Текст книги "Мертвым не понять"

25
БИТВА С МОНСТРОМ

Надо спешить, пока не поднялся, не захлестнул меня новой волной гуляющий по кровеносным сосудам яд. Первым делом я нарисовала по памяти зальчик, в котором навещал меня ночной принц, – полукруглое и не самое маленькое, судя по форме дома, помещение, обычно бывает сложно спрятать от глаз, если только оно не находится глубоко под землей или не окружено дополнительными стенами, сравнивающими выпуклость поверхности. Но в этом случае я чувствовала, что все было не так. Та часть зала с арками, откуда последний раз появлялся Па вел, судя по форме должна была прилегать к узкой, зеркальной зале – слишком узкой – и с витражным окном, что делало ее совершенно непригодной для занятий танцами, но, с другой стороны, она могла быть и просто коридором, соединяющим холл с лестницей, ведущей наверх. К тому же, зеркала… сама идея создания постоянного и доступного входа в зазеркалье слишком сильно отдавала умонастроениями Шоршоны. Почти что скатившись с лестницы, я добралась до зеркального недоразумения, но как попасть вовнутрь? Нужно ли броситься на стекло или достаточно правильно надавить? Я подошла вплотную, пытаясь разглядеть хотя бы слабый отпечаток руки. Находясь в зале, я могла слышать шаги, а значит, не пропустила бы, решись Зерцалов биться о стены. Нет, тут должно быть что-то совсем простое. Я поводила ладонью в том месте, где зеркала соединялись, и ощутила слабый сквознячок. Блестящая поверхность запотела. Я оглядела пол в поисках какой-нибудь кнопки, но половицы казались абсолютно одинаковыми. Остаются хрупкие витражные стекла – быть может, следует обратить внимание на совпадение каких-нибудь линий в зеркале… или…. или секрет «входа» в одном из цветочных горшков?

Голова немилосердно кружилась, я представила, как начну терять сознание, обреченно цепляясь за тонкие, словно сделанные руками маленьких эльфов рамки, и вот уже мое тело в длинном, светлом платье летит вниз, в самый низ… в жидкую ранневесеннюю грязь. Нет!

Я отстранилась от окна, и тут же, слабо скрипнув, зеркала поползли в сторону. Возможно, я нечаянно все же коснулась рукой рамы или прошлась по нужной половице. Раздумывать было некогда, и я, превозмогая слабость, пошла в открытую щель. Возможно, следовало подпихнуть что-нибудь под эту дверь, не дав ей захлопнуться, едва только я окажусь внутри, но на это не было уже ни сил, ни времени.

Передо мной был тот самый зал из сна. Я встряхнула головой, отгоняя приступ слабости, и нащупала ногой ступеньку, глаза медленно привыкали к полутьме. В не скольких шагах от себя я различила темный силуэт и чуть не упала от страха. Хотелось одного – бежать, бежать из этого проклятого места что есть духу и никогда не возвращаться. Но повернуться спиной к призраку казалось еще ужаснее, я позвала, но никто не ответил.

Бесконечно текли секунды. Наконец я не выдержала и приблизилась к неизвестному. Подхлестываемое страхом и ядом сердце стучало так, словно хотело разбить грудную клетку и сбежать в одиночку.

Я сделала еще пару шагов, готовая в любой момент отскочить в сторону, как вдруг где-то наверху вспыхнули сразу несколько зеленоватых лампочек, и я остолбенела, не в силах выдавить из себя ни звука. Передо мной на железной решетке, больше похожей на раму для картины или приспособление для садовых растений, по которому они поднимаются к солнцу, цепляясь тонкими стеблями, висел Пава. Его тонкие, безжизненные кисти охватывали черные цепи и голова безвольно свисала на плечо. Я бросилась к нему, не зная, чем тут можно помочь. Его лицо закрывали слипшиеся, спутанные волосы. Я пальцами зачесала их назад, только теперь заметив длинную резаную рану, тянувшуюся от брови до виска. По всей видимости, она не была глубока и кровь уже потемнела и запеклась, но, боже, я не знала, как давно он был ранен, правая сторона белой рубашки потемнела от крови и прилипла к телу, на полу тоже были страшные пятна. Я пощупала пульс – Павел был жив! Сердце мое разрывалась от жалости и сознания полной своей беспомощности. На какое-то время собственные страдания отошли на второй план, я поискала на себе что-нибудь вроде шпильки, чтобы открыть замок (как это обычно делают в кино), и тут до моей шеи дотронулось что-то острое.

– Привет, Диана, – произнес спокойный, хорошо знакомый голос. – А я ждал тебя.

Лезвие исчезло, и я обернулась, загораживая собой любимого.

– Ты, вероятно, хотел, чтобы я клюнула на письмо, что написал по приказу Зерцалов, и уехала отсюда?

– Ну что ты, дорогая? – Шоршона отступил на шаг, разглядывая меня. – Я прекрасно знаю все, на что ты способна, мне известно, как движутся мысли в твоей черепной коробке и что ты правильно прочтешь мое приглашение и явишься сюда. – Он усмехнулся и одной рукой поправил очки. Я заметила, что его волосы были совершенно седыми…

– Сначала отпусти Павла, он тебе не нужен. А потом делай со мной все, что хочешь! – выдохнула я.

– Да уж точно не нужен. Одного не пойму, как ты могла связаться с таким ничтожеством, как Зерцалов?

– Отпусти его! Не видишь – он нуждается в помощи!

– Отпустить? Чтобы вы сбежали вместе?

– Я не сбегу… скорее, Слава!

Паша застонал, и я обняла его, в то время как Шоршона забежал за решетку с другой стороны.

– Ты должна дать слово, что будешь покорна мне во всем.

– Прежде всего ты отпустишь Павла и позволишь мне вызвать врача.

– Вот еще! Ты думаешь, что говоришь?!

– Я позвоню своему врачу и скажу, что произошел несчастный…

– Не глупи! Я раскую его и, когда все будет сделано, обещаю довести до первой попавшейся больницы, если ты так этого хочешь.

– Но помощь ему нужна сейчас! Или ты боишься Павы? – не унималась я, непроизвольно гладя длинные волосы моего принца.

– Вот еще! Но мне надоело спорить. – Он взял ключ и отомкнул замочек на правой кисти, отчего Зерцалов застонал и всем телом повис на левой руке. – До пяти считать умеешь? – Шоршона помахал перед моим лицом тонкой кистью Павла и, потянув за указательный палец, приставил нож, намереваясь сходу перерезать сухожилие.

– Нет! Не надо! Я все сделаю!

– Хорошо. – Он протянул руку, и я не без колебаний подошла ближе. – Но только сначала освободи Пашу, а то я боюсь, как бы ты не приковал нас рядышком.

Слава пожал плечами и расстегнул второй браслет. Пленник повалился на пол, и Шоршона, не глядя перешагнув через него, направился ко мне.

– Но ты… ты обещал вызвать врача. – Я отступила, косясь на нож.

– Когда все будет закончено. Но не думай, что я буду теперь гоняться за тобой. – Он одним движением повернулся к Зерцалову и, потянув за волосы, приподнял его голову на несколько сантиметров над полом, после чего вопросительно посмотрел на меня.

– Хорошо.

Сверкнул нож, и Слава отсек длинную черную прядь волос, за которую только что держал. Я услышала стук и хотела вновь броситься к Павлу, но Шоршона не дал мне сделать этого.

– За тобой остался должок, Дианочка, и я намерен получить его с процентами. Пятясь, я наткнулась на неизвестно откуда взявшийся верстак, оказавшийся на месте нашего с принцем ложа. До этого момента я почти что была уверена, что он хочет получить меня, но сейчас… Я оглянулась и тут же моя рука угодила в немедленно захлопнувшийся капкан. Острые зубья пронзили кожу на запястье, я закричала, пытаясь избавиться от проклятой штуки, но Владислав уже подскочили, схватив меня за другую кисть, быстро зашептал, брызгая слюной.

– В тот последний вечерок пять лет назад ты сломала мне руку. Поэтому сегодня я намерен поломать тебе обе.

