Текст книги "Инквизитор и нимфа"

Глава 6
Мутабор

Такой одинокой можно быть только во сне, когда бредешь сквозь анфилады комнат и в каждой следующей чудятся музыка и голоса – но ты переступаешь через порог, и опять никого, ничего.

Прощание с Марком. Свадьба с Фархадом. Отлет на Терру. Все прошло так быстро, угарно, странно. Особенно само венчание. Фархад неожиданно оказался католиком, и они венчались совсем по-настоящему, в маленькой церквушке на улице, которая (смешно) называлась виа Лаура и которую Флореан Медичи именовал их фамильной церковью. И был хор голосов, и желтое мерцание свечей, и дурацкая душная фата, и рука Фархада – мягкая и неприятно липкая от пота.

А потом оказалось, что Фархад намного больше интересуется своими киберсистемами, чем молодой женой, – и это даже хорошо. Хорошо потому, что на Земле всю кибернетику контролирует орден, а вот на Тер-ре свободная торговая зона, и много молодых фирм обосновалось именно там. И значит, наверняка приглашение, рабочая виза, отъезд. Навсегда? Навсегда…

Лаура ненавидела слово «навсегда». Навсегда умирают, а расстаются надолго. Всего лишь надолго – но это долго тянется, и тянется, и вытягивается до того, что его уже не отличишь от проклятого «навсегда».

Они летели на курортном лайнере, где даже «гробы» для стазиса были с золотыми ручками, а от напитков в баре рябило в глазах. Красные, зеленые, желтые коктейли, коктейли светящиеся, коктейли всех цветов радуги, горящие, невесомые, состоящие из мелких, парящих над стеклянной трубочкой бусинок. На всю стену раскинулся панорамный экран, в верхнем левом углу которого разгорался Ригель. Но ярче Ригеля пылали облака огромной туманности Голова Ведьмы («Там „Лакшми“, – сказал Фархад. – Лемурийская сестричка „Цереруса“, только покруче, во-во, сильно круче. И с „Цереруса“ нас вышвырнут через пару лет, – прошептал Фархад. – Лемурийцы заключили договор с атлантами и будут ставить на свои корабли кибермозги. Тут-то Земле и крышка, ага, крышка. Мы вроде как собираемся делать программку, ломающую кибермозг, только у нас нет ни одного нормального образца, все столетней давности. Мы пролетим, как стая уток над утесом. Пока фирма не прогорела, я соберу деньжат, и мы, дорогая, с тобой сбежим на Шельф. Лемурийцы там как раз строят заводы по выпуску атлантской проды, а меня возьмут в девелопмент. У меня есть кое-какие связи, ага, связи имеются», – удовлетворенно пояснил Фархад). Лаури стояла у экрана, смотрела на Ригель и недоумевала, откуда взялся этот потный, нелепо повторяющийся человечек и чего он от нее хочет. Корабль сделал какой-то непонятный маневр, и звезды на экране перевернулись. Яркая желто-оранжевая точка приблизилась, задышала горячо и победно. Гелиос-5, солнце ее новой родины…

Нью-Токио встретил дымом, жарой, транспортной разноголосицей. Этот разлапистый, вытянувшийся на сотню километров под низким и знойным небом монстр ничуть не походил на аккуратные земные города. Здесь летали катера и платформы на антигравах, а рядом тащились нелепые, закопченные дирижабли, внизу сновали машины: гибридные, водородные и электродвигатели, бензин, навхус. Автострады, бесконечные развязки железнодорожных путей, тоннели… город напоминал изгрызенный механическими мышами механический сыр. Тусклым свинцом блестели воды залива. День и ночь орал порт, размахивал жирафьими шеями кранов, теснился бортами сухогрузов. По воде растекалась радужная масляная пленка. И пахло здесь не как на Земле, отвратительно пахло. Ни кустов, ни деревьев, ни самого жалкого скверика – один смог и мельтешащие в нем серолицые призраки. Прошло немало дней, прежде чем Лаури научилась различать их черты.

