Текст книги "Приговоренный"

Артур еще долго о чем-то рассказывал. О жизни в детдоме, воспитателях, о детских проказах, но Юлий, до которого наконец начал доходить смысл происходящего, его почти не слушал. Все вставало на место. И кошмары его постоянные, которые оказались не совсем кошмарами, а произошли на самом деле. И сон про Лапова. Он хоть и был уникальным, но, по крайней мере, теперь поддавался хоть какому-то логическому объяснению. И амнезия его детская. Это от пережитого шока. Ольга как-то рассказывала, что сознание может само избавляться от плохого, чтобы не травмировать психику человека, особенно если речь идет о ребенке. И то, что его отец, а он всегда будет для него отцом, никогда не рассказывал ему о подробностях «аварии». И холодность матери, которая никогда не была для него матерью и которая, теперь он понимал это, имела другое, в отличие от мужа, мнение по поводу его усыновления. Все это теперь становилось объяснимым.

Но главным было то, что теперь у него есть брат. Он больше не был один.

– А про то, что ты давно стал догадываться, что мы братья, это ты врешь, – сказал он.

– Чего так? Ничего не вру.

– Почему тогда уйти собирался? Когда сюда пришли?

– Не хотел я никуда уходить. Куда бы я такой ушел? Интересно стало. Хотел посмотреть, что делать будешь.

Они сидели рядом. И говорили. На них еще оставались следы борьбы, волосы были взлохмачены, одежда в пыли, на лицах размазанные следы от вытертой крови. Им было наплевать, как они выглядят. Она просто говорили. Юлий рассказал Артуру про свой первый, часто повторявшийся в детстве, сон. Артур и теперь подтвердил, что нечто похожее вполне могло произойти на самом деле. Воспитанников детского дома, среди которых были и Артур с Юлием, повезли на экскурсию в Киев. По дороге попали в аварию. Одна легковушка, выскочив на встречную полосу, столкнулась с бензовозом, в который в свою очередь врезался едущий позади автобус. Артур с братом сидели впереди. Артур сильно ударился коленом. Юлий помог ему выйти из автобуса, но вспомнив, что оставил на сиденье заводную машинку, побежал обратно. Воспитатели, занятые эвакуацией других детей, не обратили на него внимания. Больше Артур его не видел. Он пропал без вести. То есть погиб. Так ему сказали воспитатели.

– Теперь мне все понятно, – сказал Юлий. – Я потерялся, потому что в реку упал. И утонул бы, если бы не один человек.

– Все эти годы я считал тебя мертвым. А тебя просто-напросто украли.

– Прошу тебя, не надо. Мы не знаем точно, как все было. Тот, кого ты обвиняешь, мне, похоже, жизнь спас. Мертвый он, чего уж теперь. Все, – сказал Юлий и поспешил перевести разговор на другую тему: – А я и тогда был Юлием?

– Да.

– Юлий и Артур. Не очень эти два имени друг другу подходят.

– Так двух айболитов из реанимации звали, которые нас после родов с того света вытащили. И не разбирались, подходят или не подходят. Нам, если хочешь знать, больше месяца жизни никто не пророчил. Потому, наверное, наши предки и оставили нас в больнице подыхать. А мы ничего, выжили. И довольно не слабо. Сильно жить хотели, наверное.

– Значит, я твой старший брат?

– Выходит так.

– И как старший, если что, могу влепить тебе подзатыльник?

Артур притворно вздохнул:

– В общем, можешь.

– Но я не буду этого делать.

– Спасибо, братишка.

– Если ты сейчас же назовешь мне посредника.

– Опять двадцать пять. Снова за свое.

– За мое? Или за наше? Разве не его люди твою тачку взорвали? И в больнице тебя стерегли?

– Даже если и так. Я еще не решил, что с ним делать и как конкретно достать. Когда решу, тогда и скажу тебе. А пока… Ты вроде хотел, чтобы я швы снял?

– Само собой. Но еще больше я хочу знать, что делать дальше.

– Узнаешь. Дай срок. Сведу я тебя с одним человеком. Он скажет, что делать дальше.

