Текст книги "Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965"

Утром 11 мая трансатлантический лайнер «Королева Мария», на борту которого находился премьер-министр, бросил якорь у Стейтен-Айленда.

Половину семилетнего срока эксплуатации лайнер использовали в качестве военного транспорта. Моряки назвали его «Серым призраком». Его красно-белые трубы, черный корпус и жемчужно-белую палубную надстройку покрыли толстым слоем серой краски. На верхней палубе вместо шезлонгов смонтировали зенитные установки. Внут реннее убранство – элементы декора, многочисленные диваны, фарфоровые сервизы, множество ковров, карта мира, висевшая в столовой, – еще в начале войны отправили на склады в Нью-Йорк, где уже хранились элементы декора «Королевы Елизаветы» и «Нормандии». На борту «Queen Mary» могли разместиться 16 тысяч солдат, почти столько же было переброшено в Австралию вскоре после того, как японцы совершили нападение на Пёрл-Харбор. Скорость судна – почти 30 узлов – сделала его неуловимым. Ни одной немецкой подводной лодке было не под силу угнаться за «Королевой Марией», при этом «Серый призрак» всегда шел зигзагами, остерегаясь торпед.

Лайнер шел на запад в сопровождении британских и американских крейсеров, а в небе курсировали самолеты-амфибии «Сандерленд». Сейчас на борту «Королевы Марии» находилось более 5 тысяч итальянских и немецких военнопленных, захваченных в Тунисе, которых подвергли не слишком неприятной процедуре интернирования. Солдаты не сетовали на судьбу; когда в Северной Африке над ними насмехались говорившие по-итальянски американцы, они отвечали: «Ну что ж, смейтесь. Но мы едем в Америку. А вы отправляетесь в Италию». Особенно довольны были высокопоставленные немецкие офицеры; их разместят в отеле «Гринбрайер» в Уайт-Салфер-Спрингс, штат Западная Виргиния, где они смогут заказывать все необходимое по каталогам Sears, где поощрялось иметь собственный огород и было вдоволь кофе и табака. Однако трансатлантическое путешествие вовсе не показалось военнопленным приятной прогулкой: шесть дней они просидели взаперти на нижних палубах; выход на верхние палубы затянули колючей проволокой, установили пулемет, обложенный мешками с песком, рядом с которым несли вахту королевские матросы. Корабль кишел вшами после того, как на нем перевозили вещевые мешки, хранившиеся на складе в Каире. Военнопленные (или немецкие шпионы, осмотревшие судно в Шотландии) могли прийти к выводу, заметив множество свежих надписей на голландском языке, что на борту была важная персона – возможно, королева Вильгельмина. В разных частях корабля были пандусы, предназначенные для удобства перемещения в инвалидном кресле, что наводило на мысль о том, что в обратный путь лайнер отправится с Франклином Рузвельтом. Британская разведка решила, что немцы придут именно к такому выводу[1641]1641
  Time, 5/10/43, 25; Harriman and Abel, Special Envoy, 201; Ismay, Memoirs, 294.


[Закрыть].

Военнопленные сошли с корабля на причал на реке Гудзон под надзором охраны. Когда корабль бросил якорь во внешней гавани, с корабля сошла еще одна группа пассажиров, среди которых был сэр Уильям Беверидж, приехавший на Международную конференцию по вопросам продовольствия в Хот-Спрингс, штат Виргиния. Беверидж с супругой не входили в состав официальной делегации – названной Исмеем «святая святых», – и, следовательно, их не разместили в той части судна, которое в спешном порядке было подвергнуто дезинфекции, чтобы создать комфортные условия для «святых». В результате, когда лайнер «Королева Мария» прибыл в Нью-Йорк, у сэра Уильяма и леди Беверидж «были явные признаки педикулеза». Среди прочих на борту находились Макс Бивербрук, Аверелл Гарриман, лорд Червелл и лорд Моран. Начальников штабов и Арчи Уэйвелла сопровождала группа в составе более сотни штабных офицеров. Один из пассажиров взял с собой в путешествие огромное количество ящиков, коробок, сундуков, набитых довольно странными предметами одежды. О нем заботился целый взвод личных секретарей и телохранителей из состава Королевских военно-морских сил. Выбор судна для путешествия был сделан в пользу «Королевы Марии» ради обеспечения его безопасности. На палубе неуместно одетый коммодор авиации Спенсер, в синем кителе и фуражке яхт-клуба Royal Yacht Squadron, с сигарой, пристально смотрел в сторону Манхэттена, чьи очертания были едва различимы в густом тумане. Прошло более сорока восьми лет с тех пор, как Черчилль прибыл в гавань Нью-Йорка на борту лайнера «Этрурия» круизной компании Cunard Line; королевой была Виктория, над владениями которой «никогда не заходило солнце». Теперь американцы распевали невероятно популярную, сентиментальную народную песню, написанную Полом Робертсом и Шелби Дарнеллом, There’s a Star-Spangled Banner Waving Somewhere[1642]1642
  Ismay, Memoirs, 294.


