Книга: Пастух и пастушка - Виктор Астафьев

«Себя разве перескажешь! Воспоминания его – это ж он сам и есть! Всё, что было, растворилось в крови, прикипело к сердцу, жило в нём, волнуя, утешая и радуя! Оказывается, жизнь его была полна радостями, она просто из сплошных радостей и состояла. Но неужели надо на войне побывать, чтобы узнать об этом.»

Мы сейчас живем так беспечно, не думая об окружающих нас людях, об окружающем мире. С глупыми обидами, гордостью и вечным желанием большего, чем у нас есть. Неужели Астафьев прав?! И только война и разрушения могут показать нам, как мы счастливы на самом то деле.

анализ

Почему Борис Костяев умер от пустяковой раны?

Судьба солдат никогда одинаковой не была (кроме тех, кто был сражён первой же пулей в первом же бою). Перед нами очередная история, точнее несколько историй. Хотя, если подумать, в такой же степени эта повесть про старых пастуха и пастушку. Разве сжимается сердце от их трагической судьбы слабее, чем сжимается от солдатских и офицерских историй?

Психология войны во множестве её проявлениях. И о роли ваньки-взводного, который не всегда над своими солдатами. К собственному удивлению узнаёт он, что в бою всё иначе.

Не сразу, нет, а после многих боев, после ранения, после госпиталя застыдился себя Борис, такого самонадеянного, такого разудалого и несуразного, дошел головой своей, что не солдаты за ним, он за солдатами! Солдат, он и без него знает, что надо делать на войне, и лучше всего, и тверже всего знает он, что, пока в землю закопан, — ему сам черт не брат, а вот когда выскочит из земли наверх — так неизвестно, чего будет: могут и убить. Поэтому, пока возможно, он не выберется оттудова и за всяким-яким в атаку не пойдет, будет ждать, когда свой ванька-взводный даст команду вылазить из окопа и идти вперед. Уж если свой ванька-взводный пошел, значит, все возможности к тому, чтобы не идти, исчерпаны. Но и тогда, когда ванька-взводиый, поминая всех богов, попа, Гитлера и много других людей и предметов, вылезет наверх, даст кому-нибудь пинка-другого, зовя в сражение, старый вояка еще секунду-другую перебудет в окопе, замешкается с каким-либо делом, дело же, не пускающее его наверх, всегда найдется, и всегда в вояке живет надежда, что, может, все обойдется, может, вылезать-то вовсе не надо — артиллерия, может, лупанет, может, самолеты его или наши налетят, начнут без разбору своих и чужих бомбить, может, немец сам убежит, либо еще что случится…

Редко где прочитаешь и вот о чём - об отношении к привычности смерти. И рассуждает так не кто-то - солдат, который видел смерть почти ежедневно, и во множестве за раз:

На смерть, как на солнце, во все глаза не поглядишь… Страшнее привыкнуть к смерти, примириться с нею… Страшно, когда само слово «смерть» делается обиходным, как слова: есть, пить, спать, любить…

Подобное непримиримое отношение к смерти и войне можно встретить у Константина Федина в романе "Города и годы".

А самая мощная фраза в повести знаете какая?

Я сегодня думал. Вчера молчал. Думал. Ночью, лежа в снегу, думал: неужели такое кровопролитие ничему не научит людей? Эта война должна быть последней! Или люди недостойны называться людьми! Недостойны жить на земле! Недостойны пользоваться ее дарами, жрать хлеб, картошку, мясо, рыбу, коптить небо.

Собственно, ею про человечество всё сказано.

Я весь истратился на войну. Весь! Сердце истратил… Не жаль мне никого.

Борис же – молодой, еще не познавший ни жизни, ни женщины, лейтенант, который жаждет конца войны, конца месива и разгрома. Сюжетным портретом этого героя Астафьев будто бы ставит перед нами вопрос: что же это такое – когда человек свои самые прекрасные годы тратит на самое ужасное, гнусное и бессмысленное дело - войну? Когда вместо того, чтобы учиться, влюбляться и радоваться новым вёснам, человек должен шагать по трупам, не имея права даже задумываться о том, что твой враг – такой же простой человек, как и ты? Герой-тёзка Бориса – Людвиг из «Чёрного обелиска» Ремарка. Так же, как и Людвиг, Костяев всю свою юность отвоевал. Военная проза в очередной раз отмечает то, что в кровавые годы люди взрослели очень быстро. Настолько быстро, что потом спокойная жизнь казалась каким-то подвохом. Те же отношения Костяева и Люси – яркая девушка с «глазами лошадки», любящая так искренне, но не навязчиво, и уставший Борис, боящийся сделать неправильное движение или сказать что-то лишнее, за счет чего кажущийся бестактным и холодным. И не потому что не любит, а потому что не умеет любить. Кстати, об отношениях. Любовный трагизм также чётко позволяет нам прочувствовать себя. Любовь Бориса и Люси – это не сказка. Это реализм. И как любой реализм, он не имеет права на хаппи-энд. Зато он имеет свою ценность – вечность, заключенную в воспоминаниях двоих любящих. Именно любовная линия будоражит кровь и размораживает чувства строгого читателя. Я не буду писать о том, что эта книга обязательна к прочтению, захватывающая, достойна внимания и прочий спам. Такую литературу читают не для того, чтобы восхищаться, узнавать или ощущать озлобу дня. Такое читают, чтобы помнить. Просто помнить. Так что сами решайте. От себя лишь скажу, что как бы эта книга тяжело мною не воспринималась, я не пожалела уделенного ей времени.

Больно ему было от раны, ело глаза окисью взрывчатки, а страдания в сердце не было. Только так, в выветренном почти уже пустом нутре, поднялось что-то, толкнулось в грудь и оборвалось в устоявшуюся боль и дополнило ее свинцовой каплей. Нести свою душу Борису сделалось еще тяжелее.