Текст книги "Бегство Квиллера"

7. Джонни Чей

– Кто вы?

Я застыл на месте.

– Меня зовут Джордан.

Свет фонаря падал на грубую дощатую стенку.

– Что вам здесь надо?

Я его не видел. Он стоял у меня за спиной.

– Информация.

– Почему именно здесь? – Он ткнул мне в спину чём-то твердым.

– Меня послала Кэти.

– Послала вас?

– Она объяснила мне, где я могу вас найти. Лестничная площадка возвышалась на тридцать футов над землей, и в любом случае я ничего не мог сделать. По его тону чувствовалось, что он настроен достаточно серьезно.

– Какое имя она вам назвала?

– Джонни Чен.

Он засвистел какую-то неразборчивую мелодию.

Лицо мое, порезанное осколком стекла, еще кровоточило.

– Откройте дверь.

Я повернул медную ручку.

В комнате стоял полумрак из-за низко опущенного колпака лампы, и в ней стоял какой-то странный запах, которого я не мог определить.

Он подтолкнул меня в спину.

– Лицом к стене.

Повсюду были навалены корзины и бухты канатов, нефритовые вазы и статуэтки Будды. Он зажег другую лампу, и стало гораздо светлее. На стенах висели; снимки самолетов и аварий.

Он крутил диск телефона.

То ли ошибся я, то ли она; я не мог доверять ни ему, ни ей. Но я имел дело не с Бюро. Мне приходилось шаг за шагом прокладывать путь в темноте.

Лицо зудело от запекшейся крови. Почти два часа, вплоть до самого заката, я старался избавиться от слежки, но тут мне на помощь пришла удача: зайдя в какое-то административное здание, я успел заскочить за угол, где и замер в ожидании. Мое исчезновение обеспокоило соглядатая, обыкновенную ищейку, и он решил проследовать за мной; резиновые подошвы его сандалий, скользившие по мраморному полу, издавали звук, напоминающий птичье чириканье, и когда я сшиб его с ног, он, скорчившись, врезался в стеклянную дверь, которая рассыпалась градом осколков, словно в нее попал снаряд. Удача заключалась в том, что у них не было времени закрыть задние двери.

– Это Джонни. Слушай, тут парень, который назвался Джорданом.

Легкий американский акцент, произношение, характерное для Востока.

– Тогда почему ты не позвонила мне и не предупредила? Мне жутко хотелось почесаться, но ему могло не понравиться, если я пошевелюсь. Пистолет no-прежнему лежал у него на колене.

– Я был в Лаосе, – Он повысил голос: – Ладно, поворачивайся.

Он сидел на бамбуковом стульчике, положив ноги в парашютных ботинках на какую-то развалюху, полустол, полукомод, но дуло пистолета по-прежнему смотрело на меня.

– Как он выглядит?

Медленно и осторожно я опустился на лежанку, заваленную тряпьем в затененном углу; она была втиснута среди корзин, бамбуковой мебели, главным образом стульев, дешевых тряпичных ковриков. Здесь было что-то среднее между складом и пещерой, всего две двери и ни одного окна.

Река текла где-то неподалеку, и ее сырые запахи смешивались с какими-то химическими ароматами. Я прикинул, что это, скорее всего, неочищенный опиум.

– О`кей, Кэти, впредь никого не присылай сюда, предварительно не переговорив со мной. Но ты прелесть. – Он бросил пистолет на стол и выпрямился. – Ясно. Ну, до встречи.

Положив трубку, он бросил мне пачку сигарет; я поймал ее и вернул ему обратно.

– Хочешь курнуть? Садись поближе, Джордан. Я придвинул стул. Он был типичным китайцем, тощим до неприличия – коротко подстриженные волосы начинали седеть на висках, лицо изрезано морщинами, а одно ухо имело какую-то странную форму. Он что-то произнес по-китайски.

Одеяло на соседнем диване слегка дернулось, с него скатилась голая женщина, и, когда она поднялась, на нее упал свет лампы – матовая кожа, маленькие груди, черный треугольник волос между ног, – неуверенно переставляя ноги, словно щенок, делающий первые шаги, она прошла к внутренним дверям и закрыла их за собой.

– Она оголодала. Подцепил ее за неимением лучшего. – Он прикурил черную сигарету с золотым фильтром, которую вытащил из пачки. – Так в чем дело, Джордан?

Я рассказал ему, что представляю “Литье Лейкера”, и о происшедшей у нас утечке.

– Давай-ка нюхнем! – Попугая.

– И какая же информация тебе нужна?

– Я хочу выяснить все, что возможно, о Марико Шоде. Оцепенев, он уставился на меня.

– Марико Шода… – От зажатой в пальцах сигареты к лампе тянулся ровный дымок. – Иисус Христос. За стеной плеснула волна от прошедшего судна.

– Кэти сказала, что ты можешь мне что-то рассказать о ней.

– Марико Шода… – Он поднялся со стула. Для китайца он был довольно высок и двигался легко, как кошка, чуть сутулясь; не отрывая взгляда от пола, он о чем-то раздумывал. – А что Кэти рассказала тебе обо мне, Джордан?

– Что ты занимаешься перебросками небольших партий грузов и знаешь все ходы и выходы на Юго-Востоке. Кивнув, он приосанился и обвел взглядом стены.

– Так и есть. Я летал где угодно. Я летал с янки во Вьетнаме, там мне хорошо платили – вот он я, глянь-ка, тут вся история моей жизни. – Он продолжал болтать, показывая мне снимки: на четырех из них были изображены последствия аварий легкого самолета, и на груде обломков которого стоял Чен с улыбкой до ушей, с рукой на перевязи и парой костылей под мышкой. – Сегодня мне приходится куда хуже, чем во Вьетнаме, потому что полагаться можешь только на самого себя, а играть приходится в русскую рулетку, когда нацеливаешься на какой-нибудь тайный аэродром здесь или в джунглях Бирмы или, может, Лаоса, и стоит ночь, и они могут выставить тебе лишь пару факелов в конце полосы, а вокруг джунгли, о Иисусе, а ты уже высосал всю горючку до последней капли даже из дополнительных баков, часто это всего лишь канистры, которые ты приматываешь за бортом кабины, и, если потерпишь аварию, они сразу же взрываются, – а порой, идя на посадку, не знаешь, в чьих руках взлетная полоса и не хлестнут ли по тебе перекрестным огнем из пулеметов, что случалось со мной дважды – взгляни только на эту старую развалину, видишь дырки? Но если даже на полосе тебя ждут друзья, у тебя могут подломиться стойки шасси, или ты не заметишь посадочных огней и уйдешь в сторону, и есть джентльменское соглашение – если до медицинской помощи чертовски далеко, а ты пострадал так, что не можешь передвигаться, тебе просто пускают пулю в лоб как охромевшей кобыле.

Мы расселись за столом.

– Хочешь выпить?

– Не сейчас.

– Что у тебе с физиономией?

– Новое лезвие.

Он от души посмеялся.

– Хочешь помыться?

– Подожду.

– Ее уже нет в ванной. Значит, тебе нужна информация о…

Зазвонил телефон, и он снял трубку.

– С рассветом. Конечно, если сможешь. Да что случится! если ты пойдешь на предельной высоте над берегом? – Послушав, он сказал: – Да нет, черт побери, снижаться не надо, ты что, не понял? – Снова помолчав, он спросил о месте Я времени встречи и отключился. – Понимаешь, сам я больше не веду никаких торговых операций, а только перебрасываю грузы и большей частью стараюсь иметь дело не столько с наркотиками, сколько с оружием. – Он встал. – Вот глянь-ка. – Подцепив ногтями, он откинул крышку одной из корзин и показал мне уложенные в ней ровные ряды обойм, сталь и медь которых маслянисто блестели в свете лампы, – 7,62 и 9 миллиметров. Но самое интересное добро находится в других корзинах, только я не хочу возиться с ними. Полуавтоматическое и автоматическое оружие 50-го калибра, большей частью бельгийского производства и несколько прекрасных прицелов из Венгрии. Тут же, – он ткнул в одну из корзин рифленой резиновой подошвой ботинка, – несколько дробовиков, для которых подходят патроны по 9 миллиметров, излюбленное оружие антикоммунистических повстанцев к северу от Пномпеня или Саравана. Если знаешь, где найти покупателей, эти штуки прямо нарасхват и на той, и на другой стороне. – Он вернулся за стол. – Есть и другой товар на продажу, которым стоит торговать – золото, камни и все такое дают неплохой доход, если знаешь, как вести дела. Хочешь кофе, Джордан?

– Нет, спасибо.

– Господи, должно быть, у тебя какие-то интересные тайные пороки. – Он прикурил очередную сигарету. – Значит, тебе нужна информация о Малышке Стальной Поцелуй. Может, ее у меня не так уж и много, но побольше, чем у кого другого. – Он выпустил дым. – Говорят, ей двадцать один год, уроженка Камбоджи, не выше той девчонки, которую ты тут видел, потребности у нее довольно скромные, но она контролирует дело с ежегодным доходом, может, в сорок, а может, в пятьдесят миллионов долларов США, половина которых поступает от продажи наркотиков, а половина – от торговли оружием. Люди, которых она числит своими друзьями, преподносят ей подарки – апартаменты в Лондоне, Париже, Нью-Йорке или Токио, или дворец в Рангуне, или, скажем, яхту или набор алмазных украшений из Южной Африки. Люди же, которых она числит среди своих врагов, тоже подносят ей подарки, чтобы заслужить ее расположение – постоянный номер в манильском отеле “Мандарин”, золотые безделушки из Пакистана с выгравированным на них ее именем или автомобили. Путешествует она сама по себе на собственном “Боинге-727”, в аэропортах пользуется проходом для “очень важных лиц”, через который проходит, не снимая темных очков и в окружении дюжины телохранителей, которые всех оттесняют от нее, потому что она не любит фотографироваться.