[Закрыть].

У пассажиров, размещенных на верхней палубе, настроение было как у людей, совершавших круиз во время отпуска, и с каждой телеграммой от Александера их настроение поднималась выше и выше. 7 мая Александер телеграфировал, что 1-я бронетанковая дивизия Соединенных Штатов вошла в Бизерту, а британцы заняли Тунис. 8 мая немцы и итальянцы попытались бежать из Туниса на кораблях, однако адмирал Каннингем отдал приказ: «Потопить, сжечь, уничтожить. Не упустить никого». 10 мая Черчилль сказал Эттли и Идену, находившимся в Лондоне, чтобы вечером по всей Англии звонили церковные колокола. В этот день исполнилось три года со дня его вступления на пост премьер-министра. Колокола звонили[1643]1643
  GILBERT 7, 397—98.


[Закрыть].

Геббельс так отреагировал на празднования в Лондоне: «Захват Туниса и Бизерты… раздут англичанами до размеров сенсационного события… Лондон опьянен победой». Однако, признался Геббельс, «мы действительно переживаем сейчас своего рода второй Сталинград»[1644]1644
  Lochner, Goebbels Diaries, 360.


[Закрыть].

На борту «Королевы Марии» каждую новость отмечали за долгими обедами и еще более долгими вечерними трапезами; после ужина обычно играли в безик и покер. (Бивербрук и Гарриман заранее договорились о том, что не будут пользоваться тем, что Черчилль не слишком хорошо играет в покер.) Победа в Африке внушила чувство, которое союзники утратили с событий в Пёрл-Харборе: уверенность[1645]1645
  Harriman and Abel, Special Envoy, 209.


[Закрыть].

Во время путешествия через Атлантику высокопоставленные лица проводили время за разговорами, точнее, они слушали, поскольку говорил Черчилль. Он вновь неодобрительно высказывался в отношении стратегии в светлое время суток военно-воздушных сил Соединенных Штатов; незначительные успехи в уничтожение немецких промышленных объектов достигаются слишком дорогой ценой. Черчилль сообщил Гарриману, что собирается высказать свое недовольство Рузвельту. Гарриман предупредил, что если Черчилль собирается умалить успехи американцев в Европе, то это самый верный способ заставить Объединенный комитет начальников штабов США направить бомбардировщики В-17s на Тихоокеанский театр военных действий. В этом вопросе Черчилль решил положиться на Гарримана. Во время одного из монологов на борту корабля Черчилль положил руку на колено Бивербруку и мягко сказал: «Больше ни слова». Позже Бивербрук сказал Гарриману, что никто не мог вставить даже слова, «поскольку все время говорил премьер-министр». Однако Бивербрук все-таки сумел произнести «тираду против поляков», когда Черчилль сообщил о телеграмме от Сталина, содержавшей резкую критику в адрес правительства Великобритании за то, что позволило лондонским полякам проводить «антисоветскую клеветническую кампанию». Бивербрук – имевший, по мнению Гарримана, весьма наивные представления о личности Сталина, – выступил в поддержку советского лидера. Черчилль поддержал одновременно и Сталина, и поляков, однако эта двойственная позиция не могла привести ни к чему хорошему. Заговорили о Бирме. Черчилль был недоволен отсутствием успехов, хотя они с Уэйвеллом сошлись во мнении относительно того, что Бирма – это малярийное болото, абсолютно не пригодное для ведения современной войны. Быстрое наступление британцев в западной бирманской провинции Аракан завершилось неудачей и могло бы закончиться полной катастрофой, если бы генерал Уильям (Билли) Слим не приказал отступить. Черчилль обвинил в неудаче Уэйвелла. Уэйвелл, в свою очередь, порядком уставший от того, что Черчилль никак не может поверить в его способности, пригрозил подать в отставку. Он этого не сделал, но только после того, как Брук объяснил ему, что, если бы он, Брук, подавал в отставку каждый раз, когда Черчилль несправедливо его в чем-то упрекал, ему бы пришлось делать это «по меньшей мере раз в день». В дневнике Брук написал, что будущие совещания в Вашингтоне «будут сопряжены с многочасовыми переговорами и трудной работой, которую необходимо проделать, чтобы попытаться убедить [американцев] в том, что сначала необходимо разбить Германию… они будут делать вид, что понимают… и будут продолжать, как это делают сейчас, направлять большую часть сил в попытке нанести поражение Японии!». О бесконечно долгих встречах Брук написал: «Мне тошно от одной мысли о них»[1646]1646
  Harriman and Abel, Special Envoy, 206, 209, 211; GILBERT 7, 397—98; Danchev and Todman, War Diaries, 400–401.


