Электронная библиотека » Вадим Полищук » » онлайн чтение - страница 13


  • Текст добавлен: 16 декабря 2013, 14:59


Автор книги: Вадим Полищук


Жанр: Попаданцы, Фантастика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Ложись!

Прежде чем упасть, я успел заметить, что вроде наш снаряд разорвался перед самолетами. С ревом моторов над нами пронеслись две тени, никто по нам не стрелял, и бомбы не взрывались. Подняв голову, я заметил, что у второго самолета скругленные консоли крыла. От нашего выстрела истребитель шарахнулся в сторону, и, когда он отлетел подальше, я опознал силуэт – «лаг». Неужели все-таки свои? Между тем первый самолет поднялся почти к облакам, от него что-то отлетело, а сам он сорвался в штопор. Своего сбили? Над падающим предметом раскрылся парашют.

– За мной!

Я кидаюсь к машине, за мной топочут сапоги еще нескольких человек.

– Коляныч, заводи!

Издалека взглянув на наши перекошенные рожи, водитель резко крутанул рукоятку кривого стартера и бросился к кабине. Мы с ходу запрыгиваем в кузов.

– Коляныч, гони!

– Куда гнать-то?

Несколько пальцев одновременно нацеливаются на парашют в небе.

– Туда!

ЗиС срывается с места и резво скачет по накатанной телегами полевой дороге. К счастью, она идет почти в нужном направлении. Пока мы едем, самолет успевает упасть, отметив место падения столбом густого черного дыма. Летчик приземлился на поле буквально в двух сотнях метров от дороги. Когда мы подъехали, он уже успел встать на ноги и погасить купол парашюта. Обернувшись, летчик увидел нас, бегущих к нему по распаханному полю. Он отстегнул лямки парашюта и… поднял руки. Как оказалось, из оружия у нас на пятерых только один карабин, который Коляныч постоянно возил в кабине. Остальные даже и не подумали прихватить с собой винтовки – своего спасать ехали.

Летчик явно испуган, руки старательно тянет вверх, глаза бегают, губы трясутся. Первым делом выдергиваю у него из кобуры пистолет, и только тогда рассматриваю его внимательнее. На голове вместо кожаного шлема сетка с наушниками, комбинезон новенький – явно еще не оперившийся выкормыш Геринга. Непонятно только, как его сюда занесло? А второй? Явно наш «лаг». Он что, за ним гнался? Ладно, найдется переводчик – сам все расскажет, только «колоть» его надо быстро, пока в себя не пришел.

– Комм.

Стволом трофейного пистолета подталкиваю немца к машине. А мужики только рты пораскрывали – впервые живого немца видят так близко, я, впрочем, тоже. Только Коляныч воинственно наставил на фрица свой карабин. Интересно, он у него хоть заряжен?

– Епифанов, Дементьев! Парашют соберите, и в кузов.

Сначала в ЗиС погрузили пленного летчика, затем его парашют. Поехали. Командир дивизиона аж на месте подпрыгивал от нетерпения.

– Немец, товарищ капитан!

Напряжение на лице капитана плавно перетекло в радостную ухмылку.

– Ну слава богу!

И тут же прикусил язык. В эйфории от столь благополучно разрешившейся ситуации никто этой оговорки не заметил. Никто, кроме меня. Первым делом у меня отбирают трофейный пистолет под предлогом того, что сержантскому составу «не положено». Вот жлоб! Попросил бы по-человечески, я бы и сам отдал. Зачем мне лишний килограмм на ремне таскать, а капитану он нужен перед штабными связистками форсить. Во-вторых, капитан вознамерился записать сбитый самолет на счет своего дивизиона, но тут уже я встал за свой полк горой.

– А расход снарядов какой укажете? Один, восемьдесят пять мэмэ? Так таких орудий в вашем дивизионе отродясь не бывало! Или под сбитого «мессера» сотню тридцатисемимиллиметровых спишете?

– Надо будет – спишу! – злится капитан.

А вот это он зря, пленного летчика ждет основательный допрос, и про обстоятельства уничтожения самолета его спросят обязательно. Прикладывать к пленному такой рапорт – это все равно, что на самого себя донос написать.

– Что-то все у вас, товарищ капитан, не слава богу.

Командир дивизиона бросает на меня неприязненный взгляд, но обороты сбавляет. В конце концов, приходим к компромиссу: в рапорте капитан указывает, что самолет был сбит орудием нашего полка, временно прикомандированным к его дивизиону, что является сущей правдой. Он надеется, что местное начальство припишет сбитого своему дивизиону, а не чужому полку. Впрочем, подозреваю, что этот самолет будет записан и нам, и дивизиону. Помнится, когда-то я читал, что если просуммировать все немецкие самолеты, сбитые и нами, и союзниками за все время войны, то сумма получится ровно в два раза больше, чем их выпустила немецкая авиационная промышленность. Вот одно из удвоений сбитого я сейчас и наблюдаю, хорошо, если еще пилот «лага» на него претендовать не будет. Написав рапорт, капитан подобрел.

– Поедешь в штаб армии. Отвезешь пленного, заодно расскажешь об обстоятельствах, наверняка захотят узнать.

До штаба два часа езды. За это время немчик вполне может прийти в себя и начать запираться на допросе. Ничего страшного – в штабе армии наверняка есть специалисты, которые за двадцать минут самого упертого пленного «расколют» вместе с табуреткой, на которой он будет сидеть. Это в кино допрос ведут корректные разведчики и вежливые переводчики. В жизни все происходит жестче, быстрее и эффективнее. Но на всякий случай приказываю:

– Сашка, завяжи ему глаза.

– Зачем?

– А так ему страшнее будет.

Если не видишь, куда тебя везут, то нервы успокоить труднее. Когда добираемся до штаба армии, то нас уже ждут. Капитан дозвонился до начарта и сообщил о нашем приезде. Сообщение вызвало в штабе ажиотаж, особенно среди разведчиков. Летом сорок второго пленные немецкие летчики были нечастым явлением. Пленного сразу куда-то увели, а я попал в кабинетик красавца-полковника. Тот расспросил меня о результатах зенитной артиллерийской засады. В общем, понятно, что затея провалилась. Случайно сбитый истребитель – это не тот результат, ради которого все затевалось. Уже в конце разговора дверь приоткрылась.

– Разрешите?

– Проходи! Что интересного пленный рассказал?

В кабинетик вошел незнакомый подполковник. Незнакомый мне, хозяина он знал отлично.

– Не очень много, только-только на фронт попал, но по твоей части тоже кое-что имеется. А это и есть тот сержант, который его в плен брал?

– Тот, – подтвердил начарт, – и сбил, и в плен сам взял.

Подполковник рассмеялся.

– Да-а, не история, а сплошной анекдот. Ладно, слушайте.

Оказывается, взятый нами в плен летчик только что окончил авиационную школу или училище, не знаю, как точно называется то, что заканчивают будущие немецкие асы. Здесь он должен был постепенно, под руководством опытных пилотов, встать в строй и начать летать на боевые задания. А этот вылет был учебным, он должен был учиться ориентированию в сложных метеорологических условиях. Но судьба сыграла с ним злую шутку. То ли его ведущий сам сбился с курса, и они вышли к линии фронта, то ли наши «лаги» залетели в немецкий тыл, но так или иначе – они встретились. Причем тройка «лагов» заметила противника первой и успела набрать скорость на пикировании. «Лаг» самолет тяжелый, со слабым двигателем, разгоняется он долго, но если успел набрать скорость, то стряхнуть его с хвоста очень сложно.

