Текст книги "Пламя Деметры"

Все началось с того, что Ибрагим притащил в лабораторию к Дэвиду пластмассовую коробку с золотой статуей, изображавшей гефестианского цверга. Внутри статуя была пустотелой, и в эту пустоту был насыпан порошок, идентифицированный Дэвидом как смесь сульфатов нескольких трансурановых элементов, которые по всем законам физики не могли существовать в природе. Но они существовали. В тот день Дэвид впервые столкнулся с невозможным. Любой образованный человек знает, что универсальный спектрометр однозначно идентифицирует любую неорганическую субстанцию и вероятность ошибки при этом настолько мала, что ее можно вообще не принимать в расчет. Работать со спектрометром просто – суешь в него образец, ждешь несколько секунд и видишь на экране диаграмму, описывающую химический состав, больше от оператора ничего не требуется. Но однажды в металлическое брюхо умного аппарата попало вещество, которое не может существовать в нашей Вселенной, электронный мозг не смог его распознать, и тогда пришлось поработать мозгу Дэвида... Это был первый случай в жизни Дэвида, когда он почувствовал себя настоящим ученым. Не биологическим придатком к многочисленным электронным устройствам, а их повелителем. Не статистом, а исполнителем главной роли. Не объектом, а субъектом. Он решил задачу, которая не имела решения, он встретил то, что нельзя встретить, что не может существовать, и он нашел в себе смелость признаться самому себе, что это все-таки существует. Дэвид понял одну простую вещь – даже если все великие ученые в один голос твердят, что что-то невозможно, это совсем не означает, что это действительно невозможно. Вся история науки в том и состоит, что невозможное становится возможным. И теперь Дэвид сделал свой маленький шаг на тернистом пути большой науки.

Дэвид никому не рассказывал о своих чувствах. Дело было не только в том, что эта информация могла его убить, просто любой из коллег поднял бы Дэвида на смех, узнав, что он искренне считает, что сделал большое научное достижение, разобравшись в каракулях, которые спектрометр всегда пытается распечатать вместе с основными диаграммами. Но Дэвид понимал, в чем состоит главное отличие задачи в школьном учебнике от теоремы в докторской диссертации. Главное отличие в том, что задача решена давно, а теорема впервые доказана. Все остальное вторично. Теорема может быть очень простой, но от этого она не перестает быть теоремой. Чтобы человек стал великим ученым, совсем не обязательно, чтобы теорема, которую он доказал, была сложной, главное – чтобы она была нужной. А сейчас у Дэвида появилось чувство, что он может сделать что-то такое, что окажется нужным. Он не мог толком объяснить, откуда взялось это чувство, оно просто было.

Уже лет двадцать ни один человек не вглядывался в длинные строчки, которые спектрометр печатает мелким шрифтом под диаграммами. Действительно, зачем смотреть на текст, если все и так видно по диаграммам? Но Дэвиду пришлось посмотреть на эти строчки, и посмотреть очень внимательно.

Он вернулся к ним тем же вечером. Ибрагим велел уничтожить все материалы экспертизы, прозрачно намекнув, что тайна, к которой прикоснулся Дэвид, относится к категории «перед прочтением съесть». Дэвид не спорил, он понимал, что материалы должны быть уничтожены, но что-то не давало ему это сделать. Ему хотелось вновь и вновь просматривать файлы, свидетельствующие о том, что он способен не только писать рутинные бумажки, но и решать задачи, ответы на которые пока никому не известны. Наверное, Эйнштейн с таким же упоением рассматривал листок бумаги, испещренный каракулями, среди которых затерялась бессмертная формула Е=mс2 . Дэвид понимал, что глупо сравнивать себя с Эйнштейном, но ничего не мог с собой поделать. Ему очень хотелось верить, что он ни в чем не уступает Эйнштейну.

В какой-то момент Дэвиду показалось, что он заметил ошибку в спектрограмме, точнее, не в самой спектрограмме, а в результатах ее интерпретации. Распределение энергий в оболочке 4-2, да и 4-3 тоже, немного отличалось от того, что должно наблюдаться в соответствии с теорией. А если представить данные в табличном виде.. провести вращение по методу варимакса... Нет, аномалия все равно налицо. А если взять другой материал, например сульфат бария... Тоже аномалия, но на грани погрешности. Должно быть, на погрешность ее и списывали. А если подумать, как повысить точность...

Только через двенадцать дней Дэвид уничтожил результаты экспертизы золотого цверга. К этому времени у него накопилось достаточно других результатов. Тогда он еще не знал, во что выльется его новое увлечение, но не прошло и полугода – и, черт возьми, это же Нобелевская премия! Хотя нет, Нобелевская премия ему не светит по той простой причине, что связь с Землей прервалась и никто не знает, когда она восстановится, если восстановится вообще. Но это ничего, главное теперь то, что народу Деметры не придется долго сидеть на голодном энергетическом пайке. Лет через пять в подвале каждого дома будет работать портативная электростанция, помещающаяся в большой чемодан и почти не требующая обслуживания. И это будет еще один шаг на пути к светлому будущему, о котором каждый день твердит по телевизору Джон Рамирес. Забавно, только вчера он говорил о грядущем технологическом прорыве. В жизни бывают поистине удивительные совпадения.

8

Рамирес поднял голову и не поверил своим глазам. На пороге кухни стояла Галя, а из-за ее плеча выглядывала Полина. Самая настоящая Полина собственной персоной, она смотрела на Джона странным взглядом, смысл которого Рамирес не мог выразить словами, но сразу понял, что она хочет ему сказать.

Галя склонила голову набок и нежно улыбнулась.

– Ты не сердишься, Джон? – спросила она. – Я знаю, у вас была размолвка, но...

Рамирес смотрел на Полину и ничего не понимал. Полина выглядела смущенной, немного испуганной и какой-то... Да, она выглядела искренней, и это было ново для Рамиреса, раньше он никогда не видел ее такой. Да, «искренность» – самое подходящее слово.

– Прости меня, Джон, – сказала Пдлина. – Я не хотела так с тобой поступать, меня заставили. Ты ведь знаешь, какая у меня была работа. Ты презираешь меня?

Презирал ли он ее? Разве можно презирать того, кто честно делает свою работу? Проститутки нужны при любом режиме, и светлое будущее не является исключением. Полина нехорошо поступила, что не сказала Рамиресу, что не любит его, а просто работает, но разве можно упрекать ее за это? Она подарила ему столько чудесных дней и ночей, что это с лихвой компенсирует унижение, которое давно перестало травить душу, за что спасибо Гале.

– Нет, Полина, – сказал Рамирес, – мне не за что тебя презирать. Ты отлично справилась со своим заданием. Как у вас с Анатолием, все в порядке?

Полина всхлипнула.

– Анатолий исчез, – сообщила она.

– Как исчез? Куда?

– Не знаю. Никто не говорит. Рамирес нахмурил брови.

– Галя, ты спрашивала у Ибрагима?

– Спрашивала. Он сказал, чтобы я не лезла не в свое дело.

– Он не сказал, что Анатолий погиб?

– Нет.

– Значит, Анатолий жив. Ибрагим не стал бы скрывать от тебя смерть Анатолия. Должно быть, он на каком-то задании...

– Джон, – сказала Галя, – можно, Полина поживет с нами?

– Можно, но...

– Я тебя люблю! – провозгласила Галя и чмокнула Джона в щеку. – Ты такой замечательный! Когда ты говорил, что не требуешь верности, я сначала тебе не поверила.

– Так вы...

– А что? Тебя это раздражает? Обычно мужчины...

– Нет-нет! Я хоть и похож на пещерного человека, но не настолько. Но я не думал...

Галя игриво улыбнулась и потерлась о плечо Рамиреса, как ласковая кошка.

– Я всегда знала, что ты самый лучший мужчина на свете, – заявила она. – Пойдем в спальню?

– Прямо сейчас?

– А что? Ты против? Ты не любишь любовь втроем?

– Я... э...

Эту ночь я ждал давно.

Счастье льется, как вино.

Дай любовь и получи вдвойне.

Верю я, что мы с тобой

Ускользнем тропой ночной

В рай, который ты подаришь мне.

Я явился, ваша честь.

Мы с тобой свободны здесь.

Звенья цепи падают вокруг.

Пусть кривятся те, кто глуп.

Правил нет для наших губ.

Нам закон не писан, милый друг!

В мир врываются мечты.

В целом мире я и ты.

Слезы счастья падают из глаз.

Растворись со мной в ночи,

Плачь и смейся и кричи.

В эту ночь возможно все для нас.

Рамирес не знал, кому посвящено это стихотворение – Гале или Полине. Он с удивлением (и с удовольствием) обнаружил, что может любить двух женщин одновременно и не видеть в этом ничего необычного или, тем более извращенного. И в самом деле, что плохого, если три человека любят друг друга? Почему то, что можно делать вдвоем, нельзя делать втроем?