Им выделили квартирку в престижном «белом» районе – маленькое уютное кондо. Десятиэтажный дом, даже окруженный садом, даже с детской площадкой внизу и с бассейном и спортзалом на крыше… только с крыши открывался вид на автомобильную свалку, где день и ночь прессом давили жалобно скрипящие машинные корпуса. Лебединая песня убиваемого металла сводила с ума. Над свалкой висел аэростат, и Лаури казалось, что с аэростата за ней следит выпученный, ничего не упускающий глаз.

От нечего делать Лаури так и эдак переставляла мебель, заказала новую кухню (зачем? Она заходила туда лишь по утрам, чтобы выпить кофе, а еду доставляли из тайских и индийских ресторанчиков «желтого» города), но радости все равно никакой. Хуже всего оказались ночи. Местные огромные москиты игнорировали реппеленты и проникали даже сквозь закрывавшую окна сетку. Они не кусались, но жужжали так голодно и жадно, что новобрачная затыкала уши и до рассвета запиралась в ванной. Фархад стучал в дверь, стучал и уходил. Лаури включала воду и смотрела на свое бледное отражение в зеркале. Если бы она могла уйти сквозь запотевшее стекло… куда угодно, а лучше всего в каменный дом на холме, где из окна спальни открывался вид на бесконечные вересковые поля.

С облегчением она легла в клинику на операцию. Генная терапия госпитализации не требовала, но как хорошо было хотя бы на пару дней укрыться от вони и от воя за чистыми белыми стенами, в светлой палате. Фархад носил ей цветы и даже не казался таким уж противным – может, оттого, что не пытался ее поцеловать, не говорил о работе и быстро уходил. Через два дня Лаури поняла, почему он так себя вел.

При выписке врач, безупречно красивый и целиком пластиковый, обнажил в улыбке очень белые зубы и сказал:

– А теперь я хочу вас проинструктировать насчет ваших новых органов.

Лаури вздрогнула. Еще секунду назад ей казалось, что самым ужасным будет покинуть этот стерильный кабинет и вернуться в постылую квартирку. Теперь выяснилось, что бывают вещи намного ужаснее.

– О чем вы говорите?

На физиономии врача отразилось легкое недоумение:

– В вашем контракте говорится о дополнительной модификации…

– В контракте?

(Лаура подмахнула контракт, не читая.)

– Ваш супруг сообщил, что вы намерены перебраться на Шельф. Все строго конфиденциально, разумеется. Мы не нарушаем врачебной тайны, но информация нам необходима, чтобы подобрать нужный коктейль.

– Вы перестанете, наконец, вилять и расскажете, что со мной сотворили? – устало спросила Лаура.

Она понимала, что следует возмущаться и требовать реверсии, но сил на возмущение почему-то не было.

– Ваш муж заказал специальную модификацию. На Шельфе довольно много воды… В сущности, вся планета покрыта водой с высокой соленостью. Если вы случайно окажетесь под водой на длительное время, эта модификация может быть очень полезна.

– У меня вырастут плавники?

– Нет, что вы. – Медик снова ослепил ее улыбкой.

– Мы можем сделать и плавники, но в контракте оговорены только жабры и плавательные перепонки. Жабры снабжены галофильтрами. Могу порекомендовать также индуцируемое изменение кожных покровов, но это мы отложим на второй этап. Пока что вам следует привыкнуть к тому, что уже есть. Трансформация в первую минуту может показаться болезненной…

Лаура закрыла лицо руками и сидела так довольно долго.

Фархад задержался на работе, как, впрочем, задерживался всегда. Лаури дождалась темноты. Когда небо за окном сменило цвет с грязно-серого на черный, она поднялась на крышу. В открытом бассейне отражались звезды. Вода была спокойна, по сторонам белели сложенные зонтики и шезлонги. Лаура скинула тапочки и попробовала воду ногой. Теплее парного молока. За день бассейн прогрело солнце. Аэростат все еще висел над машинной свалкой, на нем горел красный огонек. «А вот бы утонуть, – подумала Лаури. – Это будет смешно». Скинув купальный халат, она без разбега прыгнула в воду.

То, что секунду назад казалось теплым молочком, оглушило холодом. Лаури сразу же пошла вниз – она не умела плавать, а здесь, на глубоком конце бассейна, от дна до поверхности было не меньше трех метров. Ноги коснулись плитки. Загудело в ушах. Лаури начала всплывать, но нащупала железные скобы лестницы и вцепилась в них. Гул все сильнее, сильнее, все нестерпимее давление в легких. Дышать! Она разжала пальцы, и тут по сторонам шеи полоснула боль. От неожиданности девушка открыла рот, туда хлынула вода… в глотке что-то сжалось, перекрывая доступ в легкие. Лаури дышала водой. Прохладный ток по сторонам шеи… она прижала руку к горлу и нащупала мягкие пульсирующие щели. Рука брезгливо отдернулась. Лаури посмотрела вверх и сквозь черноту увидела звезды и корявый силуэт луны.

Когда Фархад под утро вернулся домой, он не обнаружил жены, зато нашел записку. Записка, нанесенная на стену флуоресцентной краской из баллончика, гласила:

«Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала русалкой от горя и бедствий, поразивших меня.

Мне пора. Прощай.

Лаура».

Фархад Чачван пожал плечами и запустил на комме программу поиска. Комм поразмыслил с минуту и сообщил, что спятившая супруга находится на полпути к Пушистым островам.

И был вечер, и была ночь, день шестой.

Пушистые острова, терранский Мауи, убивали эффективнее маленькой местной гадюки. В сезон Полета Семян тысячи белых и – правда – очень пушистых зонтиков срывались с ветвей. Сухой метелью они носились над островами, и горе тому, кто не успел убраться на материк. Одно прикосновение нежных пушинок к коже вызывало немедленную аллергическую реакцию и спазм дыхательных путей. Быстрая и неприятная смерть. В остальные времена года Пушистые острова превращались в туристический рай. Теплое море цвета бирюзы и небо цвета лазури, золотой песок пляжей, широкие мясистые листья (в их розетке в злосчастный сезон и созревала пушистая смерть) деревьев – основная пища катангов. И наконец, сами катанги, миролюбивые (если не пытаться накормить их булочкой) великаны, покрытые густой темно-рыжей шерстью и поразительно напоминающие земных орангутангов. У катангов была сложная система коммуникации, и издаваемые ими звуки складывались в музыку – то ли джаз, то ли хорал, что-то среднее. Говорили, что однажды услышавший рассветную песню катангов уже никогда ее не забудет.

До рассвета оставалось еще около часа. Внизу, под древесными кронами, воздух был зябким и одновременно спертым, с листьев капала роса. Кап. Кап. А здесь, наверху, только звезды переливались – и какие звезды! Одна огромнее другой, трепетные, влажные, как распустившиеся во мраке венчики ночных орхидей.

Воздушная дорожка пролегала над кронами, потому что катанги гнездились высоко, на решетчатых, связанных из ветвей платформах. И наблюдать за ними удобнее всего сверху. Сейчас катанги спали. Спали туристы в домике-«цапле», одной из промежуточных станций. Спал где-то на материке под одеялом из смога, дыма и душных желаний Фархад Чачван, спал и тяжело ворочался во сне. Не спали во всем мире только два человека.

Она стояла у самого края воздушной дорожки, в опасной близости от двадцатиметровой пропасти. Он медленно приближался к ней из-за спины. Женщина могла испугаться, оступиться, а веревочные поручни так ненадежны. Мужчине следовало бы подать знак, однако он молчал и двигался бесшумно и плавно.

Мужчина подкрался уже совсем близко – до того близко, что мог бы вдохнуть запах белокурых волос, собранных в узел на затылке, – когда полуночница, не оборачиваясь, произнесла:

– Если я упаду, ты меня подхватишь? Ведь это твоя работа?

Лукас Вигн остановился и сказал:

– Здравствуй, Лаури. Я тоже чертовски рад тебя видеть.

Весь день они прятались друг от друга, хотя как можно прятаться, пробираясь цепочкой по воздушной дорожке, на самом солнцепеке? Лаура шла первой, а Вигн – проводник – последним. Девушка чувствовала на затылке его взгляд, но, оборачиваясь, видела лишь край пробкового шлема. Тогда она смотрела вниз, на рыже-бурые косматые туши, смотрела и не замечала ничего. Удивительно, что не навернулась. Или не удивительно? Или держали ее, как тогда, надо льдом и в клубном кипящем небе, невидимые и нежные узы? Да нет, Лаури бы почувствовала. А сегодня не чувствовала ничего, кроме стыда и соленого пота на губах.

