Электронная библиотека » Юлия Зонис » » онлайн чтение - страница 8

Текст книги "Инквизитор и нимфа"


  • Текст добавлен: 16 декабря 2013, 14:49


Автор книги: Юлия Зонис


Жанр: Космическая фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Нарайя! – заорал Марк, и ястреб, раскрыв клюв, крикнул резко и недовольно.

Бегущий замер. Он завертел головой, оглядываясь по сторонам, но по сторонам были лишь горящая хвоя, дым, треск, запах гари… Да что же ты застыл, недоумок! Беги!

Марк отпустил ястреба и ринулся вниз, упал камнем в клубящееся огненное месиво. И пламя распахнулось, пропуская его…

Он слышал от сильных ридеров, как это бывает. Все было совсем не так.

За порогом пещеры бушевала гроза. От ударов грома тряслись скалы, ветер завывал в расщелинах камня. Сквозняк задувал скудное пламя очага, прижимал к чихающим пеплом углям. Дым стлался под сводом пещеры. В дыму шевелилось что-то страшное, что-то каталось за порогом, стучало, просилось войти. Ливень рушился там сплошной стеной, и в ливне шагал страх. Утабе ушел на охоту, утабе не вернется. Его съела гроза. Скуля, мальчик ткнулся головой в мягкое, но жесткие руки перехватили его, подняли. Закопченный потолок приблизился. На лицо упала прядь волос, волосы пахли домом.

Жесткие руки пронесли его через пещеру и выставили на дождь. Ледяные капли ужалили кожу. Мальчик задрожал. Тьма и ливень, и холод, и руки не пускают. Он забарахтался, и тогда голос утаме сказал в его сердце:

– Смотри.

Он не хотел смотреть. Он уткнулся в пахнущее дымом и домом плечо. Тогда жесткие руки взяли его за подбородок, развернули лицом к бушующей ночи.

– Смотри и не бойся.

Небесный огонь падал белыми зигзагами, бичуя вздрагивающую от страха землю.

– Смотри. Это говорит секен. Ты вырастешь и станешь понимать его слова.

От уверенности в этом голосе страх пропал. Сжался и уполз в норку. Засмеявшись от радости, мальчик потянулся вперед, и его рука сомкнулась на белом полотнище молнии. Голос в сердце тоже рассмеялся и ликующе сказал:

– Твое имя будет Нарайя – Небесный Свет, что приходит в грозу.

Мальчик хохотал, сжимая в кулачке белую молнию, и молния говорила на его языке.

Они неслись сквозь огонь. Марк швырнул мальчишку прямо в полосу горящего леса, туда, куда не сунулась бы ни одна разумная тварь. В этом была гибель, и было спасение. Легкие разрывались, глаза промывались слезами – и вновь все заволакивал дым. Под ногами и вокруг что-то трещало – или это трещала лопающаяся кожа на пятках и скрутившиеся от жара волосы. Кругом гудело, хохотало, завывало, по рукам, закрывшим лицо, стегали ветки. Р-раз – рвануло бок, распороло сучком. Два – нога провалилась в яму, выдернуть ногу, бежать, бежать, не останавливаться. Три – грудью вперед, на ощерившиеся зубья бурелома, пробиться, бежать дальше. Сердце колотилось в глотке, колоколом гудела голова, и воздуха не оставалось – только нестерпимый жар.

Бежать.

Не останавливаться. Бежать.

Марк не оглядывался, но знал, что там, за спиной, оплывает от жара прозрачный короб супермаркета. Превращается в липкую черную лужу все то, что было жизнью Марка. Следовало развернуться и спасти, следовало кого-то спасти там, за крутящейся дверью. Марк вырывался, но жестокая рука тянула прочь. Мальчик глядел вверх, чтобы узнать, кто уводит его все дальше от Миррен и папы, и видел лишь дымное небо и пляшущий по веткам огонь.

Он не сразу сообразил, что его трясут за плечи. Он бы долго еще всматривался в собственные лихорадочно расширенные глаза, где зрачки затопили всю радужку – но небо нехотя перевернулось, и все встало на свое место.

Марк лежал на спине. Над ним распростерлась голубизна, испятнанная черными клубами. Кто-то тормошил его, не желая оставить в покое. Марк оторвал взгляд от неба и равнодушно уставился на закопченную физиономию туземного мальчишки. Абориген ощерился и потянул землянина по скользкой хвое. Шишка впилась в бок. Надо было вставать и бежать к реке, пока на прибрежные заросли не накинулось пламя. Но Марку было все равно. Ему все было безразлично, и хотелось только лежать, уставившись в сине-черное пространство над головой. Мальчишка шевелил губами и даже, кажется, кричал. Еще вечность под тревожащим небом, и Марк наконец услышал, что выкрикивает маленький туземец. Тот повторял одно слово: «Утабе».

Глава 7
Кривизна

Марк Салливан был крайне недоволен собой. А если бы завиральная теория отца Франческо оказалась неправильной? Или пусть бы даже старый викторианец оказался прав – что произошло бы, если бы мальчишка погиб? Марк так и остался бы валяться на берегу бесчувственной болванкой и наверняка сгорел бы или задохнулся. Уж геодец точно не полез бы его выручать. Первое погружение всегда следует делать в присутствии мастера. А у него кто был вместо мастера? Правильно, дурацкий ястреб.

С животными вообще следует работать осторожно. Это узкая и крайне сложная специализация, в ордене зоопсихиков считаные единицы, и те в основном подбирались к контролю биомашин лемуров, а отнюдь не диких и вольных ястребов. В итоге все, конечно, обернулось как нельзя лучше, но Салливан клятвенно обещал себе больше в такие авантюры не ввязываться.

Вчерашний пожар как будто сломал жару. Дым от все еще тлеющего на другом берегу черного и страшного леса сливался с низкими тучами. Резко похолодало. Подножие Красного Лба окутал туман. На гранит осела смешанная с пеплом влага, и камень словно оброс жирной свечной копотью. Грязь, повсюду грязь. И себя Марк чувствовал прокопченным и грязным. Надо бы хоть рубашку сменить, а то после вчерашнего ее хоть выброси. К сожалению, кроме миссионерских обносков, оставались лишь вещи отца Франческо, а к ним Марк притрагиваться почему-то не решался.

Он передернул плечами и взглянул на стоящего перед валуном Нарайю. Тот накануне здорово обжег пятки, пробиваясь сквозь горящий подлесок, и обвязал ноги широкими листьями местного лопуха. Сейчас повязка запачкалась и растрепалась, мальчик напоминал карлика в стоптанных травяных башмачках.

Странно. После вчерашнего Нарайя ничуть не стал ближе Марку. Напротив, его чуждость ощущалась еще острее. Маленький, остро пахнущий потом и сорной травой зверек. Нет, Марк ничего не забыл – ни грохота секущего скалы дождя, ни жестких рук на подбородке. Ни белого электрического зигзага, бьющегося под пальцами, как готовая укусить змея. Он знал, что имя пацана означает «молния», знал его любовь к матери и отцу, его гордость и его страх. Только это ничего не меняло. Парнишка вызывал брезгливость пополам с раздражением – Марк слышал, что так случается иногда после глубокого погружения. В лицее другие, более успешные ридеры делились впечатлениями, а опытный не по годам Хорек с улыбочкой добавлял: «Как после траха». Несмотря на всю неаппетитность сравнения, точнее не скажешь. Еще секунду назад ты жил с человеком одним дыханием и вот уже отваливаешься от чужого и неприятно обмякшего тела. И чувствуешь, что обманул и сам обманут. У Марка так было всегда, почти всегда, со всеми, кроме Лаури… Гадко. А гаже всего, когда партнерша или партнер не замечают обмана и тянутся к тебе в ожидании ласки. Вот примерно как сейчас.

– Ты говорил в моем сердце, – упрямо повторил парнишка. – Ты говорил в моем сердце голосом секена. Голосом утабе.

«Хорошо хоть не голосом утаме», – мрачно подумал Салливан.

– Ты говорил, и огонь пропустил меня.

Последнее сомнений не вызывало: пацану явно было больно стоять, он поджимался, переминался с ноги на ногу.

Марк хлопнул по мокрому камню рядом с собой:

– Давай садись. Поговорим. От сердца к сердцу. Нарайя то ли не понял насмешки, то ли не пожелал понять. Сопя, он залез на камень и устроился рядом с землянином.

План Марка был до неприличия прост. Все, что ему нужно, – это одно свидетельство. Одно-единственное доказательство, а дальше завертятся маховики судебной машины ордена. И не таких, как геодец, в них перемалывали.

Поначалу Марка смущало то, что показания туземного мальчишки трибунал может и не принять. Слово одного чужака против слова другого – получалось слабовато. Явно недостаточно, чтобы раскрутить громкий процесс. И лишь через полночи лихорадочных раздумий он сообразил, где зарыта удача. Потерпевшие крушение три века назад эмигранты не успели получить иного гражданства – значит, с юридической точки зрения они до сих пор считаются подданными Земли. А слово земного гражданина против слова геодца… Это уже что-то. С этим можно работать.

Остальное не имело значения. Если удастся уговорить мальчишку дать ложное свидетельство – хорошо. Если нет, придется использовать «узы». Файлы отца Франческо он сотрет, и никто никогда не узнает, каким способом Марк добился сотрудничества. А потом… Конечно, маленького дикаря не потащат в суд. Хрупкая психика ребенка, никогда не видевшего не то что космического корабля – обычной телеги. Вполне хватит и записи. А даже если и потащат, Нарайя будет помнить лишь то, что захочет Марк.

Пока он обдумывал свой план, все было просто замечательно. В теории. На практике эта затея ему абсолютно не нравилась.

«Грязь, – говаривал светлой памяти дедуня, – бывает разная. Одна неплохо смывается обычным мылом, другую и керосином не ототрешь. Третью приходится смывать кровью, но бывает и такая грязь, которую не смоешь ничем. И вот в эту-то грязь лучше не вляпываться». Не вляпываться, конечно, – оно завсегда лучше. За деда вляпывались другие. Дядя Шеймас, например, до сих пор прячется от властей неведомо где, отбывает срок их семейного изгнанничества. Отец и Миррен навеки вросли в эту грязь, в черное липкое месиво расплавившегося супермаркета. Застыли в ней, как комарики в янтаре. И сам он, Марк… Почему фамильная гордость в их роду всегда оборачивалась каталажкой, смертью, изгнанием? Или, вот как сейчас, обыкновенной подлостью? Неужели всему виной проклятый Донал О'Салливан, который в своем двенадцатом веке пошел служить не тому королю?

Единственное, что слегка утешало Марка: если все случится так, как он задумал, утан признают гражданами Земной конфедерации. Должны признать для успешного хода процесса. А это означает, что им окажут гуманитарную помощь. Спасение двух сотен человек чего-нибудь да стоит, даже если купить его придется ценой небольшого предательства.

Хмурый и дерганый после бессонной ночи, Марк завернул в лист одуванчика очередную порцию лекарства («Грязь, Салливан, опять грязь!») и, запечатав за собой клапан палатки, направился к Красному Лбу. И Красный Лоб тоже, как нарочно, оказался грязным.

Будущий генеральный свидетель по делу Ван Драавена болтал обожженными ногами. С веток сыпалась серая хмарь, мелкие занудные капли. Река внизу налилась свинцом. Кроме основного вопроса, предстояло еще кое-что выяснить.

– Секен, значит, говорит в сердце. А Сеску как говорил, тоже у тебя в сердце?

Кивок. Опаленные волосы мальчишки взметнулись и упали на тощие плечи.

– Нет. Сеску говорил, как говорят утан. В голове. – Для пущей наглядности Нарайя приложил ко лбу чумазую пятерню.

– А утаме?

Мальчишка вздохнул, поражаясь чужой тупости:

– Утаме говорит в голове. Утан говорят в голове. Секен говорит в сердце голосом утабе.

Рука ко лбу. Рука к груди. Сердце у него, как и у Салливана, было слева. А чего еще ожидать? За триста лет люди прыгнули от паровых котлов к звездам, но остались людьми. Здесь история покатилась вспять, но биология по-прежнему отставала. За одним исключением. Марк догадывался уже давно, но лишь сейчас получил окончательное подтверждение. Перед ним, босоногая и лохматая, сидела золотая жила, его собственный Эльдорадо. Кажется, все утан были телепатами. Странными, необычными телепатами, непохожими на земных собратьев.