Увидев атакующего противника, опытный немец нырнул в слой облачности, наш будущий пленный, естественно, пошел за ним. Но в облаках, видимо, проморгал маневр ведущего и, когда выскочил из облачности у земли, то, к своему ужасу, вместо своего ведущего впереди обнаружил русский истребитель у себя на хвосте. Видимо, пара «лагов» погналась за ведущим, а один пошел за ведомым. Юнец решил пойти вверх, надеясь на лучший вертикальный маневр своего «мессершмитта», но за штурвалом нашего самолета сидел летчик, который сумел использовать тактические преимущества своего положения. Расстояние между самолетами продолжало сокращаться, и из верхнего слоя облаков они выскочили почти одновременно. Тусклая крупнокалиберная трасса прошла рядом с фонарем «мессера», и его пилот бросил самолет вниз, надеясь увеличить дистанцию на пикировании. Частично ему это удалось, но воздух начал заканчиваться, приближалась земля, и ему пришлось опять лезть вверх. Более опытный советский пилот сумел сократить дистанцию, и разница во времени, с которой они опять появились над облаками, была совсем незначительной. Пришлось опять идти вниз.

Так они несколько раз пробивали облачность. Эти качели длились несколько минут, немец полностью потерял ориентацию и не мог определить, где он находится. В очередной раз оказавшись между облаками и землей, он, к своему ужасу, увидел, что пикирует прямо на зенитную батарею. К этому времени нервы его были на пределе – каждую секунду он ждал смертельную очередь в спину. А тут вспышка выстрела, взрыв прямо перед самолетом, мотор чихнул, видимо, пороховые газы попали в воздухозаборник. Нервная система пилота сдала, и он поспешил покинуть кабину, в которой все так стремились его убить.

– А знаете, что он ответил на вопрос «почему вы не пытались оказать сопротивления на земле»?

Я сдержал свое любопытство, вопрос принадлежал начарту.

– Что?

– «Как только я приземлился, на меня сразу набросились страшные русские солдаты. Особенно зверское лицо было у их унтер-офицера, и я решил, что если попытаюсь сопротивляться, то меня просто разорвут на части».

Подполковник и начарт засмеялись, я в присутствии высокого начальства почтительно улыбнулся.

– Дальше он высказал удивление, что его даже не избили, – продолжил рассказ подполковник, – вот я и зашел посмотреть, что за звери в зенитчиках служат.

Когда подполковник попрощался и ушел, начарт вручил мне справку о сбитом. Шикарная это была справка, все указано: заводской и бортовой номера, имя пилота, номер группы, место падения. И подпись не какого-нибудь капитана, а целого полковника из штаба армии. Блеск.

– Командировка ваша закончилась, завтра возвращаетесь к себе в часть.

– Есть, товарищ полковник!

Вот так и закончилась эта наша командировка, и смех и грех, но все живы остались. И слава богу.

Глава 8

Наше возвращение прошло почти незамеченным. На фоне грандиозности разворачивающихся событий возвращение в батарею четвертого орудия вместе с расчетом было действительно фактом малопримечательным. Я же первым делом нашел лейтенанта Шлыкова.

– Ну, как, товарищ лейтенант?

– Да, так…

Понятно, до горла эта свора не достала, но нервы потрепала и крови взводному выпила немало. После всех разборок его спихнули обратно в батарею.

А события были действительно грандиозными. Во-первых, батарея перебралась на запасную позицию. Во-вторых… Да-а, второе событие вызвало действительно большие изменения в жизни не только батареи, но и полка. Да что там полка – всей дивизии. Вообще очень интересно, как солдат, младший или даже средний командир оценивает происходящие вокруг события. Основные интересы замыкаются в пределах своей роты или батареи. Ну максимум батальона или полка. Все, что не касается непосредственно тебя, отходит на второй, а то и третий план. Гораздо интереснее, чем отход соседней армии на полсотни километров, какая будет на ужин каша, гречневая или пшенная. Нет, ну есть, конечно, политинформации, агитаторы приезжают, но слова их пропускаются мимо ушей и забываются сразу после команды «выходи строиться». К тому же то, что говорят приезжающие, пропущено через многоступенчатые фильтры агитпропа, цензуры, ГлавПУра и зачастую мало соответствует действительности как и сводки Совинформбюро. Фактическое положение можно, конечно, выискать между строк, но редко кто действительно интересуется внешними событиями.