Они прятались друг от друга весь день, а сейчас вышли из домика, не сговариваясь, вышли и встретились на воздушном мосту.

– Я не говорила, что рада, – тихо ответила Лаури. Девушка не смотрела на Вигна. Она смотрела на звезды, стоявшие низко над горизонтом. Там чудился рыбий блеск недалекого моря, серебряная зыбкая полоска. Впрочем, блеск мог оказаться и занимающимся рассветом.

Вигн подошел и встал рядом. Лаури чувствовала тепло его плеча, и от этой близости голова закружилась сильнее, чем от высоты. И еще был запах: резковатого одеколона, солнцезащитного крема, свежевыстиранной рубашки и соли. Соль на коже, оставшаяся от утреннего купания…

– Наверное, я должен извиниться.

В чаще вскрикнула птица, чей сон нарушил мелкий ночной хищник. Катанги сонно завозились в гнезде.

– Наверное, я тоже должна извиниться. Поэтому давай не будем извиняться.

– Хорошо. Не будем.

– Давно ты здесь?

– Почти два года.

– И как?

– Что – как?

Лаури все-таки заставила себя развернуться и взглянуть ему в лицо. Шрам… Девушка сама не заметила, как подняла руку и дотронулась до щеки Вигна в том месте, где ее рассекал шрам. Щека оказалась шершавой и теплой, а шрам, напротив, прохладным и гладким на ощупь. Лаури проглотила застрявший в горле комок и быстро сказала:

– Я ему не врала. Почти не врала. И не просила отомстить тебе…

Вигн улыбнулся. Лаури скорее почувствовала, чем увидела, эту улыбку и отвела руку. Она положила ладонь на поручень и впилась пальцами в жесткие веревочные волоконца.

– Мы же договорились – не извиняться. Я и сам был порядочный гад.

– А сейчас? Не гад?

– Сейчас я повзрослел.

– И стал агнцем божьим?

– Не знаю насчет агнца, но и на козлищу больше не тяну.

Лаура передернула плечами:

– Врешь ты все. Мы не меняемся. Просто становимся старше. Циничней. И злее.

Она первой потянулась, чтобы обнять Вигна, и, потянувшись, еще успела подумать: «Ну вот, опять мы используем друг друга для мести». Что думал Вигн, оставалось загадкой.

Внизу, в гнезде из ветвей, первый катанг прокашлялся и выдал трубное «Аааа-эээ-о!». Ему ответили другие, и скоро уже весь лес гремел торжественным, встречающим новый день хоралом. Злые туристы повалили из дверей домика. Проводник обещал разбудить их к началу спектакля, но конечно же не разбудил.

По возвращении в Нью-Токио Лауру ждали надоевший смог, злость Фархада и плохие известия.

Отца арестовали.

Не слушая возражений мужа, она собралась и отправилась прямиком в представительство викторианцев на Терре – угрюмое громоздкое здание, напоминавшее разросшийся бункер. Здешним магистром был Борис Либович, давний приятель отца и ставленник Вачински. Лаури боялась, что Либович откажет в аудиенции, но ее приняли.

– Мне очень жаль.

Кабинет магистра, узкий пенал в самом сердце здания-бункера, не поражал убранством. Не было здесь ни отделанных под дерево стен, ни занавесей, ничего лишнего. Серый потолок, круглые лампы дневного света. Крытый ковролином пол. Длинный стол с расставленными вдоль него стульями. Вместо окна – огромный экран, чем-то напоминавший смотровые экраны корабля; сейчас он был темен и пуст. Лаури сидела на жестком стуле со слишком высокой спинкой. Магистр Либович устроился напротив и смотрел сочувственно и в то же время нетерпеливо. На Терре у викторианцев полно дел. Здешнее сопротивление не дремало, город кишел лемурийскими агентами, и лысеющему, усталому пятидесятилетнему человеку явно стоило немалого труда даже это показное сочувствие.