На Земле лишь один из ста тысяч демонстрировал хотя бы подпороговую эмпатию. Орден насчитывал около тридцати тысяч братьев, из них больше половины – эмпаты самого низкого уровня. Притом среди викторианцев не было женщин. Единственная мутация, стабильно обнаруживаемая у психиков, находилась в Х-хромосоме и наследовалась сцепленно с полом. Шеф Марка не без ехидства сравнивал телепатию с гемофилией. Сравнение пользовалось бы успехом, если бы найденный профессором ген на самом деле отвечал за передачу способностей психиков. Вместо этого находка лишь дразнила. Мутация была маркером, да и то не самым верным. Она неизменно метила психиков, но встречалась и у обычных людей, а при подсадке мутантного гена подопытные телепатами не становились. И все же…

– Кроме утаме, остальные женщины утан… они тоже говорят? Не квакают?

Нарайя мотнул головой. Да.

Целый рассадник ридеров, половина из которых женщины! Абсолютно новый, альтернативный механизм наследования телепатии. Замечательная тема для докторской. Просто сенсационная, готовьте моргановскую медаль. А если приплести еще исследования отца Франческо, магнитосферу, Приграничье, то и вообще на Нобелевку потянет. Это ведь не просто еще один новый ген, это возможность превратить всех земных телепатов в мощнейших операторов и ридеров…

Марк даже хмыкнул, настолько мысль о Нобелевке показалась дикой здесь и сейчас. Вот грязь, пепел, ползущая из лесу хмарь – это да, это реально. Першащее от вчерашнего дыма горло, дергающая боль в виске… Избавиться. Как можно скорее убраться отсюда, скинуть с плеч ненавистное задание и забыть о чертовой Вайолет. И может быть, через год или два воспоминания станут достаточно призрачными, чтобы вернуться сюда и завершить начатое отцом Франческо.

– Нарайя, скажи что-нибудь. Не квакай – скажи. Парнишка оттопырил нижнюю губу. Обезьянья вышла гримаска.

– Пожалуйста, Нарайя. «Кодду – грязный вонючка».

Салливан едва не съехал с камня от неожиданности, а затем расхохотался.

– Кодду и впрямь не сахар, – пробормотал он по-английски, отсмеявшись.

– Что?

– Полностью с тобой согласен. Парнишка заморгал, как совенок на свету.

– Те, кто меня послал, думают, что Кодду убил Сеску, – добавил Салливан.

Снова кивок:

– Кодду не убивал. Сеску пришел на утес. Он говорил с утабе. Утабе не хотел, чтобы Сеску прыгнул, но Сеску все равно убил себя.

– Почему утабе его не удержал?

– Сеску хотел смерти. Его разум был помрачен. Он говорил, что в нем поселилось злое. Как акана…

Ящер-людоед? Неслабо же скрутило спятившего отца Франческо.

– В Сеску жил ящер? Мальчик снова оттопырил губу:

– Не ящер. Он говорил, это как вторая жизнь бабочки.

– В смысле? Нарайя вздохнул:

– Мне тяжело квакать. Давай я скажу. Салливан кивнул, потом, вспомнив о местном языке жестов, мотнул головой из стороны в сторону.

Мальчик закрыл глаза. На лице его появилось сосредоточенное выражение. «Готовит мыслеобраз», – понял Салливан и тоже для верности зажмурился.

Тьма под веками. В темноте белое, продолговатое, округлое… яйцо. Яйцо трескается, из него выползает гусеница. Гусеница ползет по сочному листу, проедая дорожку… Образ мигнул и погас.

– Нет, – квакнул Нарайя. – Неправильно. Слушай так. Он, Марк, лежит в траве. Трава высокая-высокая.

Перед ним, под самым носом, жирная белая личинка жука. Низкое гудение. С неба опускается черная оса. Оса обнимает личинку задними лапками. Яйцеклад осы задирается, удар… личинка дергается, а потом замирает. Оса откладывает в нее яйца.

Затем, как в убыстренном кино, из несчастной личинки начинают лезть полупрозрачные муравьеподобные твари с огромными жвалами.

Бр-р. Все же земной наездник выглядит не столь отвратительно.

Марк стер картинку под веками, но ее тут же сменила другая. Пиктограмма. Яйцо, личинка, знак вопроса… цветок. Личинка с пиктограммы Франческо, личинка из собственных кошмаров Марка… Что же все это значит? Ладно, обдумаем после, пока надо решать вопросы более насущные.

– Значит, Сеску сошел с ума, так?

Паренек ковырнул ногтем мох, покрывающий камень.

– Утабе и утаме спорили. Утаме говорила, что виноват Кодду. Он юма, он съел ум Сеску, как съел ум наиру. Утабе говорил, что Сеску не потерял ума. Они спорили и спорили, сначала в голове, так что у меня даже в макушке затрещало…

Да уж, если они тут постоянно настроены на волну друг друга, сладко им живется. Семейные склоки, которыми наслаждается все племя. Двадцатичетырехчасовое реалити-шоу.

– Потом даже квакали, потому что утаме не хотела, чтобы другие слышали. Она сказала, что утабе трус и ему давно следует прогнать Кодду. Утабе послушался и пошел…

Губы мальчишки скривились. Только плача еще не хватало. Однако Нарайя, шмыгнув носом, пересилил себя и продолжил:

– Утабе пошел в поселок, и его убил Злой Огонь Риберата. – Он сжал кулаки.

– А я убью Риберата.

Так, это мы уже слышали. Злой Огонь, значит?

– Была гроза? С неба лилось много воды? Нарайя мотнул головой, снова разметав по плечам вороные патлы.

– В тот день, и после, и после, и после. Утаме говорила, что это плачет секен.

Кто же постарался убрать непокорного утабе – природа или все же человеческий умысел? Если геодец предполагал, что нагрянет следователь – а он достаточно не дурак, чтобы это сообразить, – лучшей маскировки и не придумаешь. Не для того ли он и врыл в могилу железный крест? Бушует гроза, посередь чиста поля торчит металлическая болванка – натуральный громоотвод. Наверное, что-то он сказал утабе про крест, недаром тот бросился его выворачивать. Нажать на кнопочку – и пожалуйста, не подкопаешься. Молния ударила. Аккуратно так, в нужную минуту взяла и ударила. Только зачем убивать злосчастного утабе? Чем он геодцу мешал? Пытался вернуть заблудших овец в материнское лоно секена? Грозился открутить миссионеру голову или еще кое-чего? Салливан подозревал, что ответа на последний вопрос никогда не узнает.

Рядом раздался прерывистый вздох. Нет, мальчишка не плакал. Он зло кусал и без того искусанные губы. И не открываясь, Марк чувствовал тяжелую, взрослую ненависть, исходившую от Нарайи. «Что ж, апокалиптик, если ты этого добивался, то преуспел. Возрадуйся. Тебя ненавидит очень сильный психик, а добром это обычно не кончается». Вызовет мальчишка на бой Ван Драавена или нет, в любом случае ионнанита вполне может пришибить один из наиру, если случайно попадет под «узы» маленького мстителя. Или так, или камера Лиалеса и электрический стул, но геодец наверняка доиграется.

– Нарайя, я хочу тебя кое о чем попросить…

– Я знаю, – тихо проговорил мальчик.

– Знаешь?

– Ты уже сказал это в моем сердце, и я услышал. Ты хочешь, чтобы я произнес кривду. Чтобы я сказал перед твоей черной штучкой, которая показывает образы, что Кодду убил Сеску. И тогда придут похожие на тебя и заберут Кодду.

Марк нахмурился. Ему совсем не понравилось, что мальчишка его читает. Или нет? Или он и правда успел это сказать… в сердце? Хорошенькое же у него сердце.

– И что ты об этом думаешь?

Мальчик прямо встретил взгляд Салливана и ответил без секунды колебания:

– Я думал много. Кодду плохой человек. Но если утабе-секен говорит кривду, искривляется мир. Стоит ли искривлять целый мир ради одного плохого человека?

«Хороший вопрос», – внутренне признал Марк, но вслух произнес лишь:

– Мне очень жаль.

Нарайя недоуменно моргнул – и замер.

Салливан ожидал, что набросить «узы» на мальчика будет сложно. Все же сильный ридер, не меньше сотки. Оказалось – легко. То ли магнитосфера Вайолет на самом деле творила чудеса, то ли Нарайя слишком ему доверял. И зря. Салливан, опутывая мальчика, почувствовал разницу: телепатию викторианцев можно было сравнить с летящим в цель копьем, а здешняя напоминала молодое гибкое деревце – в чем-то более слабая, в чем-то неизмеримо более сильная.

