Текст книги "Дом незнакомцев"

Вайолет Уинспир
Дом незнакомцев

Глава 1

Марни Лестер собиралась работать в Лондоне, в клинике Стиллмена. Вечером накануне отъезда ее тетя и дядя устроили прощальный ужин. Поскольку Марни не любила суеты и суматохи, это была небольшая вечеринка. Семья и несколько друзей сидели вокруг обеденного стола, и каждый из них думал, насколько она молода для того, чтобы жить одной в большом городе. Но Марни настаивала на отъезде так, как только она умела это делать.

Разумеется, девушка любила Норфолк, но ей захотелось испытать полноту лондонской жизни, и именно поэтому после окончания школы она поступила на секретарские курсы в Норфолкском деловом колледже. Хорошо было дяде Ричарду говорить, что ей нет необходимости работать, но какое удовольствие можно было получить, просиживая все свободное время вместе с тетей Марджори, которая была в курсе всех местных новостей и вечно организовывала какие-то праздники и благотворительные базары?

– Я бы с ума сошла, устраивая праздники и продавая поношенную одежду на распродажах. Мне необходимо получать удовлетворение от хорошо сделанной работы.

– Быть секретарем не так легко, как ты, вероятно, думаешь, девочка моя. – В дяде Ричарде проявилась та напыщенная манера поведения, которая присуща семейным адвокатам. Он спрятал руки под шлицами пиджака в полоску. – Гарантирую, что через два месяца ты бегом прибежишь домой, жалуясь, что по горло сыта своими «великими приключениями». Я знаю тебя, Марни! Ты такая же непоседливая, как твой отец. Он никогда не мог заниматься чем-то больше двух месяцев.

– И все равно, дядя, я собираюсь попробовать. – Марни упрямо выпятила подбородок. – Мисс Гринхем в колледже лично рекомендовала меня руководителю этой клиники в Лондоне, и я думаю, что мне полезнее поработать с врачом-остеопатом, чем в бизнесе или в юриспруденции. – Ее зеленые глаза лукаво заблестели, но у Ричарда Лестера было плохо с чувством юмора, и он никогда до конца не понимал единственного ребенка своего брата. Ее идеи были дерзкими и довольно странными, и, сказать по правде, дядюшка испытал определенное облегчение оттого, что девушка наконец уезжала в Лондон. Его сын Дерек всегда был привязан к кузине, и теперь, когда девочке было девятнадцать и она стала взрослой, не так уж и плохо, если они расстанутся.

Браки между двоюродными братьями и сестрами все-таки не очень желательны. Мать Марни, концертирующая пианистка, оставила ей кругленькую сумму, но девушка вряд ли сможет превратиться в тихую домохозяйку. Казалось, ее руки тянутся к чему-то лежащему за пределами узких представлений Ричарда Лестера о жизни, и он нахмурился, вспомнив о внезапных вспышках веселости, сотрясавшей дом, когда она усаживалась в гостиной за фортепьяно и начинала шумно играть эти шансонетки из мюзик-холла, которым отец научил ее еще в детстве. А временами она становилась странно молчалива и отправлялась к реке Броде, где брала лодку и часами пропадала там, до смерти пугая тетю, когда возвращалась домой с веточками ивы в волосах и в штанах, мокрых по самые бедра.

Она пошла в отца. На башмаках Гленна лежала пыль странствий. Женитьба и даже ребенок не повлияли на него, он так никогда окончательно и не остепенился.

А Ричард Лестер твердо верил, что долг англичанина – устроить свой дом и быть законопослушным семейным человеком. Он хотел, чтобы его сын Дерек жил в соответствии с этой мудростью, особенно теперь, когда его взяли в фирму, а Марни могла бы сбить молодого человека с верно избранной колеи.

Дядя Марни посмотрел через стол и неодобрительно поджал губы. Ему вспомнились эти ужасные марши суфражисток, а в тонких чертах лица племянницы было что-то от нервической решимости этих женщин. Вздернутый подбородок и стройная осанка узкого тела подчеркивали независимость ее духа. Она считала, что все мужчины на одно лицо – домашние тираны, желающие превратить женщин в жен и матерей, отняв у них свободу.

Так она относилась и к Дереку. Носик ее насмешливо сморщился, когда Дерек сказал, глядя поверх стакана с шерри, что ей нужно всегда носить зеленое, потому что она в нем «такая миленькая».

– Пол Стиллмен канадец, насколько мне известно? – благодушно улыбаясь, обратился викарий к «тоненькой девочке-солдатику», как он шутливо называл ее, совершенно забыв этим вечером, что она тайком пробиралась в его сад и набивала карманы отборными сортовыми яблочками, не раз отмеченными призами.

– Это так, викарий, – ответствовал ему звонкий юношеский голос. – В колледже мисс Гринхем мне много о нем рассказывала. Он излечивает людей путем сложных манипуляций с их костями и суставами, и в клинике у него достаточно большой штат. Секретарше, которая работала с ним, пришлось вернуться в Канаду, так как мать ее умерла и присматривать за отцом стало некому. Мисс Гринхем услышала, что ему нужна новая секретарша, и рекомендовала меня на эту работу. Он думает, что мне будет интересно работать с ним.

– Я сама слышала об этом прославленном костоправе, – вставила мисс Кортфилд из Холла. Мисс Кортфилд сблизилась с Лестерами на почве благотворительной деятельности Марджори и время от времени оказывала им честь, присутствуя на их семейных ужинах. Марджори и ее муж почитали за счастье видеть ее у себя. Но она увлекалась охотой, и Марни это очень не нравилось.

– Надеюсь, вы слышали хорошие отзывы, мисс Кортфилд. – Зеленые глаза Марни холодно и прямо смотрели на лошадиное лицо почтенной женщины.

– Собственно говоря, я слышала, что он в высшей степени невежлив и у него замашки рабовладельца. Одна моя знакомая вывихнула плечо, упав на охоте, и кто-то предложил ей обратиться к Стиллмену. Он поинтересовался, как все произошло, и, когда она рассказала ему, он попросту поднялся и указал ей на дверь. И знаете, что ему хватило наглости сказать ей, племяннице самой леди Мелл? – Мисс Кортфилд выдержала паузу и обвела стол негодующим взглядом. – Он сказал, что скорее постарался бы вылечить несчастную лису, чем пытаться помочь ей поправиться, чтобы она имела удовольствие преследовать других животных.

Тетя Марджори изобразила на лице соответствующее возмущение, и тут Марни расхохоталась:

– Браво, мистер Стиллмен! – Ее зеленые глаза блестели от восторга. – Мисс Гринхем говорила, что у него острый как бритва язык, и я очень рада, что он использует его. Что же можно сказать о людях, которые преследуют несчастных зверей, обезумевших от паники? Это вовсе не спорт! Это самый настоящий садизм и извращенная похоть!

– Марни! – Дядя Ричард предупреждающе кашлянул и наклонил голову к викарию. Дерек чуть не подавился глотком шерри, и кузине пришлось постучать его по спине. Потом она жизнерадостно продолжила: – Разве вы не согласны со мной, викарий? Я хочу сказать, вы читаете проповеди о любви к малым сим…

Тетя Марджори поспешно поднялась.

– Я думаю, дамы, что нам пора пойти в гостиную и выпить кофе, пока мужчины насладятся беседой и сигаретами. Марни, – подчеркнуто спокойно проговорила она, – мне кажется, ты говорила, что поиграешь для нас. Может быть, ты так и сделаешь, когда мужчины будут готовы присоединиться к нам.

Марни действительно немного играла на фортепьяно и, поскольку была по-настоящему привязана к тете Марджори, которую она считала слегка глуповатой, но добродушной, постаралась развлечь общество легкой музыкой Новелло и Керна, хотя каждый раз, когда ее взгляд падал на лошадиное лицо мисс Кортфилд, ей страшно хотелось разразиться «Мажорным галопом».

Девушка все же была слишком возбуждена предстоящим отъездом и не смогла долго усидеть за фортепьяно. Через некоторое время она извинилась и направилась в сад.

В саду было свежо после летнего ливня, и Марни пробегала пальцами по подстриженным мокрым кустам роз и вдыхала их аромат. Она не услышала шагов по траве позади себя и испуганно вздохнула, когда чьи-то теплые руки развернули ее, обхватив за плечи. Перед ней стоял Дерек, его лицо в лунном свете казалось совсем бледным.

– Лунный свет и розы, – прошептал он. – Такой случай нельзя упустить. – Но когда он притянул ее к себе, девушка вывернулась из объятий и побежала вниз по аллее. Однако, как она ни была быстра, Дерек оказался быстрее и вскоре перехватил ее у раскидистой липы, хрупкую, пытающуюся вырваться из его упрямых, настойчивых рук.

– Ты животное, Дерек Лестер, и ты слишком много выпил!

Марни изловчилась и сильно пнула его в голень ногой в серебристой туфельке.

– Оставь меня в покое и ступай тискать Дэйзи Кортфилд – она до смерти этого жаждет!

– Я не пьян, маленькая тигрица. – Юноша рассмеялся, возбужденный ее сопротивлением и боевой раной, которую она только что нанесла ему. – Для этого мне потребуется больше чем два стакана шерри. Это из-за тебя, Марни. Ты больше не ребенок – и выглядишь очень соблазнительно в этой прозрачной шелковой штуковине. – Он прислонился горячим лицом к ее прохладной шее. – Позволь мне поцеловать тебя. Поцелуй никому не повредит.

Она почувствовала, как его губы заскользили по ее шее, и больно наступила ему на ногу.

– Если ты меня не отпустишь, Дерек, я завизжу так, что этот сад рухнет, – сказала она с угрозой.

– Не уезжай завтра – оставайся и выходи за меня замуж, – прошептал он.

– Нет, я буду визжать – и не выйду за тебя замуж, даже если ты останешься единственным мужчиной во всем мире. Ты просто смешон, Дерек. – Инстинкт пришел к ней на помощь, и она начала смеяться со всей жестокостью, которая только может найтись в девушке, когда мужские руки испугают ее своей требовательностью и силой. Она почувствовала, как руки кузена ослабли и он тупо стоял, откидывая назад всклокоченные волосы цвета песка.

– Ох, перестань так смеяться, – пробормотал он.

– Ну, ты просто нелепый идиот. – Теперь Марни почувствовала, что овладела ситуацией, и спокойно прислонилась к стволу липы. – Мы с тобой двоюродные брат и сестра, и твой отец нисколечко меня не одобряет. Кроме того, у меня пока нет ни малейшего желания обречь себя на семейную жизнь.

Рядом со своим высоким кузеном она казалась совсем маленькой и хрупкой, но он видел, что за ее густыми ресницами цвета опавшей листвы таится взрослая насмешка, и его руки медленно сжались в кулаки.

– Ты хладнокровная мелкая рыбешка! – взорвался он. – Могу поспорить, что Дэйзи Кортфилд будет лучшей партией, чем ты.

– Уверена в этом, – хихикнула Марни. – Она обожает твои веснушки.

– Знаешь, на что я надеюсь, Марни? – Дерек говорил сжав зубы. – Я надеюсь, что в Лондоне ты встретишь мужчину, который разорвет твою броню на тысячу мелких клочков и заставит тебя сжевать их.

– Ты бессердечный дьявол, Дерри! – И поскольку чаще они все-таки были добрыми друзьями, исключая те моменты, когда Дерек пребывал в амурном настроении, Марни поймала его руку и дружески встряхнула ее. – Прекрати эти дурацкие любовные речи, – приказала она. – Я хочу делать карьеру и никогда не смогу довольствоваться жизнью жены респектабельного солиситора, тебе это известно. Так здорово отправиться в большой мир и работать, а когда мне исполнится двадцать один и дядя Ричард передаст мне мои деньги, можно будет попутешествовать, позже стоит серьезно заняться фортепьяно и выступать с концертами, как моя мать.

– Ты и в самом деле ужасно хорошо играешь, Марни. – Теперь Дерек тепло обхватил ее рукой, и, почувствовав братскую нежность этого прикосновения, расслабившиеся мышцы, больше не походившие на напряженные струны, Марни приняла это объятие и они прислонились к большой липе, каждый на какое-то время погрузился в собственные мысли.

Марни жила с родителями Дерека уже восемь лет, с тех самых пор, когда ее собственные родители, направлявшиеся в Ирландию к бабушке, утонули: их пароход пошел ко дну в Ирландском проливе. Когда директриса интерната, в котором училась Марни, сообщила ей о смерти родителей, она сказала: «Всегда помни, дорогая моя, когда мы храним ясные воспоминания о тех, кого мы любим, они никогда не умирают для нас окончательно».

Марни все еще хранила ясные воспоминания о миниатюрной матери-ирландке, и ее прекрасной игре на фортепьяно, и высоком, всегда смеющемся отце. Они казались самой счастливой парой в мире, и было бы несправедливо, если бы их разлучила друг с другом смерть.

Потом, словно ее мысли о том, что и отец, и мать чувствовали бы себя бесконечно одинокими, если бы смерть призвала к себе только одного из них, передались Дереку, он сказал ей:

– Неужели ты никогда не чувствуешь себя одинокой, Марни? Неужели тебе не хочется, чтобы кто-то принадлежал только тебе одной? Отгородил бы тебя от темной ночи? Согревал бы тебя? Разделял бы все твои самые сокровенные чаяния?

Марни задумалась над словами кузена, она не сомневалась, что ее родителей связала именно такая любовь, о которой говорил он. Очень редко встречающееся чувство, та загадочная общность двух людей, которая дает тончайшее понимание того, что причиняет боль, приносит удовольствие или восхищает другого. Щедрое чувство, делящее горести и печали, когда они придут.

Очень редко встречается такая любовь!

Марни, например, никогда не видела, чтобы дядя Ричард одними смеющимися глазами, без слов посылал тайные сообщения тете Марджори так, как умели это делать ее отец с матерью. Также ей никогда не пришло бы в голову, что цветок на платье тети Марджори приколол ее муж. Это были просто люди, делившие кров с разумной дружелюбностью, но Марни была уверена, что при этом они не делили своих сокровенных чаяний. То, что ее тетя так близко к сердцу принимала всевозможные благотворительные дела, безошибочно демонстрировало ее потребность быть необходимой, поскольку она не была по-настоящему необходима своему мужу.

– Разве я не привлекаю тебя в смысле брака, Марни? – спросил Дерек.

– Нет, – просто сказала она.

– Ты до отвращения честна.

– Честна ради твоей же пользы. Я хочу, чтобы ты был счастлив с подходящей девушкой, одной-единственной для тебя, и ты благословишь меня в тот день, когда, наконец, встретишь ее. Только, Дерек, дорогой, не женись на Дэйзи Кортфилд мне в отместку, ладно?

Она снова смеялась над ним, но на этот раз он не смог обидеться. Так же как, говоря по чести, он не ощущал, что любит ее настолько сильно, чтобы немедленно жениться на ней. Он улыбнулся и коснулся дружеским поцелуем ее темных волос, мягко пощекотавших его губы.

– Прости, что я надоедал тебе, потешная, но мудрая обезьянка, – пробормотал он. – Оставайся такой же мудрой там, в Лондоне.

– Из-за того, кто захочет разорвать мою броню на тысячу мелких клочков и заставить меня сжевать их? – Она весело расхохоталась. – Пусть только попробует!

В письме к Марни Пол Стиллмен сообщил, что, поскольку она довольно плохо знает Лондон, он пришлет кого-нибудь из клиники встретить ее на вокзале, и, хотя она была уверена, что быстро нашла бы клинику, расположенную неподалеку от Риджентс-парка, ответила, что принимает предложение. Девушка была даже рада возможности познакомиться с сотрудником клиники Пола Стиллмена, прежде чем встретиться с ним самим, потому что мисс Гринхем, будучи его другом, могла обрисовать его в более радужных тонах, чем он того заслуживал. Она отзывалась о нем как о человеке, преданном избранному им делу, но достаточно здравомыслящем, чтобы понимать, что для Марни это первая работа.

– Если вы окажетесь неподходящей секретаршей, он скоро скажет вам об этом, – говорила мисс Гринхем. – Но если вы его устроите, то, думаю, обнаружите, что с ним исключительно интересно работать.

Марни вышла на платформу на станции Ливерпул-стрит и приняла чемоданы от пожилого дружелюбного фермера, с которым ехала большую часть пути.

– Если станете искать работу на ферме, свяжитесь со мной, – сказал он ей. – Джейк Уорнер из Эттлборо, меня там всякий знает. Нам с моей хозяйкой не помешала бы такая жизнерадостная девочка, как вы.

– Я, конечно, буду иметь в виду ваше предложение, мистер Уорнер, – заверила его Марни, потом весело улыбнулась ему на прощание и пошла к толпе, хлынувшей к турникетам.

«Я буду в зеленой с черным жокейской шапочке, и у меня темные волосы, – написала она Полу Стиллмену, – так что тот, кого вы пошлете на станцию, без труда меня узнает!»

Ее жокейская шапочка была лихо сдвинута на один глаз, но ей не предоставилась возможность продемонстрировать себя, поскольку группа гораздо более крупных людей поволокла ее за собой помимо ее воли к ближайшему выходу, и ей пришлось пробиваться сквозь них. При этом она сама и ее чемоданы зацепились за парочку типов офисного вида в котелках, проявлявших излишнюю дружелюбность, а потом за даму, тащившую за собой собаку на поводке, при этом ни та ни другая вовсе не выказали расположения к офисным типам. Наконец, небрежная рука просто сбила шапочку с головы Марни.

– Я никогда!.. – Ее зеленые глаза сверкали раздражением. Она наклонилась за шапочкой, но ловкая мужская рука уже подхватила ее с земли.

– Зеленая с черным жокейская шапочка и темные волосы, – проговорил слегка скрипучий голос, растягивая слова, и Марни обнаружила, что глядит в насмешливые серые глаза – очень светлые, почти серебристые глаза на лице, которое мгновенно поразило ее сочетанием жесткости и чувства юмора, привлекательности и уродливости. Посередине подбородка у мужчины была самая глубокая ямочка из всех, какие видела Марни, а косые темные брови и волосы неожиданно смягчали эти светящиеся глаза. – Вы Марни Лестер, вне всякого сомнения, – сказал он, натянув шапочку ей на голову, и властным движением выхватил чемоданы.

– Одну минуточку! – Марни судорожно вцепилась в ручки чемоданов. – Вы имеете отношение к клинике Стиллмена?

– Еще какое! – Его губы изогнулись в насмешке. – Я Пол Стиллмен.

– Ох!

– Ох? – Он ехидно передразнил ее изумленный возглас. – А что, вы ожидали увидеть какого-нибудь невероятно солидного типа с заснеженными висками?

Марни медленно покачала головой и подумала о той истории с охотой на лис, которую Дэйзи Кортфилд рассказала за вчерашним ужином. Пол Стиллмен соответствовал этому рассказу полностью, начиная с темноволосой головы (без каких-либо признаков седины) до блеска безукоризненно начищенных ботинок. Она просто не ожидала, что ее работодатель лично приедет ее встречать.

– Вы писали, что пришлете встретить меня кого-нибудь из персонала клиники, мистер Стиллмен, – объяснила она. – Вот почему я удивлена.

– Мне пришлось поехать в Вест-Энд, так что я решил, что лично встречу свою новую секретаршу. Поправьте вашу нелепую шапчонку, иначе нас не пустят в «Дорчестер». Мы там позавтракаем.

Марни торопясь почти бежала за высокой фигурой доктора. Ленч в «Дорчестере»! Она возбужденно улыбнулась Полу Стиллмену, когда он открыл перед ней дверцу черного «бентли». Солнце сияло на хромированной отделке машины и заливало светом проносившиеся мимо с ревом красные автобусы. Городской смог щекотал ноздри Марни, только что приехавшей из деревни, а ее сердце очень быстро билось.

Пол Стиллмен стоял возле своей машины, наблюдая за ней, и ему пришло в голову, что она немногим отличается от маленькой девочки, завороженной зрелищем яркой витрины магазина. Он слегка нахмурился. Мисс Гринхем заверила его, что Марни Лестер была сообразительной, не кокетливой девицей и великолепной стенографисткой, определенно не из тех, которые, освоив работу в клинике, решат потом уволиться и побыстрее выйти замуж за парня, с которым виделись несколько раз на танцах. Он надеялся, что мисс Гринхем права, но у него все же были сомнения. Девушка была необыкновенно привлекательна, а один из сотрудников клиники был весьма неравнодушен к привлекательным особам женского пола, в особенности молоденьким, только что из деревни и все еще покрытым росой невинности.

Марни догадалась, что ее работодатель ждет, когда она сядет в машину, и, скользнув на свое место, девушка виновато улыбнулась ему. Он сел рядом с ней, длинноногий, но не неуклюжий, и не произнес ни слова, пока они не выехали с оживленной трассы вблизи станции. Потом обратился к ней по имени с непринужденностью человека, которого никогда в жизни не тревожили условности.

– Итак, это ваша первая работа, Марни? – спросил он. – Мисс Гринхем говорила мне, что рекомендовала мне вас особенно для клиники, потому что, как ей кажется, вы не будете слишком счастливы заниматься рутиной обычной конторы с девяти до пяти тридцати. Ну, моя рутина не столь ортодоксальна, и именно поэтому я предлагаю вам жить в клинике, как и моя прежняя секретарша. Если я бываю чересчур занят каким-то сложным случаем в течение дня, вам придется стенографировать письма вечером. Но все не так страшно, как может показаться. – Он улыбнулся ей немного по-мальчишески, показав ровные зубы. – У вас будет свободное время днем, чтобы позагорать в Риджентс-парке. Или сходить в гости к обезьянам в зоопарк. Но повторяю, что мне, вероятно, понадобится большая часть ваших вечеров, так что надеюсь, у вас нет в Лондоне молодого человека, с которым вам хотелось бы поразвлечься.

– Нет, у меня нет молодого человека. – Она нетерпеливо качнула головой, и локон блестящих волос затанцевал на ее щеке. – Мисс Гринхем говорила мне, что из-за характера работы в клинике порядки у вас необычны по необходимости, но я ничего не имею против. – Она посмотрела на его руки, лежавшие на руле, тонкие, но сильные, с великолепно ухоженным ногтями. – Вы специализируетесь на определенных заболеваниях, мистер Стиллмен?

– Позвоночник – мой конек. – Потом он слегка нахмурился. – Кстати, сейчас у меня в клинике есть случай, занимающий большую часть времени, – молоденькая дочка атташе французского посольства, Надя Жюстен. Она занималась балетом, но примерно два года назад упала со сцены во время исполнения «Серебряной голубки», этой прелестной вещицы Риччи, и сильно повредила позвоночник. Бедняжку лечило бог знает какое количество специалистов, и теперь отец прислал ее ко мне. Именно с ее отцом я и приезжал повидаться в Вест-Энд… – В этот момент он замолчал и остановился перед впечатляющим фасадом отеля «Дорчестер».

Элегантно одетый швейцар открыл дверцу машины. Марни и Пол Стиллмен вошли в коктейль-холл отеля, и доктор немедленно огляделся, словно ища кого-то.

Марни уставилась на высокую девушку, которая грациозно соскользнула с табурета у стойки бара и направилась к ним. За собой, словно собачку на поводке, она тащила норковый палантин, а ее кремовое платье из шерстяного букле облегало самую изысканную фигуру из виденных Марни за всю ее жизнь. У нее были мелкие черты лица, матовая кожа напоминала белые лепестки магнолии, глаза играли всеми оттенками талой воды, их раскосая миндалевидность придавала лицу восточную загадочность. Великолепно уложенные темные волосы изящно облегали красивой формы голову. Каблучки ее крошечных туфелек были так высоки, что казалось, будто она идет по полу на цыпочках.

– Пол! Ми-и-илый! – Девушка закинула руки на шею Пола Стиллмена и поцеловала его в губы, совершенно не обращая внимания ни на Марни, ни на кого бы то ни было. – Животное, ты заставил ждать себя десять минут, – ласково сообщила она. – Я ни минуты не стала бы дожидаться никакого другого мужчины, ты знаешь это?

– Не могу не знать, Илена, ты мне это достаточно часто повторяешь. – Он усмехнулся, потом вытащил вперед Марни. – Вот эту молодую особу ты должна винить за десятиминутное ожидание, дорогая. Марни, познакомьтесь с Иленой Жюстен. В машине я рассказывал вам о ее кузине.

Марни протянула руку изысканной француженке, но Илена холодно проигнорировала ее.

– Твоя новая секретарша, Пол? – Ее миндалевидные глаза скользнули по лицу девушки и улыбнулись, заметив покрасневший кончик носа Марни. С видом собственницы она подхватила Пола за руку. – Ми-и-илый, у меня просто живот ввалился, пойдем скорее и что-нибудь съедим. – Она надула алые губки. – Я хочу трюфелей, кусочек цыпленка и тушеного сельдерея.

– Илена, мне кажется, что еда – это то единственное, о чем ты думаешь с истинным интересом, – протянул он.

– Это неправда, Пол. – Она коснулась ямочки на его подбородке, и Марни увидела, как между очень красными губами сверкнули крохотные белые зубки. – У меня есть мой шляпный магазин на Братон-стрит. У меня есть Надя и дядя Анри. И разумеется, ты, cheri.[1]1
  Милый (фр.).


[Закрыть]

– Какая потрясающе сложная жизнь, – пошутил он. – Неудивительно, что тебе приходится поддерживать себя трюфелями и цыплятами.

Он вывел ее из коктейль-холла, и Марни последовала за ними, чувствуя себя явно не в своей тарелке.

Во время совершенно восхитительного ленча Пол заботился о том, чтобы Марни участвовала в разговоре, хотя было очевидно, что Илена не считала ее особу достойной внимания. Они пили кофе, когда она сказала Марни:

– Ваши волосы, должно быть, страшное испытание для вас, они так наэлектризованы. И знаете, petite[2]2
  Детка (фр.).


[Закрыть], эти жокейские шапочки сейчас совершенно не в моде…

– Илена, – голос Пола Стиллмена внезапно стал заметно более скрипучим, – мне придется перекинуть тебя через колено и как следует отшлепать, к сожалению, твой снисходительный дядюшка не позаботился сделать это в свое время.

– В самом деле, милый? – Илена несколько раз заинтересованно взмахнула длинными ресницами. – А ты не боишься, что я перестану любить тебя за такое зверское обращение со мной?

– Ты только и жаждешь, чтобы тебя как следует выдрали, пещерная девчонка, – рассмеялся он. – Потому-то я тебя и привлекаю. Я не нянчусь с тобой, как нянчились все остальные мужчины в твоей жизни. – Марни увидела, как, говоря это, он дотронулся до кольца с большим квадратным бриллиантом на руке Илены, означавшим помолвку. Марни, разумеется, заметила кольцо, но почему-то не связала его значение с Полом Стиллменом, несмотря на довольно свободную манеру, с которой Илена обняла его в коктейль-холле. Теперь же, когда тонкие пальцы Пола играли с потрясающим камнем, до нее дошло, что это именно он надел кольцо на элегантную маленькую ручку француженки с ногтями макового цвета. Она поняла, что ее работодатель помолвлен с Иленой.

– Зачем ты сегодня утром встречался с дядей Анри? – спросила его Илена.

– Кто-то сказал ему, что я использую колдовство… да, ты вполне можешь посмеяться, дорогая, хотя для меня эта шутка уже обросла длинной боротой. Я остеопат и чертовски горжусь этим.

– Конечно, cheri, – проворковала Илена. – Теперь спокойно расскажи мне, что произошло.

– Ну, какой-то аптекарь с Харли-стрит поведал твоему дядюшке, какому риску он подвергает Надю, доверяя моим рукам. Анри был в клинике вчера вечером – единственным вечером, когда я позволяю себе несколько часов отдыха, – и он уехал, передав мне, что потерял веру в полезность моего лечения. Для того чтобы помочь ей, мне необходимо ее доверие. Я объявил Анри, что либо он полностью полагается на меня без всякого постороннего вмешательства, либо забирает ее домой.

– Бедный дядюшка! Ты наверняка до смерти напугал его?