– Что за человек?

– Отец.

– Отец?

– Да. Мой отец. У меня тоже был отец. И до сих пор есть.

Штурм Панджшера, или Отцы и дети

Валерий Федорович Щерба никогда не верил властям, не признавал никаких авторитетов и уже давно ничему не удивлялся, как человек, многое повидавший и испытавший за свои пятьдесят пять лет.

Первое потрясение он перенес, увидев, как афганский дехканин Абдулахар Рахими целится в него из ружья. Шел третий месяц пребывания в Афганистане советских войск. Десантный полк, в котором служил молодой лейтенант Щерба, располагался в относительно спокойной провинции Газни, где ни о какой войне речи еще не было. Их рота помогала местным восстанавливать разрушенный во время землетрясения аул, в том числе и дом упомянутого Рахими. Этот самый Абдулахар угощал Щербу чаем и какими-то безвкусными лепешками, называл советских воинов братьями, клялся в вечной дружбе. Когда покидали аул, Щерба вспомнил, что оставил у дехканина свою планшетку. Махнул рукой ротному, мол, вы идите, а я догоню. Сам побежал назад. На полдороге наткнулся на Абдулахара. Присев за камнем, тот наводил на него ствол старой винтовки времен Третьей англо-афганской войны. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Щерба удивленно, как бы спрашивая: ты чего это, сука; афганец сосредоточенно, словно завязывая шнурки. Грянул выстрел. Пуля сбила с головы Щербы фуражку. Он кинулся в сторону, ища, где бы укрыться. Афганец выпалил еще раз, и снова мимо. При третьей попытке перекосило патрон. Абдулахар побежал. Лейтенант несколько раз выстрелил ему вслед из макарова. Тоже мимо. «Калаша» у него с собой не было. Зачем таскать с собой автомат, когда тебя окружают братья?

Разбираться с этим случаем, вернее с лейтенантом Щербой, прибыла целая комиссия из штаба полка, который находился в городе за десять километров, в составе двух представителей особого отдела и батальонного замполита. Замполит отчитал Щербу за неправомерное применение оружия, не связанное с самообороной (стрелял в спину бегущему, когда непосредственная опасность уже миновала), а особисты высказали сомнение, а не является ли лейтенант агентом мирового империализма, заданием которого является высечь искру раздора между двумя братскими народами. Распорядившись посадить лейтенанта на гауптвахту, располагавшуюся в стоящем отдельно от казарменного помещения глинобитном сарае, члены комиссии уехали, но обещали очень скоро вернуться. Не вернулись. УАЗ, в котором они ехали, подорвался на фугасе. Роту подняли по тревоге и отправили на поиски душманов. На подходе к аулу выстрелом из укрытия был убит еще один офицер. Но командир роты, боясь вслед за Щербой прослыть агентом империализма, прочесать аул не отважился и приказал отступить. В следующую ночь несколько афганцев, сняв часовых, пробрались в расположение роты и вырезали почти весь личный состав. Уцелело всего несколько солдат с ефрейтором и пребывающий на гауптвахте взводный Щерба.

Щерба связался со штабом и запросил помощь. Ему пообещали прислать еще одну комиссию. Видимо, решили, что он шутит. Понял лейтенант, что так каши не сваришь. Да и не нуждался он в помощи. Он и без штаба знал, что будет делать. А со штабом связался, потому что обязан был доложить о случившемся. После рассадил оставшихся бойцов по двум БМП и отдал приказ выступать. Восстановленный аул сровняли с землей и камнями. Паскудник Абдулахар, волею Аллаха, был разорван на клочки первым же выпущенным Щербой снарядом.

В Афганистане Валерий Федорович провел еще более двух лет и в мае 1982 года, во время операции в Панджшерском ущелье, подорвался на мине, лишившись левой руки и получив обидное для мужчины увечье, в результате которого оказался неспособен иметь детей. Государство оценило жертву Щербы Звездой Героя Советского Союза и пенсией по инвалидности.