К тому же солдату свойственно переносить события, происходящие на его участке фронта, на весь фронт или, по крайней мере, значительную его часть. Полк продвинулся вперед на три-четыре километра, взял высоту и пару деревенек, а солдату кажется, что все двинулись вперед, погнали супостата. Из очередной сводки он узнает о «боях местного значения» или про успех их полка упоминают разве что в дивизионной многотиражке. Или другой вариант. Немцы внезапной атакой выбили батальон с тактически важной высотки. Полк бросили в контратаку, немцы отбились. Вторая контратака, третья, народу полегло… Кажется, что такая мясорубка по всему фронту, а из черной тарелки передают, что на фронте все спокойно. Из окопа или с огневой позиции трудно оценить действительный масштаб и значимость того, что происходит вокруг, за пределами прямой видимости.

Да, извините, отвлекся. О событии, произошедшем в нашей дивизии. В стройные ряды нашей дивизии ПВО влилось сразу две тысячи воронежских девушек-комсомолок. Соответственно, из них вылилось сразу две тысячи мужчин, направленных в артиллерийские части и части войсковой ПВО. Красная армия уже начала испытывать дефицит качественного личного состава. Некоторые подразделения – пулеметные роты, связисты, посты ВНОС, прожектористы – почти полностью состояли из девушек. В батареях СЗА их, конечно, было меньше. Нашей досталось полтора десятка новоявленных зенитчиц. Они заняли все должности связисток, пятерых определили в расчет ПУАЗО. В расчетах орудий девушкам достались четвертые номера. Ворочать восемнадцатикилограммовые снаряды им было тяжело, к оптической трубе и установкам прицела их пока подпускать опасались. А работа по совмещению прицельной и орудийной стрелок не требует больших физических усилий или умственных способностей.

Девчонкам выдали мужское обмундирование самых маленьких размеров, но все равно на четыре-шесть размеров больше, чем надо. То же самое относилось к обуви. Новоявленным зенитчицам достались английские ботинки с обмотками. Самый маленький размер – сорок второй, а им нужен, максимум, тридцать седьмой, а некоторые могли обходиться и тридцать четвертым. Смотришь на такую бредущую по огневой позиции мешковатую фигуру в висящей на ушах пилотке, шаркающую английскими ботинками, и не знаешь: то ли смеяться, то ли плакать. Постепенно удалось разглядеть, что большая часть пополнения – это полненькие, широкобедрые, грудастенькие девушки лет девятнадцати. Полненькие, конечно, на мой вкус, сформированный модными журналами с их палкообразными моделями девяносто – шестьдесят – девяносто, рост от ста семидесяти пяти. Другие больше походили на еще не совсем сформировавшихся худеньких подростков. Из вторичных половых признаков, в лучшем случае, – юбка. На них, видимо, сильно сказались голодные годы в начале тридцатых. И те и другие мне, продукту акселерации семидесятых, доставали максимум до плеча.

Поскольку наш расчет прибыл после всех этих событий, то остался единственным в батарее мужским монастырем. Хотели и нам девицу подкинуть, но тут я уперся всеми четырьмя конечностями. Только-только отработали взаимодействие и взаимозаменяемость номеров, ребята в любых условиях работали, как хорошо отлаженный механизм швейцарских часов, а теперь что? Опять все заново начинать?

– Товарищ старший лейтенант, нельзя такой расчет разбивать!

– Какой такой?

– Слаженный. Мы же все нормативы с запасом выполняем, у нас темп стрельбы двадцать в минуту… мы «мессера» одним снарядом…

– Ну пошли, посмотрим.

Проверка длилась минут двадцать. Когда прозвучала команда «отбой», Филаткин только головой покачал.

– Черт с вами, не хотите девицу себе в расчет брать – не берите. А зря.

Я придерживался абсолютно противоположного мнения, но предпочитал держать его при себе. Появление на огневой позиции противоположного пола несло массу дополнительных бытовых трудностей. Для девушек пришлось выкопать две отдельные землянки, а соблюдение женской гигиены… К тому же женская монополия нашей Олечки была безнадежно утеряна. Первое время вновь прибывшие и уже послужившие зенитчики присматривались друг к другу, а потом в батарее началась не жизнь, а разлюли малина. Некоторые из этих доброволок, несмотря на тщательный комсомольский отбор, оказались в обращении просты и безотказны, как трехлинейные винтовки образца девяносто первого дробь тридцатого. Природу не обманешь. Кое-кто на первых порах капризничал, но после соблюдения определенных ритуалов «чистки, смазки и ласки» так же позволял «отстреляться». Причем показывали, как правило, более высокую «скорострельность», чем обычные магазинки. Хорошо хоть пулеметчиц, если следовать такой терминологии, в батарее не оказалось.

А весна кипела зеленью, дурманила запахом трав и ароматом цветов, щебетала и пела разнообразными птахами, согревала ласковым весенним солнышком. Днем бывало жарко, и, пользуясь возможностью, многие даже пытались загорать. Некоторые ухитрились потерять ощущение времени. В начале мая, когда вечерами еще было довольно прохладно, старшина провел вечернюю поверку и отправился докладывать комбату. Что-то задержало его возвращение, и мы минут пять лишних простояли на свежем ветерке в одних гимнастерках.

– Сколько можно? Хорош стоять. Не май месяц на дворе, – возмутился кто-то из первого взвода.

– Уже май, – подсказали ему.

– Как? Уже? – удивился возмущавшийся, но тут же продолжил: – Все равно хорош.

Единственное, что отравляло такое безоблачное существование, – немецкие самолеты. Приходилось отвлекаться от любовных романов и вспоминать свои обязанности. Но пока немцы появлялись нечасто и больших проблем не создавали. Между тем при отражении этих налетов лучшая часть нашей батареи показала себя совсем неплохо. Там, где требовалась тщательность и аккуратность в работе, например в расчете дальномера, они справлялись не хуже ушедших мужчин, несмотря на отсутствие опыта. Да и образование у них было выше: почти все окончили семилетку, половина могла похвастаться законченным средним образованием, а парочка даже успела поучиться в институте.

– Головастые девки, – высказал свое мнение их непосредственный начальник.

– Ты смотри, как бы какая-нибудь из этих головастых тебя не подсидела, – предупредил я сержанта Федонина, – и пойдешь ты в первую цепь с винтовкой наперевес.

– Думаешь?

– Предупреждаю.

Серега ушел весьма озадаченным.

В этих условиях практически незамеченными пролетели Керченская катастрофа и Изюм-Барвенковский котел, в которых опять сгинули сотни тысяч. «На Керченском полуострове продолжались бои в районе города Керчь», «На Керченском полуострове продолжались бои в восточной части полуострова», «В восточной части Керченского полуострова продолжались бои». Когда из сводок исчезло упоминание Керчи, то все стало ясно, осталась только трескотня по поводу успешного наступления на Харьков. «…на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои и, отбивая контратаки противника, продвигались вперёд. В направлении Изюм – Барвенково завязались бои с перешедшими в наступление немецко-фашистскими войсками», – немцы уже начали свой контрудар, но наши упорно лезли вперед, не обращая внимания на фланги. Несколько дней наши войска «успешно» отбивали все атаки немцев и наносили им большие потери. Закончилось все опровержением сообщений немецкого командования о крупной победе под Харьковом.

– Товарищ сержант, не поможете коробки с перевязочным материалом выгрузить?

С утра наш ЗиС с Колянычем ездил на полковые склады за разной хозяйственной мелочовкой и только что вернулся. Среди груза находился и перевязочный материал, предназначенный для нашего батарейного санинструктора. И вот этот самый санинструктор, скромно потупив глазки, стоит передо мной и просит помочь. Я разозлился. Сильно разозлился. На Коляныча. Тоже мне рабочая аристократия! Нет, я понимаю, что нет для шофера большего унижения, чем собственноручно свою машину разгружать. Но в данном случае ворочать ящики со снарядами его никто не заставляет, а уж пару легких коробок с бинтами мог бы и снять с кузова.

– Конечно, товарищ санинструктор, сейчас все сделаем правильно.