9

В пламени костра есть нечто завораживающее. Должно быть, это досталось нам от первобытных предков, это как инстинкт, ты смотришь на огонь и забываешь обо всем остальном, в мире не остается ничего, кроме языков пламени, они пляшут быстрый ритмичный танец, кажется, это называется джанга, и на этот танец можно смотреть часами.

Ветер изменил направление и бросил в лицо Якадзуно целый клуб горячего и едкого дыма. Якадзуно закашлялся и замотал головой. Некоторое время он надеялся, что ветер снова переменится, но надежды были напрасны. Якадзуно пришлось встать, порезанная нога заставила его коротко, но емко выругаться.

Анатолий бросил быстрый взгляд в сторону Якадзуно и снова вернулся к созерцанию огненного танца. Что касается Нгози, то он вообще не обратил никакого внимания на Якадзуно.

Нгози был колоритной личностью. До сегодняшнего дня Якадзуно и не знал, что на Земле еще остались такие люди. Из одежды Нгози носил только набедренную повязку, лично изготовленную им из местных растений. Жилище Нгози представляло собой традиционную глинобитную хижину народа масаи, а принадлежавшее ему движимое имущество ограничивалось десятком предметов, из которых только два можно было назвать высокотехнологичными, да и то с натяжкой – нож с титановым лезвием и многоразовую газовую зажигалку. Даже копье, которое Нгози постоянно носил с собой, было оснащено каменным наконечником.

– Почему ты не купишь нормальное оружие? – спросил Якадзуно, когда заметил этот удивительный факт. Нгози ответил вопросом на вопрос:

– Зачем?

Якадзуно стал объяснять, что металл лучше, чем камень, но Нгози заявил, что в схватке с крупным зверем острота и прочность наконечника не играют большой роли. Если найти достаточно толстую и прямую палку, можно вообще обойтись без наконечника, но тогда заострять конец палки придется очень долго и копье получится очень тяжелым. Лучше взять древко потоньше и плотно привязать к нему кремневый наконечник.

– А это трудно? – поинтересовался Якадзуно.

– Нет, это совсем нетрудно. За три дня можно управиться.

– Но ты можешь купить наконечник гораздо лучшего качества и это будет стоить совсем недорого!

– Зачем покупать то, что можешь сделать сам? Якадзуно впервые столкнулся с таким подходом к жизни.

– Но ты никогда не сделаешь такую же хорошую вещь, какую можешь купить! – воскликнул он.

– Зачем мне очень хорошие вещи? – удивился Нгози. – У меня есть вещи, которые меня устраивают, зачем мне что-то еще?

После этих слов Якадзуно оставил дальнейшие попытки спорить со смотрителем заповедника. Кто его знает, может, на самом деле прав именно он, а все остальные неправы? Зачем люди что-то изобретают, что-то придумывают, к чему-то стремятся? Все, что нужно для жизни, уже изобретено многие тысячи лет назад. Может, в этом и есть истинный смысл жизни – ходить в юбочке из листьев, есть бананы и авокадо, а если повезет, то и мясо какого-нибудь зверя, которого удастся подстеречь и проткнуть копьем. Жить в хижине из сушеного слоновьего навоза, днем любоваться цветами и птицами, а ночью звездами и никогда не думать о том, что ты чего-то не успеешь или кого-то подведешь. Все говорят, что смысл жизни скрыт в ней самой, но мало кто задумывается, что в жизни Нгози не меньше смысла, чем в жизни обычного современного человека. Поселиться бы здесь навсегда, взять себе в жены чернокожую девушку из ближайшего аула или как они здесь называются... Нет, это уже перебор. Якадзуно считал себя весьма безответственным человеком, но даже он не мог пойти на то, чтобы его жена рожала в антисанитарных условиях, без всякой медицинской помощи. Нет, природа природой, о лоне природы хорошо мечтать, но жить лучше в более цивилизованной обстановке.

Спустились сумерки, а никто так и не прилетел за Якадзуно и Анатолием. Якадзуно уже отошел от шока, он даже немного загрустил. Все-таки жизнь на природе – весьма скучная штука.

Якадзуно сам себе поражался. Он очень изменился за эти месяцы, теперь он больше не чувствовал себя неопытным юнцом, больше всего на свете боящимся завалить доверенное ему дело. Он привык к острым ощущениям, к риску, к постоянному нервному напряжению. Наверное, теперь будет трудно вернуться к серой и монотонной жизни обычного обывателя планеты Земля. Или планеты Гефест.

Якадзуно уже привык не знать, в какую сторону завтра повернется его жизнь, и, странное дело, эта ситуация его вполне устраивала.

– Очухался? – спросил Анатолий.

Якадзуно пробурчал нечто нечленораздельное, он и сам не понял, что именно. Анатолий глубокомысленно хмыкнул и продолжил:

– Что-то не спешит к нам никто. Только что мою мобилу вырубили.

– Какую? Вот эту? А она разве была включена?

– Я ее подключил. У меня же все коды в голове, я подключился к сети не как тот козел со свернутой шеей, а как Анатолий Ратников.

– Вырубили именно тебя? Не его?

– Да. И это мне очень не нравится.

– Почему?

– Потому что все идет не так, как я рассчитывал. Я думал, в верхах начнется большая грызня, политики станут грызть глотки друг другу, журналисты раструбят по всей Земле об ужасах Деметры и сюда явится целая толпа посмотреть на живых пришельцев с исчезнувшей планеты. Если нам повезет, нас отсюда вытащат, а если не повезет, то замочат на месте. А все получилось наоборот. То ли эти уроды и впрямь контролируют всю прессу и всю политику...

– Какие уроды?

– Те, с которыми мы воюем. Те, кто натравил братство на Деметру, потом наркомафию на братство, а теперь сидит в безопасном месте и ждет, чем закончится эксперимент. Раньше я думал, что это резвятся корпорации или вообще отдельные люди...

– Олигархи?

Анатолий недовольно поморщился.

– Идиотское слово. Ну, в общем, да. Но, выходит, все намного хуже. СПБ явно в деле и притом не на нашей стороне. Иначе я не понимаю, почему мы здесь сидим, а все тихо и никто не пытается ни спасти нас, ни убить. И толкинисты куда-то подевались...

При слове «толкинисты» Якадзуно поежился. Действительно, странно, почему толкинисты до сих пор не отомстили за гибель своего вертолета? Что бы там ни говорил Анатолий о мотивах своих действий, поступок получился подлым и отталкивающим. Вертолет прилетел на помощь, а спасаемые сначала хладнокровно перебили спасателей, до которых смогли дотянуться, а потом уничтожили и вертолет. Прямо как в древней пословице про змею, пригретую на груди.

Но если отвлечься от эмоций, приходится признать, что Анатолий разобрался с вертолетом очень изящно. Якадзуно думал, что, когда они покинут вертолет, Анатолийпопросту расстреляет его из пулемета, но он пошел другим путем – снял с мертвых толкинистов одежду, соорудил из нее некое подобие веревки и связал этим подобием два трупа за ноги. Получилось нечто похожее на большое нунтяку, в роли рукояток выступали мертвые тела. А потом Анатолий открыл люк, Якадзуно выпрыгнул, Анатолий сгреб трупы в охапку и тоже выпрыгнул, но если Якадзуно сразу же пошел на посадку, то Анатолий сначала взмыл вверх и бросил свою страшную ношу прямо на несущий винт. Вертолет еще не успел перейти на гравитационную тягу, винт вращался, и когда трупы толкинистов пересекли призрачный круг, образуемый лопастями, обломки лопастей вперемешку с клочьями мяса брызнули во все стороны. Вертолет затрясся и начал быстро терять высоту, пилот успел вовремя врубить гравитационную тягу и кое-как посадить машину, но для этого пришлось дочиста опустошить аккумуляторы. Когда Анатолий убедился, что энергетические запасы вертолета исчерпаны, он открыл огонь.

– Сразу стрелять нельзя, – пояснил Анатолий минутой позже, когда вертолет уже догорал. – Мог сдетонировать боекомплект, и тогда от нас остались бы только два маленьких облачка, как от тех гранат. А когда вертолет сел, в нем уже не было энергии, одна только железная оболочка. Анатолий и Якадзуно немного посидели на теплой травке, приходя в себя после схватки, а потом из джунглей вышел Нгози с копьем в руке, поприветствовал их и отвел к своей хижине. Нгози совсем не испугался того, что в его заповеднике упал боевой вертолет. Когда Якадзуно спросил его об этом, тот ответил лаконично:

– Ненавижу толкинистов.

– За что? – поинтересовался Якадзуно.

– Я не всегда жил здесь, – сообщил Нгози.

На последующие расспросы Нгози либо отвечал уклончиво, либо не отвечал вообще.

Сумерки сменились ночью. Анатолий, Якадзуно и Нгози сидели около костра, вокруг царило первобытное спокойствие и ничего не происходило.

10

Гость явился утром. Он не стал незаметно подкрадываться, а предупредил о своем прибытии заранее, еще на подлете, по радио. Когда Анатолий услышал его имя и узнал голос, сердце дало сбой. Он как будто вернулся в те времена, когда мятеж кришнаитов еще не начался, когда психика Анатолия удовлетворяла всем критериям министерства обороны, а будущее виделось исключительно в радужном свете.

Полковник Кадзимэ Хииро не стал приземляться в непосредственной близости от Анатолия. Он приземлился метрах в двухстах от хижины Нгози, точно и аккуратно, как на картинке из пособия для новобранцев. Коснувшись земли, он даже не пошатнулся, и насколько мог судить Анатолий по гравитационным возмущениям, траектория снижения полковника была близка к оптимальной.

Полковник не стал сразу бросаться навстречу бывшему однополчанину. Он поднял руки и сделал полный оборот вокруг своей оси, помогая детекторам Анатолия убедиться в полном отсутствии оружия на теле незваного гостя. Только после этого господин Хииро подошел к Анатолию.

Приблизившись на дистанцию полутора метров, он остановился и поклонился, но не так, как кланяются перед боем, а так, как самурай кланяется другому самураю, чьи доблесть и иные качества он уважает настолько, что ставит их обладателя выше себя. Анатолий поспешил ответить тем же жестом.

– Тебе не следует кланяться так низко, – сказал господин Хииро, сделал два шага вперед и сжал Анатолия в объятиях. – Рад видеть тебя живым и здоровым.

– Взаимно рад, господин Хииро, – почтительно ответил Анатолий.

– Какой я тебе господин Хииро? Теперь я для тебя просто Кадзимэ. После всего, что ты пережил...

– Спасибо, Кадзимэ.

– Не за что. Я видел результаты сканирования твоей личности. Твоя психика в порядке, доктора говорят, что им надо взять с тебя целую гору анализов, но я – то знаю, что с тобой все в порядке. Я буду рад снова служить с тобой.

Анатолий насторожился.

– Я уже слышал эти слова, – осторожно сказал он.

– Да, я знаю, я читал отчет о твоих подвигах. Идиоты! А ты молодец, даже из виртуальности сумел убежать. И друга не бросил, что похвально. Этот парень, Якадзуно, он как – достойный товарищ или так себе?

– Я готов рекомендовать его кибергенетикам. По-моему, он достоин более высокой трансформации, чем С.

– Значит, будет удачное приобретение в моем батальоне. Ты знаешь, зачем я прилетел?

– Не за чем, а за кем. За мной.

– Правильно. Ты мне доверяешь? Этот вопрос почти оскорбил Анатолия. Как можно не доверять тому, кто в бою держит в руках нить твоей жизни?

– Сами-то как думаете? – огрызнулся Анатолий и сразу понял, что разговаривает невежливо.

– Думаю, что доверяешь, – спокойно сказал Кадзимэ, он сделал вид, будто не заметил грубости ученика. – Я обещаю тебе, что никто не причинит тебе никакого вреда.

– С чего это вдруг?

– По многим причинам. Во-первых, ты заварил такую кашу, что теперь тебя надо либо убить, либо полностью удовлетворить, чтобы больше не выпендривался.

– Первый путь проще.

– Не перебивай меня, я еще не закончил. Во-вторых, ты сумел выбраться из виртуальности. Я раньше думал, дайверы бывают только в сказках.

– Это был совсем простой фокус, его может повторить каждый.

– Тогда эта информация тем более стоит твоей жизни.

– Она ничего не стоит. Когда я ею поделюсь, меня можно будет спокойно убить.

– Послушай меня внимательно, Анатолий. Я ручаюсь, что тебе не причинят вреда. Я ручаюсь своей жизнью. Тебе этого мало?

– Издеваешься?

– По-моему, это ты издеваешься. Я тут перед тобой распинаюсь всячески, уговариваю...

– Считай, что уговорил. Кстати, как тебе эта каша?

– Какая каша?

– Которую я заварил.

– Я не знаю подробностей.

– А что, по телевизору ничего не было?

– По телевизору много чего было, но про тебя – ни слова.

– Странно. Я разослал информацию на тридцать девять адресов. Тридцать самых популярных желтых газет по всему миру и девять лидеров фракций в Ассамблее.

Кадзимэ присвистнул.

– Ну ты даешь, – заметил он. – Даже не хочу думать, что это за информация. Ну что, полетели?

– Сейчас, только Якадзуно позову. Ты не против?

– Если ты бросишь друга в беде, я перестану тебя уважать. Иди, зови его.