Марк включил комм, поставил на запись и внятно произнес:

– Нарайя, расскажи мне, как Клод Ван Драавен убил Франческо Паолини и твоего отца.

По крайней мере, хоть дурацкими кличками теперь можно было не пользоваться. Нарайя заговорил.

Когда запись была закончена, Марк положил руку на растрепанную шевелюру мальчишки и приказал:

– Спи.

Паренек послушно улегся щекой на камень. Продрыхнет пару часов и побежит домой, к утаме, поить ее чудодейственным лекарством. Уверенный, что просто задремал в лесу. Уверенный, что Кодду убил Сеску. Нет, точно искривится секен. Покажет геодцу козью морду.

Козью морду, однако, секен показал Марку Салливану.

Входной клапан, который он, уходя, запечатал, был распахнут настежь – так что Марк не особо удивился, когда, заглянув в палатку, обнаружил рассевшегося на спальнике геодца. Не удивился, но и не обрадовался. Уставив на землянина светлые глаза, геодец осклабился и издевательски спародировал ломающийся голос Нарайи:

– «Кодду плохой человек. Но если утабе-секен говорит кривду, искривляется мир. Стоит ли искривлять целый мир ради одного плохого человека?» – Ухмылка исчезла, хрустальные зенки сверкнули ярче, и миссионер продолжил уже собственным голосом:

– Как вы думаете, Салливан, стоит? Или все же не стоит?

Салливан думал отнюдь не об этом. Он внимательно разглядывал тускло блестящую полоску на пальцах правой руки Ван Драавена. Кастет. Такой был у Шеймаса, и таким однажды Шеймасу чуть не проломили череп… Марк попятился, но Ван Драавен одним неуловимым кошачьим движением оказался рядом и заехал ему кастетом в висок.

Очухался Марк в хижине. Голова раскалывалась, руки ломило в плечах. Вывернув шею, он обнаружил, что геодец привязал его к одному из столбов. Запястья уже успели онеметь. Еще Марк наконец-то рассмотрел резьбу. Цепочки крылатых коней по спирали взмывают к темному потолку. Неужели тех самых, геодских?

– С добрым утречком. Марк вздрогнул и обернулся.

Ван Драавен восседал на лежанке и крутил в пальцах черный браслет – не что иное, как комм Марка. Кастет куда-то подевался. Хижину освещала лампа, как землянин понял минуту спустя, позаимствованная из палатки. Черная сутана священника казалась тенью от мягкого крыла ночной птицы. В опровержение слов Ван Драавена, утро еще не наступило. В отверстие дымохода пялилась рыжая луна. Чуть слышно потрескивали крылья слетевшихся на свет мотыльков.

– А я думал, что вы уломаете мальчишку. – Голос чужака был суше мотылькового треска.

– Особенно мне полюбился заключительный штрих. «Ты говорил в моем сердце голосом утабе». У вас, Салливан, абсолютно нет совести.

– Кто бы говорил, – огрызнулся Марк. Почему-то хотелось оправдаться. Хотелось сказать:

«Я не специально». Нет уж, обойдемся без оправданий. Все ведь, в сущности, просто. Все как с дядюшкой Шеймасом. Не попадайся. А попался – не плачь.

– Как вы узнали? – вместо этого спросил Марк. – На мой комм прослушку поставили?

Геодец хмыкнул:

– Я там на ветке сидел и подслушивал. Включите голову, Салливан. Я зашил микрофон в воротник вашей рубашки, еще когда вы валялись тут у меня без сознания. Что касается комма, можете с ним попрощаться.

То-то он так озаботился, когда Марк, переплывая реку, решил скинуть рубашку…

Между тем геодец сжал кулак, и комм треснул, осыпался пластиковой крошкой. Комм. По которому может проехать тяжелый танк и оставить разве что пару царапин. Марк поневоле вылупил глаза, но быстро с собой справился. Прощайте, фальшивые показания. Наверное, следовало бы огорчиться, но ни малейшего огорчения он не почувствовал. Почувствовал оторопь.

Ван Драавен задумчиво разглядывал землянина. Удовлетворившись осмотром и произведенным эффектом, он снова заговорил:

– Объясните мне одну вещь, Салливан. Зачем вам это было надо? Силу хотелось получить? Получили, вон как мальчишка у вас запел. В орден вас тоже уже приняли. Ну не принесли бы вы им меня в клювике – по-другому бы выслужились. Нет. Вам так упорно хотелось меня подставить, что вон даже секен не постеснялись искривить.

«Да пошел ты к дьяволу со своим секеном», – подумал Марк.

– Ну и как оно? Стоило того?

– Что стоило? – зло спросил Марк.

– Стоило секен искривлять?

– Стоило. Чтобы спасти Нарайю и всех этих несчастных дураков, которым вы голову заморочили, стоило вас прирезать.

– Что же вы не прирезали? Любите чужими руками жар загребать?

– Кто бы говорил, – снова окрысился Марк. – Вы утабе зачем убили?

– А я его убил?

– Не убивали? А кто же?

– Не поверите, но в утабе и вправду шарахнула молния. В тот год были сильные грозы.

Как бы не так.

– Не верите? Ну и правильно. Не было никакой молнии, все сделал я. Обожаю, знаете ли, режиссировать бездарные любительские спектакли.

На мгновение Марку показалось, что Ван Драавен смеется не над ним, а над кем-то другим. Неужто над собой? Нет. Померещилось. Светлые глаза смотрели стеклянно и холодно, не было в них и намека на смех.

– Зачем вы его убили? – спросил Марк.

Очень хотелось проверить крепость веревки, но не сейчас. Сейчас геодец раздавит его глотку с такой же легкостью, с какой раскурочил комм.

– Затем, что слабый он был Говорящий, – ответил Ван Драавен без тени сожаления. – Слабый, слабенький. Не слушался его секен, иначе утан бы так не голодали. Был бы сильный, пригнал бы тучные стада ящеров. А так – увы. Вот сынишка у него силен. Сильный, злой и вконец отчаявшийся, как раз такой, как мне нужен.

– Нужен для чего?

– Чтобы заставить секен проявить себя.

– Зачем?

– Потому что финальная стадия развития паразита проходит в присутствии хозяина, – непонятно ответил геодец и зачем-то полез в карман.

Марк насторожился, но из кармана священник извлек только смятый листок… бумаги? Приглядевшись, Марк узнал лист из блокнота отца Франческо. Похоже, тот самый, выдранный с корнем.

– Что это?

– Отчасти предсмертная записка. Отчасти письмо вам.

– Мне?!

– Вам, Салливан, вам. Если обещаете не трепыхаться, я вас развяжу. Если нет, придется читать из моих рук.

– Развяжите, – выдавил Марк. – Трепыхаться не буду.

Священник зашел ему за спину и некоторое время возился у столба.

– Всё.

В занемевшие кисти хлынула кровь, руки немедленно прострелило иголками. Еще с минуту Марк просидел, растирая запястья, и только затем принял листок у Ван Драавена.

Если у землянина и были сомнения относительно авторства письма, то при виде аккуратного, бисерного и очень знакомого почерка они полностью исчезли. И тут накатило.


Марку восемь лет. Вместе с другими новичками он входит в аудиторию. Светлый пустой класс и столы, на которых вместо привычной виртуальной раскладки школьных коммов лежат белые прямоугольники и непонятные шестигранные палочки. И человек в серой рясе стоит у световой доски. Человек оборачивается. У него редеющие желтоватые волосы и немного лошадиное лицо. Верхняя губа не прикрывает зубы. Кто-то сзади хихикает. Новоиспеченные лицеисты рассаживаются по местам. Учитель внимательно их оглядывает и спрашивает:

– Кто из вас умеет писать?

Смех становится громче. Что за дурацкий вопрос? Конечно, большинство из них наговаривают уроки на комм, но набить пару фраз умеют все.

– Вы не поняли вопроса. Кто из вас умеет писать от руки?

Ребята в классе недоуменно переглядываются. Идея писать от руки им просто в голову не приходила.

Учитель сводит брови к переносице и говорит, нет, не говорит даже, а восклицает:

– Стыдитесь!

Они не знают, чего надо стыдиться, и человек с лошадиным лицом снисходит до объяснения:

– Многие из вас уже сегодня считают себя избранными, чуть ли не сверхлюдьми. А по-моему, вы и до обычных людей не дотягиваете. Просто обезьянки. Чем, по-вашему, человек отличается от других животных?

– Мозгами! – выкрикивает светловолосый мальчишка с первой парты.

Впоследствии Марк узнает, что выскочку зовут Лукасом Вигном. Лукас Вигн очень любит, когда одноклассники пляшут для него босиком.

– Мозги есть и у таракана, – возражает учитель. Над Лукасом смеются – кажется, в первый и в последний раз.

– Ну, еще кто-нибудь хочет высказаться? Марк поднимает руку, и учитель кивает.

– Технологией? – предполагает Марк.

– Уже ближе, и все-таки не то. Муравьи строят огромные и сложные гнезда. Пчелы сооружают соты. Чем это вам не технология?

Класс молчит. Учитель закладывает руки за спину и нервно вышагивает у доски. Он говорит:

– Человек отличается от животных в первую очередь тем, что записывает свое «я», свою индивидуальность на носителях, отличных от биологических, то есть генов. Кто-нибудь не знает, что такое гены?

Нет. Все знают.

– Отлично. Вы умные и начитанные обезьянки. Любое животное копирует себя в потомках. Это автоматический, запрограммированный эволюцией механизм. Так же как и многие другие. Лисица роет нору, это обусловлено инстинктом. Человек строит Лувр и Кристал-сити. Чем Лувр отличается от муравейника?

– Размером, – нагло заявляет Вигн.

Ему уже плевать. Он понимает, что любимчиком ему здесь не быть – так будет хотя бы заводилой. Снова раздается смех.

– Тем, – говорит учитель, – что все муравейники похожи один на другой. Все лисы роют одинаковые норы. Все малиновки поют одни и те же песни, это обусловлено генетически. Только человек вкладывает индивидуальность в свою работу. Он записывает себя – в камне, в музыке, в книгах.

– Ага, а атланты еще и на харде, – довольно громко произносит курчавый пацан, сидящий слева от Вигна.

Курчавый получает от соседа одобрительную ухмылку.

Паренька зовут Винченцо, но здесь он станет более известен как Хорь.

Учитель не обращает внимания.

– Мы говорим: «Это Моцарт, это Гауди, это Толстой, это да Винчи». Мы говорим так про то, что сделали эти люди, потому что их творения – слепок их самих. И слово, слово записанное – одно из самых важных орудий человека. Да-да, важнее, чем винтовка или лопата. Словами мы можем записать себя. Среди вас наверняка есть будущие ридеры. Может, кто-нибудь уже и сейчас пробовал читать. Что вы видите, когда читаете?

– Слова. – Винченцо говорит неохотно – ему и выпендриться хочется, мол, он не будущий ридер, а самый уже настоящий, и перед Вигном боязно. Вигн ему кивает. Настоящий ридер и будущий Хорь облегченно улыбается.

– Когда вы начнете писать свои команды на сознании объектов, что вы будете использовать?

– Слова, – повторяет уже половина класса.

– Отлично, милые мои обезьянки. Слова, именно слова. Поэтому берите-ка карандаши и повторяйте за мной.

Человек подходит к доске, лазерным маркером выводит заглавную букву «А» и рядом маленькую строчную «а».

Нет, Марку по-прежнему не было жаль погибшего наставника. Он просто не понимал: как из этого светлого класса, где говорили понятные и умные вещи, его, Марка Салливана, занесло на затерянную планетку в тысяче световых лет от Земли? Почему он сидит на полу прокопченной хижины, зачем саднят ободранные веревкой запястья, отчего он читает предсмертную записку человека, который так ясно и правильно говорил тогда? Ведь что-то же привело их обоих из простого и честного мира в эту проклятую дыру, и это что-то было заложено еще там, в классе, в сказанных у доски словах. Иначе зачем вообще всё? Острое чувство ирреальности происходящего охватило Марка. Казалось, еще минута – и бревенчатые стены раздвинутся, и проступят дорога, пустошь с тенями холмов и церквушка с располовиненной ударом катаны луной.

– Э-э, как вас развезло. Кажется, зря я приласкал вас кастетом.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации