Электронная библиотека » Владимир Исаев » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 12 мая 2014, 18:05


Автор книги: Владимир Исаев


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Балкон

Если вы спросите, боюсь ли я высоты, отвечу «да».

Почему?

Дело было так. В начале семидесятых годов прошлого века мы жили на пятом этаже в однокомнатной квартире. Мы – это папа, мама и я. Был мне тогда год и месяц от роду. Ходил я так себе, поэтому в основном ползал и валялся в кровати. На руках меня носили в одном случае. Если сильно орал.

Из маминых рассказов о моём раннем прошлом складывалось впечатление, что я был человеком буйного и капризного характера, поэтому без подготовки со мной не всякий-то и справлялся. В нашей семье говорят, что когда папа посидел со мной дома месяц, то, выходя на работу, плакал от радости. Раньше ж как было: ребёнок родился, год на воспитание маме – и всё, на работу давай, а дитё в садик. Так вот чтобы продлить мне радость семейного счастья, папа и взял месячный отпуск сразу после годичного маминого. Но отпуск кончился, а с садиком что-то не получилось, поэтому к нам приехала бабушка (мамина мама, значит): понянчить да молодым помочь. Меня одного ещё рановато было оставлять и на работу не сильно с собой возьмёшь. Вот и оказалась бабушка у нас дома как нельзя кстати.

Уж не знаю, на какой день пребывания бабушки это произошло, но я вдруг стал дико орать и брыкаться, чем ввёл бабушку в ступор. Оправившись от первого шока, она сначала пела мне песни, качая на руках. Когда руки устали, бабушка убаюкивала меня в кроватке, но я всё голосил и ругался. Тогда она начинала плакать со мной, но и это не помогало. И тут бабуля решила меня выгулять, чтобы я подышал свежим воздухом и успокоился. Но так как дело происходило на пятом этаже, то спускаться на улицу была целая проблема: старый да малый, что с нас взять. Но выход из сложившейся ситуации был найден – балкон.

Одев меня, бабушка со мной на руках вышла «на воздух». На улице светило солнце и пели птицы: весна вступала в свои права, но я был чем-то сильно расстроен и, не замечая пробуждения природы, плакал навзрыд, орал и дёргался во все стороны. Бабушка продолжала петь колыбельные, качая меня на руках. Но, как я и говорил, уже в то время я был мужик резкий и противный, поэтому, изловчившись, я оттолкнулся от бабушки ногами.

Балконы в нашем доме, и не только в нашем, были настолько узкие и маленькие, что до сих пор непонятно их предназначение. Внутри мог поместиться только маленький, смелый и уравновешенный человек, да и то если уж сильно надо. Единственное, что там можно было делать – сушить бельё. Для этого на двух параллельно приваренных стальных трубах были привязаны пять проволок.

Вот на эти проволоки я и упал.

Да так и остался лежать на спине, раскинув руки. Бабушка оцепенела. Что характерно, я сразу замолчал и не двигался: понимал ли я, что подо мной пятнадцать метров тишины и асфальт? Но бабушка, видимо, понимала. Точно очнувшись, она в долю секунды подхватила меня и сгребла в охапку.

Здесь надо заметить, что бабушка была не из того теста, что наше сопливое поколение, которое только и делает, что ноет о повышенном холестерине да путается в сортах и названиях колбас и сыров, а в промежутках боится вампиров в кинотеатрах. Бабушка родилась и полжизни прожила в Забайкалье, в таёжном посёлке. Когда в сорок первом началась война, ей было тринадцать лет, а уже в четырнадцать она получила медаль «За трудовую доблесть», ибо с утра до ночи работала на военном заводе. Иногда из еды была только лебеда: и на первое, и на второе. В общем, что такое трудности жизни и какими бывают нервные потрясения, она знала не понаслышке. И жизнь во всех её ипостасях изучала не по рассказам и комиксам, а, что называется, в натуре.

Так вот после того, как бабушка молча прижала меня на балконе, она молчала два дня: просто сидела на стуле и молчала, ни с кем не разговаривая и не отвечая на вопросы. Папа с мамой пытались узнать, что же произошло. Я говорить внятно не мог, поэтому спрашивали в основном бабушку. Ничего не добившись и оставаясь в глубоком недоумении, родители отправили её домой. Так она и уехала. Потом, конечно, бабуля пришла в себя, но маме рассказала эту историю спустя десять лет.

Мама мне её и рассказала. Спустя ещё десять.

Но, видимо, тогда, спиной на проволоке, боязнь высоты и закралась мне в голову. Скорее всего, я что-то увидел в глазах бабушки. Знаете, иногда глаза человека могут показать многое такое, что и телевизор не всякий сумеет.

Хотя это всё так – домыслы и предположения.

Правда одна: я тогда не упал.

Гитара с розовым бантом

Научиться играть на гитаре была моя idee fixe с самого рождения. Если сказать точнее, то идея сформировалась, когда я в первый раз услышал битлов: отец их обожал, и, понятное дело, полюбить в музыке нечто другое я не мог по определению. Все шедевры ливерпульской четвёрки изучались наизусть, затирались плёнки и магнитофонные головки, но гитара…

Гитара – всё дело было в ней, так я считал. В ней была некая магическая сила; своими звуками она создавала неземной кайф, который и придавал смысл каждой секунде моего существования. Короче, не было в моей голове проблемы более значимой: даже мир во всём мире отдыхал и вежливо уступал место шестиструнному музыкальному инструменту.

Уже будучи школьником, я реально понимал: идея только увеличивалась в масштабе. Но в те времена гитара считалась неким антисоветским чудовищем или чем-то около того, поэтому родители, видя мой интерес к музыке, приспособили меня на баян. Если честно, то баян я ненавидел всеми фибрами души и всеми частями тела. Пытка кнопочно-меховым изувером продолжалась несколько месяцев, но в результате моих закидонов учитель и родители всё-таки выбросили белый флаг и сдались. Я же победоносно задвинул короб с баяном подальше в чулан. Поделом ему!

I

Было лето восемьдесят пятого года, мне стукнуло двенадцать, и стало ещё более очевидно, что без гитары мне не жить – просто край как не жить. Я был на каникулах у бабушки и начал обдумывать план приобретения инструмента. Говорить напрямую о покупке было бесполезно, ибо считалось, что трата шестнадцати рублей на кусок деревяшки – это верх мотовства и недальновидности. В то же время старый баян, аккордеон или пианино, купленное за пятьдесят-сто рублей, были потолком в понимании эстетического воспитания. Что поделать, таким образом народ тянулся к горнему. Так оно и было раньше.

В общем, пораскинув мозгами, я полез в сарай, где нашёл кусок деревяшки. Забив по шесть гвоздей с каждой стороны, натянул леску. Получилось что-то вроде гуслей, ну и хрен с ним. Во дворе я сел под куст винограда и закатил первый в своей жизни концерт.

С точки зрения шедевральности музыки и звука, получилось не очень, но цель была достигнута: бабушка от умиления чуть не плакала. Она осознала, насколько я неравнодушен к гитаре. Но счастье не приходит одно: на следующий день совершенно случайно приехала ещё одна родственная душа – тоже бабушка, но более дальняя – бабушка Мотя (не подумайте чего, это уменьшительно-ласкательное от архаического женского имени Матрёна). Выслушав монолог о моих пристрастиях к музыке и вчерашнем концерте, она сделала свой вывод:

– Тебе уже двенадцать, и пора бы купить мотоцикл! – она многозначительно щёлкала семечки. – Давай завтра на базар сходим, посмотрим!

Это может показаться странным, но я меньше всего хотел эту кучу железа. Да и не понятно было, шутит она или нет. Но даже если бы и не шутила – это всё равно не повлияло на мой выбор:

– Ба, давай лучше гитару купим… – я сотворил нечто вроде лица умирающего лебедя. – Пожалуста-а-а…

– Ну, гитара так гитара, – вот так, спокойно и без всяких эмоций, сказала бабушка Мотя. Как будто мы собирались покупать картошку.


Я как мог расцеловал её, подпрыгнул и завизжал от радости. Трудно описать тот восторг, который обуял меня в преддверии покупки. Я не спал всю ночь. Я просто не мог себе этого позволить.

Ах да, почему именно «завтра». Дело в том, что в те времена и в том городе не было магазинов по продаже музыкальных инструментов. Такие дела покупались исключительно на базаре, который работал с шести до десяти утра. Наш же разговор состоялся после обеда. Вот и жди, Вова, весь вечер и ночь.

II

На базар надо успеть как можно раньше, иначе не судьба: город относительно небольшой, но желающих приобрести всякую всячину, не продающуюся в магазинах, было очень много. Вот мы и встали ни свет ни заря.

По непонятной мне традиции, сложившейся в этом городе, гитары продавали цыгане. Расстелив видавшее и лучшие времена покрывало на асфальте и разложив товар, они громко зазывали потенциальных покупателей. Когда мы пробились через толпу, то оставалось два или три инструмента: страшные такие, заводские штамповки. Но это было уже неважно – я понятия не имел, что гитары могут быть плохие или хорошие: надо брать!

– Сколько стоит? – бабушка Мотя не понаслышке знала, как вести себя на базаре, ибо торговала большую часть своей жизни семечками. Да и более крепкой на словцо, а также любительницы закатить скандал бабуси я что-то не припомню.

– Шестнадцать, – здоровый седеющий цыган, словно скала, стоял над гитарами: даже бабушка поняла, что скидок сегодня не будет.

– Ну, шышнадцать так шышнадцать. Внучек, выбирай! – она полезла в сумку за кошельком, а я взял одну из гитар. Повертев её в руках, я почувствовал нервную дрожь: сбылось! Настоящая гитара у меня в руках! И она – моя!

На ватных ногах я пошёл куда-то в сторону.

– Надо бант купить… розовый, – бабушка Мотя догнала и, развернув меня, по-деловому осмотрела. – Чтобы красиво было и удобно. А то как играть и держать?

– Ба, не надо, – у меня аж в глазах потемнело после того, как я представил себя с гитарой и с розовым бантом наперевес. – Пошли домой… Итак потратилась. Да и битлы без бантов как-то обходились.

– А девки любят, когда с бантом да с цветочком в петлице. Зря ты так, я ж тебе дело говорю… – бабушка задумчиво посмотрела вдаль. – Ладно, пошли.

III

Сейчас мне сорок – прошло двадцать восемь лет. Я сижу и смотрю на канадскую Adams W 410 1TBK. Какая гитара по счёту? Третья. За двадцать восемь лет – измен немного, считаю. Она, конечно, не ровня Martin или Taylor, хотя эта красавица способна дать по соплям таким делам, как Hohner и Martinez… Но дело не в этом: я вдруг понимаю, что не брал её в руки полгода. Интересно, дай мне её тогда, в восемьдесят пятом… что бы случилось? Наверное, помутнение рассудка, не меньше.

Пойду поиграю…

Куплю ваучер

Итак, будучи студентами, мы частенько пили вино на съёмной однокомнатной квартире, которая располагалась на первом этаже так называемого аспирантского дома. В этот раз пили с людьми творческими, поэтому музыка лилась из нашей комнаты, как портвейн, наваристо и сочно. Вид открывался, как с картины какого-нибудь там Жуковского: лето, музыка, окно нараспашку – и только одиночные крики из студенческих общаг по соседству иногда нарушали идиллию. Так вот, в разгар веселья в окно залезает какой-то пьяный студент и с восторгом сообщает, что он тоже хочет послушать музыку и хлебнуть портвейна. В то время такие дела были в порядке вещей, поэтому никто особо не удивился, и незнакомец сразу вписался в водоворот алкогольных событий.

На дворе стоял 1993 год – год весёлой купли-продажи ваучеров. Больше заниматься тогда было нечем. Заводы, фабрики стояли и ждали своего часа, поэтому никто пока не работал. Ибо новые хозяева ещё не пришли, а старые уже соскочили. Торговля же и продажа ваучеров представляла картину убогую и странную: в самом центре города, напротив гостиницы «Южной», стояла толпа с табличками на шее «Куплю ваучер». Вокруг них вращался народ, который эти ваучеры хотел продать. (Для тех, кто не помнит или жил в то время на Эвересте, скажу: на один ваучер можно было купить китайский пиджак Levis и особо не заморачиваться по поводу его вложения в какой-то там РАО «Газпром».) И потому как объём продаж был непредсказуем, покупатели ваучеров всегда имели при себе немалые деньги. На скупщиков смотрели с почтением и уважением – в те времена наличие при себе большого количества денег автоматически подвергало здоровье и жизнь этого человека очень большому риску. Ибо советским людям дали Свободу, и они, не зная толком, что с ней делать, потихоньку бандитствовали.

Табличку на верёвке с надписью «Куплю ваучер» мы изготовили с однокурсниками – так, ради прикола. Сделали несколько снимков с её участием: получилось смешно (по крайней мере, нам так казалось). Ведь «куплю ваучер» – это был нелепый символ того времени, эдакая печать на лбу постсоветской жизни.

Прошло несколько недель, а табличка так и пылилась на подоконнике. Но чу! Она просто ждала своего часа. И сто раз был прав старик Чехов, когда говорил, что если в первом акте на стене висит ружьё, то в финале оно должно выстрелить. Неважно, куда и зачем, важно само действие. И действие не заставило себя долго ждать: пьянка с творческой интеллигенцией и таинственным незнакомцем подходила к своему логическому концу – все засобирались домой. На посошок я показал фотки, где мы корчились с табличкой «Куплю ваучер», и, видимо, поддавшись весёлым флюидам, студент-из-окна взял с подоконника эту табличку и повесил на шею. Выпив ещё по стакану, все начали расходиться. Студент сказал, что живёт в общаге за нашим домом и неуверенным шагом в гордом одиночестве двинулся спать.

Разбудил нас стук в дверь; сколько прошло времени после окончания праздника, сказать было трудно. Я открыл и увидел всё того же пьяного студента, но теперь ещё грязного и изрядно побитого. Он практически вполз в коридор: из разбитого носа текла кровь, глаза заплывали огромными синяками. Оказывая первую медицинскую помощь, я слушал его трагический рассказ: уже возле общежития к нему подскочили двое крепких ребят из припаркованной «девятки»; лысые такие, в спортивных костюмах. Видимо, они кого-то ждали, но тут вдруг заинтересовались его пьяной персоной. Без всяких преамбул и дифирамбов они предложили отдать все деньги в обмен на его же здоровье и жизнь. Получив невнятный ответ о том, что денег студент не видел уже месяц и забыл, как они выглядят в принципе (и это была чистейшая правда), ребята нарезали ему по щам. Вывернув все карманы и не найдя ни копейки, они продолжали бить и спрашивать, где деньги. «У него же нет ваучеров, значит, должны быть бабки», – сказал один из них, и тут студент с ужасом посмотрел на грудь: там гордо висела табличка «Куплю ваучер». Его приняли за скупщика. «И сейчас, если не вышибут деньги, то вышибут мозги», – мелькнуло в его голове, и он начал дико орать. Братки засуетились и, двинув на прощанье с ноги, прыгнули в машину и уехали.

Табличку мы выкинули, а синяки с разбитым носом – остались… и ещё долго напоминали о злой шутке, которую сыграла с советским человеком идиома «куплю ваучер».

Да, время было такое: могли и убить, ибо Свобода была настоящей – не то что сейчас.

Ирина

Один мой глаз посмотрел на часы: двенадцать. Ночи.

– Ложись, поздно уже, – проворчал я Наташе и осторожно, чтобы не свалиться с досок, лежащих на двух стульях у края железной кровати, повернулся на другой бок.

Что насторожило, так это тишина в это время в общаге: подозрительно! Пусть и холод собачий, пусть начало февраля, но это же студенческое общежитие, а не дом культуры: здесь движение всегда и круглосуточно. А тут вдруг – тишина.

– Да не спится что-то. Похожу я, – беременная жена не спеша начала мерить в длину четыре метра общажной комнаты.

– Ты там не рожать надумала? – я подскочил. – Это, я роды принимать не умею!

– Не знаю, но не спится, и всё.

– Давай, наверное, одеваться, и поехали в роддом, – я полез искать носки.

Сапоги Наташе пришлось надевать самому: не дотягивалась.

Перепрыгивая через три ступеньки, я полетел вниз будить вахтёра. В эту ночь дежурила Ба. Ну, я так её называл. Дело в том, что у меня катастрофически плохая память на имена, а на вахте много разных людей. Вот и эту маленькую юркую бабусю запомнить по имени не смог, а называть «бабушка» было как-то громоздко, поэтому именовал я её нежно и ласково – Ба.

– Ба, открой, жена рожает! – я барабанил в комнату вахтёра.

Тишина.

– Ба-а-а, просыпайся, очень надо, ну поимей же ты совесть! – и монотонный стук продолжался.

Вообще-то, я был не самый прилежный житель в общаге, и Ба могла запросто проигнорировать мои призывы к её совести (и была бы права во многих случаях), но сейчас она поняла, что надо вставать и открывать: чутьё вахтёра!

– Вова, что такое? – Ба вышла в коридор.

– Наташа рожает, открывай ворота!

– Та как же так? Ой, вот ведь, а как же добираться? Автобусы уже, поди, не ходють! А это ж на другом конце города, – она торопливо открывала двойные железные двери.

– Спасибо, Ба! Как-нибудь доберёмся! – я побежал на третий этаж за женой.

На улице нас встретили ледяной ветер и холодина, какой я и не припомню. До остановки идти метров четыреста в гору.

– Вовка, я больше не могу идти, – просто и ясно сказала Наташа.

А вот это уже сильно! Я аккуратно погрузил её на спину и понёс, вернее потащил, дальше на себе. Ледяной ветер в лицо, дорога в гору и первый час ночи не добавляли радости к нашей процессии. До остановки оставалась какая-то пара десятков метров, когда мы увидели удаляющиеся ярко-красные огни «копейки» – автобуса, который бы нас довёз. Да что же это за такое!

Усадив жену на лавочку, я лихорадочно бегал вокруг, пытаясь найти хоть какое-нибудь средство передвижения. Ти-ши-на. Вдруг из-за поворота появилась железно-жёлтая колбаса – «копейка»! Я разглядел огромную надпись на картоне «В ПАРК», но это уже не имело никакого значения:

– Стой! – я вылетел на середину дороги и, размахивая руками, стал прыгать, как обезьяна.

Передняя створка зашипела и с грохотом открылась:

– Охренел, пацан?! – дальше с языка водилы полетело всё остальное – непечатное.

– Мужик, ты потом мне всё расскажешь. Слушай, жена рожает, надо хотя бы до стадиона «Магнит», и желательно без остановок, – я сунул ему в руку жменю мятых денег. Не знаю – сколько, но достаточно много, чтобы ехать, не останавливаясь на подбор припозднившихся прохожих.

Вообще, такие вещи, как деньги, одежда и еда, в общежитии были настолько условными и абстрактными понятиями, что довольно быстро понимаешь всю тщетность накопления и сытости; довольствуешься моментом, так сказать. Вот и сейчас, сколько было денег в кармане, я не знал. Ну, да ладно. Не об этом.

Аккуратно положив Наташу на двойное сиденье, мы двинулись в путь. Без остановок, как и договорились. А уж когда жена начала стонать и закатывать глаза, то ещё и с ветерком: водитель, видимо, тоже не умел принимать роды или не хотел, как знать. На «Магните» он остановился. Здесь оставалось немного, сразу за стадионом – роддом. Да и цивилизация вроде как: такси, рестораны, люди. Ну, вы понимаете, что нам было не до ресторанов.

Мы с водителем выгрузили Наташу из автобуса. Посмотрев на супругу, я понял, что пешком не успеем.

– Кто свободен? – я подбежал к таксистам, резавшимся в буру на капоте «шестёрки».

– Куда? – хором спросили мужики.

– Да вот, до роддома, рядом!

– А чё, дойти пешком – не? Трезвый вроде, – мужики сразу же потеряли ко мне интерес.

– Да вот жена рожает, не успею. Давай кто-нить, я ж плачу, – и полез в карман за деньгами.

– Сто пятьдесят, – таксист даже не надеялся, что я поеду: в другой город поездка стоила сотню.

– Да поехали быстрей! Давай, к той девушке!

А Наташе было совсем не до нас. Оно и понятно. Мы погрузили её на заднее сиденье «Москвича» и поехали.

– Здесь останови, прямо у входа, – я положил все оставшиеся деньги водителю.

– Тут только сто двадцать, – таксист пересчитывал мятые бумажки.

– Да я потом тебя найду, отдам! Ну, не сейчас! Спасибо тебе, выручил, – открывая дверь, оправдывался я.

Таксист замялся, но, видя, что ситуация и прямо-таки нестандартная, согласился.

Мы вытащили Наташу и начали барабанить в приёмный покой. Открывали долго, казалось, целую вечность. Сонная санитарка приняла жену; меня даже не впустили в коридор – не положено. Дверь закрылась, и я остался один. Вдруг стало как-то холодно, и я оглядел себя: тапочки, трико и кофта. Оба-на! Да я же совсем забыл одеться – ещё в общежитии!

Ну, это совсем неинтересно! Мне же назад идти через весь город! Потоптавшись на месте, набрав полные тапочки снега и, таким образом, сделав всё, что можно было сделать в полпервого ночи зимой возле роддома, я пошёл, а скорее побежал, в общагу.

Через два часа, стуча зубами и тряся коленями, я обнял батарею в коридоре общежития. Ба, что-то проворчав о моём, мягко говоря, неспокойном характере, пошла досыпать. Она молодец! Выдержала меня и таких же друзей ещё два года. И когда мы, защитив диплом, съезжали из общаги, то Ба, не скрывая слёз, плакала от счастья.

Опять меня поразила общажная тишина: вот ведь бывает же!

Немного отогревшись, я поднялся на этаж выше, к Коляну. Он пришёл только со смены и спал. Всё-таки три часа ночи – и в общаге поздновато для визитов. Но, зная о моём счастье, пустил. Кроме «Беломора» у него ничего не было, и мы, выкурив по паре штук, разошлись.

Подскочил я от того, что солнце било прямо в глаза. «Проспал! Всё проспал!» – это первая мысль, возникшая в голове. Как вы уже успели догадаться, в 1994 году не было никаких мобильных телефонов, поэтому новости о рождении я мог узнать только в роддоме.

Икарус-гармошка ехал, как на свои похороны: медленно и с надрывом. В его забитой под завязку кишке я стоял или висел, не знаю, прилепленный лицом к стеклу. Всё лучше, чем пешком. На «Магните» автобус изрыгнул практически всё своё нутро и потянулся дальше. Я же, расталкивая людей, бежал в роддом.

На входе висел обрывок тетрадного листа, на котором были перечислены фамилии, пол и вес новорождённых: мы родились буквально через час после прихода! Успели же!

– Ирина-а-а! Дочка-а-а! – я прыгнул на подоконник. – Люди-и-и! У меня родилась дочка-а-а!

Когда же мне сказали, что прыгать на подоконниках нельзя, я пошёл узнавать, в какой палате лежат наши.

Заиндевелое окно второго этажа показывало Наташу и что-то завёрнутое в белое. Я махал и кричал, но двойные окна, ветер и холод не давали никаких шансов на диалог. Накричавшись вдоволь, побежал в институт: семестр только начался, и надо было отметиться на парах.

– Стакан водки, – через дорогу мне встретился чудесный буфет, уютно расположившийся в швейном ателье.

– Да вы, молодой человек, не рановато ли начинаете? – продавщица была скорее удивлена, чем расстроена.

– Я не начинаю, я – радуюсь! Тётка, у меня дочь сегодня родилась! Давай не задерживай, а то меня сейчас разорвёт от счастья!

Деньги весёлой бумажной струйкой потекли в кассу. Гранёный стакан плавно взят в руку и выпит залпом. Из закуски – только радость (я больше никогда не смог повторить этот трюк), и, занюхав рукавом, побежал дальше. Странно, но тогда действие алкоголя мною так и не было замечено.

С тех пор, когда меня спрашивают, что необычного было в тот день, я неизменно говорю: странная тишина в общежитии.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации