвельт, зная, какое впечатление производят на американцев кинохроники горящего Лондона, пытался внушить соотечественникам мысль о необходимости срочного принятия мер, утверждая, что немецкие бомбардировщики обладают достаточной дальностью полета для бомбардировки Восточного побережья Америки. Рузвельт, конечно, преувеличил возможности немецких самолетов: бомбардировщики, кроме «Фокке-Вульф Fw-200 Кондор» (использовался в качестве самолета дальней морской разведки и дальнего бомбардировщика), обладали довольно ограниченной дальностью полета. Рузвельт знал, что никакие «орудия разрушения» в ближайшее время не будут доставлены воздушным путем. Представив страшный, но неосуществимый воздушный сценарий, Рузвельт перешел к вопросу об Атлантике. Целью держав оси является установление мирового господства, сказал Рузвельт, но им «никогда не достичь своей цели без контроля над морями… а чтобы ее выполнить, им необходимо победить Великобританию. Тогда они могли бы диктовать свои условия Западному полушарию. Никакие фальшивые аргументы, никакая игра на чувствах, никакие лживые заверения вроде тех, которые Гитлер давал в Мюнхене, не заставят американский народ поверить, что вождь нацистов и его партнеры по оси ограничатся победой над Британией; мы знаем, что после этого они обрушатся на наше полушарие». Его слова дышали силой. «Под угрозой оказалось бы даже наше право на вероисповедание. Нацисты не признают никакого бога, кроме Гитлера; истинного Бога они отрицают так же неистово, как коммунисты». Рузвельт был готов начать стрельбу, защищая международное право. Угроза нападения внутри расширенной патрульной зоны отныне рассматривалась как нападение на Америку[931]931
  Franklin D. Roosevelt Presidential Library and Museum, 5/27/41.


[Закрыть].

Черчилль хорошо понимал, что скрывается за словами президента. Проблема Рузвельта состояла не в том, чтобы спровоцировать инцидент, а в том, чтобы избежать его. В любом случае «Принц Ойген» без приключений вернулся в Брест; ему не досаждали британцы, и его не обнаружили американцы. Черчиллю предстояло дожидаться другого подходящего случая, чтобы заставить Америку вступить в войну.

Когда в Египте перегруппировали войска, эвакуированные с Крита, Уэйвеллу стало ясно, что ближневосточные силы – флот, армия и авиация – настолько обескровлены, что не будет предприниматься никаких наступательных стратегических операций. Пришло время окопаться и ждать немцев из Сирии в Тобрук, где уже окопались австралийцы – окопались и находились в осаде[932]932
  WSCHCS, 6490.


[Закрыть].

Черчилль думал иначе и сказал Уэйвеллу, что «все должно быть направлено на уничтожение сил в Западной пустыне». Наступательную операцию под кодовым названием «Боевой топор» (Battleaxe) планировалось начать в середине июня. Однако к 1 июня из оставшихся от 60 тысяч солдат, которых в марте Уэйвелл отправил в Грецию, не удалось полностью укомплектовать ни одного подразделения, больше батальона. Потери составили две полные дивизии. Более 4 тысяч человек были убиты, 8 тысяч ранены и 21 тысяча попали в плен в Греции и на Крите, включая морских пехотинцев, оставленных на побережье.

Позже Черчилль написал, что Северная Африка и Балканы были просто двумя театрами военных действий, являясь частью более крупного театра военных действий – Средиземноморского, – который, в свою очередь, был частью Европейского театра военных действий, с Атлантическим театром с одной стороны и Российским, после июня 1941 года, с другой. Выступая в палате общин, Черчилль подчеркнул, что операции, предпринятые из лучших побуждений на ограниченных театрах военных действий (Норвегия, Греция, Крит, Северная Африка), которые закончились поражением, вовсе не означают поражения в войне. Хотя годом раньше он сказал британцам, что поражения и эвакуации не ведут к победе. Начиная с Нарвика Великобритания не знала ничего, кроме поражений и эвакуаций[933]933
  Cv/3, 731 (to Wavell).


[Закрыть].

Июнь начался с одной небольшой победы, но опять за счет сокращения армии Уэйвелла. На протяжении недель на Уайтхолл поступали донесения, что правительство Виши позволяет немцам проходить в Ирак через Сирию. Когда в мае вооруженные силы правительства Виши выступили против присутствия войск «Свободной Франции» и британских войск в Палестине и Трансиордании, Черчилль предложил Уэйвеллу атаковать военные корабли Виши, пришвартованные в сирийских портах, «убивая не колеблясь всех, кто противостоит нам». В начале июня, стремясь не допустить увеличения немецкого присутствия в Сирии, войска Уэйвелла и «Свободной Франции» вырвали Сирию у Виши. В течение недели между войсками Виши и «Свободной Франции» шла небольшая гражданская война, но в конечном итоге британцы заняли Дамаск. В письме Рэндольфу Черчилль сообщил, что Сирия больше не находится «в руках лягушатников». Де Голль заявил, что Черчилль фактически украл Сирию. Черчилль не обратил внимания на слова де Голля, а Колвиллу сказал, что ему «до смерти надоел» этот француз. Он будет повторять это с завидной регулярностью на протяжении следующих четырех лет[934]934
  Cv/3, 1132 (letter to Randolph); Colville, Fringes, 432.


[Закрыть].

Поскольку в начале июля события в Северной Африке неуклонно приближались к кульминации, Роммель и Редер решили, что наступает момент, когда можно разобраться с британцами в Восточном Средиземноморье. Редер составил план, предусматривавший наступление на Александрию и Суэцкий канал совместно с Роммелем, который будет наступать в восточном направлении из Западной пустыни. Уступив ОКВ в части необходимости продолжения «Барбаросса» – они не смогли убедить Гитлера отложить русский гамбит, – они доказывали, что отвод в Египет менее одной четверти сил, предназначенных для советского фронта, поможет нанести гибельный удар по британцам на Ближнем Востоке. Черчилль больше месяца ожидал такого согласованного наступления, предупреждая Рузвельта и военный кабинет, что потеря Египта равносильна потери Родного острова. Черчилль регулярно озвучивал этот вопрос, вызывавший его беспокойство, как и проблему, связанную с «поворотом судьбы», как он позже назвал Средиземноморье[935]935
  Cv/3, 1132 (letter to Randolph); Colville, Fringes, 432.


[Закрыть].

6 июня Гитлер приказал командующим вермахтом уничтожать всех большевистских комиссаров. «Любой немецкий солдат, нарушивший международное право, будет прощен. Россия не участвует в Гаагской конвенции и поэтому не имеет права на ее покровительство», – заявил он. Ненависть помешала Гитлеру принять правильное решение. В тот самый момент, когда он мог расправиться с британцами в Средиземноморье, он отверг план Редера и Роммеля. Гитлер считал, что намного важнее уничтожить, если потребуется, всех славян, большевиков, комиссаров, судей, врачей, учителей и, главное, в первую очередь, всех евреев в Восточной Европе[936]936
  WSC 3, 368.


[Закрыть].

Приближалось лето, и потери в кораблях намного превышали британские возможности восполнить их. То, что в Вашингтоне с февраля проводились секретные переговоры британского и американского штабов, затрагивавшие весь круг военных вопросов, вселяло оптимизм, но не способствовало сохранению ни одного торгового судна. Американцы перевели в Атлантику с Тихого океана три линкора и авианосец «Йорктаун», что было бы хорошим подспорьем для черчиллевских конвоев. К сожалению, адмирал Старк, не согласный с решением, удерживал эти корабли у Восточного побережья Америки, что делало их бесполезными для британцев. Если Гитлер нападет на Россию, а Черчилль считал, что так и случится, то не будет по ночам тревожить Великобританию, но ситуация быстро изменится, если Гитлер быстро и решительно победит Сталина. В этом случае американцы могут пересмотреть свое решение относительно поддержки Черчилля, и тогда Гитлер выиграет войну, нанеся решающий удар по Великобритании. Всегда существовала возможность, что какое-то неожиданное событие, где-нибудь, может изменить точку зрения Америки, во благо или во вред европейской стратегии Черчилля.

Черчиллю была необходима победа в сражении с немцами, стратегическая победа, нечто большее, чем беспорядочные боевые действия в Ираке, Сирии и Восточной Африке. Хотя ему не терпелось разобраться с Норвегией – где у Гитлера теперь было семь дивизий, – Черчилль увидел наилучшую для себя возможность на том же театре военных действий, что и Роммель, в Северной Африке. Черчилль отправил новые танки в Египет, хотя знал, что английские танки оснащены пушками малых калибров с откровенно слабой баллистикой (по огневой мощи они уступали однотипным немецким машинам) и имеют тенденцию ломаться. 15 июня Уэйвелл, чьи силы были подорваны операциями в Греции и на Крите, перешел в контрнаступление – приступил к операции «Боевой топор». Роммель, чьи войска стояли у Тобрука, был готов к наступлению британцев. Наступление сразу не задалось. Утром 17 июня, согласно Черчиллю, «все пошло не так». К вечеру стало ясно, что операция «Боевой топор» потерпела полный провал. Все закончилось рядом с ущельем Халфайя, где Роммель установил 88-миллиметровые пушки, которые открыли огонь по британским танкам; уцелел всего один танк. Оставшиеся в живых британцы назвали это место «ущельем адского огня». И снова британцы были вынуждены бежать. Они бежали на восток, от своей цели, Тобрука, который был в 60 милях к западу и все еще находился в осаде. Уэйвелл, прилетев на фронт из Каира, нашел свою армию в полномасштабном отступлении. К тому времени Роммель вдвое сократил численность британских сил. Уэйвеллу ничего не оставалось, как согласиться с мнением своих командующих об отступлении. Почти тысяча британских солдат было убито и взято в плен. Горизонт застилали черные клубы дыма от более чем двухсот британских танков, горевших как маленькие нефтеперерабатывающие заводы. Дверь в Египет открылась, и Роммель переступил через порог[937]937
  WSC 3, 342.


[Закрыть].

Для Уэйвелла это означал конец. 21 мая Черчилль в телеграмме Уэйвеллу похвалил его за командование армиями, но отметил, что чувствует, как он устал после столь долгого напряжения сил, а потому «на этом театре нужен свежий глаз и свежая рука». Черчилль нуждался в спасителе Нила, который, как Нельсон, давший обещание королю, выследит и уничтожит врага[938]938
  Cv/3, 807, 830; Time, 3/31/41.


[Закрыть].

Всего полгода назад Черчилль сказал министрам: «В Уэйвелле мы получили победителя». Теперь Черчилль нуждался в новом победителе, лидере, который вступит в бой с Роммелем. Он остановил свой выбор на генерале сэре Клоде Окинлеке, командующем в Индии. Черчиллю «не слишком нравилась его [Окинлека] позиция в Норвежской кампании в Нарвике. Он как будто был склонен придавать слишком большое значение безопасности и надежности, хотя ни того ни другого на войне не существует, и довольствоваться удовлетворением того, что он считал минимальными требованиями». Но Норвегия была чуть ли не импровизированным гамбитом, без координации действий авиации и флота. Теперь Черчилль был полон решимости предоставить новому командующему все необходимое для войны в пустыне. А Уйэвелл сменил Окинлека в Индии. Колвилл высказал мнение, что Уэйвелл может обидеться и откажется от должности командующего в Индии. Черчилль обсудил этот вопрос, когда они вечером прогуливались в парке. Если просто уволить Уэйвелла, сказал Черчилль, «это вызовет много разговоров и критики». Он не хотел, чтобы Уэйвелл «слонялся по Лондону». По счастью, Индия была так же далеко от Лондона, как любое место на земном шаре. Когда Дилл предположил, что Уэйвелл «использует ручку», чтобы после войны написать историю со своей точки зрения, Черчилль ответил, что «тоже может использовать свою ручку и готов держать пари, что продаст больше книг». Если Дилл считал Уэйвелла жертвой черчиллевской стратегической безрассудности, то сам Черчилль сказал Колвиллу, что «на самом деле никогда особенно не верил» в Уэйвелла, который, по его мнению, во многих случаях действовал слишком медленно; Линкольн тоже сказал о генерале Джордже Макклелане[939]939
  Макклелан Джордж Бринтон – (1826–1855) – генерал-майор американской армии в годы гражданской войны. (Примеч. ред.)


[Закрыть], что «он страдает от медлительности». И Линкольн, и Черчилль возлагали огромные надежды на победы, которых никак не удавалось добиться. Но если Линкольн великодушно поддерживал Макклелана (который фактически бездействовал), то Черчилль, направив Уэйвеллу подкрепление в 1940 году, с тех пор только отбирал у него войска[940]940
  Cv/2, 1246; Colville, Fringes, 403—4.


[Закрыть].

Дилл неодобрительно отнесся к увольнению Уэйвелла, но с еще большим недовольством он отнесся к назначению Окинлека. Уэйвелл, сказал он Колвиллу, «имеет вдвое больше мозгов, чем Окинлек». Первым показательным – и самым роковым – решением Окинлека было назначение генерал-лейтенанта Аллана Каннингема, брата адмирала, командующим недавно переименованной и в скором времени усиленной 8-й армией. Каннингем командовал армиями, очистившими Сомалиленд от итальянцев. Он был прекрасным пехотинцем, но ничего не понимал в танковой войне. Окончательное изменение в ближневосточном командовании начальники штабов сделали, когда назначили Артура Теддера главным маршалом авиации вместо Артура Лонгмора. Как оказалось, одно из самых неожиданных повышений за всю войну. Теддер верил в непосредственную боевую авиационную поддержку пехоты и танков; его точку зрения разделял Дики Маунтбеттен, который сказал Черчиллю 21 июня, что «никакая военно-морская и военная операция не может быть предпринята без мощного прикрытия с воздуха». Теддер разработал тактики «воздушного ковра» – так называемый «теддеровский ковер», когда выкладка «воздушного ковра» предшествует наступлению пехоты и танков. Армия при поддержке авиации наступает быстрее, продвигается дальше, как испытал на себе Лонгмор в случае с Роммелем. Теддер фактически позволил армии управлять своими самолетами в тактических операциях, то, что никогда не одобрял Лонгмор. Но у Теддера была та же проблема, что и у Лонгмора; ему не хватало самолетов[941]941
  Colville, Fringes, 403; Boatner, Biographical Dictionary, 556.


[Закрыть].

Черчилль сказал Окинлеку, что ожидает от него наступления, и в ближайшие два месяца. Окинлек ответил, что его армии будут готовы не раньше осени. Черчилль возмутился, но отступил. У него не было выбора. Ближневосточные силы оголились до такой степени, что вопрос заключался не в том, чтобы наступать, а как лучше обороняться. Если Старику возражали, как это сделал Окинлек, то он мог отступить; к тем, кто ему не возражал (как Уэйвелл), он относился без должного уважения. Ему нравились бойцы.

После провала операции Уэйвелла 21 июня за обедом в Чекерсе собрались: Клементина, Мэри, посол Гил Уайнант с женой, Констанс, Колвилл, Томми Томпсон и Идены. Черчилль взял слово – он редко отказывался выступать – и стал рассуждать о России. Несколько дней назад Стаффорд Криппс сказал Идену, что Россия слабая и «едва ли выдержит против Германии больше трех-четырех недель». Дилл считал, что русские продержатся шесть-семь недель. Черчилль, изучив расшифровки «энигмы», заявил на обеде, что «Россия, безусловно, подвергнется нападению и, конечно, потерпит поражение». Однако Черчилль заявил, что готов сделать все, чтобы помочь Сталину. Несколько дней назад он сказал военачальникам, что немцы, по его расчетам, скоро начнут войну с Россией за бакинскую нефть и украинскую пшеницу и что Британия должна «воспользоваться всеми преимуществами, которые предоставит эта война». Самое большое преимущество, какое можно получить, – это оказать русским помощь, в которой они нуждаются. Уайнант согласился с Черчиллем и сказал, что Соединенные Штаты тоже помогут Сталину. Когда Колвилл предположил, что поддержка Советов может оказаться проблематичной, учитывая давнюю ненависть Черчилля ко всему, что связано с большевиками, Черчилль ответил, что, «если Гитлер вторгнется в ад, я произнесу панегирик в честь дьявола»[942]942
  Colville, Fringes, 403.


[Закрыть].

После ужина Иден и Колвилл пошли с Черчиллем побродить по саду. Несколько дней назад Колвилл записал в дневнике, что наступила жаркая, солнечная погода; цветут рододендроны, жара «тропическая, и воздух напоен ароматом цветов». Иден, разглагольствовавший на какую-то тему, сделал шаг назад, «упал в глубокую ха-ха[943]943
  Ха-ха – канава, внешняя сторона которой пологая, а внутренняя – отвесная, чтобы в сад не забредал скот. (Примеч. авт.)


[Закрыть] и врезался в колючую проволоку».

Они хохотали и бродили по залитому лунным светом лесу, как древние люди, и, как древние люди, были сильные духом. Хорошо жить в такое прекрасное время, сказал Черчилль Колвиллу и добавил: «Вы переживете много войн, но никогда не будет такого прекрасного времени, как сейчас». Старик, в последнее время читавший Колвиллу лекции о разных вторжениях в Россию на протяжении истории, забыл сказать, что на этой неделе отмечалась годовщина вторжения Наполеона в Россию в 1812 году[944]944
  Геббельс в дневнике упомянул 21 июня как годовщину вторжения. Гитлер, чтобы избежать сравнения, позже назвал в качестве годовщины 23 июня. Историк Уилл Дюрант написал, что Наполеон перешел границу России – реку Неман – 23 июня. За пять лет до этого, в 1807 году, царь Александр I и Наполеон на реке Неман поклялись в вечной дружбе Франции и России и вражде к Англии. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Когда они вернулись домой, Черчилль распорядился, чтобы его ни при каких обстоятельствах (конечно, кроме вторжения в Великобританию) не будили до восьми утра[945]945
  Eden, The Reckoning, 312; Colville, Fringes, 403.


[Закрыть].

Небо было спокойным, немецкие самолеты не появлялись. Спокойно спали порты и Лондон.

В тысячах миль к востоку рычали двигатели более 3600 немецких танков. Заряжающие вложили фугасные снаряды в более чем 7200 орудий, и офицеры готовились скомандовать «пли!». Более 600 тысяч моторизованных транспортных средств, чьи двигатели, работавшие на холостом ходу, выпускали выхлопные газы, стелившиеся вдоль фронта, который растянулся почти на 900 миль, от Балтики через оккупированную Польшу до Черного моря. Стояла солнечная, прохладная погода. Немецкая восточная армия, Ostheer, 153 дивизии, находилась в состоянии боевой готовности. Более 3 миллионов саперов-штурмовиков и пехотинцев (включая четырнадцать дивизий румынских пехотинцев) залегли в неглубоких канавах и за железнодорожными насыпями. Солдаты проверяли свои винтовки Маузера и нервно подтягивали ремешки касок. Они выкуривали последнюю эрзац-сигарету и делали последний глоток эрзац-кофе – настоящий табак и кофе пропали из их пайков несколько месяцев назад. Если все пойдет как планировалось, война закончится полной победой, и Рождество они будут уже справлять дома, в кругу семьи[946]946
  Keegan, Second World War, 181.


[Закрыть].

В нескольких милях в тылу паслись в бескрайнем море трав почти миллион вьючных лошадей – почти 5 тысяч на дивизию. Лошадей запрягали в повозки, заполненные пайками, снарядами, палатками и одеждой. Дальше в тылу Einsatzgruppen, группы эсэсовцев-убийц, стояли у грузовиков в ожидании команды начать наступление и выполнять приказ Гитлера: убивать комиссаров, евреев, интеллигенцию, большевиков любого возраста и националистов любых вероисповеданий. А в далеком тылу, в рейхсканцелярии, ходил взад и вперед по комнате и ждал Гитлер[947]947
  Keegan, Second World War, 181; Shirer, Rise and Fall, 849.


[Закрыть].