Я широким, решительным шагом направился к грузовику, Олечка почти сразу отстала. Похоже, наш водила уже успел задремать.

– Коляныч, подъем!

– Га?

– Через хрен нога! Ты что, спящий красавец, девчонке помочь не мог?

– Чего помочь?

Коляныч еще не отошел ото сна и никак не может понять, чего от него хочет злое начальство.

– Санинструктору помочь. Коробки с бинтами выгрузить.

– Так она и не просила. Сказала: постой, я сейчас…

Интересные дела.

– Ладно, потом поговорим. А пока выгрузи из кузова бинты и сложи там, где санинструктор укажет.

– Ну хорошо.

Коляныч начал вылазить из кабины. Я оглянулся, Олечка была уже рядом, надеюсь, наш разговор с шофером она услышать не успела. Кроме того, вокруг болталось и занималось разными делами еще несколько красноармейцев. Любого могла о помощи попросить, никто не откажет, наоборот, только рады будут. А она поперлась за мной на огневую! Нет, что-то здесь не так. Ей зачем-то нужен был именно я. А зачем? Непонятно, особенно если учесть наши с ней отношения. Ладно, поживем – увидим. Если интерес ко мне действительно есть, то он еще проявится. Только осторожнее надо быть – это та еще змейка.

– Все в порядке, товарищ санинструктор, Коляныч, то есть красноармеец Ерофеев, все выгрузит и сложит там, где укажете.

– Спасибо!

– Да не за что. Счастливо оставаться!

И я так же решительно сматываюсь обратно на огневую. Несколько секунд кажется, что взгляд санинструктора буравит гимнастерку на спине. А может, и не кажется.

Пару дней Олечка ходила вокруг, то ли с духом собиралась, то ли выжидала наиболее выгодный момент для начала разговора. Я же ей задачу облегчать не собирался, поэтому старался держаться все время на виду и одному не оставаться. У меня сложилось впечатление, что действия ее – не собственная инициатива, а кто-то настойчиво подталкивает ее к завязке взаимоотношений. Знать бы еще кто и что этому кому-то от меня надо. На третий день Олечка, наконец, рискнула. Подошла при всех, когда чистка орудия после стрельбы была закончена и расчет уже предвкушал законный вечерний отдых.

– А мне минуточку не уделите?

– Минуточку? Да ради бога. – Я демонстративно поднял к глазам подаренный разведчиком трофей. – Время пошло.

У санинструктора глазки заблестели, вот-вот разревется.

– Да мне только поговорить с вами надо.

– Пожалуйста, говорите.

– Наедине.

– А у меня от товарищей секретов нет.

Но тут Сан Саныч ткнул меня в бок.

– Да ладно, иди. Не видишь? Сейчас реветь начнет.

Да вижу, вижу, пришлось пойти. Олечка идет чуть впереди меня. Тонкая талия перехвачена кожаным командирским ремнем, обтянутый узкой юбкой задик так и колышется. Туда-сюда, туда-сюда. Тьфу, ты, черт! Невольно на все это колыхание засмотрелся. Хороша, зараза! Но расслабляться сейчас нельзя. А Олечка словно чувствовала мой взгляд, а может, и правда чувствовала, у них, у женщин, на такие вещи чутье отменное, нам мужикам не понять. Но как только я взгляд от ее достоинств отвел, сразу остановилась и ко мне обернулась. Глазки опять блестят, но, видимо, уже по другой причине.

– А вы до войны в Ленинграде жили?

– В Ленинграде.

– А расскажите мне что-нибудь о городе. Мне очень интересно, я до войны хотела в Ленинград съездить, белые ночи посмотреть. А то вы о себе никогда ничего не рассказываете.

