Текст книги "Контракт на тело"

Глава 5

– Простите, – поспешно выдаю и немедленно шагаю к выходу из кухни, когда слышу в спину недовольное:

– Стоять!

Издав мерзкий скрипучий звук подошвами удобных кроссовок, торможу и медленно поворачиваюсь.

– Одна свеча не зажжена, – сухо констатирует.

– Простите… – поспешно отвечаю и снова подхожу к столу.

Лавинский, стоит заметить, не сдвигается ни на шаг. Где остановился, там и стоит. Мне бы хотелось украдкой на него взглянуть, но сталкиваться с его взглядом не хочется. А в том, что его взгляд сосредоточен на мне, уверена, потому что чувствую себя неуютно.

– Нужно ее заменить, – говорю с сожалением и забираю подсвечник. – Что-то не так со свечой, не зажигается. Я поищу на кухне другую и принесу ее, хорошо?

Вот теперь у меня вроде как есть причина посмотреть в сторону странного хозяина этого дома.

– Давай, – кивает на дверь кухни.

Я быстро даю деру из столовой. Ищу свечки, но так как работаю здесь первый день, то понятия не имею, где они лежат. И девчонок нет. Вообще никого. Они точно правду мне рассказали о Лавинском? Может, он питается кровью несчастных сотрудниц, и поэтому они все так рьяно его боятся и стараются не попадаться на глаза? Иначе как объяснить то, что я не слышу ни звука? Словно и сам Ян в столовой замер.

– Да где же они?

– Не можешь найти свечи? – звучит глухое за спиной.

Я подпрыгиваю на месте, задеваю открытый ящик со столовыми приборами. Наделав шуму, с грохотом его захлопываю и оборачиваюсь.

– Не могу. Первый день работаю, а все куда-то запропастились.

Лавинский усмехается и надвигается на меня. Останавливается в метре справа и кивает на самую верхнюю полку.

– Они там.

И смотрит на меня.

Я при всем желании туда не дотянусь, но он, судя по молчаливому ожиданию, облегчать мне задачу не планирует. Ждет.

Все, наверное, получается хуже некуда. Я тут первый день. Сначала не смогла зажечь свечу, потом найти ее, а теперь и достать. За такое увольняют?

Хватаю табуретку, ставлю ее перед тумбочкой и молчаливо смотрю на Лавинского, потому что он, несмотря на то что я втиснулась между ним и тумбой, отходить явно не планирует. Стоит, ждет, когда я заберусь и достану эту чертову свечу.

– Не отойдете? – спрашиваю, посылая к черту вежливость и наставления главной.

– Нет, – следует холодный ответ.

Прекрасно.

Кое-как взбираюсь на табуретку, одергиваю выданную униформу и открываю створки. Ищу свечу, но нигде ее не вижу.

– Нет? – звучит позади.

– Нет.

– Я, наверное, перепутал. В соседней посмотри. Слева.

До дверцы дотягиваюсь, а вот посмотреть, есть ли там свечи, отсюда не могу. Собираюсь слезть, чтобы не свалиться, но неожиданно лечу вниз. Вскрикнув, приземляюсь аккурат в руки Лавинского. Вблизи рассматриваю его идеально ровный тон кожи, в меру пухлые губы и квадратный подбородок, к которому неожиданно хочется прикоснуться.

Бесцеремонно спихнув меня на пол, отходит.

– Можно без свечи, – бросает недовольно. – В следующий раз чтобы поставили.

– Конечно.

Едва он выходит из кухни, а из столовой раздаются характерные звуки использования столовых приборов, я выдыхаю и совершенно обескураженная оседаю на табуретку. У Лавинского тяжелая, я бы даже сказала, давящая энергетика, пробирающая до костей.

– Полина… – звучит откуда-то шепот.

Я осматриваюсь, вижу макушку Алисы, которая заглядывает со стороны другого входа.

– Ты чего тут сидишь? Идем к нам.

Я быстро подрываюсь, ставлю табуретку на место и бегу за Алиской. Оставаться на кухне, где меня в любой момент может найти хозяин – чревато.