– Нет! – я кричала, забыв обо всем и содрогаясь всем телом, предчувствуя новую боль. – Не надо, Слава! Я же и так умираю! Уже скоро! Ну, не надо! Я же не хотела… Я спасала себе жизнь, я сопротивлялась!..

– А не должна была. Я придумал тебя, сделал такой, какая ты сегодня, а ты предала меня! Ты решила, что можешь жить, когда я велел тебе умереть, что можешь пересилить судьбу. Ты – взбесившаяся марионетка – чудовище, которое я вызвал к жизни и теперь должен уничтожить! Ты и только ты расстраивала все мои блестящие планы, ты смогла даже изменить Паву, внушив ему, что он не то, что есть на самом деле. Что он, смешно сказать, мужчина. Нет, нет и нет! Мне нравилось играть с тобой, ты была сильнее и лучше Маргариты, ее любовницы Татьяны, глупого коллекционера, комнатного ничтожества Зерцалова. Но теперь ты перешла уже все дозволенные пределы. Поэтому я сломаю свою марионетку и выброшу, как старый хлам. А твой муженек, он тоже получит свое, когда мы докажем, что это он убил свою собственную жену и…

Он вдруг резко замолчал и навалился на меня, ткнувшись потным лицом мне в щеку. Я закричала и тут же увидела Павла, сжимавшего в руках трехрожковый канделябр, один из тех, что так нравились божественному маркизу.

Шатаясь, он подошел к нам почти что вплотную и, взяв Шоршону за шкирку, стянул его на пол. Я услышала глухой звук упавшего тела, и тут же ко мне вернулась боль.

Как во сне, Зерцалов опустился перед Славой на корточки и, чуть-чуть повозившись, показал мне ключ.

Я подумала, что наивно предполагать, будто все приспособления для пыток в этом доме открывались одним способом, но Паша не знал этого и чудо свершилось.

Я хотела только одного – чтобы боль прошла любой ценой, только бы прошла.

Вместе мы сковали бесчувственного Шоршону, воспользовавшись цепями, на которых всю ночь висел раненый Пава.

Мысль отправить Владислава в милицию или психушку казалась отвратительной, но единственно верной. Перспектива жизни в вечном ожидании нападения или яда, мягко говоря, не была привлекательной. Потому, наверное, я застегивала браслеты на его руках и ногах с каким-то просто физическим наслаждением.

«Надо бы вызвать Линду, – вяло от предчувствия очередного приступа слабости соображала я. – Ведь предсказание сбылось – мы с Зерцаловым задержали убийцу, в какой-то степени Павла спасло именно то, что около письма он оставил заветную ручку… И еще, еще Линде непременно надо теперь посмотреть на дом, который она видела в медитации, загородный дом Белкиной и Шоршоны!

Ведь именно его она описала: лебяжье ложе и зеркальный зальчик. Слава богу, что я вспомнила об этом сейчас, а не когда разбиралась в своих эротических видениях».

В этот раз слабость накатила на меня, едва только я справилась с путами Шоршоны. Мир качнулся, в последнюю минуту я инстинктивно отстранилась от Владислава, по-рачьи пятясь назад и ища в пустоте заботливые руки Зерцалова.

Принц выволок меня из зала. У зеркальной стены мы лишились последних сил. Яд совершал очередную атаку, я прижалась лицом к холодному паркету пола, борясь с наползающим кошмаром, как вдруг Зерцалов резко вскочил на ноги и подошел почти что вплотную к зеркалу. От неожиданности я приподнялась на локтях, ища, что же так взволновало моего принца.

– Черт возьми! Диана! Он же меня изуродовал! Этот псих! Ты только посмотри! – Павел с возмущением ткнул в свой рассеченный лоб, и тут же скривился от боли и заплакал. – Подлец! Кто меня теперь полюбит? Кому я нужен?!

– Мне нужен, я люблю.

Реальность ускользала, множась и тут же теряясь в лабиринтах зеркал. Зерцалов приподнял меня с пола.

– И главное, ты не знаешь, зачем этот извращенец мне прическу попортил?

– Ничего… вырастут.

– Слушай, Диана… а мы ведь все правильно сделали… гм… в этом сне.

– Во сне? Почему во…

Принц остановил мой вопрос поцелуем.

– Потому что это был сон. И теперь мы проснемся в своих постелях и…

– Но если ничего не изменилось, то я не хочу просыпаться!

– Все зависит от нас одних. Поверь, мы нашли и полюбили друг друга во сне. А теперь нужно сделать над собой еще одно усилие и остаться верными этому чувству в жизни.

Внезапно стены заплясали с удвоенной силой, и я почувствовала, как кровавый туман, захлестнув меня с головой, потащил за собой в разверстую бездну ужаса.

Возможно, мой обморок не был бесконечно долгим, несколько раз я словно вырывалась на поверхность, чтобы отыскать в нарастающем отчаянии руку любимого.

Сквозь сон я слышала, что явился старик-сторож и Пава велел ему разогревать мотор, а сам отзвонил Линде, попросив ее опять прикрыть наши задницы перед милицией и деть куда-нибудь скованного по рукам и ногам Шоршону.

А затем, должно быть, вытащил меня из дома. На наше счастье, сосед оказался не только великолепным механиком, но и шофером от бога.

Потом я провалилась в сон, беспокойный и полный ожиданий, как сама жизнь. По какому-то состоянию, посетившему меня в первые же моменты видения и не покидающего до самого пробуждения, я догадалась, что это один из тех снов, которые призваны изменять жизнь, мало этого, вдруг мне стало ясно, что он и последний мой сон, потому что я уже не могу жить по-прежнему, в вечном ожидании любви. Не могу также, как нежелаю проводить время, убивая его с нелюбимыми, имя которым легион! Не хочу!

Когда я проснулась, ощущения откровения не прошло, а только сделалось еще рельефнее, словно впечаталось за ночь в мою грудь, вросло в каждую клеточку тела. Не открывая глаз я, картинка за картинкой, восстановила весь сон. Вот он.

МОЙ ПРИНЦ – ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

– А мужик-то качается, – подумала я, и тут же мощный толчок отправил меня в межвагонное пространство летящего поезда метро. Не пытаясь разглядеть его лицо, я лихорадочно творила заклинание времени, грязно и смачно ругаясь.

Одну секунду я видела зеленые, металлические стены, вскрикнула женщина, в блеске стекла отразился ее зрачок с моим силуэтом посередине, и в следующее мгновение я оказалась в странном мире. Кто-то держал меня за плечи, кто– то простирал руки, не давая упасть.

– Ну, вот и ты.

– Ну, вот и я. – Звучит по-идиотски. – А кто вы и как я здесь оказалась?

– Мы – стражи, вроде пограничников.

– Значит, вы спасли меня?

– Нет.

– А кто?

– Никто.

– Но я же жива.

– Пока.

– Но позвольте, это же абсурд, если меня не разрезал поезд, а за то время, что мы мило беседуем, это могло бы произойти раз пять…

– Здесь нет времени. И вообще ничего нет.

Я попыталась оглянуться на спасителей и от страха закричала: их тоже не было.

– Не бойся, ты не можешь нас видеть.

– Что вы хотите, и как долго вообще я буду в таком положении? – Я прямо чувствовала, как раскаленный металл впивается мне в тело. Вжжик…

– Мы надеемся, что кто-нибудь успеет спасти тебя.

– А меня никто не спас?

– Пока нет. Мы просто остановили время, чтобы тот, кто спешит к тебе, мог успеть.

– И когда же это произойдет?

– Не знаем.

– Почему вы думаете, что такой человек вообще есть?

– Мы не думаем. Просто дали тебе шанс, но если ты против…

– Ни в коем случае! – Привкус металла во рту напомнил, как я хочу жить. – Ну почему до сих пор меня никто не спас?

– Это должен быть кто-то определенный, и ты можешь помочь, если поймешь, кто это, и мысленно призовешь его на помощь.

– Как? – Вспоминай просто по порядку всех, с кем доводилось встречаться в прошлой жизни.

Я перевернулась и попыталась поудобнее устроиться в Ничто, в глубине души возмущаясь на «в прошлой жизни»; мысли путались и скакали, бросая меня из крайности в крайность. Вскоре я устала. Яростно надоело Ничто, и богатая фантазия тряхнула перед глазами своим цветным скарбом.

«Жила-была одна бедная принцесса, бедней не бывает, и жила она не во дворце, а в комнатке, похожей на шкатулочку, в высокой башне, под самой крышей. И все думали, какая она оригинальная, и тоже переселились в комнатки и флигельки.

Однажды подул сильный ветер и унес единственное платье принцессы Анны, и она сделала себе одежду из занавески с цветами. И все вновь изумились и обрадовались, и комната-шкатулочка с того дня не переставала наполняться свежими розами. Как-то проснувшись в качающейся от ветра башне, принцесса захотела чая, но он, она это знала, кончился неделю назад, и Анне не оставалось ничего иного, как заварить осыпавшиеся лепестки. Она сидела у огня, а комната качалась, как желтый фонарик на елке. И надо же, чтобы именно в этот момент в гости к принцессе Анне пожаловал принц.

Много лет он искал свою принцессу и не мог найти, ведь все они были похожи друг на дружку, как куклы в магазине. Все одевались по последней моде, стриглись или укладывали прически по картинкам журналов.

И принц не мог представить, что одна из них вдруг станет его женой, ведь это все равно что жениться на целом поколении, – печалился он. Когда на стук, музыкальным эхом рассыпавшийся во всей башне, вышла Анна, принц сразу не мог понять, женщина перед ним или ночной призрак, каких в Оно давно уже не видели. Волосы принцессы рассыпались по плечам, она никогда не прибирала их, желая чувствовать себя свободной, а занавеска с цветами была просто по ней сшита. Принц обомлел, смутилась и Анна. Качался дом, а им казалось, что это ходит ходуном весь мир и вот-вот сорвется, как нераскрытый бутон тюльпана. Комната, уставленная розами, была как будто вылеплена из грез, и чай… никогда еще принц не пил такого ароматного, вкусного чая…»

Подавилась лепестком, очнулась. Картина не изменилась. Хотела бы сказать, что Ничто серое, но это не так – оно именно никакое, и если сорваться с невидимого стебелька, то падение займет вечность…

Как-то по особенному больно, на часах половина первого, и если я лягу до двух, ни за что уже не усну. Хочется выть – не плакать, а именно выть, стонать, вопить истошно, высвобождая из легких оставшийся воздух. Я забираюсь с ногами в кровать и пишу тебе.

Милый мой друг… нет, не так. Милый мой… Милый. А ведь ничего не выйдет у нас снова, и я это знаю, и ты, похоже, догадываешься. Хотя я и извелась и измаялась своим одиночеством, но не могу, хоть убей, придти к тебе. Женщины в моем состоянии, за три минуты до бури, говорят о первом встречном. Вот и я сейчас могу влюбиться без памяти, в того, кто подойдет и протянет руку, и пожалеет, и скажет заветное слово. Но не за тобою пойду я, нет. Не за тобою, милый. Мы слишком давно знаем друг друга и слишком хорошо, чтобы посмотреть друг другу в лицо, обняться и заснуть вместе. И друзья твои, хоть и приятны, хоть и навевают бредовые мечты, а не для меня. Как посмеют они подойти, как заглянут в глаза, когда думают, что я твоя. Пока они все благородные и прекрасные – я гибну, отдавая последние силы бумаге. А душа болит, а сердце полнится печалью, полнится, разрастаясь в груди, заполняя последние сантиметры, отведенные легким, как узник в темнице охватывает прутья-ребра, и вот уже…

И цветы, белые лилии. Когда я упаду и прижму собой целую охапку лилий, целую поляну лилий, целый мир лилий…

Больно. И почему ты не полюбил меня тогда, когда был первым встречным. Когда я роковым образом влюблялась во все, что двигается, и ждала, ждала, что кто-то вынесет меня из водоворота душевной смуты. Но ты не подошел, не позвал, не закрыл собой и не дал прикрыть тебя. Я тогда носила короткую, пышную прическу и была внутри и снаружи одуванчиком. Я знакомилась в метро и разгуливала по крышам. Тогда я говорила: дайте мне поесть, потому что я голодна, или дайте что-нибудь почитать. Что-либо на ваше усмотрение, ибо я ничего не знаю. Меня можно было приручить. Сейчас мы бы уже развелись, ты проклинал бы меня на чем свет стоит, а я изображала из себя домашнюю хозяйку или разочарованную даму со знанием жизни и вытекающими из нее последствиями… посмертиями…

У меня бронзовые волосы, как перья птиц из Илиады – или Одиссеи? У меня тонкие каблучки, и я в двух секундах от смерти.

…Открывай, закрывай глаза – все едино. Так чувствует себя слепой, но он может видеть пальцами. Мне не жарко и не холодно, я не хочу пить, не хочу есть. Наверное, стражи обманули меня и я уже умерла.

Если я не найду тебя, мой принц, я сойду с ума, завяну как роза. Не смогу жить, умру, не дождавшись тебя, мой лунный принц, мой суженный. Пью полную печали чашу одиночества с кривым зеркалом луны, дребезжащим внутри. Ах, если бы ты мог подать весточку, в полусне я вдруг услышала бы звуки твоего имени, или на небе запылал знак, под которым ты родился. Я ищу твои приметы на старинных портретах, в глазах всех мужчин, когда-либо смотревших на меня. Позавчера на веранде кто-то оставил белые лилии, и мне снова захотелось жить.

Ну вот, я вспомнила свою самую большую печаль – своего принца. Во сне я никогда не видела его лица, но и не переставала искать. Теперь я воистину стала принцессой, заключенной в замке Ничто. Я уже не могу как– либо повлиять на события, остается только ждать…

Господи, неужели это только сон?

Утро по окончанию сна. Почти сексуальная возня с плитой, ради достижения взаимности. Я жму на розовые и голубые ручки, напрягаюсь и все же проворачиваю, с каким-то внутренним скрипом, в спине что-то треснуло, но это скоро пройдет. Электрическая зажигалка трещит как пулемет, по-первости я пугалась, отшвыривала ее к черту, теперь привыкла. Ну вот, конфорки загорелись. С утра в пижаме я чувствую себя Прометеем.

Подбирая прозрачные юбки, шуршат по стенам запоздалые сны, ночь, растратив серебряные звезды, объявляет о своем банкротстве. Собираю разрозненные видения, точно хочу сделать гербарий. Шляпки и рыцарские замки, амулет волшебника, стрела, вынутая из сердца святого Себастьяна, несколько искр костра Жанны д'Арк. Этот сон был на удивление гармоничен, обычно события и эпохи накладываются друг на друга китайской тканью, образовывая свой неповторимый колорит.

В этом сне я стояла на горе в окружении лукавых друзей или великодушных врагов и говорила что-то невнятное, словно переплетая речь с туманом, которого становилось все больше и больше, пока он не обратился в Ничто…

И все-таки я верна тебе, принц мой. Конечно. Я могу заставить себя переспать с тем или иным, влюбившись от безысходности и одиночества, даже на какое-то время быть счастливой, представляя твое тепло. Но только зачем все это, если нет тебя? Бессмыслица…

Зеленая металлическая стена с белой полосой, блеск стекла с увеличенным зрачком, крепкие руки на моей талии, визг, небыль. Зажмуриваю глаза. Как, неужели? Позвольте вам не поверить… Сжимаю знакомую-незнакомую руку, страстно желая не обмануться, когда глаза наши встретятся. Все-таки я верна тебе, мой принц, потому что если меня спас не ты, покончу со всем уже сама.

Каменная скамейка в метро холодит спину, жутко болит ушибленное правое плечо, горячая ладонь в моих руках.

Что? Это, по-вашему, и есть реальность? Отнюдь…

Ветер сбивает с ног, он думает, что так я скорее обваляюсь в снегу и стану похожа на мяч. И тогда со мной можно будет весело поиграть в баскетбол и лапту, прикрепив, когда надоест, на крышу «Дома Книги», как раз над земным шаром с горящими лампочками. Но это еще не самое худшее, что может сделать ветер. Это зимой у него много игрушек: снежинки, старушки на ледничках, сквозняки, морозец, да мало ли что еще…