– Наверняка! – Пол предложил Илене сигарету, а Марни слегка покачала головой, и он сам себе слегка усмехнулся. – Вам девятнадцать, Марни, не так ли? – спросил Пол.

– Да. – Она увидела его улыбку и с опозданием пожалела, что не взяла сигарету и надела эту проклятую жокейскую шапочку. Должно быть, рядом с Иленой Жюстен она выглядела совершенным ребенком!

– Наде примерно столько же. – Серые глаза Пола стали очень внимательными. – Знаете, это могло бы очень помочь, если в клинике будет девушка ее же возраста, с кем она могла бы разговаривать. Возможно, у вас найдутся общие интересы. Я позабочусь, чтобы вы познакомились с ней, Марни.

– Если Надя была танцовщицей, вероятно, она любит музыку. Я сама люблю музыку, – заговорила Марни с возбуждением, в которое ее привела мысль о том, что ее приглашают помочь Полу Стиллмену с одной из самых сложных пациенток. Пациенткой, которой она посочувствовала еще в машине, когда узнала, что девушка упала во время исполнения «Серебряной голубки». Это было загадочное и трогательное совпадение, поскольку в балете рассказывалось о голубке, которая сломала крыло и не могла лететь с другими птицами в поисках своей пары.

После ленча Пол высадил невесту около ее элегантного шляпного магазина на Братом-стрит, а потом вместе с Марни поехал в клинику, которая располагалась на тихой площади фасадом к Риджентс-парку в здании из белого камня с высокими коринфскими колоннами у парадного входа. Они прошли в большой прохладный холл, и Марни заморгала, когда кот пушистым комком метнулся к Полу, преданный, словно собака, в следующее мгновение он взобрался к нему на плечо.

– У тебя потрепанный вид, Тигр, – сказал Пол красивому животному. – Чем ты занимался, как обычно, волочился за кошками?

Марни сдержала усмешку – она надеялась выглядеть как настоящая секретарша, когда Пол обратился к ней:

– Сейчас мы пойдем в мой офис, и я попрошу одну из сестер прийти и проводить вас в бунгало, где вы будете жить.

– Бунгало? – удивилась заинтригованная Марни.

Он кивнул:

– Оно построено в канадском стиле, со всеми современными удобствами, и сестрам гораздо приятнее жить там, чем постоянно находиться среди пациентов.

Комната, которую он назвал своим офисом, скорее напоминала хорошо обжитую пещеру с большими, немного потертыми кожаными креслами, множеством книг, сильным запахом сигар и довольно загроможденным письменным столом. Пол смахнул кое-что со стола и снял трубку внутреннего телефона. Он попросил позвать сестру Траскотт, тем временем наблюдая, как Марни заинтересованно оглядывала комнату.

– Здесь мы и будем работать, мистер Стиллмен? – спросила она.

– Да. – Он расплылся в ухмылке. – Надеюсь, вы не ожидали зеркальной мебели и искусственных цветов?

– Конечно нет! Мне ваш офис нравится таким, какой он есть, – поспешно уверила его Марни.

– И это очень хорошо, потому что довольно неаккуратный дьявол… а, это вы, Скотти? – заговорил он в трубку. – Со мной мисс Лестер, и я хотел бы, чтобы вы помогли ей устроиться, если вы не против. Отлично. Послушайте, как насчет номера десять? Эта новая инъекция помогла его колену – нет? Хм, это нехорошо. Думаю, что я попрошу Денниса сделать несколько новых снимков. Если увидите его по пути сюда, приведите его с собой, Скотти.

Марни побрела к стеклянным дверям, ведущим на удивительно обширную территорию клиники, и ее работодатель, закончив разговор, подошел и встал позади нее.

– Видите купу деревьев, Марни? – Он привлек ее внимание, указав на них своей тонкой рукой. – Бунгало сестер как раз за ними. Отсюда можно разглядеть его угол.

– О, оно похоже на большое швейцарское шале, – воскликнула она, поворачиваясь к нему с улыбкой. Он очень высок, когда стоишь рядом с ним, поняла она, и его светло-серые глаза под темными бровями волнующе чисты. Это были пронизывающие, очень загадочные глаза, и в эту минуту в них светилась усмешка.