– Ты почему задержалась? – интересуется Алевтина Викторовна.

– Свечка никак не зажигалась, и я новую искала.

– Нашла?

– Не-а. Ян Вениаминович, видимо, забыл, где свечки находятся.

Три пары глаз смотрят на меня удивленно и растерянно.

– Ты у него спрашивала? – охает Алевтина Викторовна и хватается за сердце.

Женщина резко бледнеет, хочет что-то сказать, но кроме нечленораздельных звуков ничего не может произнести.

– Он сам на кухню зашел, – пожимаю плечами. – И сказал, что свечи в шкафчике сверху.

– Сам зашел?! – не верит управляющая. – Ему-то откуда знать, где свечи, он на кухне вовек не бывал!

– Вот же… – осекаюсь, вдруг понимая, что нахожусь в компании других сотрудниц, которых знаю плохо.

Если обматерить сейчас хозяина, где гарантия, что кто-нибудь ему не доложит, и меня отсюда не попрут? Нет гарантий! Так что я замолкаю и прописываю сразу несколько пунктов в графе «Недостатки хозяина»: отсутствие чувства юмора и надменность. В графе «Достоинства» по-прежнему только один пункт: чертовски красив.

– Ты единственная, с кем поговорил хозяин за это время! – восклицает Яна. – Злился?

Скорее, издевался, но вслух говорю другое:

– Нет, вполне нормально обращался.

– Ох, деточка… – сетует Алевтина Викторовна. – Лишь бы с работы за осечку не попер.

– А может?

– Все может, – откровенничает Яна. – Пару месяцев назад он уволил новенькую только за то, что она не поздоровалась с ним, когда столкнулась. А она растерялась просто.

– Яна! – одергивает ее управляющая, явно недовольная такими откровениями. – Не делайте из Яна Вениаминовича монстра, а то я сама настою на вашем увольнении.

Мы замолкаем и через полчаса идем убирать со стола.

– Алевтина Викторовна правда может поспособствовать нашему увольнению? – обращаюсь по-прежнему к Яне. Алиса тоже неплохая, может поговорить, но гораздо менее откровенная, нежели Яна. А мне нужна информация. Много.

– Ой ли… – отмахивается она. – Ничего она не может! Такая же близкая к хозяину, как и мы.

– А вот и нет, Яна, – встревает Алиса, услышав наш разговор. – Алевтина Викторовна тут дольше всех работает, и с хозяином у них довольно теплые отношения.

– Разве? – с сомнением тянет Яна. – Я что-то ни разу не видела их хотя бы разговаривающими друг с другом.

– Не видела, значит, не о чем им было разговаривать, но вы языки свои при ней держите за зубами. Она очень любит хозяина и за любой проступок сама вас отсюда турнет.

Яна возмущается, а я впитываю полученную информацию как губка.

Убрав столовую, возвращаемся на кухню. Работа на сегодня, оказывается, закончена.

– Яна, покажешь Полине ее комнату. Алиса, до завтра.

– Алиса не остается? – спрашиваю уже у Яны.

– Она единственная, кому господин Лавинский пошел навстречу и отпускает домой.

– Это ради ребенка, да?

– Скорее не ради, а «из-за», – хмыкает Яна. – Не представляю, чтобы в этом доме ребенок поселился. Еще и такая непоседа, как Марта. Да господин тогда вздернется раньше времени, хотя мне, если честно, иногда кажется, что он и так это сделает. Рано или поздно.

Глава 6

Оказывается, что после ужина работы у нас больше нет. Мы бегаем иногда по мелким поручениям, но сегодня их нет. Хозяин ушел спать. Слишком рано, как по мне, для человека, который выглядит, как Лавинский. Я почему-то представляла, что он ведет активную ночную жизнь. Надевает что-то эпатажное и возвращается домой под утро в обнимку с несколькими девушками.

На деле же оказывается, что после десяти в доме наступает гробовая тишина. Мне выделили комнату одну на двоих с Яной. Она, в отличие от меня, быстро засыпает, блокируя телефон. Я же не могу оторваться от сети. Ищу информацию о Лавинском. Больше и больше. Хочу знать все. Понятия не имею почему. Он… вызывает интерес.

Жаль, что сеть очень скупа на информацию о нем. Я нахожу очень многое о его картинах, вижу их стоимость – и очень мало о том, кто их написал. В итоге смотрю ролики. Они тоже немногочисленные. Интервью, и то неполноценные, отрывками. Ощущение, что он активно чистит информацию, которая просачивается в сеть, потому что за тот год, что Лавинский не писал новую картину, нет почти ничего. Но это ведь нереально? Неужели нет журналистов, которые пытаются достать информацию? Сфотографировать, скомпрометировать. Ян живет обособленно, в доме с высоким забором, но когда это было помехой?

– Ты что делаешь?

Я роняю телефон из рук на пол. Через мгновение его поднимает Яна. Смотрит в экран и усмехается.

– Про Лавинского читаешь? – хмыкает.

Я настолько увлеклась, что не слышала, как она проснулась.

– Ты меня напугала.

– Врага нужно знать в лицо, – одобрительным тоном произносит Яна. – Я многого о нем до сих пор не знаю. Если что будет интересного, расскажешь утром?

– Хорошо.

Соглашаюсь на автомате и смотрю на то, как Яна выходит из комнаты. Она возвращается минут через пять со стаканом воды в руках и снова заваливается спать. Мне же сон по-прежнему не идет. Я не понимаю, зачем вообще ищу информацию. Судя по тишине, все давно спят. Можно взять телефон, проникнуть в мастерскую и сделать фото.

Я верчусь в кровати некоторое время, а затем все-таки решаюсь. У меня не так много времени. Сейчас пойти туда, куда запретили, проще и вылететь с работы, не успев толком ни с кем подружиться – тоже.

Не дав себе времени на раздумья, выхожу из спальни и быстрым шагом пересекаю коридор, добираясь до желанной лестницы. Я помню, что за мной наверняка наблюдают, но надеюсь, что дадут возможность дойти до двери. А там… если поймают… скажу, что хожу во сне.

Я быстро добираюсь до двери, останавливаюсь, перевожу дух и, не позволив себе опомниться, вхожу в кабинет. Меньше всего я ожидаю увидеть полнейший хаос и разруху, а в центре – самого Яна Лавинского. Я хочу захлопнуть дверь и сделать вид, что меня здесь не было. Но проблема в том, что сюда, видимо, действительно никто не заходит, потому что противный скрип двери привлекает внимание хозяина дома. Он резко оборачивается, окидывает меня темным взглядом, от которого поджилки трясутся, и, как-то недобро сощурившись, несколькими широкими шагами преодолевает разделяющее нас расстояние.

– Новенькая из прислуги, – хмыкает и, схватив меня за руку, втаскивает в мастерскую. – Нравится то, что видишь?

Я хаотично вспоминаю все, что слышала о Лавинском, особенно старательно пытаюсь отыскать графу «резкий всплеск агрессии» и ничего такого не могу припомнить. Но проблема в том, что сейчас передо мной мужчина, едва контролирующий свои эмоции. Его еще не трясет от злости, но он очень близок. Сжатые челюсти, тяжелый взгляд из-под ресниц, прерывистое дыхание и цепко сжатые на моей руке пальцы.

– Вы делаете мне больно, – дергаю руку, но он не отпускает, держит.

Скосив взгляд вниз, словно впервые видит свою руку на моей. Разжимает пальцы и, оскалившись, задерживается на моем лице. Вскинув руку, прикасается к подбородку холодными пальцами. Я замираю, глядя расширенными от ужаса и любопытства глазами на Лавинского. Он меня изучает. Взглядом и прикосновениями. Трогает, блуждает по лицу, словно ища изъяны.

Следом – приближается. Слишком близко и опасно, но я не отшатываюсь. Теперь у меня и правда ощущение, что я сплю, но не просыпаюсь от переизбытка эмоций во сне. Напротив, словно впитываю их глубже. Уже давлюсь ими, когда Лавинский прикасается к моим губам своими. Горячими и мягкими, что снова идет вразрез с моим о нем представлением.

Мой первый настоящий поцелуй. Взрослый и с языком.

Я представляла его иначе. Уж точно не посреди разрушенной художественной мастерской и не с человеком, который пугает меня до чертиков. Но стоит отдать ему должное, целуется он потрясающе. Я теряю способность мыслить и прихожу в себя, когда чувствую на влажных губах холод. Лавинский меня больше не целует. Смотрит. Внимательно и изучающе. Кажется, я впервые вижу в его взгляде отчетливо мелькнувшую эмоцию – стыд.

Он отводит взгляд, смотрит себе под ноги. Я опускаю голову и смотрю туда же. Понятия не имею, что тут произошло, но клочки исписанной ткани мелкими хлопьями осели на деревянном полу. А еще там, под ногами, валяются кисти, краски. Вряд ли так Лавинский начинает работу над картиной. Или картина – это то, что валяется под ногами?

– Ты смотришь на то, чего никто не видел, – привлекает к себе внимание, хотя я ни на мгновение не забывала, что в мастерской не одна.

– В смысле?

– Сюда никто не приходит, тебе же наверняка сказали… Но ты здесь и знаешь больше, чем самые приближенные люди.

Я уверена, что речь не о картине под ногами, а о нем. О его состоянии, так ведь? О слабости, которую я увидела, сама того не желая. Известный художник Лавинский по ночам страдает над тем, что считает неудачей? А где тогда картины, которые ему нравятся? Или здесь таких нет? Но и в доме их тоже… нет. Я ни одной не видела.

– Сколько тебе заплатили? – его голос резко разрезает тишину комнаты, а взгляд вспарывает до внутренностей.

Попалась?

Глава 7

– Если не ошибаюсь…

Я называю Лавинскому сумму из подписанного контракта домработницы. Он же и платит мне эти деньги. Точнее, будет платить, потому что я работаю первый день. Или уже не будет. Не могу по его реакции понять, каков будет итог моего вторжения в эту комнату.

Лавинский смотрит на меня внимательно. Следом – смеется. Заливисто, но как-то зловеще. Я вздрагиваю от этого смеха, но продолжаю стоять с непроницаемым выражением лица.

– Ты очень умная девочка… Как тебя зовут, кстати?

– Полина.

– Я не идиот, Полина. Ты кем раньше работала?

– Моделью. Фотографировалась для интернет-магазинов, снималась в рекламе.

Мне сказали ни в коем случае не врать. Предупредили, что Лавинский может проверить, так что все, вплоть до количества половых партнеров, если его заинтересует эта информация, нужно говорить честно.

– И что? Там мало платили? – вкрадчиво спрашивает.

– Достаточно.

– Тогда что ты делаешь здесь?

Я сглатываю, руки начинают трястись. Я боюсь на самом деле, потому что вдруг понимаю, что если о человеке в интернете почти нет информации, то ему есть что скрывать. Ян Лавинский, конечно, не вор в законе и не бандит из далеких девяностых. Он другой, но он тоже… наверняка не святой. И безумно богатый. У богатых людей есть связи и деньги. Много денег. Он может что угодно. Когда мне угрожали, я согласилась из-за страха. Теперь думаю, что будет, если угрожать начнет уже он?

– В этой комнате или на работе? – пытаюсь разрядить обстановку шуткой, но ему, судя по серьезному лицу, не смешно.

– И то, и другое.

– Я просто зарабатываю. В последнее время в модельном агентстве заказов стало меньше, – снова не вру, потому что так на самом деле и было.

Поначалу я очень хорошо зарабатывала. Саша давал рекламу, к нему обращались клиенты, но в последнее время их как-то не густо.

– Откуда узнала про вакансию?

– От своего менеджера.

– А он откуда?

– Это вы у него спросите, меня он в такие подробности не посвящал.

Лавинский достает телефон, кому-то звонит прямо посреди ночи, но ему не отвечают. Он недовольно отшвыривает телефон в сторону. Я за этим наблюдаю не без удивления. Примерно представляю, сколько денег у человека, который может запросто разбить недешевый телефон. Ухмыляюсь. Жаль, конечно, что картину посмотреть не удалось, и с заданием я не справилась, но уйти с работы мне будет легко, потому что я таких, как Лавинский, терпеть не могу. Заносчивых, считающих, что они крутят этим миром, как хотят, не ценящих деньги тогда, когда этих самых денег у большинства недостаточно.

Наше уединение внезапно нарушает стук в дверь. Я вздрагиваю, Лавинский идет открывать.

– Не прошло и года, ребята, – хмыкает. – Так меня тут завалят, пока вы добежите.

– Так вы сами, Ян Вениаминович, всю охрану из дома выставили, – решается возразить самый старший из прибывших.

– Потому что вам следить надо за территорией. С нее в дом никто проникнуть не должен. А в доме должны работать проверенные люди.

– Так вроде работают, – оправдывается тот самый мужчина.

– Вот именно, Семен, что вроде. Это у нас кто?

Теперь на меня внимательно и изучающе смотрит уже шесть пар глаз. Съежившись, чувствую себя неуютно, хотя в силу профессии это, конечно, странно. Обычно меня не волнует, сколько людей будет на меня смотреть и сколько из них, оказавшись извращенцами, будут представлять меня на месте своих партнерш.

– Новая горничная, Ян Вениаминович.

– Что еще, Семен?

– Не совсем понимаю…

– Перед поступлением на работу вы должны всех проверять, верно?

Судя по тону Лавинского, ощущение, что Семен прямо сейчас будет или отчитан, или уволен.

– Верно.

– Ее вы проверили?

– Разумеется!

– И как так получилось, что девушка с таким смазливым личиком вместо работы моделью пришла в мой дом натирать полы?

– Так это, Ян Вениаминович… деньги вашей девочке нужны на лечение матери.

Я чувствую себя маленькой и ничего не значащей. Меня в моем же присутствии обсуждают, причем бесцеремонно, словно им наплевать на то, что я в кабинете.

– Интересно… – хмыкает художник. – А что если я скажу, что ты уволена? – спрашивает у меня серьезно.

Я вскидываю подбородок. Деньги мне и вправду нужны, но падать перед Лавинским на колени и просить прощения я не буду, тем более, если он меня оставит в доме, я попробую проникнуть в мастерскую еще раз, только уже более подготовленной.

– Я уволена? – спрашиваю сухо.

– Да. Собирай вещи, и чтобы через полчаса духу твоего в моем доме не было.

– Конечно.

– И телефон ребятам перед отъездом сдашь, пусть проверят.

– Хорошо.

– Мне интересно… деньги больше не нужны? – спрашивает, тормозя меня уже у двери.

– Очень нужны. – И ты вот так просто уйдешь с работы?

– Я, Ян Вениаминович, унижаться перед вами не буду. Мне достаточно того, что вы здесь наговорили, чтобы составить о вас мнение, и оно отнюдь не радужное.

Я покидаю мастерскую Лавинского с гордо расправленной спиной. Можно было начать оправдываться, упасть на колени, сказать, что заблудилась или просто пришла сюда от любопытства, но проблема в том, что он или слишком проницателен и все понял, или же просто ткнул пальцем в небо и попал. Я склоняюсь ко второму варианту и понимаю, что остаться на работе мне не светит.

Вернувшись в комнату, включаю свет. Моя сменщица недовольно морщится, просыпается, глядя, как я собираю вещи.

– Что ты делаешь? – уточняет.

– Уволили меня, домой собираюсь.

– Что значит уволили? – не понимает спросонья.

– Избавили от необходимости исполнять свои служебные обязанности без сохранения зарплаты.

– Прямо сейчас? Что ты успела натворить?

– Спи, Ян… Было приятно познакомиться.

Оставив ошарашенную Яну в комнате, забираю сумку, с которой пришла. На выходе меня дожидается один из охранников. Видимо, такой приказ Лавинского. Сопроводить, чтобы ничего не сперла.

– Телефон сейчас достать? – спрашиваю в массивную спину.

Мужчина впереди не отвечает. Молча спускается по лестнице, молча выходит на улицу, и я – следом. Меня проверяют в небольшой пристройке рядом с домом. Подключают телефон к каким-то аппаратам, что-то долго там смотрят. Мы с заказчиком не договаривались по телефону, не разговаривали и не писали смс. Это запрещено условиями контракта. Связь у нас исключительно через Сашу, потому что он тоже получил свой процент с этой сделки.

– Есть кому тебя забрать? – спрашивает Семен, протягивая мне телефон.

– Нет, я…

Рассчитывала, что меня подвезут? Вообще-то, да… Не думала как-то, что увольнять меня будут посреди ночи. Сюда вряд ли сейчас будет ехать такси, но я все же захожу в приложение и делаю заказ.

– Сема, – я вздрагиваю от голоса Лавинского, неожиданно звучащего по рации. – Приведи-ка девушку ко мне. Разговор к ней есть.

Глава 8

– Итак, Полина, – хмыкает Лавинский, когда Семен вводит меня к нему в кабинет.

Я здесь еще не была. В прошлый раз кабинет убирали девочки, а мне поручили гостевую спальню, поэтому заинтересованно осматриваюсь. Просторное помещение, выкрашенное в темно-бежевый цвет, в центре – массивный деревянный стол, удобное кожаное кресло. Сбоку стоит шкаф со всевозможными статуэтками, у стены – кожаный диван, видимо, купленный в комплекте с креслом.

У Лавинского весь дом обставлен предельно просто, и кабинет ничем не отличается. Разве что небольшим беспорядком на рабочем столе. Среди множества смятых листов виднеется уголок закрытого ноутбука, на котором я почему-то концентрируюсь. На самого хозяина дома, стоящего у окна в той же одежде, в которой он был в мастерской, стараюсь не смотреть. На нем шелковый халат. И хоть оголенные икры как бы намекают, я все же надеюсь, что под халатом есть что-то еще. Хотя бы трусы, честное слово. Хотя не скажу, что удивлюсь, если окажется, что внизу нет ничего. Того, что я успела узнать о Лавинском, достаточно, чтобы сделать вывод, что он мало печется о мнении окружающих, если не сказать, что оно его в принципе не волнует.

– Итак, Полина, – голос Яна звучит спокойно. – У меня для тебя есть предложение. Гораздо выгоднее работы горничной.

– Что за предложение?

Скрыть в голосе заинтересованность не могу.

– Я хочу, чтобы ты стала моей личной помощницей.

Я вспоминаю слова управляющей о том, что Лавинский ищет помощницу, но не понимаю, зачем ему в этой роли я. Та, которая пробралась к нему в мастерскую посреди ночи. Не так давно он обвинял меня в шпионаже, а теперь хочет сделать личной помощницей.

– Твои обязанности будут несколько расширены, кроме того, помощница нужна мне в свободном доступе двадцать четыре на семь. Что бы я ни попросил, ты должна выполнять. Оклад, разумеется, выше. В, скажем, десять раз.

Я прекрасно помню сумму, которую прописали в контракте горничной. Ее с лихвой хватит на покрытие базовых потребностей, на нас с мамой, и еще немного останется на то, чтобы отложить, а сейчас Лавинский мне предлагает какие-то баснословные деньги за то, что я постоянно буду рядом с ним.

– Боюсь, у меня нет должного опыта работы в этой области.

– Помнится, у тебя и опыта работы горничной нет, но полотенца ты неплохо складываешь. Значит ли это, что ты быстро учишься?

– Думаю, да…

– Отлично! – хлопает в ладоши и садится в кожаное кресло. – Я тебя поднатаскаю. Думаю, недели нам хватит, чтобы ты поняла, чего именно я от тебя хочу.

– Простите, но я не могу. Мне нравится работа горничной, она несложная, а вы сейчас требуете от меня почти невозможного.

– И чего же такого я требую? – смотрит внимательно.