– Я бы с радостью что-нибудь для вас сделал, Лаура. Я ведь помню вас еще ребенком. Хорошие то были деньки. А сейчас – увы. – Магистр развел руками, слишком бледными для здешнего палящего солнца. Тыльную сторону ладоней усыпали мелкие пигментные пятна. Предрасположенность к злокачественным заболеваниям кожи. Зачем его отправили на Терру?

– У Висконти большой зуб на Флореана. Мне неприятно это говорить, но шансов почти нет. Скорее всего, вашего отца ждет трибунал.

– Он ничего плохого не сделал.

– Конечно, он ничего плохого не сделал. Именно поэтому его и…

– Убьют, вы хотите сказать?

– Не обязательно. У генерала найдутся и более изящные методы. Ментоинвазия, например.

Лаура вздрогнула. Ментоинвазия – изменение личности с полной потерей памяти. Любимая игрушка викторианцев.

– Это хуже смерти, – тихо сказала она.

– Девочка, – магистр бледно улыбнулся, – вы еще очень молоды. Слишком молоды, чтобы понимать, что нет ничего хуже смерти. Радуйтесь, что вы здесь и ничего не увидите.

– Я вернусь на Землю. Либович нахмурился:

– А вот этого вам делать ни в коем случае не следует. Ему будет только хуже, и потом, вас наверняка привлекут к допросам. Вы не представляете, сколько может вытащить из памяти человека опытный ридер. То, чего вы сами не помните. То, что Флореан говорил, когда вы были младенцем. Вы только навредите отцу. Да я вас и не пущу.

Лаури вскинула голову:

– Я не собираюсь сидеть сложа руки. Я тоже Медичи. Не верю, что ничего нельзя сделать. Борис, пожалуйста, не увиливайте. Отец столько помогал вам… – Она сообразила, что в голосе прорезаются просящие нотки, и заставила себя успокоиться. – Я знаю, кто за вами стоит. Магистр Вачински тоже был другом отцу.

– Был, – охотно признал викторианец. – Он и сейчас ему друг. Но в теперешней обстановке… У Висконти слишком большое влияние в Верховном магистрате. Курия, может, и проголосует против обвинительного приговора… только этот вопрос там даже не вынесут на обсуждение. Дело будет решаться в Лиалесе.

– Он сейчас там?

– Флореан? Да.

Лаури закусила губу. О тюрьме викторианцев ходили страшные слухи. Стены, выпивающие разум. Нависшие гигантскими воронками потолки. Бессонные ночи наедине с собственными кошмарами. Бред, галлюцинации, способные сломить любого. Психики ордена не стеснялись в средствах.

– Борис, послушайте, я сделаю все что угодно. Ну хотите, я возьму кинжал и зарежу Висконти?

Викторианец негромко рассмеялся:

– Милосердное время, Лаури, какая из вас Юдифь? Даже слушать смешно.

Девушка, прищурившись, взглянула на магистра – и тот замолчал. В кабинете повисла тишина, лишь еле слышно гудели древние, уже полтысячелетия не используемые на Земле лампы. И в этой тишине Лаури поняла, наконец-то мучительно и ясно осознала, до чего же она любит отца. Неужели ты понимаешь, что любишь кого-то, только когда его теряешь? А Марк?.. Но при чем здесь Марк?..

Либович молчал довольно долго, пожевывая бледными губами, и наконец произнес:

– Лаури, вы действительно можете кое-что для нас сделать. Но вам мое предложение не понравится.

– Я ведь сказала – я сделаю все что угодно, если это поможет отцу.

Магистр встал, легко и бесшумно отодвинув стул. Странно – неудобное сиденье было довольно тяжелым, а викторианец силачом не казался. Подключив голосовую связь комма, он сказал:

– Рэндальф? Пригласите, пожалуйста, Фреду. Пусть зайдет через пять минут.

Проговорив это, викторианец опустил руку в карман своей серой робы и извлек небольшую, круглую и плоскую коробочку. Подняв крышку, вытащил из коробочки черную нашлепку, подозрительно напоминавшую… «буёк»? Быстрым, проверенным движением он прикрепил нашлепку себе на висок и достал из коробки вторую. В ответ на недоуменный взгляд Лаури магистр улыбнулся:

– Та юная особа, с которой я вас сейчас познакомлю, с Геода. Вы, вероятно, слышали: «заглушки», «красный шум»? Для психиков это довольно болезненно, зато конфиденциальность нашего дальнейшего разговора гарантирована. А то, что вы приняли за «буйки»… просто обезболивающее.

С этими словами психик прикрепил электрод на второй висок. Как раз когда он отвел руку, дверь отворилась и в кабинет ступила высокая девушка. На плечи девушки падали густые серебряные волосы, с бледного лица смотрели глаза цвета слюды.

Геодка коротко кивнула викторианцу. Даже мешковатый полувоенный комбинезон не мог скрыть ее роскошной фигуры. Рядом с ней Лаура почувствовала себя маленькой, тощей и совсем некрасивой. Ощущение не из приятных. Либович понимающе улыбнулся, как будто и в присутствии «заглушки» умел читать мысли – или просто догадался.

– Фреда, хочу представить тебе мою добрую знакомую: Лаура… Лаура Медичи, вы ведь не сменили фамилию?

Геодка подошла и резко, по-мужски протянула руку. Лаура коснулась ее ладони. Пожатие тоже оказалось не по-девичьи сильным.

– Присаживайтесь, Фреда.

Вместо предложенного магистром стула та опустилась прямо на ковер и уселась, неудобно, на взгляд Лауры, поджав ноги. Если Либовича и смущало поведение девицы, виду он не подал. Устроившись за столом, викторианец продолжил:

– Итак. Мы говорили о том, какую помощь вы, Лаура, можете нам оказать. Хочу сразу предупредить – если вы согласитесь, это отнюдь не будет означать немедленное освобождение для вашего отца. При нынешнем положении дел я могу лишь надеяться на отсрочку трибунала. Тем не менее я приложу все возможные усилия…

– Я поняла. Что нужно сделать?

Магистр задумчиво провел большими пальцами под подбородком.

– Корень всех наших бед – и вашего отца, и моих… да что там – ордена и всей Конфедерации – в одном человеке. Как вы, возможно, догадываетесь, его зовут Антонио Висконти. Верховный магистр совершенно ослаб и ничего не решает, а генерал опьянен свалившейся на него властью. Интересуйся я психологическими аспектами проблемы, я бы сказал, что вся беда в том, что мы не распознали его способностей в раннем возрасте. К власти, к любой власти следует привыкать постепенно, иначе она вскружит голову. Что и произошло в данном случае. К тому же Висконти – солдафон, не знающий ничего, кроме войны, и привыкший решать все с помощью оружия. Сейчас такой подход самоубийственен. Генерал не желает видеть, насколько велико военное преимущество лемурийцев. Он упорно нарывается на большую войну, и войну, скорее всего, получит. И это станет нашим окончательным крахом. Земная конфедерация перестанет существовать, а то, что сейчас именуется людьми – как бы мне ни хотелось, но на лемурийцев с их генной пластичностью этот термин уже распространить нельзя, – так вот, мы растворимся в лемурийском море.

При словах «растворимся» и «море» по спине Лаури пробежал холодок. Темная глубина бассейна, боль от прорезавшихся жабр… Магистр проницательно улыбнулся:

– Не поймите меня неправильно. Я полностью поддерживаю вашего отца в том, что касается обмена технологиями. Мне известно о вашей операции…

Лаури вздрогнула, однако викторианец махнул рукой, словно закон о чистоте генома к присутствующим никаким боком не относился.

– … и я вас понимаю. Что может быть естественней, чем желание вылечить наследственную болезнь? Эти технологии нам нужны. Вопрос в том, что мы сами можем предложить лемурийцам в обмен, но я уверен, что так или иначе мы сумеем прийти к компромиссу. В конце концов, даже территориальные уступки стоят долгосрочного мира. А мир – это как раз то, чего добиваемся мы, чего добивался и ваш отец. Но для заключения мира с Лемурией нам любым способом следует нейтрализовать Висконти. Силовые методы тут не подходят, ведь армия чуть ли не боготворит генерала. Нужно что-то другое.

– Например?

– Например, обвинение в связях с подпольем и в попытке вооруженного захвата власти.

Лаура, до этого упорно разглядывавшая собственные сжатые, побелевшие от усилия кулаки, недоуменно вскинула голову. Викторианец снова улыбнулся, хотя улыбка получилась болезненной. Он потер висок – похоже, «буйки» не справлялись с «заглушкой».

– Понимаю ваше удивление. Но представьте вдруг такую ситуацию: на нескольких планетах одновременно вспыхивают восстания. Захватываются государственные учреждения, вырезаются армейские гарнизоны. Конечно же в зоны, захваченные бунтовщиками, вводят войска. Конечно же восстание подавляется. Несомненно, на это время военная верхушка ордена захочет взять власть в свои руки. Мы, несчастные штафирки, вынуждены будем подчиниться. Затем, после ареста бунтовщиков, начнутся процессы. И на одном, а потом и на двух, трех неожиданно всплывет имя генерала Висконти. Заговор. Обычная провокация с целью дестабилизировать обстановку и сосредоточить шаткую сейчас власть в одних руках. Ищите тех, кому выгодно, – это правило еще никто не отменял. Тогда уже не вашему отцу, Лаури, а генералу придется предстать перед трибуналом.

– Но зачем Висконти какой-то заговор? Он ведь и так…

Викторианец и геодка переглянулись. По губам среброволосой скользнула едва заметная усмешка, и Лаура поняла, что сморозила очередную глупость.

– Это не план Висконти. Это…

– Совершенно верно, – кивнул Либович. – Это наш план. Тут главное – долго, в течение нескольких лет накапливать доказательства. Фальсифицировать, извините, факты, но так, что и комар носа не подточит. Мелкие совпадения, которые в свете новых данных покажутся и не мелкими, и не совпадениями. Скажем, примитивнейшая ситуация: агент Висконти регулярно появляется в некоем клубе, и как нарочно, именно в это же время и в этом месте оказываются и представители подпольщиков. ИНКграммы, денежные переводы, утечки информации… Мы работаем над этим уже больше года. И вот тут, Лаури, нам может потребоваться ваша помощь.

– Но какое отношение я имею к Висконти? Или к вашим предполагаемым подпольщикам?

Магистр хмыкнул и снова помассировал висок.

– Как ни странно, вы имеете самое прямое отношение и к тому, и к другому. Поэтому я даже могу предложить вам выбор… хотя, боюсь, ваша семейная жизнь от этого пострадает.

– О чем вы говорите?

– Лаура, вы встречались с Марком Салливаном? Девушка вздрогнула.

– При чем здесь Марк?

– Могу я поинтересоваться, когда вы в последний раз виделись?

– Давно, – соврала Лаури.

Она сама не понимала толком, почему врет, но добавила с показным безразличием:

– Больше двух лет назад. Мы расстались.

– У меня немного другие сведения. Не хочу вас упрекать, но вы не полностью откровенны.

– Хорошо. Я виделась с Марком перед тем, как мы с Фархадом… с моим нынешним мужем…

Что она несет? С каким нынешним – можно подумать, у нее было десять мужей.

– Перед тем, как мы уехали на Терру.

– И последнее, что вам известно о Салливане?..

– Он тоже собирался уезжать куда-то… Его приняли в орден и, кажется, дали задание. Не знаю, какое.

– Не знаете. Охотно верю, что не знаете. К сожалению, этого не знаю и я, но судя по всему, задание он выполнил с блеском. Два месяца назад Марк Салливан вернулся на Землю и сразу стал доверенным лицом генерала…

– Нет, – отрезала Лаури.

– Что – нет?

– Нет, я не буду для вас шпионить за Марком.

– Вот так сразу, решительно «нет»? Даже если от этого зависит судьба Флореана?

Лаури молча покачала головой.

– Хорошо, – раздумчиво протянул магистр Либович. – Я не настаиваю. Как я уже говорил, у вас есть выбор.

– Какой выбор?

– Насколько я понимаю, дружеские… или даже более, чем дружеские, отношения связывают вас не только с Салливаном. Вам о чем-то говорит имя Лукас Вигн? – Неожиданно Либович хмыкнул, а когда Лаури взглянула на него с недоумением, пояснил: – Среди здешних горе-конспираторов этот молодой человек более известен как Скайуокер. Довольно метко. Вы знаете, кто такой Люк Скайуокер?

Как ни странно, Лаури знала. Еще в лицейские годы Марк не раз с усмешкой поминал это прозвище наряду с Оби Ваном – так он называл нелюбимого мастер-оператора Такэси Моносумато. Лаури даже скачала сенс-реконструкцию древнего фильма, но парнишка-джедай ничем не напоминал Вигна. Скорее уж тот походил на Анакина, да и то…

– Вы предлагаете мне шпионить за Лукасом?

– Думаете, что он достаточно в вас заинтересован? По моим сведениям, вы недавно провели с ним несколько дней на Пушистых островах, но… Вы сумеете укрепить отношения?

Лаури улыбнулась.

– Вот и чудесно, – сказал магистр.

Остальные полчаса беседы он посвятил техническим деталям. Детали оказались довольно неприятными. Лукас был и оставался психиком, притом сильным психиком. Одно дело – попытаться обмануть эмпата, различающего лишь эмоции. Другое – играть в прятки с ридером.

– Система работает так. Вы, Лаури, не будете помнить ни об этом нашем разговоре, ни о задании в целом. Лишь поэтапно. К примеру, нынешняя ваша цель – снова встретиться с Вигном. Вы, кстати, представляете, как это сделаете?

– Он дал мне свою карточку. Что-то насчет спортивного клуба, каких-то выступлений…

Фреда и Либович снова переглянулись, и магистр задумчиво огладил острый подбородок.

– Очень хорошо. Замечательно. Вигн вам доверяет. За такую карточку местная полиция отдала бы правую руку.

– Что же это за клуб?

– Икэсугиру? А вот сходите на их представление и посмотрите. Это первая часть задания.

– Как я узнаю, что делать дальше?

– Фреда будет передавать вам мои поручения. Она довольно давно вращается в компании здешних заговорщиков…

Среброволосая девица поймала взгляд Лаури и лихо подмигнула.

– У Фреды есть преимущество – психики не могут ее читать.

«И ты не можешь, – подумала Лаури. – Откуда ты знаешь, что этой куколке можно доверять?» Подумала, но не сказала.

– Я введу вам программу, – продолжил викторианец. – В ответ на кодовое слово, и только на него, вы усвоите нужную информацию, но не будете помнить ни ее источника, ни того задания, частью которого она является. Предупреждаю, это может быть довольно мучительно. Скажем, вы обнаружите, что вам нестерпимо и необъяснимо хочется куда-то поехать или что-то сделать. Более того, всегда существует опасность, что Вигн или другой психик захочет провести глубокое сканирование. Это ему не удастся – я сделаю так, что при насильственном проникновении все воспоминания разрушатся. К сожалению, попутно может разрушиться и другая часть вашей памяти, вплоть до полной амнезии. Вы согласны?

– Согласна.

– Хорошо. Это мы обговорили… Возможно, нам потребуется считать и полученные вами данные. Фреда будет организовывать для вас сеансы ментоскопирования. У одного из наших агентов есть необходимая аппаратура. Естественно, о них вы тоже помнить не будете. Встреч со мной больше не ищите, да вам и не захочется. В целом, вы выйдете отсюда примерно через час с твердой уверенностью, что я обещал помочь вашему отцу, и с сильным желанием пообщаться с Вигном. Какие-нибудь вопросы?

– Сколько это будет продолжаться?

– Столько, сколько необходимо.

– Мне придется развестись с мужем?

– Не обязательно.

Лаури подумала и покачала головой:

– Нет, обязательно.

С ковра хмыкнули. Обернувшись, девушка встретила насмешливый взгляд слюдяных глаз.

– Подружка, не делай вид, что тебе этого не хочется, – сказала «заглушка» по имени Фреда.

Когда Лаура покинула похожее на бункер здание, пришлось зажмуриться и даже прикрыть рукой глаза. Странно. Проникла она в логово викторианцев ранним утром и пробыла, кажется, совсем недолго, но улицы уже затопил полуденный свет. Жидкое и жаркое, сухое и шершавое золото. Дрожащая, ревущая хмарь, забивающая легкие пылью и бензиново-навхусной вонью. Желтое небо опустилось совсем низко, крышкой прихлопнуло многомиллионный город. Лаури мгновенно вспотела и махнула рукой, подзывая такси.