[Закрыть].

За пять дней до отъезда в Нью-Йорк во время испытаний спасательных шлюпок Черчилль сказал Гарриману, что приказал установить пулемет 50-го калибра на шлюпке, предназначенной для высокопоставленных лиц. «Меня не захватят в плен, – сказал он Гарриману, – самая славная смерть – погибнуть, вступив в схватку с врагом». Гарриман, который помрачнел от одной мысли, что дело может дойти до использования шлюпок, напомнил Черчиллю о том, что выпущенная немцами торпеда не сможет потопить корабль «Королева Мария». «Что ж, – ответил Черчилль, – но ведь они могут выпустить в нас две». Громкие слова старого вояки, любившего славные сражения. Из более 6 тысяч солдат на борту, союзников и оси, на самом деле очень немногим довелось убить врага. У Черчилля был такой опыт; он убил несколько врагов. Он любил сражения, но ненавидел бессмысленные битвы, которые стоили солдатам жизни. Это в равной степени относилось к Маршаллу и Рузвельту. Однако чувства американцев сформировались под воздействием государственной политики и Священного Писания, которому они следовали, будучи благочестивыми христианами. В отличие от них, чувства Черчилля сформировались под влиянием кровопролитий на полях сражений, в Судане и Индии в прошлом веке, в Бельгии в 1916 году и в Лондоне в 1940 году. Помимо того, в отличие от американских военачальников, он мог более четко представить, какое начнется кровопролитие, если американские солдаты высадятся на побережье Франции в недостаточном количестве и плохо подготовленными. В следующие месяцы противоречие между его богатой фантазией и пылким желанием уничтожить немцев наложили отпечаток на него и на весь альянс[1647]1647
  Harriman and Abel, Special Envoy, 205; WM/Averell Harriman, 8/22/80.


[Закрыть].

Черчилль любил торжественные процессии так же сильно, как славные сражения. Он предложил Гарриману, к этому его подтолкнул Бивербрук, сойти с «Королевы Марии» в Бэттери-парке[1648]1648
  Бэттери-парк – парковая зона на южной оконечности острова Манхэттен. На его территории расположен порт на реке Гудзон, откуда отправляются паромы к острову Эллис-Айленд, к статуе Свободы, к острову Стейтен-Айленд.


[Закрыть] и неожиданно для всех проехаться на автомобиле по улицам Манхэттена.

Черчилль не сомневался, что спонтанная поездка в свете событий в Северной Африке будет встречена местными жителями с восторгом. Гарриман убедил премьер-министра, насколько опасной может оказаться эта авантюра: их могут подстерегать итальянские и ирландские радикалы, не говоря уже о немецких шпионах. Черчилль неохотно отказался от этой идеи. Они высадились на Стейтен-Айленде, где его ожидал президентский поезд, в хвосте которого находился личный вагон Рузвельта Ferdinand Magellan («Фердинанд Магеллан»). Гарри Гопкинс, находившийся в поезде, готовился к встрече с другом[1649]1649
  Harriman and Abel, Special Envoy, 202.


[Закрыть].

По пути в Вашингтон им подали обед: в меню среди прочего значился «небольшой стейк». Все, без исключения, британцы выбрали «небольшой стейк», который оказался таким огромным, что никто не смог доесть свою порцию. «Это был примерно недельный мясной рацион, – позже написал Исмей. – Мы от такого отвыкли». 11 мая, ближе к вечеру, Черчилль с Рузвельтом пили коктейли в Овальном кабинете Белого дома. На следующий день сэр Джон Андерсон узнал, что американское правительство полностью контролирует месторождение урана в Канаде. Американцы исключили британцев из «Проекта Манхэттен». С президентом действительно предстояло обсудить очень многое[1650]1650
  GILBERT 7, 418; Ismay, Memoirs, 295.


[Закрыть].