И нечего мне ладошки свои на плечо класть. Я тебе кто? Зеленый лейтенантик, у которого гормоны вовсю бурлят и детство в известном месте еще до конца не отыграло? Со мной тоньше надо, тоньше. Про Ленинград сама придумала или подсказал кто? Похоже, подсказал. Но вряд ли на меня у них что-то серьезное есть. Если бы было, то мне уже руки крутили, а не сопливых девчонок для разговора посылали. Пауза, однако, затягивается до неприличия. Что делать-то? Делать-то что? А вот что! Со стороны огневой нас отлично видно, но о чем мы говорим, не слышно, и жест Олечкин тоже видеть должны. Ах ты, агентесса моя доморощенная, сейчас мы тебе схему разговора напрочь поломаем! Шлеп!

– Ты чего это сразу руки при всех распускаешь!

Нет, не то чтобы очень больно, собственно такой реакции ты психолог-любитель и ожидал, но очень неприятно. Да и ручка у внешне хрупкого санинструктора оказалась неожиданно увесистой. Теперь самое время обидеться, тем более что расчет все видел – вон стоят, ржут, жеребцы застоявшиеся.

– Подумаешь – цаца! Уже и прикоснуться нельзя!

Я повернулся и быстро пошел обратно, а Олечка так и осталась стоять с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом. Не ожидала такого поворота событий? Не ожидала. Теперь думай, что в рапорте писать будешь, а с меня взятки гладки – полез фигурант агента лапать, а у той нервишки сдали. В результате – задание провалено, причем по вине агента. А фигурант, что? Да ничего, у него только бабы на уме, никакой политики, никакого шпионажа. Кстати, а кто за ней может стоять? Основных вариантов два: либо полковой комиссар, либо полковой особист. Скорее всего, второй. Комиссару я не интересен, в партию вступать не собираюсь, политику партии и правительства поддерживаю. В меру. Особиста я тоже вряд ли мог заинтересовать сам по себе: анекдотов про Сталина не рассказываю, к секретам военным и государственным не допущен. Унитары, бывает, распатрониваю. Ну так кто этого не делает? Все этим грешат. Нет, стуканул кто-то. И этот кто-то мне по морде только что съездил. Она донос написала, она. Вот только ничего серьезного в этом доносе нет, да и быть не может. Но все-таки они меня на карандаш взяли, и саму же Олечку ко мне послали. Им сейчас надо дополнительную информацию подсобрать, доказуху закрепить, а вот тогда… Тогда начнется, когда они ответ на свой запрос из Ленинграда получат. Вот тогда мне точно каюк. И ведь недаром Олечка моей довоенной жизнью интересовалась. Теперь вся надежда на летнее немецкое наступление, тогда им точно не до меня будет.

А может, зря это я? Девчонке просто поговорить захотелось, а я… Очнись, ты, Аполлон полведерский! Вспомни, когда в последний раз двадцатилетние девчонки тебя на свидание просто так приглашали. Не вспомнил? Вот то-то. Интересно, а за что я получил по морде? За то, что распустил руки? За то, что сразу распустил руки? Или за то, что сразу распустил руки при всех? Какое тут условие необходимое, а какое достаточное? Или они все необходимые? Непонятно, сплошные вопросы.


Вез-з-зу, вез-з-зу – гудят моторы немецких бомбардировщиков. В воздухе началось раньше, чем на земле. Предупреждение о налете от постов ВНОС как всегда опоздало, хотя звук моторов самолетов слышен на много километров без всяких звукоуловителей. Вез-з-зу, вез-з-зу. А что везут? Известно что – бомбы, то есть смерть. А город к такому массированному налету не готов. Несколько дней никого, кроме одиночных разведчиков, к нам не залетало, только все расслабились, и вот он – немецкий сюрприз. Немцы бомбят заводы «Коминтерн» и «Электросигнал», переправы через Дон и Воронеж, а также расположенные на левобережье заводы синтетического каучука, авиамоторный номер шестнадцать и авиастроительный номер восемнадцать. Часть этих заводов была эвакуирована на восток еще в сорок первом, и сейчас немцы вываливают бомбы на пустые корпуса.

– Совмещай, вправо десять!

– Ветер три, азимут ветра сорок, – включается в работу сержант Федонин, – высота сорок два!

Из окопа ПУАЗО мужской бас перемежается со звонким женскими голосами: «Есть ветер три, азимут сорок», «Включен», «Есть высота сорок два». Затем доносится: «Цель поймана», и тут же «Параметр», «Совмещай». Цель уже сопровождается расчетом ПУАЗО, вот-вот пойдут данные на орудия. Наконец я слышу: «Есть совмещение», «Готово». Все, теперь начинается работа орудийных расчетов.

– Темп десять, – командует Шлыков, – совмещай!

Его команды расчеты и так прекрасно слышат, но по уставу я попугайствую.

– Совмещай!

Стволы орудий дрогнули и начали движение. Со стороны кажется, что они вслепую обнюхивают воздух, на самом деле их ведут зоркие глаза расчетов дальномера и ПУАЗО, дополненные хитрой электротехникой и механикой.

– Огонь!

Г-гах! Хороший залп, дружный, без задержек. Звенят выброшенные гильзы, лязгают затворы.

– Откат нормальный!

Когда грохот залпа стихает, в уши опять лезет назойливое вез-з-зу, вез-з-зу. По сути, дальше мне делать нечего, даже команды дублировать не надо, и я наблюдаю за результатами нашей стрельбы. Вспышки разрывов и черные дымки пятнают небо вокруг крохотных черных крестиков. Самолеты продолжают медленно плыть в бездонной синеве, никакого внимания не обращая на нашу стрельбу. Интенсивность появления пятен и их количество резко возрастают – к стрельбе по цели присоединяются другие батареи нашего дивизиона. Теперь вступает в действие закон больших чисел – рано или поздно, но мы должны в кого-нибудь попасть. А может, сегодня немцам повезет. Судя по вибрирующему звуку, это Хейнкели-111, у «юнкерсов» звук другой, более ровный.

А вот и первый результат: один из самолетов вываливается из строя, поворачивает, ложится на обратный курс и тянет на запад. Еще один бомбардировщик выполняет тот же маневр, но обратно идет вроде со снижением. Можно не сомневаться, перед поворотом они избавились от своего груза. Надеюсь, не над городскими кварталами. Самолеты идут в сплошном ковре разрывов, сейчас по ним бьют оба наших полка, больше полусотни стволов. Строй их начинает рассыпаться, это несколько дезорганизует зенитный огонь. Наконец самолеты поворачивают обратно и скоро выходят из зоны обстрела.

– Стой! Прекратить огонь!

На сегодня, похоже, всё – отстрелялись. Никого не сбили, максимум парочку повредили, чтоб им до фронта одного километра не дотянуть. Над городом поднимаются черные клубы – что-то горит. А нам еще предстоит «И-и-и, раз! И-и-и, два!» – чистка орудий. Вот сволочи – никому покоя не дают. Девчонки постоянно посматривают в сторону Воронежа. Это их родной город, там у них остались родные и близкие. Надеюсь, город и горожане пострадали не сильно.

На следующий день мы узнали, что во время налета в Пионерском Саду проходил какой-то праздник. Одна из бомб попала на площадку, где в тот момент находилось много детей. Вторая взорвалась во дворе ФЗУ, увеличив количество погибших и раненых. Какой-то фриц, то ли получивший повреждение, то ли просто струсивший входить в зону действия основных сил ПВО, разгрузился над городом. Общее количество жертв той бомбежки – почти триста человек, около трети из них – дети.

Незаметно подкралась годовщина моего пребывания в этом времени. Все больше убеждаюсь, что это – действительно наша история, а не какая-то параллельная реальность. Все известные мне события происходят в соответствующие даты, и каких-либо расхождений я не замечаю. Отсюда вопрос: как мои действия скажутся на будущем? Или мое воздействие на общую историю настолько ничтожно, что никакого влияния на ход истории не оказывает? А как же тогда судьбы отдельных людей – на них-то я влияю, и порой очень сильно? Вопросы, вопросы, а будут ли когда-либо ответы – неизвестно. Как неизвестно, зачем и каким образом я попал сюда. Есть ли у этого переноса какая-то цель, или это была чистой воды случайность? Как в комедии: шел по улице, поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс. На всю голову.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 4.3 Оценок: 9

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации