Электронная библиотека » Владимир Соловьев » » онлайн чтение - страница 8


  • Текст добавлен: 14 апреля 2015, 20:58


Автор книги: Владимир Соловьев


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 13

Журналистов собралось много – очень много. Да их и так гораздо больше, чем хотелось бы. Зал в здании на бульварах довольно просторный, хоть съезды проводи, и обычно во время регулярных мероприятий он никогда не бывает заполненным даже наполовину, но сегодня его было не узнать.

Я вошел туда ровно в 17.00, хотя радушный Гусман убеждал меня, что это немодно. Вот, например, Путин, как правило, чуть задерживается. Мне не хотелось параллелей, так что я вежливо настоял на своем решении быть точным. Тем более что столичные журналисты обычно не нарушают своеобразный ритуал, свойственный подобным моментам. Мои собратья по профессии имеют обыкновение приходить впритык к назначенному времени и в течение получаса лениво регистрироваться, пренебрежительно рассматривая коллег. Затем, как правило, они задумчиво курят, стряхивая пепел куда попало, и только вдоволь продемонстрировав презрительное отношение к окружающим и редакционному заданию, нехотя просачиваются в зал. Уверен, что даже мой апостольский сейшн не заставит их изменить старым привычкам.

Журналисты вообще народ особый. На такие встречи у них считается правильным одеваться демократично, что в переводе на русский означает небрежно. Акулы пера относят себя к людям свободных творческих профессий и не признают этикета, прикрывая банальное дурновкусие претензией на оригинальность. Сальные волосы, перхоть на плечах и потасканная одежда в поистине жутких цветовых сочетаниях – нормальное явление. Представляемые ими издания роли не играют: гламурные журналы или общественно-политические вестники, финансовые сводки или автомобильные страницы – их работники всегда похожи на своих же читателей в дачной одежде, которую те вынужденно носят третьи сутки. Конечно, журналисты, работающие для телевизионных компаний и попадающие в кадр, вынуждены одеваться прилично, но это с лихвой компенсируется «модным» раздолбайством остальной части съемочной группы.

Как я и предполагал, для встречи со мной бывшие коллеги не изменили привычным пристрастиям в одежде, но, понимая, что ожидается аншлаг, набились в зал заранее, борясь за наиболее удобные места. Фотографы и операторы застолбили лучшие точки. Треноги штативов противотанковыми ежами перегородили все проходы, а кабели и провода опутали их так, что пробраться к столу, за которым я должен был сидеть, оказалось совсем не просто.

Мы вошли в зал. Служа своеобразным ледоколом, передо мной двигался Михаил Гусман и грудью раздвигал тела любопытствующих. Замыкали нашу процессию какие-то его сотрудники и мои ребята. Конечно, я мог бы сразу материализоваться на отведенном для меня месте, но вспомнил, что в Новом Завете подобные чудеса совершал сам Христос, так что мне при всем желании такие фокусы не по чину. Так и быть, проявлю природную скромность, а то многие уже сомневаются в ее наличии.

Кстати, моя веселая троица – Табриз, Никита и Илья, – крутились в здании ИТАР-ТАСС с самого утра. Особой нужды в этом не было, но они, как молодые задорные щенки, получали страшное удовольствие от всей подготовительной суеты. Особенную радость им доставляло нагло ткнуть в лицо охраннику удостоверением сотрудников Апостольского приказа. Сначала я считал, что официальные удостоверения личности нашим сотрудникам выдавать бессмысленно. Охрана знает всех в лицо, а хамить гаишникам и ездить по разделительной полосе дело мерзкое. Ну, а если при этом еще и размахивать бумажкой за моей подписью, так и вовсе недостойное нашей миссии. Но мальчики меня убедили в обратном, поскольку во время их поездок в регионы, а также при общении с официальными инстанциями все равно некие верительные грамоты были необходимы. Так что теперь им было что демонстрировать сотрудникам ТАСС, пытающимся понять, что это за молодые люди, вникающие во все детали организации мероприятия. К началу встречи ребята уже были заметно вымотаны, но глаза их возбужденно блестели в предвкушении действия. Они решили не садиться среди журналистов и скромно встали вдоль стеночки, напротив первых рядов. Должен отметить, что и они не надели костюмов, но все равно выглядели весьма презентабельно.