13 мая Черчилль получил сообщение от Александера: «Сэр, считаю своим догом сообщить, что Тунисская кампания завершена… Мы владеем побережьем Северной Африки». Арним был взят в плен у мыса Бон вместе с 150 тысячами военнопленных, в том числе двенадцать генералов и 110 тысяч немецких солдат. New York Times сообщила, что, когда немецкий генерал подошел к Бернарду Фрейбергу и спросил об условиях заключения мира, новозеландский командующий ответил: «Безоговорочная капитуляция». Британские танки с восседавшими на них ликующими пехотинцами разъезжали по дорогам вдоль побережья у мыса Бон. После каждого выстрела танковой пушки из кустарниковых зарослей и маковых полей поднимались итальянцы и немцы с поднятыми руками. Это напоминало охоту на куропаток; для союзников охота оказалась удачной. Французы, потерпевшие поражение в 1940 году, взяли в плен 25 тысяч солдат оси, американцы – почти 38 тысяч, из них 34 тысячи были немцами. С ноября в Северной Африке в общей сложности было взято в плен 400 тысяч солдат оси. Победа досталась британским 8-й и 1-й армиям, потери которых составили 35 тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Американцы потеряли 18 тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести[1651]1651
  NYT, 5/13/43, 5/14/43.


[Закрыть].

Война в Северной Африке закончилась. По мнению Аверелла Гарримана, начало этой победы было заложено в конце 1940 года, когда Черчилль, «отчаянно рискуя», отправил английские танки в Египет в момент смертельной угрозы, нависшей над Родным островом и всей империей[1652]1652
  Harriman and Abel, Special Envoy, 210.


[Закрыть].

Спустя несколько дней после прибытия в Вашингтон Черчилль, выступая на заседании конгресса Соединенных Штатов, заявил, что «немецкая армия еще раз доказала правдивость слов: «Германия либо у ваших ног, либо у вашего горла», и мы должны помнить об этом и впредь. Однако для нас, на этом этапе войны, важно, что мы можем сказать: «один континент освобожден»[1653]1653
  WSCHCS, 6782.


[Закрыть].

В день капитуляции в Северной Африке Муссолини укрылся в Рокка-делле-Каминате, своей летней резиденции неподалеку от Форли, где проводил время, просматривая газетные статьи и подчеркивая нужные места в статьях об Африканской кампании красным и синим карандашами. У него появилась неуверенная походка, он стал неряшливым. Если раньше его стол был образцом чистоты, то теперь он был завален полуоткрытыми книгами, фашистскими значками и медалями, пучками пшеницы, перевязанными трехцветными лентами. Он был удручен и считал, что итальянцы пали духом и не желали воевать, частично из-за налетов военно-воздушных сил союзников на Геную, Турин и Неаполь. Налеты произвели тот эффект, которого добивался Черчилль. Очередь Рима подошла 16 мая. В течение трех лет Королевские военно-воздушные силы периодически совершали налеты на Италию: теперь сотни американских бомбардировщиков В-17s появились в небе над Римом. Дуче пришел к выводу, что бомбардировки служат прологом к вторжению на Сицилию (не на Корсику или Сардинию, не в Южную Францию или Грецию, как считали в Берлине). А после Сицилии, считал Муссолини, следующей целью союзников станет материковая часть Италии[1654]1654
  Richard Collier, Duce! (New York, 1971), 195.


[Закрыть].

Интуиция не подвела дуче, но у него больше не было сил на то, чтобы вдохновлять свой народ на героическое сопротивление и убедить Берлин, что следующей целью будет Сицилия. Берлин не обратил внимания на его мнение, поскольку Муссолини был склонен делать неожиданные заявления, и не вызывало сомнений, что у него сдали нервы.

На той неделе New York Times вышла под заголовком «ИНДИЙСКИЙ ШТАБ: ПРИСУТСТВИЕ УЭЙВЕЛЛА РАСЦЕНИВАЕТСЯ КАК НАМЕК НА БОЛЕЕ РАННЕЕ НАЧАЛО БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ ПРОТИВ ЯПОНИИ». Появившаяся в лондонском Times подобная статья заставила Клементину написать мужу: «Меня беспокоит, что пресса придает слишком большое значение… присутствию Уэйвелла… в твоей компании. Я очень боюсь, что американцы решат, будто следующий этап войны будет проходить на Тихом океане». Она точно уловила, что именно это тревожило Брука, Черчилля и Англию[1655]1655
  W&C-TPL, 479—80.


[Закрыть].

В какой-то степени присутствие Уэйвелла на конференции означало, что основной упор в войне будет сделан на Японию, а не на Бирму, где войска генерал-майора Кавабэ Масакадзу остановили зимнее наступление британцев на Акьяб. Черчилль с Бруком решили сообщить Рузвельту, что операция «Анаким», планируемое вторжение в южную часть Бирмы, откладывается до 1944 года. Для проведения операции просто не хватало ресурсов. Тем не менее в Вашингтоне обсуждались две стратегии ведения боевых действий в Японии и в каждой отводилось место Бирме. Джозеф Стилвелл высказался в поддержку сухопутной кампании, из Индии через Северную Бирму в Китай. Макартур отбирал американских солдат, предназначавшихся Стилвеллу, а китайские войска Стилвелла не проявляли признаков боевой деятельности. Клэр Шеннолт, стремившийся как можно скорее разместить свою 14-ю воздушную армию на территории Китая, поддержал военно-воздушную стратегию нанесения ударов по Японии с баз, расположенных в Китае. Уэйвелл отметил явный недостаток плана Шеннолта: в Китае нет нефтеперерабатывающих заводов и нет возможности заправлять эскадрильи истребителей и бомбардировщиков. В этом он был абсолютно прав. Воздушный путь союзнических транспортных самолетов DC-4, доставлявших в Китай топливо и боеприпасы, проходил над Восточными Гималаями – над «горбом», как называли Гималаи американские летчики, – и в грузовых отсеках самолетов всегда находился запас бензина, необходимый для возвращения в Индию. Нехватка войск (особенно американских), танков и грузовиков – все было против Стилвелла, считавшего, что его театру военных действий не уделяется должного внимания, поскольку «Рузвельт у Черчилля в кармане… Англичане не заинтересованы в войне в Тихоокеанском регионе, и, учитывая симпатии президента, они неплохо устроились». Стилвелл, свободно говоривший на мандаринском наречии китайского языка, ненавидел китайцев (он считал режим Чан Кайши коррумпированным и невежественным) чуть меньше, чем англичан. Черчилль не обратил особого внимания на план Стилвелла, но был полностью согласен с его мнением относительно Чан Кайши. Ни Стилвелл, ни Шеннолт не смогли предложить план по оказанию помощи Чан Кайши, от которого зависело многое до взятия Бирмы; у них не было плана, было только название. Когда дело дойдет до захвата Бирмы, сказал Черчилль Бруку, «вам лучше разом съесть дикобраза»[1656]1656
  Danchev and Todman, War Diaries, 394; GILBERT 7, 399.


[Закрыть].

Вскоре Черчилль прибегнул к еще одной зоологической аналогии: «Идти в болотистые джунгли для того, чтобы сразиться с японцами, все равно что опуститься в воду, чтобы сразиться с акулой». Он считал, что «гораздо лучше заманить ее в ловушку или поймать на крючок, а затем вытащить на сушу и добить топорами», Лучшим местом для такой ловушки, по его мнению, была северная оконечность острова Суматра, откуда Королевский военно-морской флот мог совершать набеги на японские линии поставок между Токио и Сингапуром. Вскоре он полностью сосредоточился на этой стратегии, уделяя ей такое же внимание, как операции «Юпитер», вторжению в Северную Норвегию[1657]1657
  WSC 4, 786.


[Закрыть].

Вопреки заголовку в New York Times, присутствие Уэйвелла в Вашингтоне было скорее связано с Индией, чем с ведением боевых действий против Японии. Черчилль считал, что пришло время провести полную реорганизацию структуры командования в Индии и Бирме. Он решил назначить нового вице-короля и нового командующего в Индии, а также учредить должность Верховного главнокомандующего в Юго-Восточной Азии, которая не предназначалась для Уэйвелла, чья агрессивность по-прежнему вызывала сомнения премьер-министра. Нет, он положил глаз на Уэйвелла в качестве вице-короля Индии. Иден вежливо отказался от этого предложения из опасения, что это положит конец его карьере; по традиции вице-королем назначали лорда, и лордов, как правило, не назначали на должность премьер-министра. Черчиллевский выбор Уэйвелла в качестве будущего вице-короля Индии должен был продемонстрировать Рузвельту, что правительство Великобритании считает, что ситуация в Индии требует решительных военных действий, а не ловких политических ходов.

Главнокомандующим в Индии, по мнению Черчилля, должен был стать Клод Окинлек. Черчилль хотел, чтобы Юго-восточное азиатское командование (SEAC) возглавил маршал авиации Шолто Дуглас, бывший начальник, бывший глава Истребительного командования Королевских ВВС, а в данное время главнокомандующий Королевскими ВВС на Среднем Востоке. Черчилль считал эту кандидатуру самой подходящей, отчасти потому, что Дуглас, как летчик, сможет наилучшим образом организовать поставки по воздуху силам Чан Кайши. Против кандидатуры Дугласа возражали американцы. Он часто позволял себе критические замечания в адрес Америки, как Стилвелл в адрес Великобритании. О его явных амбициях и роли в смещении героя битвы за Англию Хью Даудинга с должности главнокомандующего истребительной авиацией (впоследствии Даудинг стал главой британской авиационной миссии в США) было прекрасно известно в Америке. Американцы расшифровали аббревиатуру SEAC: «Смотри, как Англия Приобретает Колонии» (See England Acquire Colonies), настолько глубоким было их убеждением, что Черчилль хочет вернуть утраченные азиатские территории и не испытывает никакого желания помочь Чан Кайши[1658]1658
  WSC 4, 786—87.


[Закрыть].

За две недели, отведенные на «Трайдент», Черчилль получил от Рузвельта то, что хотел по проекту атомной бомбы: полномасштабное сотрудничество и обещание делиться окончательным продуктом. Рузвельт считал, что это оружие будет готово к использованию в этой войне, которая, как он предполагал, может продлиться до 1946 или даже до 1947 года. Черчилль сообщил военному кабинету, что за этой договоренностью последует заключение официального соглашения. Кроме того, президент наконец отреагировал на предложение, сделанное Гарриманом еще в марте, и распорядился, чтобы Военное управление судоходства направляло больше кораблей под британский флаг – пятнадцать – двадцать в месяц. Но Рузвельт кормил Черчилля подобными обещаниями уже несколько месяцев; он и на этот раз не сдержал слово. Эти корабли были нужны адмиралу Кингу и Макартуру. С точки зрения британцев, из-за Кинга с его тихоокеанской стратегией ситуация с каждым днем осложнялась. Брук написал в дневнике: «Крен в сторону Тихоокеанского региона силен, как никогда. Мы оглянуться не успеем, как они начнут убеждать нас, что сначала надо одержать победу над Японией!»[1659]1659
  Danchev and Todman, War Diaries, 405; Morison, Two-Ocean War, 244.


[Закрыть]

Брук считал, что американцам кажется, что их водили за нос с операциями «Факел» и «Хаски», и «теперь они не позволят, чтобы их опять обвели вокруг пальца». Франция, и только Франция составляла основу стратегического плана Джорджа Маршалла. Но существовал один простой способ удовлетворить Маршалла и избежать переброски американцами основных сил в Тихоокеанский регион, и он состоял в том, что британцам следовало подождать, пока американцы назовут дату вторжения во Францию, что они и сделали, а затем согласиться с этим решением, что и сделали британские командующие штабами. Поступив таким образом, Черчилль и Брук дали Рузвельту и Маршаллу то, что они давно требовали. Участие американцев в стратегии нанесения удара через Ла-Манш означало, что внимание президента и Маршалла будет по крайней мере в равной степени разделено между Европейским и Тихоокеанским театрами военных действий. Было решено начать операцию 1 мая 1944 года. Однако осталось невыясненным, будет ли это высадка небольшого десанта, операция «Кузнечный молот», или более крупная операция по высадке десанта, операция «Раундап». В Государственном департаменте и в штабе Эйзенхауэра возникало столько путаницы из-за этих двух кодовых названий, что было решено назвать данную операцию «Округлый молот» (Round-hammer). Каким бы ни было название, решение о проведении этой операции означало, что еще одно из обещаний, данных в Касабланке, и самое важное для Сталина, – отправка войска во Францию в августе 1943 года – будет выполнено только в следующем году[1660]1660
  Danchev and Todman, War Diaries, 405; Harriman and Abel, Special Envoy, 210—11; Bryant, Tide, 540—41


[Закрыть].

Черчилль хотел, чтобы операцию по вторжению на континент возглавил Алан Брук. У Черчилля не вызывало сомнений, что командование операцией должен взять на себя британский генерал. В конце концов, Великобритания отправила больше солдат, самолетов, танков (хотя многие были американского производства) и кораблей на Европейский и Северо-Африканский театры военныхх действий, чем американцы. Кроме того, когда Эйзенхауэра назначили командовать операцией «Факел», подразумевалось (как считал Черчилль), что британец будет командовать вторжением во Францию. Комитет по планированию операции вторжения (вскоре она получила кодовое название «Оверлорд») возглавил англичанин, генерал-лейтенант Фредерик Э. Морган, начальник штаба Верховного главнокомандующего союзными войсками (COSSAC). Морган разделял мнение Маршалла относительно необходимости нанесения прямого удара по Германии. Он относился к своей должности со всей ответственностью и не собирался делать вид, что его все устраивает, только ради того, чтобы угодить (или обмануть) американцам.

Черчилль и Брук возлагали надежды на «Оверлорд», но считали, что операция должна быть предпринята только тогда, когда Германия будет находиться на грани поражения, с востока будет наступать Красная армия, Королевские военно-воздушные силы – с запада, а союзнические армии будут в Италии и на Балканах (если Черчиллю удастся настоять на своем). Хотя они считали, что преждевременное вторжение во Францию приведет к катастрофическим последствиям, они согласились начать операцию 1 мая 1944 года, не выдвинув никаких условий, которые следовало выполнить до начала операции. Эта оплошность, допущенная в ходе переговоров, привела к проблемам с Маршаллом и Рузвельтом, которые возникли в ближайшие месяцы. Между тем, по мнению Черчилля, в случае соблюдения этих условий к моменту начала операции, 1 мая 1944 года, командование операцией «Оверлорд» принял бы Брук. Один из друзей Брука по возвращении в Алжир сообщил ему, что Эйзенхауэр довольно твердо заявил, что только два человека способны возглавить вторжение: Джордж Маршалл и сэр Алан Брук. Вот почему Брук пришел в сильное волнение, когда спустя две недели после «Трайдента» Черчилль сообщил, что его, возможно, сделают Верховным главнокомандующим. Начальник имперского Генерального штаба понимал, что назначение может стать «кульминационным моментом в моей борьбе за формирование военной стратегии», чтобы сделать возможным вторжение во Францию. Поклявшись Черчиллю хранить эту информацию в секрете, Брук не поделился новостью даже с женой[1661]1661
  Danchev and Todman, War Diaries, 420.


[Закрыть].

Пока в Объединенном комитете начальников штабов велись ожесточенные споры относительно военной стратегии, президент с Черчиллем обсуждали послевоенную политику. Рузвельт вкратце изложил Черчиллю, как до этого Идену, свое видение послевоенной Европы, с ослабленной Францией и полностью уничтоженной Германией. Такой послевоенную Германию представляли профессор Линдеман и министр финансов Генри Моргентау-младший[1662]1662
  Известен как автор Плана Моргентау, предложенного США в 1944 году для преобразования послевоенной Германии в ряд небольших, ослабленных в промышленном и военном отношении государств.


[Закрыть], старый друг Рузвельта и его сосед по Гайд-Парку на реке Гудзон.

Своего мрачного товарища Рузвельт называл «мистер Морг». Моргентау не испытывал ненависти к немцам, но ненавидел зло и особенно ненавидел нацистов. Его министерство финансов сыграло роль в определении судьбы Германии, поскольку контролировало программу ленд-лиз, имевшую огромное внешнеполитическое значение, но, по сути, напрямую связанную с банковской деятельностью. Вот почему министерство финансов, а не Государственный департамент будет играть определяющую роль в решении вопроса, как наилучшим образом заставить Германию заплатить – в прямом и переносном смысле – за свои преступления. Германия должна сполна заплатить за преступления, считал Моргентау, и, самое главное, Рузвельт разделял его мнение.

У Черчилля было на этот счет свое мнение. На совещании «Трайдент» он предложил Рузвельту план послевоенной системы международной безопасности, который включал в себя создание Всемирного совета и трех региональных советов, в Азии, в Северной и Южной Америке и в Европе. В рамках этих советов предполагалось формирование блоков и ассоциаций государств, построенных на федеративных началах, что позволит избежать актов агрессии. Самый важный блок будет представлять собой «братскую ассоциацию Британского Содружества и Соединенных Штатов», сохранив Объединенный комитет начальников штабов. Эти предложения были очень похожи на идеи, которые он озвучил в мартовском выступлении по радио, и на то, что Иден сообщил Рузвельту и Халлу во время своего визита в Вашингтон. Черчилль также предложил создать дунайскую федерацию с правительством в Вене, демократическую федерацию государств, включая Баварию, чтобы заполнить вакуум, возникший после исчезновения Австро-Венгерской империи. Это новое государство, в свободном союзе с Великобританией (а в идеале сотрудничающее с Соединенными Штатами) и обновленной Францией, сможет защитить себя от посягательств со стороны других держав, включая восстановленную Германию и Советский Союз, если после войны проявятся экспансионистские амбиции Сталина. Если Сталин останется верен своему слову и будет придерживаться договора о дружбе, заключенного сроком на двадцать лет, то Франция возьмет на себя прежнюю роль державы, сдерживающей Германию на западе, в то время как Советы будут делать то же самое на востоке. Однако Германия (демилитаризованная) станет важным партнером с точки зрения экономического восстановления Европы. После войны даже Сталину понадобится немецкая сталь. Политика Идена, разработанная в министерстве иностранных дел, преследовала три цели: сдерживание Германии, восстановление Франции и подготовка к сдерживанию Советов. «Решение этих задач, – написал Иден в одном из меморандумов, – необходимо для обеспечения нашей безопасности, независимо от того, будут ли Соединенные Штаты участвовать в поддержании мира с этой стороны Атлантики». С точки зрения американцев, все это напоминало «сферы влияния» и «союзы», военные и экономические, то, что привело не только к нынешней войне, но и являлось причиной всех европейских конфликтов в Европе с раннего Средневековья[1663]1663
  WSC 4, 803; Eden, The Reckoning, 439, 461.


[Закрыть].

Если Рузвельт и Государственный департамент видели серьезнейшую угрозу послевоенным англо-американским отношениям в черчиллевском старом порядке, то Черчилль видел ее в сталинском новом порядке. Насколько далеко на запад распространится влияние Сталина в Европе, будет зависеть от того, где встретятся советские и англоамериканские войска в конце войны. Вот почему послевоенное англофранцузское единство так много значит для Лондона, несмотря на де Голля и его неумение ладить с людьми. Но для Вашингтона это не имело особого значения. Рузвельт считал, что для победы в войне ему не нужны французы (а уж тем более де Голль), а Черчиллю нужна возродившаяся Франция для обеспечения мира в Европе. Черчилль не любил де Голля, но прекрасно понимал, что народ оккупированной Франции видит в нем своего спасителя. В Лондоне ходили слухи, что 80 процентов французов считают Шарля де Голля «символом французского Сопротивления». Рузвельт, в свою очередь, основываясь на поверхностных докладах Роберта Мерфи из Африки, относил подобные мнения за счет пропаганды голлистов. Он высказал свое мнение о де Голле в записке, адресованной Черчиллю во время «Трайдента»: «Он [де Голль], возможно, честнейший парень, но у него мессианский комплекс». Рузвельт считал, что народ Франции поддерживает движение «Свободная Франция», а не де Голля, чье «поведение вызывает все большее раздражение». Рузвельту было ясно, что, «когда мы высадимся во Франции, нам придется рассматривать это как военную оккупацию». Он предложил избавиться от де Голля и его Французского национального комитета и создать под контролем союзников «совершенно новый французский комитет». Черчилль позднее вспоминал, что во время пребывания в Вашингтоне «ни дня» не проходило без того, чтобы Рузвельт не выразил свое недовольство де Голлем[1664]1664
  WSC 4, 801; C&R-TCC, 2:210—11.


[Закрыть]. 21 мая, под влиянием горячих речей Рузвельта, Черчилль отправил телеграмму в Лондон, в которой советовал британскому правительству разорвать отношения с де Голлем. Иден немедленно ответил, что он категорически против. Жиро и де Голль договорились на следующей неделе встретиться в Алжире, чтобы окончательно оформить свои отношения, создав новый Французский национальный комитет. Не будет ли разумнее, сказал Иден, подождать результатов этой встречи, прежде чем принимать столь серьезное решение. Черчилль согласился. Окончательное решение могло подождать до встречи Жиро и де Голля. Черчилль считался (зачастую с большой неохотой) с мнением Объединенного комитета начальников штабов по военным вопросам и считался (опять же с большой неохотой) с мнением военного кабинета, когда дело касалось политики. Он был сторонником парламентаризма, а потому не мог поступать иначе. Позднее Иден шутил, приписывая двойственность его мнения относительно де Голля тому, что Черчилль был наполовину американцем. Но оба знали, что на самом деле Черчилль склонялся к тому, чтобы уступить Рузвельту из-за растущего влияния, которое Соединенные Штаты оказывали на Британию. Иден хорошо выполнял свою работу (как и Брук свою в военной сфере), отговаривая Черчилля от наиболее провокационных и нереалистичных решений, как политических, так и военных. В свою очередь, Черчилль вел их вперед, ни перед чем не останавливаясь, к общей цели: победе[1665]1665
  Eden, The Reckoning, 448—49.


[Закрыть].