Другой, оказавшись в подобном положении, пал бы духом, но только не Валерий Федорович. Демобилизовавшись, он поступил в пединститут на заочное отделение и по прошествии двух лет через военкомат устроился директором детского дома «Зеленая роща» в отдаленном районе Полесья. Это был уже четвертый директор за последние полтора года. Заведение пользовалось дурной славой. Местные жители ближе чем на полкилометра к детскому дому старались не приближаться. Даже участковый – и тот объезжал «Зеленую рощу» десятой дорогой.

В помещениях текла крыша; завхоз воровал; дети ходили голодные и оборванные, всегда готовые украсть, отобрать, урвать, захватить, избить; персонал постоянно менялся, сколько-нибудь долго рисковали оставаться только самые отчаянные. Но самым отчаянным оказался Валерий Федорович. За короткий срок он вернул заведению и его воспитанникам божеский вид, а через год уже превратил вверенный ему детский дом в один из самых лучших в республике. Во многом ему помогли три его товарища по Афганистану, такие же искалеченные войной и судьбой, которых Щерба выдернул кого из запоя, кого из нищего свинства, дал работу. Одним из троих был тот самый уцелевший ефрейтор, прошедший боевое крещение в один день со Щербой.

О «Зеленой роще» заговорили сначала в облоно, а потом и в министерстве. Несколько раз приезжали журналисты из газет. На вопрос, как ему удалось достичь столь потрясающих результатов, Валерий Федорович неизменно отвечал: «Вы просто не участвовали в штурме Панджшера».

После аварии на Чернобыльской АЭС «Зеленую рощу», которая оказалась в зоне отчуждения, собирались ликвидировать, а детей распределить по другим детским домам. Щерба сумел добиться не только сохранения учреждения как самостоятельного юридического лица, но и выделения ему под помещение бывшей дворянской усадьбы, находившейся в одном из живописнейших местечек севера Ровенской области. Усадьба нуждалась в ремонте, но Валерия Федоровича это не смущало. «Отремонтируем, найдутся люди», – сказал он, и люди действительно нашлись, отремонтировали.

По отношению к детям он старался применять сформулированный еще Макаренко принцип «требовательной любви», превращая воспитанников «Зеленой рощи» в одну большую семью, и очень расстраивался, если это иногда не срабатывало.

После девяносто первого года снова настали мрачные времена. Финансирование сократилось, средства поступали с задержкой, успев обесцениться в несколько раз. К счастью, в округе нашлось много спонсоров, как богатых, так и не очень. Их усилиями детский дом не только не впал в нищету, но и самым первым обзавелся собственным компьютерным классом.

О методах, используемых руководством «Зеленой рощи» для установления контактов со спонсорами, можно было судить по подслушанному однажды самым любопытным воспитанником заведения Артуром разговору Щербы с местным участковым.

– Сигнал поступил, Валерий Федорович, нехороший, – озабоченно говорил участковый. – По беспределу идете, люди говорят.

– Так уж по беспределу, – удивлялся Щерба, доставая из ящика письменного стола конверт и протягивая его участковому. Участковый краснел, мялся, но все-таки накрывал конверт ладонью, а когда забирал ее со стола, конверта под ней уже не оказывалось.

– Ох, Валерий Федорович, Валерий Федорович, – вздыхал он при этом.

– И что это за люди такие? Небось Данилейко из «Теплого стана»?

– Ну, Данилейко.

– Тоже нашел, понимаешь, человека. Крыса. Как дальнобойщиков в своих шашлычных собачатиной кормить – так это можно. Ни одного пса уже во всей округе не осталось. А как с детьми поделиться – так сразу и по беспределу. Вот я ему утюжком горячим по спине-то поглажу, будет знать, как к тебе бегать и на меня стучать.

– Ох, Валерий Федорович, Валерий Федорович…

– А Данилейко я сразу предупредил. Сейчас беру вдвое больше обычного, зато в следующий квартал не трону. И не себе в карман. Лето через две недели. Хочу цыплят своих в Скадовск на море отправить. Пусть отдохнут, подлечатся. Они ведь тоже Чернобыля успели хлебнуть. Я уже и с пансионатом договорился. А как уедут, ремонт надо делать. За какой шиш, спрашивается?

Участковый продолжал мяться. Не уходил.

– Что у тебя еще?

– Захара Рваного знаешь?

– Стану я всякую шелупонь знать.

– Зря ты так. Захар человек хоть и молодой, но уже заметный. Глазом не успеем моргнуть, как в большом авторитете окажется. Разговор у него к тебе.

– Территорию делить? А хрен в зубы он не хочет?

– Да ты сам посуди, Валерий Федорович. Куда тебе с ним тягаться? Я так думаю. Тебе две агрофирмы останутся и «Теплый стан». А придорожный общепит и заправки пусть Захар под себя забирает. Тебе все равно все это не удержать.

– А ты что, посредником у Захара устроился? – ядовито улыбался Щерба.

– Ну, посредником или нет, думай себе что хочешь. А война тут мне не нужна. Что скажешь?

– Войны не будет, обещаю. Пусть приезжает, перетрем.

Участковый чуть не подпрыгнул от радости, услышав эти слова. Хорошо, что все решилось так мирно, без напрягов.

– Ну вот и славно. Когда тебе удобно будет переговорить?

– Когда скажешь. Мне все равно.

Стрелку забили на следующий день на заброшенной лесопилке. Подальше от посторонних глаз. Слухи о том, что на ней произошло, дошли до Артура намного позже.

Захар Рваный со свитой приехал на двух «бэхах». Педагога, а именно под таким прозвищем Щерба был известен местной братве, еще не было. Чуть поодаль от покосившегося строения лесопилки стояла запряженная в телегу гнедая лошадь. На телеге, покусывая стебелек растения, сидел человек в пиджаке и кепке. Захар Рваный, продемонстрировав недюжинные литературные познания, велел одному из подручных:

– Беги, скажи этому Платону Каратаеву, пусть пасет свою кобылу где-нибудь в другом месте. Нечего ему здесь маячить.

Подручный убежал, но почти сразу вернулся.

– Захар, так это он и есть, Педагог.

В БМВ расхохотались. Такой стрелки у них еще не было.

– Вы хоть другим об этом не рассказывайте, – проворчал Захар. – Курам на смех. Пацаны уважать перестанут.

Он был очень раздосадован. Лошадь эта вонючая, телега – все это показалось Захару таким наплевательством по отношению к его собственной персоне, что он тут же постановил отобрать у Педагога всю территорию, вплоть до последнего генделыка. Хлопнув дверкой, он решительным шагом направился в мужику в кепке.

Оставшиеся в машинах пацаны наблюдали, как их лидер, энергично жестикулируя, объяснял колхознику политику правящей партии. Мужичок печально кивал, пристыженный. Потом повернулся к своему транспортному средству на живой тяге с явным намерением оставить поле битвы за сильнейшим и свалить. Но, порывшись в наваленной на телеге соломе, он снова развернулся к Захару. Теперь своей единственной рукой он держал помповое ружье последней модели. Выстрел, произведенный почти в упор, отбросил Захара на несколько шагов назад. Братва схватилась за стволы, но выскочить на улицу никому из них не удалось. Из-за углов лесопилки бахнули по разу два гранатомета, и «бэхи» превратились в груду металлических нафаршированных мясом обломков.

– Они просто не участвовали в штурме Панджшера, – объяснял позже Щерба перепуганному участковому.

Подкатывать к «Зеленой роще» надолго зареклись.

Новый наезд случился в 1997 году. Яблоком раздора на этот раз стало само здание детского дома. Столичный депутат облюбовал его для своей загородной резиденции, предложив руководству детского дома перевезти детей в здание попроще. Валерий Федорович показал депутату шиш с маслом. Депутат попытался еще раз, предварительно туго набив деньгами конверт. Конверт Валерий Федорович взял, депутата поблагодарил, а деньги оприходовал как материальную помощь сиротам. Когда же депутат снова заикнулся о здании, показал ему второй шиш. Депутат здорово обиделся и начал против «Зеленой рощи» полномасштабные военные действия, обвинив директора в злоупотреблении служебным положением и расхищении отпущенных на детей бюджетных средств. Районная прокуратура инициировала проверку, но, как ни старались проверяющие, нарушений не обнаружили, равно как приобретенной на украденные средства собственности Валерия Федоровича, который все эти годы жил в небольшой комнатке при учреждении и из имущества имел только одежду, пару десятков книг да очки. Депутата это не остановило, и проверки посыпались одна за другой. С тем же результатом. Тем более что сам Валерий Федорович тоже был не лыком шит. Знал он, как надо правильно людей встретить, как правильно их проводить. Средства на эти «встречи» и «проводы» предоставляли бывшие воспитанники, которые уже давно заправляли большой частью бизнеса в округе, с гордостью продолжая считать себя членами одной большой зеленорощинской семьи.

Поняв бесплодность своих попыток, депутат решил перейти к более традиционным методам воздействия, натравив на Щербу банду беспредельщиков из соседнего региона.

Однажды в пятницу вечером Артур возвращался в «Зеленую рощу». Уже месяц как он учился в педагогическом училище в райцентре, но выходные все равно проводил дома, как он это называл, помогал по хозяйству, возился с малышами. Заметив стоящую на обочине у леса «газель», которая находилась на балансе «Зеленой рощи», сказал водителю, что хочет сойти в этом месте, и выпрыгнул из автобуса. «Газель» была пуста. Чуть подальше стоял «мерседес» с незнакомыми номерами, тоже вроде пустой. Артур осмотрелся, терзаемый нехорошим предчувствием. В кустах, в яме послышался шорох. Артур бросился вниз и через три шага увидел загребающего руками опавшие листья человека. Это был завхоз «Зеленой рощи» Александр Алексеевич, или, как его еще часто называли, дядя Саша Ефрейтор.

– Александр Алексеевич, что с вами?

– Нож, – прошептал завхоз.

Повернув его на бок, Артур увидел у него большую кровоточащую рану в животе. Сорвал с себя футболку и разорвал. Прижал к ране.

– Держите вот так. Прижимайте, чтобы не шла кровь. Я сейчас позову на помощь.

– Не надо. Федорович… ему помоги.

– Валерий Федорович? Здесь? Где он?

Трясущаяся рука дяди Саши указала в глубь леса. Артур выпрямился, но в это время в кто-то тяжелый прыгнул ему на плечи и сбил с ног. Увлекая за собой неизвестного агрессора, Артур покатился, стараясь освободиться. Это вроде бы ему удалось, но противник все же сумел два раза достать его ножом – острие лезвия пробило насквозь кожу предплечья и воткнулось бедро. Артур вскочил на ноги. Противник – тридцатилетний крепыш в кожаной куртке – медленно шел к нему, сжимая окровавленную финку. Сделал один обманный выпад, другой, третий и только после этого выпрыгнул далеко вперед, в прыжке пытаясь достать шею Артура. Но тот знал, что делать. Уроки физкультуры в «Зеленой роще» проводил бывший «афганец» из спецназа, показывая и пацанам, и девчонкам приемы боевого самбо. Артур был самым лучшим его учеником. Ему удалось захватить ударную руку, вывернуть ее и завладеть ножом. Дальше все как-то само собой получилось. Не успев подумать, что делает, Артур всадил нож противнику в нижнюю часть живота. «Это за дядю Сережу, – подумал он, выдергивая и еще раз всаживая в тело лезвие. – Это за Валерия Федоровича, а это тебе от меня». Он еще раз вынул и воткнул нож. Тело крепыша обмякло, кровь хлестала фонтанчиками, но противно Артуру не было. Он понимал, что надо действовать, и действовать быстро. Сопли распускать было некогда. Вытерев руку листьями, он побежал назад к «газели», где под сиденьем, это Артур знал точно, должен был находиться помповый дробовик.

Ружье оказалось на месте. Проверив заряды, Артур побежал в лес в направлении, в котором указывала рука завхоза.

Валерий Федорович стоял привязанный к осине. На голову был накинут черный полиэтиленовой пакет. Его били три человека. Один бил его по челюсти, двое других попеременно совали по ребрам и в живот. Такова была прелюдия, после которой они должны были потребовать отступиться от здания и не чинить препятствий депутату.

– Думаешь, ты тут самый крутой? – спрашивал его самый главный. – Нет, папаша. Самые крутые тут мы, а ты – никто. Мы знаешь, что сейчас сделаем, мы…

Выстрел помешал Валерию Федоровичу узнать, что именно с ним собирались сделать – он услышал, как грузное тело свалилось к его ногам. Справа удивленно вскрикнули, слева выругались матом. Выстрелили еще два раза почти подряд. Потом после паузы еще раз, совсем рядом. Валерий Федорович понял: добивали одного из лежащих на земле, и нахмурился под своим мешком, не одобряя подобного, против кого бы эти действия ни были направлены. Перерезанные веревки упали, освободившейся рукой Щерба стянул мешок с головы. Первым делом вырвал из рук Артура ружье. Сказал раздраженно:

– А тебя кто сюда звал? Сам бы управился.

«Оно и видно», – подумал Артур, держась боком, чтобы директор не заметил, как из ран на руке и бедре сочится кровь.

– Там дядя Саша. Раненый, – сказал он.

– Быстро к нему.

Они побежали назад к дороге. То есть побежал Артур. Валерий Федорович, которому каждый шаг давался с трудом, ковылял позади.

Успели вовремя. Завхоза прооперировали. Врачи сказали, что жить будет. Артура арестовали по обвинению в превышении пределов необходимой обороны. Ушлый следователь пришел к заключению, что последний выстрел явно был лишним. Выпустили только через месяц. Его освобождение влетело Валерию Федоровичу в хорошую копейку.

– Больше никогда так не делай, – строго сказал ему Щерба, когда они были вдвоем в директорском кабинете. – Понял?

– Не понял, – не без вызова буркнул Артур, внутренне готовясь, что директор сейчас на него накричит, но Щерба только приобнял его своей единственной рукой, прижав к себе.

– Не обижайся, Медвежонок. Это я любя. Испугался я за тебя. Молодой ты еще по лесу с ружьем бегать. Учиться должен. А со взрослыми делами пусть взрослые разбираются. Договорились?

Артур кивнул. Когда он выходил, Валерий Федорович подумал, что не такой уж он и молодой теперь. Шутка ли, в семнадцать лет четырех бандюков положил, одного ножом. Хоть и в состоянии аффекта был, но все-таки. И не медвежонок уже, медведь.

Может, и договорились бы они с Артуром. Может быть, парень и ушел бы с головой в учебу, если бы не все тот же паскудник депутат. Очень уж лакомым кусочком казалась ему «Зеленая роща». Теперь Валерия Федоровича обвинили в педофилии. Для этого помощники депутата нашли каких-то подростков и, подкупив их, подговорили выступить с заявлением о насильнических действиях со стороны директора детского дома. Газеты раструбили новость на весь мир. Скандал был большой, но утих очень быстро, еще быстрее, чем разгорелся. Щерба быстро доказал, что совращать малолетних просто не мог. Физически не мог. По медицинским показаниям.

Артур очень переживал. Может, даже больше, чем кто-либо. Сжимал кулаки от обиды и боли за Валерия Федоровича. За то, что теперь все вокруг узнали про его увечье. Нельзя, чтобы депутату все это с рук сошло. Нельзя. Так он решил.

В начале следующего лета Артур сказал, что едет волонтером в детский летний лагерь под Киевом. По направлению из педучилища. Едет так едет, кивал Щерба, в добрый путь, сынок, успеха. На самом деле никакого лагеря не было. Артур выслеживал депутата. Ему понадобилось три недели, чтобы узнать все необходимое для осуществления своего замысла: где живет, маршруты от работы до дома, кто его спутники, кодовый замок от двери в парадное. Следя за домом, Артур нахлобучивал рыжий парик, который стащил из организованного в «Зеленой роще» театрального кружка, а под футболку поддевал болоньевую жилетку, чтобы казаться полнее.

Настало время наносить удар. В выбранный день Артур стоял на общем балкончике, на который можно было попасть с площадки между вторым и третьем этажом. Он видел, как внизу остановилась знакомая машина. Сейчас должно было решиться главное: войдет депутат в подъезд один или в сопровождении помощника. В разные дни бывало по-разному. Никакой системы Артуру установить не удалось. Враг вошел один. Сердце парня забилось. Раздавшиеся внизу звуки шагов приближались к нему. Квартира депутата находилась на четвертом, но лифтом он никогда не пользовался, заботясь о своей физической форме. Спортивный, холеный и весь собой довольный. Разве что только «Зеленой рощи» ему для полного счастья недоставало.

Когда депутат достиг второго этажа, Артур пошел ему навстречу и посторонился, чтобы пропустить встречного. Депутат равнодушно скользнул по нему взглядом и отвернулся, не углядев в полном юноше ничего опасного.

– Привет из «Зеленой рощи», – быстро произнес парень, всаживая заточку депутату в бок, в печень.

Из здания Артур вышел через другой, самый крайний, подъезд, в который перебрался через крышу.

Следствием было установлено, что погибший помимо всего прочего засветился в афере с жилищным строительным комплексом, и в основном версии его смерти, кроме бытовой, строили в этом направлении. О «Зеленой роще» почти не упоминалось. Только один раз Валерия Федоровича пригласили для разговора в районное отделение внутренних дел, и на этом все закончилось. При опросе свидетелей один из жильцов вспомнил подозрительного рыжеволосого толстяка, крутившегося возле дома накануне, но с детским домом никто это не связал. Зато Валерий Федорович связал. Уж он-то прекрасно помнил, кто именно в их театральном кружке играл Карлсона. К тому времени он уже выяснил, что никакого направления в детский лагерь Артур не получал. Стоило тому приехать в «Зеленую рощу», директор позвал его к себе.

– Как лагерь?

– Хорошо. Только уж очень хлопотно. Глаз да глаз нужен, – не моргнув ответил Артур.

Щерба ударил его кулаком в подбородок. Рука у него была одна, но сил в ней было как в двух вместе взятых. Артур упал. Директор поднял его за ворот, поставил на ноги и снова врезал наотмашь ладонью по уху. Артур полетел в угол. Помотал головой, вытер тыльной стороной ладони выступившую кровь. Сел, прижавшись спиной к стене, подтянув к подбородку колени. И вдруг заговорил ни с того ни с сего цитатами из книги Макаренко:

– В состоянии гнева и обиды, доведенный до отчаяния и остервенения всеми предшествующими месяцами, я размахнулся и ударил Задорова по щеке. Ударил сильно, он не удержался на ногах и повалился на печку. Я ударил второй раз, схватил его за шиворот, приподнял и ударил третий раз…. В этом было не только преступление, но и крушение моей педагогической личности.

На Валерия Федоровича это сразу подействовало, хотя буквально секунду назад он собирался вломить Артуру еще пару раз. Лицо у него сразу сделалось осунувшееся и очень печальное, словно он только что вернулся с собственных похорон.

– Прости, Артур. Я очень за тебя испугался.

– Понимаю. На вашем месте я бы, наверное, тоже нервничал.

– Ничего ты не понимаешь. Поймешь, когда свои дети будут, хотя бы один, а не полторы сотни. Тогда поймешь. А пока пойми одно: убивать людей – преступление.

– Даже таких гнид, как этот?

– Даже таких. Это делает тебя убийцей.

– Кем же в таком случае я должен считать вас?

Валерий Федорович долго молчал. Он понимал, что произошло. Артур переступил ту черту, после которой вернуться назад было уже невозможно. Валерий Федорович даже знал, когда именно это случилось. Тогда в лесу. Когда Артур расстреливал из дробовика избивающих его бандитов. Именно тогда. Он знал это, потому что в свое время тоже переступил свою черту. Когда в марте 1980 года стоял на скользком от льющейся крови полу казармы и глядел на мертвые тела своих товарищей. Одних убили ударом шомпола в ухо, другим перерезали горло. Щерба враз словно на другую планету перелетел, где другие ценности, другие критерии морали, добра и зла. Все другое. Потом, пересчитав людей, он распределил их по двум боевым машинам пехоты. Одна была вооружена 73-миллиметровой пушкой, стреляющей реактивными снарядами, другая автоматической. Выехали по дороге к аулу и остановились на спуске с небольшого пригорка, откуда выстроенные в несколько рядов домики были видны как на ладони.

– Огонь! – скомандовал лейтенант Щерба, хладнокровно наблюдая, как реактивные снаряды долбят по афганским халупам.

Другой стороной аул прижимался к отвесной скале, и у перепуганных дехкан не было иного выхода, кроме как выбегать из домов на открытое пространство, где их косили пулеметные очереди ефрейтора.

И тогда, и после он убил много людей, но никто не считал его убийцей. Его не посадили в тюрьму, а напротив – награждали орденами и медалями. А если еще вспомнить бригаду Захара Рваного? Почему тогда он называет убийцей своего воспитанника, который, защищая своих сестер и братьев по «Зеленой роще», отправил на тот свет такого подонка, какого только поискать?

– Что ты теперь думаешь дальше делать? – спросил он.

– Очищать мир от уродов, – упрямо заявив Артур.

Приблизительно такого ответа Щерба и ожидал.

– Их слишком много, чтобы у тебя получилось.

– Но я попробую.

Щерба сдался:

– Хорошо. Но если хочешь, вот тебе мой совет. Закончи училище и поступи в университет. Лучше тоже на педагогический. Там один мой близкий друг по Афгану преподавателем физкультуры работает. Я сообщу ему о тебе. Он тебя научит всему, что ты хочешь. Чтобы подонки в свою очередь от тебя мир не очистили.

Когда Артур уезжал, Валерий Федорович обнял его за плечи.

– Береги себя, сынок. Мне будет очень больно, если с тобой что-нибудь произойдет.

– Спасибо, отец, – ответил он, в первый раз назвав его именно так.

* * *

И вот теперь Валерий Федорович удивился. Сильно. Слушая рассказ Артура, попеременно глядя на братьев, он думал о том, как причудливо порой могут сплетаться линии судьбы. Удивился и растерялся, чего с ним не случалось очень давно. Когда Артур закончил, он отвернулся и долго смотрел в окно на заросший молодой травой луг, за которым сверкал тонкий серебряный серп реки. Он не знал, что говорить в ответ. А сказать-то надо было всего ничего. Обманул он Артура. Солгал. Пусть его ложь была во спасение, но все-таки это была ложь.

Артур нетерпеливо покашлял. Юлий поерзал на стуле, скрипнув ножкой. Щерба отважился и повернулся.

– Не знаю, как получилось, что мы тогда тебя потеряли на том мосту, – сказал, глядя на Юлия, смотреть в глаза Артуру он по-прежнему избегал. – Все время перед глазами был, а потом как в воду канул. А тут еще взрыв бензовоза. Когда тебя так и не нашли, решил, что все, конец, погиб. А на следующий день сообщают, что ты жив, Юлий. Я представил, как ты, Артур, обрадуешься, а тут мне и говорят, что усыновляют тебя. Понятно, я боролся, как мог. Не понимал, как такое может быть, я даже усыновителей в глаза не видел, как же им ребенка отдать. Но все было напрасно. Такие люди были замешаны. Замминистра просвещения лично на меня выходил, и все с тем же – отдать мальчика. А тут еще эвакуация из-за Чернобыля, «Зеленая роща» на волоске повисла. Все одно к одному, и все на мою голову. Что было делать? Я когда с замминистра разговаривал, поддержкой его заручился, что не тронут «Зеленую рощу». Он пообещал все решить и слово свое сдержал. Понятно, что в таких условиях продолжать и дальше выступать против твоего усыновления я не мог. Совесть свою, правда, успокаивал, что вот, мол, пусть хоть у одного из вас нормальная семья будет.