В любом зале перед появлением главного действующего лица бывает довольно шумно. Воркование и кряхтение, заигрывание с соседками и щелканье кнопок диктофонов, постукивание карандашами по блокнотам, откашливание и чиханье, приглушенный смех и нервическое зевание – все эти звуки сливаются в единый фон напряжения, неотличимый по мощности от гудения линий высоковольтных передач. Во время проведения широкомасштабных президентских пресс-конференций все звуки обычно враз умирают при появлении пресс-секретаря Путина – господина Громова. Наступает гробовая тишина, во время которой Алексей Алексеевич обводит зал глазами. Под его взором журналисты перестают дышать, застывая в ожидании заветной фразы: «Президент Российской Федерации – Владимир Владимирович Путин!» Открываются высокие двухстворчатые двери, и энергично входит Президент. Начинается суматошное цоканье затворов фотоаппаратов. Герой улыбается едва дышащим журналистам и здоровается с ними. Счастье охватывает присутствующих – к ним возвращается жизнь. Производится коллективный вздох облегчения, и зал оживает.

В моем случае все выглядело несколько иначе. Следуя за Гусманом, я появился из-за спин журналистов, что само по себе было довольно неожиданно. При осознании того, что я уже в зале, ряды сковало холодное оцепенение. Звуки зала умирали постепенно, и журналисты стали застывать, как в детской игре «Морская фигура, замри», словно оказавшись в поле зрения Медузы Горгоны. Как мороз прихватывает поверхность воды, сковывая ее паутиной льда, так и я своим появлением хоть на время, но подавил эмоции собравшихся здесь людей. Правда, от этого их страх и ненависть ко мне не стали меньше. Я всего лишь взвел спусковую пружину, и долго мне ее в этом состоянии было не удержать.

В мертвой тишине я сел рядом с Михаилом. Растущее напряжение зала передалось и ему. Гусман понимал, что должен представить меня аудитории и сказать несколько теплых вступительных слов, но никак не мог этого сделать. Казалось, что у него сердечный приступ: он сгорбился и весь побелел, на лбу выступили крупные капли пота. Торжественное воскрешение сотрудников ИТАР-ТАСС в мои планы на входило, поэтому я решил ему помочь. Подняв глаза на зал, я сказал:

– Здравствуйте! Прошу первый вопрос.

Гусман ожил, задышал, на его щеках появился румянец. Оцепенение прошло:

– Да-да! Прошу, кто желает?

Как всегда, самой смелой оказалась представительница газеты, о которой я ничего не слышал и уж тем более никогда не читал. Молоденькая прыщавая брюнетка в очках стала что-то ворковать о большом счастье, выпавшем нашей стране, а также о величии Даниила и моем собственном. Она путалась в словах и никак не могла определиться с падежными окончаниями. Это был уже не вопрос, а целая хвалебная речь, которая определенно должна была завершиться обычной пошлостью на уровне «Ваши творческие планы?». Присутствующие расслабились и загудели.

Я не слушал ее – мое внимание было приковано к центру зала. В шестом ряду, прямо напротив меня, сидели настолько внешне схожие граждане, что издалека их можно было принять за однояйцевых близнецов-тройняшек. Это ощущение усиливало пристрастие троицы к одинаково безвкусным оправам очков. В центре группы, на месте Ильи Муромца, находилась госпожа Петровская, олицетворяющая собой печатную прессу. Справа от нее сидел господин Павловский, занимающийся телевидением, а на месте Алеши Поповича гордо восседал плюгавый интернет-персонаж – Мистер Паркер. Яркие прыщи на лице последнего предательски свидетельствовали об отсутствии у их хозяина успеха в любовном реале, хотя его коллеги выглядели не лучше. Однако вовсе не внешний вид этих людей привлек меня, а беседа, которая велась ими на фоне непрекращающегося жужжания все задаваемого вопроса. Их отношение ко мне ни для кого не было секретом. Именно глубокое и искреннее чувство ненависти давно и накрепко спаяло этих неудачников, так что теперь они занимались вполне ожидаемым занятием – обменом желчными высказываниями в мой адрес. Это можно было бы назвать состязанием в остроумии, но тогда мне пришлось бы солгать, и ложь была бы двойная – реплики, которыми они перебрасывались, не были ни острыми, ни умными.

Вообще, в зале было предостаточно моих недоброжелателей. Практически все присутствующие считали меня выскочкой – и я мог их понять, ведь в «доапостольские» годы я отнюдь не вел праведную, в их представлении, жизнь. Но понять – не значит простить. Если угодно, мне вообще было нелегко, если не невозможно, найти в зале журналистов, испытывавших ко мне симпатию. Бесспорно, не надо забывать, что в этом профессиональном сообществе подобное отношение является своего рода нормой. Взаимное шипение и плевки друг в друга воспринимаются как пожелание доброго утра – серпентарий чистой воды!

Но, с другой стороны, кто я для них? Как могут воспринять мой теперешний апостольский статус все те, кто еще не так давно считал себя вершителями судеб, а теперь вынужден отрабатывать гонорар, полученный от богатых ублюдков с политическими амбициями? Как любили эти люди рассказывать о своей близости к власть имущим и о беседах с самим Президентом, хотя зачастую Путин разговаривал не с ними лично, а еще с сотней других журналистов. Но ведь взгляд его был обращен не ко всем ним, а только к рассказчику! Ах!.. А теперь появился этот выскочка (то есть я), которого Президент принимает тет-а-тет?! С таким положением дел невозможно мириться! Это несправедливо!!!

Они правы. Вот раньше, когда их продажность была высокооплачиваемой и им не надо было сидеть на всяких там пресс-конференциях неизвестно с кем, жизнь в стране была совсем иной. Лучше. По крайней мере, для них. Но их хозяева поставили не на ту политическую лошадку – и, как результат, одним туманный Альбион, а им потеря статуса. От регулярных телевизионных эфиров к редким газетным статьям и радийным комментариям. Теперь им приходится терять время в этой жуткой компании, чтобы задать лишь один вопрос: «Означает ли это, что Путин останется Президентом пожизненно?» – и, высмеяв любой мой ответ, настрочить что-нибудь о «так называемом» Страшном суде. Конец света для многих из них давно наступил, но они так и не заметили его приближения и, словно обезглавленные куры, все так же продолжают суетливо перебирать лапками.

Но не только эти жалкие создания собрались сейчас передо мной. Пожаловали и молодые волки, готовые прославиться любым способом. Что ж, сегодня у них определенно есть шанс. Конечно, они могли бы написать обо мне какую-нибудь ложь, после чего ждать ответной реакции и тем самым заставить всех запомнить свое имя. Даже не надо особо оригинальничать, сойдет что-нибудь самое простое: «Гейтс – любовник Соловьева?» или «Соловьев – отец моего ребенка-мутанта. Мальчику два месяца, а он уже говорит и у него крылья!» Или, наконец: «Соловьев обматерил своего коллегу! Неужели апостолам можно все?» Но зачем ждать, когда вот он я, на блюдечке с разноцветной каемочкой?

А ведь они ничегошеньки не понимают. Они даже не подозревают, зачем их собрали в этом месте. Сидят тут и наигранно хлопают наивными глазками. Ведь это не они пришли поглазеть на невесть что возомнившего о себе журналиста, это я вызвал их на ковер! Все, что представляется им стечением обстоятельств, приведших их сюда, является частью плана, который задумал я. А помогли его осуществить как мои апостольские способности, так и расторопность Ильи. Именно он проследил по списку приглашенных, чтобы я никого не забыл.

Только не надо сейчас рассуждать о мести, ладно? Апостол не имеет права на столь низменные чувства! А с другой стороны, может, я всего лишь получаю удовольствие от своей работы? Внезапно что-то вырвало меня из состояния глубокой задумчивости. Ах, да – из разрозненного хора, звучащего где-то на втором плане, исчез запинающийся голос солистки. Отчаянная девушка из неизвестной мне газеты наконец-то завершила свой бесконечный вопрос и преданно ждала комментариев.

Но я не спешил отвечать.

Я молчал.

Не моргая, я продолжал пристально смотреть в зал, и ни один мускул не двигался на моем лице. Неподвижность, царившая во мне, была абсолютной. Со стороны я, наверное, напоминал грозную восковую фигуру. Пауза затянулась настолько, что по залу медленно разлилось недавнее напряжение и слух тяжело сдавила звенящая тишина. Я продолжал молчать. Велась прямая телевизионная трансляция пресс-конференции, и можно было представить, какой ужас сейчас творился в аппаратных и в кабинетах больших начальников. Провал, полнейший телевизионный крах! Что показывать – тишину?

Я ждал. Мне хотелось, чтобы тишина напряжения впиталась камерами и микрофонами, заполнила провода и эфир, насытила пульты и фидеры, передалась через экраны мониторов и телевизоров всем, кто сейчас видел меня. Я знал, что рано или поздно режиссеры поймут мой замысел и прикажут операторам взять и держать мой крупный план. А еще лучше, суперкрупный – одни глаза, во весь экран.

Затягивающая сила молчания.

Все подавляющая энергия тишины.

Стихия и первоэлемент, противопоставляемый Слову, и его предчувствие – бесконечный материал созидания.

Я притягивал к себе взоры сидящих в зале и остро чувствовал, как меняется их настроение. Презрение и пренебрежение, злоба и зависть, ирония и обожание уходили. Под гнетом моего молчания все их эмоции преображались в одну общую – беспощадный, животный, первобытный страх. Забавно устроен человек – как все-таки просто его испугать! Первая защитная реакция – смех или ирония – мгновенно сменяется отчаянием, накатывающим под воздействием собственных предрассудков и комплексов. Оставьте человека одного, в холодной комнате и непроглядной темноте, и лишите возможности слышать даже собственное дыхание – через несколько часов его психика не выдержит. Отсутствие привычных сигналов от органов чувств организм воспримет как повод для страха.

Так и сейчас. На пресс-конференции главный герой не должен молчать, это противоречит правилам игры, а значит, в мозгах граждан начинается смятение. А учитывая то, что лицо героя не выражает никаких эмоций, ненавидящие меня начинают понимать, что смешки на сегодня закончились. Шуточки не прошли – оказывается, я все вижу и слышу и каждому собираюсь воздать по заслугам. По делам и по мыслям. По их мерзким и гнусным поступочкам и по всем тем псевдоинтеллектуальным потугам, которые эти карикатуры на божественное творение принимали за плод высшей нервной деятельности.

Ваше время пришло.

Я встал. Хотя это не совсем точное описание действия, которое я выполнил. Скорее, я вытянулся вверх, сохраняя свои естественные пропорции. Я мог бы стать любого роста – пробить головой потолок и сравняться с памятником Петру, дать ему по треуголке и вернуться к своему изначальному росту! Но я замер, достигнув двухметровой высоты. Преображение происходило буквально на глазах. Это по-прежнему был я, но мой внешний вид стремительно менялся. Словно бригада талантливых гримеров-невидимок внезапно приступила к работе: из современного человека средних лет я преобразился в эпического героя Ветхого Завета. Прическа удлинилась, волосы оказались расчесаны на прямой пробор, лицо украсили усы и борода. Современный костюм уступил место просторному хитону, а вместо ботинок на ногах оказались сандалии. От меня исходило свечение – неяркое, но вполне ощутимое, похожее на знакомый с детства голубоватый огонь газовых конфорок.

Медленно я развел руки в стороны, на мгновение задержав их и образовав светящийся крест. Затем, продолжив движение, я поднял руки немного выше и направил ладони в сторону зала.

– Пришел для вас час Страшного суда! – Мой голос зазвучал раскатами священного шофара. Это было неестественно, болезненно громко. Стены гулко задрожали, отзываясь на ужасающую вибрацию моего голоса, и люди с силой зажали уши: у некоторых сквозь ладони потекли алые струйки крови. Лица журналистов исказили гримасы страдания.

– Я собрал вас здесь, чтобы свершилась воля пославшего меня. Грешники будут повержены в прах, а раскаявшиеся обретут шанс на спасение. Обратитесь в молитвах к Спасителю, ибо час ваш настал! – Я обвел зал взглядом, полным черного огня. – Порождения ехидны! Продажные твари, питающиеся человеческими несчастьями, отравители умов, сребролюбцы и клеветники, кому как не вам первыми принять Божий суд? «И все тайное станет явным», ничто не скрыть от пастыря! Я ждал пятьдесят дней, ждал и надеялся, что вы одумаетесь и понесете благую весть о возвращении сына Божьего страждущим, но вы по-прежнему глухи и слепы. «На пятидесятый день после воскрешения Христова спустились ученикам его с неба огни, и заговорили апостолы на всех языках, и понимали их народы». И сегодня сойдут на вас с неба языки пламени, но навсегда замолчат ваши лживые уста. И прекратите вы клеветать на всех ведомых вам языках, и не сможете более одурманивать народы!

Свечение, исходящее от меня, усилилось и поднялось к потолку. Все присутствующие в зале, словно завороженные, следили за тем, как потолок постепенно одевался в светящееся покрывало. Это было похоже на водопад, поставленный с ног на голову. Холодное пламя, поднявшись вверх, растеклось по потолку юркими змейками. Они жили, не подчиняясь общей воле потока огня, и сами выбирали для себя цель. Дойдя до нужной им точки, змейки начинали яростно кружиться и в процессе погони за собственным хвостом меняли свой цвет. Через пару секунд над каждым кружилось разноцветное холодное пламя.

Ангелы небесные… В традиции католической живописи они почему-то предстают в образе трогательных херувимчиков, но на самом-то деле они гонцы Божьи. А бывают еще ангелы-хранители. Только вот кого им здесь хранить, если вот-вот наступит момент, когда из защитников они превратятся в гонцов, несущих дурную весть?

Это были они – ангелы кружились над грешными жертвами! На бесконечно точных весах посланники Божьи производили замер добрых и злых деяний своих подсудимых. И чем страшнее был этот баланс, тем темнее становились их огненные одежды. Подсудимые стояли, вытянувшись во весь рост и дрожа в страшном напряжении. Их головы были неестественно задраны вверх, но они не могли даже вскрикнуть от боли, лишь тихий вой ужаса вырывался из их глоток. Перед каждым из них открывались самые жуткие картины собственных подлостей и предательств. Как ни старалась память услужливо спрятать все это в самые отдаленные уголки того, что могло бы быть их душой, – ан нет, пришло время все подсчитать! Все тайное становится явным, и замаливать грехи поздно. И каяться, и просить о пощаде.

Ангельская круговерть внезапно застыла, и стали отчетливо различимы лики, выпукло проступающие из огня. Все они были разными, не было двух одинаковых – ни по цвету, ни по выражению. И лики эти были суровы. Совсем не такими представляли их живописцы Италии! Не могли они поверить, что срисовывать слуг Божьих надо не с розовощеких детишек, а с неистовых и аскетичных последователей Савонаролы. При взгляде в черные лица ангелов в душу вселялись отчаяние и ужас, а главное, больше некого было обманывать – истина открылась, и суд справедлив!

Не отрываясь, смотрели друг другу в глаза подсудимые и судьи. Вдруг раздался оглушительный звук труб, и, помимо моей воли, из груди у меня вырвался глас, столь низкий, что казалось, заговорил сам Царь-колокол:

– На все воля Божья! Да воздастся каждому по деяниям его!

Здание вздрогнуло. На глазах у телезрителей, в ужасе прильнувших к экранам, зал оказался пронизан иглами божественного огня. Ангелы устремились вниз, на ходу безжалостно испепеляя тела и души своих жертв. Все происходило мгновенно – огненный столб сверкающей дорической колонной свергался с небес, и вот уже на месте «вершителя судеб» – серая горстка пепла. Свершилось – каждому воздано по заслугам, Содом и Гоморра погребены!

Наступила саднящая горло тишина.

Еще недавно наполненный до отказа зал оказался вдруг пустым просторным помещением, по щиколотку засыпанным едким пеплом. Я по-прежнему стоял, не шелохнувшись, с раскинутыми в стороны руками. Вдруг где-то в отдалении зародились робкие звуки: пугливо скрипнула входная дверь, с лежащего блокнота вспорхнул бумажный листок, упала чья-то авторучка. Я почувствовал на лице холодное дыхание ветра. Это могло быть похоже на обычный сквозняк, однако поток не по-летнему морозного воздуха становился все сильнее и сильнее. Мгновенно заполнив собой все помещение, он стал набирать скорость и кружиться, жадно вбирая в себя прах осужденных. И вот уже угольно-черный смерч, осыпанный серебристыми нитями молний, танцует в центре зала, и в нем утробно ворчат раскатистые удары сердитого грома!

Ледяная круговерть становилась все стремительней. Внезапно потолок здания ИТАР-ТАСС, бросив мне напоследок в лицо куски грязной штукатурки, разорвался в ошметки, и смертоносный смерч, унося кричащие души осужденных, похотливо ввинтился в обнажившееся небо Москвы – темное, страшное, грозовое. Утром ничто не предвещало такого природного катаклизма, но с начала пресс-конференции погода стала стремительно портиться. Небо затянули свинцовые тучи – они стояли небывало низко, и люди с богатым воображением даже умудрялись углядеть в них непонятных созданий с суровыми лицами.

Я очень устал. Силы стремительно покидали меня. Тело обмякло, руки плетьми повисли вдоль тела, а ноги подкосились – я не мог больше стоять. Земля под ногами вертляво покачнулась, но чьи-то руки поддержали меня. Бережно обняв, несколько человек синхронно подняли более неподвластное мне тело. Значит, не все погибли! Обессиленный, я не мог повернуть голову, чтобы увидеть моих добрых слуг, да у меня все равно не хватило бы сил поблагодарить их за заботу.

Потом. Все потом.

Я закрыл глаза и потерял сознание.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации