Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

20 июля в Чекерсе был устроен обед в честь Гарри Гопкинса, который несколько дней назад прилетел в Англию на «Боинге» В-17[980]980
  Boeing B-17 Flying Fortress («Летающая крепость») – первый серийный американский цельнометаллический тяжелый четырехмоторный бомбардировщик. Название «Летающая крепость» придумал Ричард Вильямс, репортер Seattle Times, когда увидел, как из ангара выезжает самолет, ощетинившись пулеметами. Бомбардировщику B-17 посвящена одна из самых популярных песен Второй мировой войны: Coming In On A Wing And A Prayer (русская версия «Бомбардировщики»).


[Закрыть].

Гопкинс привез ветчину, сигары и президентское обещание помощи, но не привез приглашение на встречу с Рузвельтом, которой так жаждал Черчилль. Этого одного было достаточно, чтобы вогнать премьер-министра в тоску, но, как бы он ни был расстроен отсутствием у Рузвельта желания встретиться с глазу на глаз, он не мог говорить об этом при Гарри. Но он мог выместить свое недовольство, говоря на обычные темы – о Гитлере и Муссолини, о желании отомстить им и о том, что он обязательно осуществит свое желание. Черчилль с Гопкинсом просидели за разговорами почти до трех часов ночи, и, как обычно, больше говорил Черчилль. Колвилл вспоминал, что «когда Уинстон заговорил о том, что он сделает с нацистскими лидерами после войны – и с нацистскими городами во время войны, – Гопкинс сказал, что он – Уинстон – читал только те отрывки из Библии, которые подходили ему, и они взяты из Ветхого Завета»[981]981
  Colville, Fringes, 416—17.


[Закрыть].

Наконец Черчилль получил долгожданное приглашение. «Как-то днем в конце июля в сад на Даунинг-стрит пришел Гарри Гопкинс, и мы вместе сидели на солнышке. В разговоре он сказал, что президенту очень хотелось бы со мной встретиться в какой-нибудь уединенной бухте». Гопкинс связался по телефону с президентом. Черчилль был настолько взволнован, что начал разговор с упоминания «некой встречи», прежде чем понял, что разговор ведется по открытой линии. Согласно Колвиллу, он был в приподнятом настроении[982]982
  Colville, Fringes, 419; Cv/3, 978.


[Закрыть].

Время и место встречи – кодовое название «Ривьера» – были согласованы: 9 – 10 августа, Арджентия, Ньюфаундленд. 5 августа газеты с обеих сторон Атлантического океана, отметив исчезновение из столиц Черчилля и Рузвельта, сделали вывод, что где-то в северо-западной части Атлантики состоится секретная встреча лидеров двух держав. United Press назвало ее «свиданием на море». Хотя сотрудники Черчилля и Рузвельта держали встречу в полном секрете, пронырливые журналисты знали о ней или думали, что знали. Американские репортеры решили, что 5 августа видели президента на палубе яхты «Потомак» в заливе Баззардс. Но человек, сидевший в шезлонге и махавший платком, был агентом секретной службы. 5 августа на рассвете Рузвельт перешел с яхты Potomac на крейсер Augusta, который взял курс на север, к Ньюфаундленду[983]983
  Brooklyn Eagle, 8/6/41.


[Закрыть].

3 августа Черчилль выехал на поезде в Скапа-Флоу в компании Гопкинса (только что «вернулся смертельно усталый из России»), Гарримана, Кадогана из министерства иностранных дел и личных секретарей (машинисток не было, поскольку решили, что для женщин это слишком тяжелая поездка). Среди сопровождавших Черчилля был и Профессор, который недавно был пожалован титулом лорда Червелла Оксфордского, – на зависть врагам среди оксфордских шишек, – Оксфордского, поскольку река Червелл протекает через Оксфорд, чтобы встретиться к югу от центра города с Темзой. Инспектор Томпсон совершал поездку вооруженный надежным «Кольтом». Черчилль не взял с собой камердинера; его обязанности – тяжелейшие – Старик возложил на сыщика. Должным образом были представлены военные: Дилл, Дадли Паунд, армейские полковники и полковники авиации, а также Йен Джейкоб, который в военное время сопровождал Черчилля в большинстве поездок. Свита, написал Колвилл, которой «наверно, позавидовал бы кардинал Уолси»[984]984
  Кардинал Томас Уолси (или Вулси) – канцлер Английского королевства в 1515–1529 годах, архиепископ Йоркский с 1514 года, кардинал с 1515 года. До 1529 года считался самым могущественным человеком в Англии после короля Генриха VIII, держал в своих руках всю внешнюю и значительную часть внутренней политики.


[Закрыть].

На завтрак в поезде подали стейк из говяжьей вырезки и пирог со свежей малиной и смородиной. Черчилль пил шампанское. Джейкоб вспоминал, что Червелл считал на логарифмической линейке (по просьбе Черчилля), сколько шампанского Старик выпил за всю свою жизнь, учитывая, что он «ежедневно за обедом пил прекрасное шампанское на протяжении последних двадцати лет». Ответ Червелла – намного меньше, чем вмещает железнодорожный вагон, – не слишком разочаровал Черчилля. Он пребывал в прекрасном настроении[985]985
  Cv/3, 1031; Colville, Fringes, 424; WM/Sir Ian Jacob, 11/12/80.


[Закрыть].

4 августа во второй половине дня они отплыли из Скапа-Флоу на «Принц Уэльский», чьи раны, нанесенные «Бисмарк», исчезли под слоем серой краски. Командиром корабля был Джон Лич, на которого Черчилль обрушил свой гнев после преследования «Бисмарк». Корабль направлялся к Ньюфаундленду, соблюдая полное радиомолчание. Если бы Черчиллю потребовалась медицинская помощь, пришлось бы обращаться к судовому врачу. Клементина умоляла его взять с собой доктора Уилсона, но Уинстон наотрез отказался. Брэнден Брекен, недавно возглавивший министерство информации, предложил Черчиллю взять с собой операторов и министерских журналистов, чтобы заснять важную, хотя, конечно, скорее символическую встречу. Черчилль с восторгом поддержал эту идею. Это было морское путешествие, и каждый его жест будет снят на пленку, поэтому он выбрал для поездки из своего довольно обширного гардероба одежду на морскую тематику, включая темно-синюю шинель Королевского флота – клубная одежда Royal Yacht Squadron[986]986
  Яхт-клуб Royal Yacht Squadron был основан в 1815 году и позиционирует себя как «самый престижный яхт-клуб в Великобритании, а возможно, и во всем мире». Покровителем клуба является королева Елизавета II, а адмиралом – принц Филипп.


[Закрыть] – и фуражку.

Он с пыхтением поднимался и спускался по трапам, ходил по нижней палубе «Принц Уэльский», напоминая деловитого капитана буксира. 5 августа после ужина посмотрели Pimpernel Smith («Смит-Пимпернель») с Лесли Говардом. На море усилилось волнение, и корабль стал испытывать качку. Черчилль, рассматривая путешествие как временную передышку, ушел в свою каюту, чтобы почитать перед сном роман С.С. Форестера о приключениях капитана Горацио Хорнблауэра[987]987
  WSC 3, 429.


[Закрыть].

Корабль шел на запад, и Черчилль размышлял о своих перспективах в Западной пустыне, где его войска терпели поражение от Роммеля. Он продиктовал записку в адрес начальников штабов, убеждая их «найти способ вернуть артиллерии ее решающую роль на поле боя, роль, которой она лишилась в результате появления танков с тяжелой броней». Отец танков[988]988
  В 1917 году Черчилль стал министром вооружения. Он развернул широкое производство танков и получил прозвище «отец танков», после того как эта техника хорошо зарекомендовала себя на полях войны. Он часто выезжал на фронт во Францию, участвовал в планировании операций.


[Закрыть] питал сомнения относительно своих детищ, но после уроков Франции и Западной пустыни ему следовало знать, что умелое использование большого количества танков значит намного больше, чем толщина их брони.

Множество танков при поддержке истребителей могли захватить практически любую позицию. Повестка дня предстоящей конференции включала вопрос о танках, тысячах танков, изготовленных в Америке. Но сколько танков должно было отправиться в Великобританию, где Черчилль мог использовать их там, где считал необходимым, и сколько в Россию, где они были еще более необходимы?[989]989
  WSC 3, 425—27; Brooklyn Eagle, 8/6/41; GILBERT 6, 1155—56.


[Закрыть]

И Черчилль решил, что на встрече с Рузвельтом ему понадобится Бивербрук. Бивер, астматик, страдавший клаустрофобией, одинаково ненавидел холодную кабину бомбардировщика и тесную каюту на корабле. Тем не менее он проделал путь до Ньюфаундленда на самолете. Самолет, на котором летел Артур Первис, глава британского совета по поставкам, вскоре после взлета врезался в гору; Первис и все, кто летел с ним, погибли. Утрата Первиса была «невосполнимой», как позже написал Черчилль. Когда об этом стало известно, Бивербрук «никак не прокомментировал сообщение. Это была война». На Бивербрука, уставшего, не любимого как американцами, так и Первисом, свалилось бремя пополнения запасов, бремя, осложненное длинным черчиллевским списком необходимого; эти листы он отделил красной кожаной закладкой, на которой были вырезаны слова: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете»[990]990
  В Евангелии от Матфея (7: 7–8) сказано: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». То же самое говорится и в Евангелии от Луки (11: 9): «И Я скажу вам: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам». Одним словом, добивайтесь своего, ваше упорство будет вознаграждено.


[Закрыть].

Инспектор Томпсон, увидев надпись, заметил, что это доброе предзнаменование. Черчилль согласился: «Да, я надеюсь, что это доброе предзнаменование, поскольку мне много надо попросить»[991]991
  WSC 3, 445—46.


[Закрыть].

Но его интересовали не только поставки. Черчилль планировал попросить Рузвельта совершить необходимые дипломатические шаги – и военные, если понадобится, – связанные с размещением американских войск, самолетов и кораблей на Азорских островах и островах Зеленого Мыса. Сделать так – значит нарушить суверенитет Португалии, но Черчиллю уже было не до дипломатических тонкостей. И, учитывая шаткое положение Великобритании в Азии, он хотел попросить Рузвельта выступить с экстраординарным заявлением в адрес Японии: немедленно прекратить дальнейшую территориальную экспансию, ибо в противном случае Соединенные Штаты вступят в войну. Его мотив был прозрачен. Любой взрыв, направленный американцами против Японии, только усилит шаткое положение Великобритании на Дальнем Востоке. Он считал, что данный момент как нельзя лучше подходит для того, чтобы заставить Японию действовать немедленно, вопреки ее желанию. А чтобы ни Рузвельт, ни Государственный департамент не смогли уменьшить накал угрозы, сам взялся за составление текста[992]992
  Cv/3, 111 (draft of threat to Japan).


[Закрыть].

6 августа Рузвельт и Черчилль спешили к выбранному месту встречи, все еще не известному журналистам. В тот день редакторы одной из самых читаемых американских газет, Brooklyn Eagle, сделали вывод, что встреча действительно состоится, хотя бы потому, что «американские и британские официальные лица не способны опровергнуть» слухи. Спустя два дня вечером Черчилль смотрел фильм That Hamilton Woman[993]993
  В русском прокате название фильма «Леди Гамильтон».


[Закрыть], в котором проглядывается параллель между Наполеоном и Гитлером.

Главные роли в фильме, Горацио Нельсона и Эммы Гамильтон, исполнили Лоуренс Оливье и Вивьен Ли, поженившиеся год назад в Санта-Барбаре. Фильм, который очень нравился Черчиллю (он даже поздравил Александра Корду, продюсера и режиссера, с успехом картины), рассказывает о романе Нельсона и Эммы Гамильтон, жены британского посла в Неаполитанском королевстве. В 1941 году Черчилль пять раз посмотрел фильм, и пять раз Нельсон одерживал победы. Черчилль, по воспоминаниям Кадогана, «прослезился» в тот момент, когда смертельно раненному адмиралу Нельсону сообщают, что сражение выиграно. Когда закончился фильм и зажегся свет, Черчилль обратился к нескольким членам экипажа, задержавшимся в кают-компании: «Господа, я подумал, что вас заинтересует этот фильм, поскольку в нем показаны великие события, подобные тем, в которых вы принимаете участие». Кадоган ушел спать, оставив Черчилля и Гопкинса за игрой в триктрак. Удача сопутствовала Черчиллю; он обыграл американца, и его выигрыш составил порядка 200 долларов[994]994
  Dilks, Diaries, 396—97; Brooklyn Eagle, 8/6/41; Time, 5/31/41.


[Закрыть].

Босс Гарри, от которого Черчилль требовал миллиарды, как известно, проявлял себя скорее как ловкий торговец, нежели игрок. В это время Рузвельт находился на борту судна, стоявшего на якоре в бухте Арджентия, которая в результате обмена миноносцев на территорию за несколько месяцев превратилась из собственности британской короны в одну из самых больших военно-морских баз США.

Когда 9 августа на рассвете «Принц Уэльский» бросил якорь в заливе Пласентия, инспектор Томпсон сказал Черчиллю, что предстоящая встреча с Рузвельтом, безусловно, оставит свой след в истории. «Да, – ответил Черчилль, – и особенно если я получу то, что хочу». Дилл не напрасно настаивал на съемке. Фильм, вышедший спустя несколько недель после состоявшейся встречи, очистил общественное сознание от всякого рода подозрений, которые часто появляются из-за подобных секретных встреч. В момент истины возникла какая-то проблема с кинокамерой, и звук не записался, поэтому не удалось зафиксировать для потомства приветствия, которыми обменялись Черчилль с Рузвельтом[995]995
  Thompson, Assignment: Churchill, 230.