– Во-первых, я не могу быть с вами постоянно. Как сказал ваш сотрудник, у меня больная мама, и иногда мне нужно ее навещать. Один выходной в неделю на должности горничной меня устраивал, сейчас же вы хоти…

– Будет тебе выходной. Это все пожелания или есть еще?

– Почему вы вдруг решили взять меня? – недоумеваю.

Увольнение предполагает отсутствие доверия и подозрения. Так быстро мнение у людей не меняется, хотя Лавинский не перестает меня удивлять с момента, как я переступила порог его дома.

– Мои люди тебя проверили. Ты чиста. Нанимая на работу сотрудницу с улицы, я рискую раскрыть все свои тайны общественности. Они, конечно, будут рады, но боюсь, что в таком случае ценность всех моих работ сильно снизится.

– Не так давно вы были уверены, что мне заплатили. За что, кстати, не подскажете?

– За шпионаж. Не пойми меня неправильно, но прислуга обычно не рвется в мое личное творческое пространство. Как ты уже наверняка успела заметить, они в принципе не желают со мной видеться.

– Мне сказали, это ваше условие.

– Конечно, мое…

– Тогда я ничего не понимаю.

– Все, что тебе нужно – подумать. Я предлагаю хорошую работу. Спину надрывать так сильно не придется. Считай, у тебя повышение. Хотя моя личная помощница должна быть стрессоустойчивой. С этим, надеюсь, у тебя нет проблем?

После всего, через что я прошла за последний час, я уверена, что теперь смело могу написать в резюме в графе «стрессоустойчивость» – «максимальная».

– Думаю, да.

– Тогда ты мне подходишь.

Прислушиваюсь к своей интуиции, думаю, размышляю. Не чувствуя опасности, порываюсь согласиться, но все равно что-то будто мешает. Мне кажется, Лавинский далеко не так прост, как хочет показаться. Он влиятелен, умен, богат. Уверена, что при реальном желании найти помощницу он бы с этим справился, но ему словно и не нужна была сотрудница, а тут вдруг – понадобилась. И не кто-то там из агентства, а именно я – присланная подозрительная горничная, которую он едва не уволил.

– Вообще, у меня вакантно еще одно место…

Лавинский говорит загадками, но его взгляд, скользящий по телу, куда информативнее любых слов. Сексуальный интерес в свой адрес я улавливаю безошибочно. Модельное агентство научило. К нам не то чтобы часто, но, бывало, приходили клиенты, которым не нужна была модель для рекламы. Скорее для других целей. Саша не сутенер, он никогда не предлагал нам таких контрактов, но некоторые девочки убегали из агентства сами, едва им демонстрировали пышный кошелек. Я к этому никогда не стремилась и сейчас воспринимаю его взгляд как оскорбление. Выше поднимаю подбородок, расправляю плечи, готовясь послать Лавинского.

– Мне нужен кто-то вроде музы. Я давно ищу человека, который будет рядом, чтобы вдохновлять меня на новые картины.

– И что… будет входить в мои обязанности?

– Разговоры, ужины, можешь петь или танцевать, если умеешь.

– Предлагаете мне роль придворного шута?

– Ну почему шута? И где тут дворец? – хмыкает, обводя помещение кабинета взглядом. – Мне нужен человек рядом, с которым мне комфортно. Мы с тобой целовались и все еще разговариваем, из чего я делаю вывод, что ты отлично подходишь.

– Вы обычно не разговариваете с людьми, с которыми целуетесь?

– С женщинами, Полина. Исключительно. И нет, мы не разговариваем. Обычно трахаемся, но на тебе слишком много одежды, и что-то мне подсказывает, что избавляться от нее ты не горишь желанием.

Я очень много хочу у него спросить. Еще больше – узнать о том, почему такой успешный человек, как он, ищет себе собеседника за деньги? Разве ему не с кем поужинать или поговорить? Нет никого более интересного, чем бывшая модель-горничная? Но еще больше меня волнует то, что моя интуиция словно отключилась, хотя должна вопить об опасности и подталкивать к побегу из этого угрюмого дома и от загадочного хозяина подальше.