В 700 милях от советской границы, в Кремле, спал Иосиф Сталин. Он был настолько уверен в надежности отношений с Гитлером, что несколько недель назад приказал перебросить советские войска с укрепленных оборонительных рубежей дальше на восток. Тем самым он хотел заверить Гитлера, что развертывание советских войск не носит провокационный характер, и показать, что доверяет ему. В течение этих недель немцы провели более восьмидесяти разведывательных полетов над советской территорией. Берлин отверг обвинения в свой адрес, заявив, что это провокация со стороны Британии, которая стремится создать напряженные отношения между Германией и ее другом Советским Союзом. Сталин удовлетворился объяснением.

В течение весны Сталин получал подробную разведывательную информацию о запланированном предательстве Гитлера из различных источников, в том числе от американцев в начале июня и от своего руководителя службы внешней разведки, который за несколько месяцев до вторжения представил сценарий немецкого нападения на Россию с трех сторон, почти точно совпавший с немецким планом. Сталин не обращал внимания на эти предупреждения, как и на предупреждения Черчилля в апреле и начале июня. Когда 15 июня лучший разведчик Сталина в Токио, Рихард Зорге, сообщил в Кремль точную дату начала плана «Барбаросса», Сталин, с подозрением относившийся к разведчикам, отмахнулся от этой информации. Что касается торговых отношений с Германией, глава военного министерства Германии позже написал, что «русские выполнили свои обязательства по поставкам накануне нападения». В течение весны Советы развернули на границах более тридцати пяти новых дивизий, но опять, чтобы не провоцировать Гитлера, они не были приведены в полную боевую готовность. Сразу после полуночи 22 июня немецкий дезертир сообщил, что вторжение начнется в 4 утра. Информацию передали в Кремль, где ее сразу отвергли. В два часа ночи, после того как были перерезаны телефонные линии, советское командование наконец позволило объявить полную боевую готовность. За несколько минут до четырех утра более 2600 «Мессершмиттов», «Штук» и «Юнкерсов» поднялись в воздух с аэродромов в Польше, Восточной Пруссии и Румынии. В Берлине на Вильгельмштрассе Риббентроп коротко информировал советского посла Владимира Деканозова, что в данный момент немецкие войска в Польше и на советской границе принимают «военные контрмеры»[948]948
  Keegan, Second World War, 180—81.


[Закрыть].

Спустя несколько минут после появления в небе немецких самолетов немцы начали самый мощный в истории артиллерийский обстрел. Почти 3 миллиона немецких солдат перешли в наступление по всей линии фронта. Вспышки от залпов тяжелых орудий были бы видны из космоса, но в то время человечество еще не обладало такими возможностями. За эти несколько минут в дыму от выстрелов исчез нацистско-советский договор о дружбе.

Немецкие войска были разделены на три группы армий – «Север», «Центр» и «Юг» – под командованием фельдмаршалов Вильгельма Риттера фон Лееба, Федора фон Бока и Герда фон Рундштедта, которые подчинялись главнокомандующему сухопутными войсками генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу. Каждая группа армий следовала историческим путем вторжения в европейскую часть России. Группа армий «Север» должна была наступать через Прибалтику, захватить ее и конечную цель – Ленинград. Группа армий «Центр» должна была пройти по маршруту Наполеона до Минска, а оттуда двинуться на Москву. Группа армий «Юг» должна была нанести удар по «хлебной корзине» России, Украине; ее маршрут ограничивали с севера Припятские болота – территория сравнимая с территорией Индианы или Португалии – и Карпатскими горами с юга[949]949
  Keegan, Second World War, 180—81.


[Закрыть].