[Закрыть].

Рузвельт стоял возле трапа, опираясь на руку своего сына, Элиота, одетого в армейскую униформу. Президент был в летнем деловом костюме. Он широко улыбался, но мудштука не было; его отсутствие означало, что президент не собирается ни на что отвлекаться. Черчилль вскарабкался по трапу, великолепный в своей военно-морской форме. Фуражка низко надвинута на лоб. В левой руке пара перчаток, что позволяет ему не снимать фуражку и, соответственно, не позволяет сфотографировать его, когда он приветствует президента, держа в руках головной убор. Немного наклонившись и почти подобострастно ссутулившись, он протянул правую руку президенту, оказавшемуся чуть ли не на голову выше Черчилля. Колвилл пишет, что Черчилль был прекрасно осведомлен о различиях между конституционно-правовыми статусами премьер-министра и президента; британский премьер-министр был первым министром короля, но, в отличие от американского президента, не являлся главой государства и главнокомандующим. Черчилль всегда считал, что Рузвельт выше его по рангу. Он вручил Рузвельту рекомендательное письмо от Георга VI. В неофициальной обстановке Черчилль и Рузвельт не нуждались в представлении, поскольку уже встречались в Лондоне в 1918 году на обеде в Грейс-Инн (Gray’s Inn)[996]996
  Судебные инны – традиционная форма самоорганизации адвокатского сообщества в Англии и Уэльсе. Каждый полноправный адвокат (барристер) должен вступить в одну из четырех юридических корпораций, или палат – Линкольнс-Инн, Грейс-Инн, Миддл-Темпл либо Иннер-Темпл. Их здания занимают обширную территорию на стыке границ Сити, Вестминстера и Холборна, преимущественно вокруг Темпла и судного двора.


[Закрыть]; в то время Рузвельт был помощником министра военно-морского флота.

К сожалению, Черчилль не сохранил воспоминаний о встрече с американцем, хотя, возможно, Рузвельт вызывал у него какие-то смутные, малоприятные воспоминания. Но Рузвельт не стал вдаваться в воспоминания, и за завтраком они перешли к обсуждению черчиллевского списка желаний[997]997
  Wheeler-Bennett, Action This Day, 207.


[Закрыть].

У Рузвельта, впрочем, тоже было желание. Он не ставил никаких особых условий и высказывал его открыто. Но если Черчилль хотел привезти со встречи в Арджентии американские гарантии помощи в виде крупных денежных сумм, то Рузвельт хотел привезти в Америку нечто более значительное – совместное заявление о послевоенных целях. В течение многих месяцев они оба избегали открыто высказываться по поводу послевоенного устройства мира, но через несколько часов после обмена взаимными приветствиями Черчилль приступил к работе над совместным заявлением, отчасти чтобы опровергнуть «все россказни о моих реакционных взглядах деятеля Старого Света и об огорчениях, якобы причиненных этим президенту». В воспоминаниях он с гордостью написал, что «документ, который стал впоследствии называться Атлантической хартией, по своему содержанию и духу был английским произведением, изложенным моими собственными словами»[998]998
  WSC 3, 434.


[Закрыть].

10 августа – в воскресенье – Черчилль с Рузвельтом позволили фотографам сделать несколько снимков. Рузвельт в сопровождении штабных офицеров и нескольких сотен американских моряков поднялись на борт «Принц Уэльский». Черчилль лично составил сценарий проведения богослужения, написал, какие будут исполняться гимны и в каком порядке. У него, как было отмечено, на глазах выступили слезы, когда они все вместе запели O God, Our Help in Ages Past (стихотворное переложение 90-го псалма). «Это было великое мгновение. Но почти половине из певших моряков суждено было вскоре погибнуть», – написал Черчилль в воспоминаниях[999]999
  WSC 3, 432.


[Закрыть].

По окончании церемоний Черчилль, Гарриман, инспектор Томпсон и Алек Кадоган сели в вельбот, который доставил их на берег. Шел дождь. Томпсон отметил, как изменилось поведение Черчилля, «как только мы вышли на берег». Впервые после года «тяжелейших разочарований и неудач, когда-либо выпадавших на долю одного человека», Черчилль, казалось, позволил себе «утопить в глубине океана, который мы пересекли», все проблемы. Он безостановочно говорил, пыхтел сигарой и, когда дождь усилился, просто «прикрыл сигару рукой и продолжал говорить, говорить и пыхтеть». Такое поведение Черчилля, по словам Томпсона, свидетельствовало о том, что он пребывал в приподнятом настроении. Кадоган вспоминал, что они провели несколько часов гуляя по берегу и Черчилль, «как школьник, получал огромное удовольствие, бросая камешки с обрыва в воду. Он был оживлен; пока все шло хорошо. Но после двух завтраков, обеда и воскресной службы с президентом Черчилль ждал какого-нибудь знака, некоего подтверждения того, чего он больше всего надеялся получить от этой встречи. И вскоре получил. В воскресенье, во второй половине дня, Черчилль узнал от лейтенанта военно-морских сил США, что Рузвельт сказал «абсолютно ясно и безоговорочно, что вы величайший государственный деятель, которого когда-либо знал мир». Теперь Рузвельт мог не сомневаться, что его желание относительно совместного заявления будет удовлетворено[1000]1000
  Thompson, Assignment: Churchill, 234, 236, 239; ChP 4/225; Dilks, Diaries, 398.


[Закрыть].

В окончательном варианте Атлантическая хартия содержала восемь пунктов, включая заявление, что Соединенные Штаты и Великобритания «не стремятся к территориальным или другим приобретениям» «после окончательного уничтожения нацистской тирании». Эти слова доставили особое удовольствие Черчиллю, поскольку получилось, что Америка, нейтральная держава, сделала, по его словам, «поразительное», «воинственное» заявление о намерении. Четвертый пункт имел отношение к свободной торговле; они обязались «стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны, великие или малые, победители или побежденные, имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран». Учитывая долгую историю американского протекционизма и британской свободной торговли, Великобритания не нуждалась в подобных напоминаниях, и Черчилль высказал недовольство заместителю госсекретаря Самнеру Уэллсу. В 1920-х и начале 1930-х американцы считали тарифы и протекционизм лучшей защитой от торговых блоков, среди которых блок Британской империи (с ее политикой предпочтения имперских товаров) был самым большим[1001]1001
  В течение 1930-х годов британцам удалось создать свой собственный экономический блок – зону стерлинга, включавшую в себя торговую модель имперских преференций, дававшую преимущества странам Британской империи. Зона стерлинга – британские колонии и страны Содружества, включая Канаду, Австралию и Южную Африку, – появилась после выхода Британии из золотого стандарта в 1931 году и позволила защитить экономику Британии от самых тяжелых последствий экономической депрессии. Черчилль не собирался так вот запросто согласиться на разрушение этой оборонной системы. Он вынудил Рузвельта подписать Атлантическую хартию с существенно измененными положениями о свободном доступе к рынкам.


[Закрыть].

Президент и Уэллс, чтобы успокоить Черчилля и доминионы, которые торговали с Лондоном на особых (льготных) условиях, согласились внести изменения в четвертый пункт, добавив слова «соблюдая должным образом свои существующие обязательства». Переговоры по четвертому пункту выявили понимание послевоенной экономической политики Рузвельта. Экономическая безопасность Соединенных Штатов могла быть достигнута только за счет Британии и установления с ней особых отношений.

Беспокойство Черчилля вызывал и восьмой пункт в первоначальной редакции. В нем звучал призыв к миру после войны, но не говорилось, как сохранять этот мир. Он добивался включения в декларацию о намерениях с целью обеспечения мира создание всемирной организации – нечто вроде Лиги Наций – во главе с англоговорящими странами. Учитывая полное фиаско, которое потерпела Лига Наций, многие в Америке были против создания каких-либо международных коалиций. Тем не менее Рузвельт предложил новую формулировку восьмого пункта (установление более широкой и надежной системы всеобщей безопасности), которая устроила Старика; из нее следовало, что после войны Соединенные Штаты «будут разделять с нами управление миром до установления лучшего порядка»[1002]1002
  WSC 3, 443—44.


[Закрыть].

Третий пункт вызывал у Черчилля особую досаду, поскольку из содержащегося в нем семени должен был, скорее всего, вырасти горький плод. В этом пункте гарантировалось «право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить» и «восстановление суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем». Черчилль считал, что это имеет отношение к странам, завоеванным Гитлером, но в течение следующего года он начал понимать, что этот пункт «интерпретируется шире», чем хотели они с Рузвельтом или, по крайней мере, чем этого хотел он. Арабы, позже сказал он Рузвельту, могут понять Атлантическую хартию как руководство к действию, чтобы «выслать евреев из Палестины». Этого бы он не потерпел, поскольку, как он говорил, «я твердо придерживаюсь сионистской политики, одним из авторов которой я являюсь». Больше всего его беспокоило, что в британских колониях в Африке и Индии недовольные существующим положением используют Атлантическую хартию в качестве основания для отделения от империи. Первоначальный вариант, предложенный Рузвельтом, трактовался именно так. Но об этом не могло быть речи. И в Арджентии Черчилль настоял на такой формулировке третьего пункта (восстановление прав, а не предоставление), которое его удовлетворило. Оливер Харви, личный секретарь министра иностранных дел Энтони Идена, назвал Атлантическую хартию «очень расплывчатым документом». Иден, написал Харви в дневнике, считает, что Рузвельт «очень быстро разобрался с премьер-министром». Но Черчилль считал подписание Атлантической хартии не более чем символическим жестом двух лидеров, это был ни к чему не обязывающий лист бумаги, не ратифицированный ни конгрессом, ни парламентом. «В данном случае глупо прилагать излишние усилия, настаивая на своем», – сказал Черчилль Л.С. Эмери[1003]1003
  WSC 4, 890; Cv/3, 1059.


[Закрыть].

Кадоган невероятно, по оценке Черчилля, концентрировал внимание на деталях формулировок Атлантической хартии; «Слава богу, что я взял тебя с собой», – сказал Черчилль Кадогану. «Эти несколько слов, и то, как они были сказаны, являлись доказательством его искренности. Я был глубоко тронут и раздулся от гордости», – написал Кадоган в дневнике. Подобная сентиментальность была не свойственна Кадогану, которого инспектор Томпсон считал «самым холодным» из всех известных ему англичан, он был способен «взглядом испепелить крупье». Прошло пятнадцать месяцев в тех пор, как Кадоган написал в дневнике, накануне вступления Черчилля в должность премьер-министра: «Никчемный Уинстон… Я абсолютно не уверен в У.С. Ч.». Теперь он был уверен[1004]1004
  Thompson, Assignment: Churchill, 271; Dilks, Diaries, 277, 280, 401.


[Закрыть].

Черчилль уехал домой с тем, ради чего приехал, – с обещанием значительного увеличения поставок продовольствия, горючего и оружия. Кроме того, Рузвельт пообещал заменить в Исландии британские войска на американские и патрулировать небо и море к западу от Исландии, тем самым освободив пятьдесят британских военных кораблей для патрулирования северо-западных подходов. К тому же Рузвельт пообещал Черчиллю предъявить ультиматум японцам. Черчилль в записках кабинету и Клементу Эттли с особым удовольствием подчеркнул, что он [Рузвельт] внял предостережению. 14 августа народы обеих стран и остальной мир узнали о подписании хартии[1005]1005
  CAB 65/19; Cv/3, 1079, 1084


[Закрыть].

В тот же день «Принц Уэльский» отправился домой; море по-прежнему бушевало. Вечер прошел за игрой в триктрак (Черчилль рисковал, но выиграл) и просмотром фильма с Лорелом и Харди[1006]1006
  Лорел Стэн и Харди Оливер – американские киноактеры, комики, одна из наиболее популярных комедийных пар в истории кино.


[Закрыть] и мультфильмов с Дональдом Даком.

17 августа «Принц Уэльский» встретил караван из семидесяти трех грузовых судов и танкеров, направлявшийся в Англию. Черчилль, разглядывая в бинокль палубы, заполненные самолетами и «пушками», назвал это зрелище «приятным». 18 августа «Принц Уэльский» прибыл в Скапа-Флоу. Единственный британский премьер-министр, рискнувший встретиться за границей с лидером иностранного государства, вернулся домой, размахивая бесполезным листком бумагом. Но он вернулся с тем, что окажется столь же ценным, как обещание Рузвельта относительно поставок огромного количества оружия, – растущей любовью и доверием американского президента. Дружба росла и крепла, но, как в любой дружбе, случались тяжелые моменты, иногда очень тяжелые. Черчилль вернулся домой довольным, отдохнувшим и полным энтузиазма. Когда они возвращались на поезде из Шотландии, вспоминал Кадоган, Старик был «весьма энергичен и, допив бенедиктин, спустя десять минут потребовал бренди. Официант напомнил ему, что он пил бенедиктин. Он [Черчилль] ответил: «Я помню, но хочу немного бренди, чтобы привести себя в порядок»[1007]1007
  Dilks, Diaries, 402; Cv/3, 1068; Cv/3, 1079.


[Закрыть].

19 августа он вошел в штаб, «широко улыбаясь», как отметил Колвилл, и «еще в морской одежде». Его переполняли эмоции, когда он сообщил кабинету, что Арджентия «символизирует… выступление мировых сил добра против сил зла». И добавил, что «американские морские офицеры не скрывают стремления вступить в войну». Йен Джейкоб, который вел записи на совещаниях американских и британских военных руководителей – Черчилль на них не присутствовал, – пришел к противоположному мнению. В дневнике он написал, что «ни один из американских офицеров не выявил ни малейшего желания вступить в войну на нашей стороне». Американцы, «похоже, считают, что война может быть выиграна нами без потерь на море». Однако Черчилль с Рузвельтом вынашивали план изменения хода войны на море, возможно всей войны. Рузвельт, объяснил Черчилль кабинету, не имеет ничего против «инцидента» в экстерриториальных водах и готов «вести войну без объявления». У Черчилля не было никаких письменных свидетельств, подтверждавших обещания президента, не считая Атлантической хартии, которая была не чем иным, как крючком с восемью зазубринами, на который Рузвельт мог насаживать империю, жестко или мягко[1008]1008
  Colville, Fringes, 428; Cv/3, 1111; Cv/3, 1079—81; Keegan, Second World War, 538—39.


[Закрыть].

Почти сразу по возвращении в Лондон Черчилль узнал, что Рузвельт не сдержал слово относительно обещанной угрозы в адрес Японии. «Львиный рык [Рузвельта] в Арджентии обратился в блеяние ягненка», – написал его биограф Джеймс Макгрегор Бернс. Рузвельт попытался выиграть время, ведя переговоры с японцами; процесс, который Хью Далтон назвал «довольно бессмысленными переговорами». Несколько человек, присутствовавших на конференции в Ардженте, сказали Далтону, что «с мая или июня мнение в Соединенных Штатах изменилось» и, соответственно, у Рузвельта уменьшились шансы ввести Америку в войну. Что касается обещания резкого увеличения объема поставок, то, согласно последним данным, начиная с первого квартала 1941 года наблюдается снижение промышленного производства; освоено всего 2 миллиарда из семи, запланированных по программе ленд-лиза, и если Россия потерпит поражение, то этого явно будет недостаточно[1009]1009
  Colville, Fringes, 428; James MacGregor Burns, Roosevelt: The Soldier of Freedom, 1940–1945 (New York, 1970), 118, 134.


[Закрыть].

Тем временем ситуация в России с каждым днем становилась все хуже. Согласно «Ультра», нацисты проводили «массовые расстрелы [почти 40 тысяч] людей, которых Берлин называл то «евреями», то «еврейскими грабителями», то «еврейскими большевиками». Гитлеровские армии, казавшиеся всемогущими, рвались к Ленинграду и Москве. Гитлер приказал «стереть Ленинград с лица земли». Вскоре он приказал сделать то же самое с Москвой. Ситуация в России была настолько ужасной, что Черчилль хотел просить Сталина уничтожить нефтяные месторождения, если станет ясно, что поражения не избежать. Он даже дошел до того, что сказал членам военного кабинета: «Мы должны быть готовы подвергнуть бомбежке нефтяные месторождения, если русские сами не уничтожат их»[1010]1010
  Shirer, Rise and Fall, 854.


[Закрыть].

«Мы еще не объявили [о вступлении в войну] и не принимали участие в боевых действиях, – говорилось в передовой статье New York Times от 2 сентября. – Но мы заняли позицию, которая в конечном счете должна заставить нас принять непосредственное участие, если наша нынешняя политика не окажется достаточной для уничтожения Гитлера. Позиция, с которой мы теперь не можем отступить… позиция, с которой подавляющее большинство американцев не имеют желания отступать». Никто всерьез не рассчитывал, что «нынешняя политика» уклонения от войны с Германией и осуществление поставок продовольствия, а также оружия в Великобританию приведет к поражению Гитлера. По сути, New York Times объявила: мы заняли позицию, которая в определенный момент приведет к войне, и не собираемся с нее отступать[1011]1011
  NYT, 9/2/41; Sherwood, Roosevelt and Hopkins, 369.


[Закрыть].

Следуя этой логике, Америка была кораблем, дрейфующим в направлении войны, но Черчиллю этого было недостаточно. Черчилль считал своей первоочередной задачей за оставшуюся часть года убедить Рузвельта вступить в войну. Когда его просьбы остались без внимания, он разработал план. Как-то вечером Черчилль, Уайнант и Гарриман за выпивкой завели разговор о том, какую выгоду Великобритания извлечет из «инцидента» в экстерриториальных водах в случае немецкого нападения на американский корабль. Американское правительство – по крайней мере, конгресс – будет потрясено и не испытает ничего, кроме благодарности, узнав, что Уинстон Черчилль придумал тактический ход для ускорения распространения войны за счет Америки. Его просьба, чтобы американские корабли обнаружили местонахождение и настигли «Бисмарк», была попыткой опозорить янки. Как и просьбы об американских военно-морских патрулях у Азорских островов. В течение весны и лета Рузвельт не попадался на черчиллевскую приманку, и на то были серьезные основания. У президента не было решения проблем, которые бы возникли в результате столкновения американского военного корабля с враждебным немецким кораблем в неподобающем месте с катастрофическими последствиями. Рузвельту только и оставалось надеяться, что ничего страшного не произойдет в экстерриториальных водах до тех пор, пока американский флот и сами американцы не будут готовы, в военном и моральном отношении, к войне[1012]1012
  T.R. Fehrenbach, FDR’s Undeclared War 1939–1941 (New York, 1967).


[Закрыть].

Уже в Арджентии Рузвельт сам поднял вопрос об «инциденте» в экстерриториальных водах и сказал Черчиллю, что Соединенные Штаты планируют, чтобы в каждом конвое, идущем в сопровождении американских военных кораблей, было по крайней мере одно американское торговое судно под американским флагом. Это был явный вызов Гитлеру; если он атакует американское торговое судно под охраной американских военных кораблей, то столкнется с последствиями. И снова казалось, что Рузвельт дает Черчиллю то, что он хочет[1013]1013
  T.R. Fehrenbach, FDR’s Undeclared War 1939–1941 (New York, 1967).


[Закрыть].

Инцидент произошел 4 сентября, когда американский эсминец «Грир», который должен был доставить почту на американскую базу в Исландии, установил гидроакустический контакт с подводной лодкой. «Грир» сообщил британцам местоположение лодки и дожидался прибытия британских эсминцев. Они не появились. Но когда лодка атаковала «Грир» двумя торпедами, от которых он уклонился, то эсминец, в свою очередь, контратаковал ее девятнадцатью глубинными бомбами. Этот потенциально опасный случай закончился тем, что «Грир» благополучно прибыл в порт назначения. 11 сентября в очередной беседе у камина Рузвельт воспользовался случаем, чтобы подвинуть Америку еще ближе к непосредственному участию в европейской войне. Объявив Германию виновной в «пиратском акте», он сказал, что «в морской зоне нашей самообороны американские военные корабли и американские самолеты больше не будут дожидаться, пока нацистские подводные лодки, затаившиеся под водой, или нацистские корабли-налетчики на поверхности первыми нанесут свой смертельный удар… наши патрульные корабли и самолеты будут защищать торговые суда, занятые перевозками в водах, которые мы относим к сфере своей обороны, независимо от того, под каким флагом они плавают. Мы будем защищать их от подводных лодок и от кораблей-налетчиков». Отодвинув американскую сферу обороны дальше на восток, Рузвельт на самом деле объявил «необъявленную войну» в Центральной Атлантике. Однако, как и в конце апреля, он не направил свои военные корабли в горячие районы боевых действий – к северо-западным подходам, Азорским островам и западноафриканскому побережью, – где существовала наибольшая опасность для британских конвоев, следовавших на Ближний Восток[1014]1014
  Franklin D. Roosevelt Presidential Library and Museum, Fireside Chat, 9/11/41.


[Закрыть].

«Попирая все требования человечности, нацисты стремятся мечом покорить весь мир и установить в нем свое вечное господство, – сказал Рузвельт соотечественникам. – Настало время, когда вам и мне, осознав жестокую необходимость, нужно сказать им: «Нам известны ваши планы: вы хотите обречь наших детей и внуков на жизнь в условиях террора и рабства. Вы уже прямо угрожаете нашей безопасности. Дальше вы не пройдете». Соединенные Штаты «не стремились к открытым военным столкновениям с Гитлером», заявил Рузвельт, но «мы не так держимся за мир, чтобы ради него позволять нападать на наши торговые и военные суда при выполнении ими законной миссии». В итоге Рузвельт обратился к конгрессу с просьбой внести поправку в закон о нейтралитете, позволяющую вооружать американские торговые суда, которые могут оказаться в районе боевых действий. Конгресс, учитывая просьбу Рузвельта, по сути добивался суверенитета морей от лица Америки – фактически еще одно объявление войны. Предложенные Рузвельтом меры были дорогостоящими, но теперь Америка платила охотно. Во втором полугодии, в отличие от первого, наметился подъем производства. В сентябре американское правительство вкладывало 1,8 миллиарда долларов в неделю в военное производство, больше, чем было потрачено в разгар Первой мировой войны. С каждой новой просьбой к конгрессу, с каждым новым обращением к американцам, с каждым новым контрактом на поставку самолетов и танков Рузвельт приближался к войне, слишком быстро, с точки зрения американских изоляционистов, но недостаточно быстро, по мнению Черчилля[1015]1015
  Klingaman, 1941, 370.


[Закрыть].