Немцам противостояли почти 3 миллиона русских, 120 из 230 советских дивизий. Советская пехота действовала при поддержке самых многочисленных в мире, но в основном самых неапробированных воздушных сил – 10 тысяч самолетов-истребителей – и почти 24 тысяч танков разных классов, при этом планировалось, что ежемесячно с конвейера будут сходить 1700 новых, быстроходных, смертоносных танков Т-34 – если заводы переживут нападение Германии. Сэр Джон Киган написал: что касается материальной части, то «положение Сталина как главнокомандующего соответствует, если не превосходит положение Гитлера». Однако всего годом раньше была предпринята попытка пополнить поредевшие из-за сталинских чисток ряды, и в результате почти пятьсот советских офицеров получили генеральские звания. Новоиспеченные генералы еще не успели зарекомендовать себя. Хуже того, когда началось наступление, они и миллионы солдат, которыми они командовали, спокойно спали на своих позициях. Черчилль тоже крепко спал, как и Сталин. То, что Сталин был застигнут врасплох, доказывает, что он пребывал в бездействии в течение достаточно длительного периода. Позже Черчилль написал: «Война – это по преимуществу перечень ошибок, но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустили Сталин и коммунистические вожди… До тех пор мы считали их расчетливыми эгоистами. В этот период они оказались простаками… И если брать в качестве критерия стратегию, политику, прозорливость и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны абсолютно недальновидными». В течение следующих четырех лет почти 10 миллионов русских солдат и, по крайней мере, 15 миллионов русских гражданских лиц заплатили жизнью за сталинскую недальновидность[950]950
  Keegan, Second World War, 178—79; WSC 3, 353.


[Закрыть].

«Утро было чудесным, – написал 22 июня в дневнике Гарольд Николсон, – в воздухе витал аромат роз и сирени». Джок Колвилл планировал, если не будет никаких срочных дел, провести несколько часов на природе. Его планам не суждено было сбыться. Только рассвело, когда Колвилла разбудил телефонный звонок из министерства иностранных дел. Учитывая распорядок дня Черчилля, Колвиллу пришлось дожидаться восьми утра, чтобы сообщить премьер-министру о нападении. Черчилль выслушал новости с мрачной улыбкой и приказал Колвиллу «сообщить руководству Би-би-си, что он будет выступать сегодня в девять вечера». В первый момент его радость была столь огромной, что он послал в спальню Идена своего камердинера с серебряным подносом, на котором лежала сигара и записка: «Немецкие армии вторглись в Россию»[951]951
  Colville, Fringes, 403—4; TWY, 174.


[Закрыть].

Гарольд Николсон, выслушав новости, написал в дневнике, что настроен «не столь оптимистично… И если, как, скорее всего, и будет, Гитлер за три недели победит Россию, то откроет дорогу к нефти, в Персию и Индию». В первый момент Гил Уайнант решил, что это «подстроенное дело между Гитлером и Сталиным» и Черчилль с секретарями (до него долетал их смех) «смеются… с презрением». Но они смеялись скорее от облегчения[952]952
  TWY, 174.


[Закрыть].

Несколькими днями ранее, обремененный поражениями, уставший от злословия заднескамеечников, Черчилль, прогуливаясь по саду в Чартвелле в компании рыжего кота, размышлял о судьбе Тобрукского гарнизона и возможной судьбе Египта. За обедом Черчилль извинился перед котом, сидевшим на стуле по правую руку от него, за отсутствие сливок. На той неделе он сказал Идену, что теперь «носит медали» за Дарданеллы, Нарвик, Дюнкерк, Грецию и Крит. По дороге в Чартвелл Черчилль попросил остановить машину, чтобы украдкой взглянуть на Францию, но, словно для того, чтобы подчеркнуть оторванность Великобритании, туман скрыл Европейский континент[953]953
  Colville, Fringes, 402—3.


[Закрыть].

Все изменилось, когда Гитлер предал Сталина. Год со дня подписания французами перемирия Черчилль смотрел на восток и видел спасение в том случае, если русские смогут избежать поражения. Поражение России приведет к поражению Великобритании. Но Россия, при поддержке Великобритании, может протянуть достаточно времени, чтобы неторопливые американцы произвели все необходимое для того, чтобы Черчилль продолжал войну. А еще лучше, если Америка распространит закон о ленд-лизе на Сталина. Одержавшая победу Россия совсем другое дело. Идеологический противник на протяжении двадцати лет едва ли изменит свои взгляды, но гитлеровский гамбит решит этот спорный на данный момент вопрос. Итак, Черчилль принял решение, не продумав политику в связи с утренним поворотом событий, не говоря уже о стратегии реализации этой политики. Он хотел обнять нового боевого товарища.