Он снова встал и, открыв ящик массивного лакированного японского комода по другую сторону комнаты, вынул из него снимок размером восемь на десять дюймов и протянул его мне.

– Бумага крупнозернистая, но это лучшее, что мне удалось сделать. – Я поднес его к свету.

– Марико Шода?

– Марико Шода. – С его сигареты упал столбик пепла, и он сел, положив руки на колени. – Я был проездом в Сайгоне, где мне довелось узнать, что она прилетает, так что я воспользовался этой возможностью, пока заправляли горючим мою развалину – и мне повезло, если можно так выразиться. Она вышла из салона своего “Боинга” без темных очков, оптика у меня была наготове, и я успел ее щелкнуть – ну, разве не красотка?

Фотобумага была настолько крупнозернистой, что мне пришлось отодвинуть снимок на расстояние вытянутой руки, чтобы получить представление об изображении на нем. Да, она в самом деле была хорошенькой – тонкое изящное лицо с высокими! скулами, большие глаза, короткая под мальчика стрижка, чуть вздернутый носик и маленький упрямый подбородок. Она чуть повернула голову, словно подозревала – кто-то смотрит на нее!

– С какого расстояния снято, Джонни?

– Двести или триста ярдов. И, понимаешь, где бы она ни приземлилась, вокруг нее целая толпа телохранителей – кстати; все женщины – но еще больше ждут ее на выходе, куда они прибывают заблаговременно. И одна из них увидела, как я щелкнул. Я этого не знал, но на всякий случай тут же в аэропорту вытащил пленку и отдал ее проявлять. – Он пожал плечами, – и тем же вечером они перехватили меня на улице. Камера была у меня с собой, они сразу вырвали ее и вытащили пленку – потеря небольшая, там уже была новая пленка – расколотили камеру и обработали меня. – Он притронулся к мочке правого уха. – Это мое, а левое пришили в больнице. Я сам слышал, как Шода четко говорила: “Прошу вас, никаких снимков”. – Взяв карточку, он сказал, стоя около комода: – Я могу сделать другой отпечаток, Джордан, если он тебе нужен. Хорошенькая малышка. Но вот что скажи мне – ты в самом деле хочешь подобраться поближе к этой красавице?

– Если удастся.

Он облизал губы.

– Это будет нелегко. Она должна, сама захотеть назначить тебе встречу, да и в этом случае дважды подумай. Вокруг нее телохранительницы, да и она сама – та еще штучка. Мне не раз говорили – не стой к ней слишком близко и во всяком случае не вздумай к ней притрагиваться. Говорят, что ты и почувствовать ничего не успеешь, такой у нее острый клинок. И она весьма возвышенная личность – всегда молится о тебе, прежде чем убить. Конечно, она может и проникнуться к тебе расположением, но и в этом случае я был бы очень осторожен. Она столь же безобидна, как голодный богомол.

Зазвонил телефон, он снял трубку и заговорил на диалекте, которого я не понимал – скорее всего, это был хоккейн, тайваньский диалект китайского языка, которым широко пользовались в Юго-Восточной Азии. Поднявшись, я стал разглядывать аксессуары на стенах – изображения молодых девушек, философские изречения – “Есть старые пилоты и есть отчаянные пилоты, но не существует старых отчаянных пилотов”; выцветшие таможенные декларации с печатями, черная женская перчатка, высохший череп обезьянки, пачка сигарет “Плейер” с отверстием в середине, напоминавшем дырку от пули, и колечко черных волос с голубой ленточкой. Я хотел узнать о Чене как можно больше: особенно меня интересовало, почему он встретил меня пистолетом, а через десять минут доброжелательно пригласил в дом, даже не посоветовав держать язык за зубами. Неужели он настолько доверял Кэти?

– Методы, к которым прибегает Шода, – продолжил он, положив трубку и возвращаясь на свое “место, – порой просто удивительны. Она никогда не появляется в общественных местах типа ресторанов, а если ей доводится навестить кого-то в даунтауне, она показывается лишь на мгновение, выходя из лимузина, и ее тут же закрывают фигуры стражниц – а эта публика те еще кошечки: ты когда-нибудь слышал о куноичи?

Я покачал головой, что нет.

– Это кровные сестры ниндзей, родом тоже из Японии. Как и гейш, их учат петь и увеселять гостей, так что они вполне могут оказаться среди девушек, приглашенных для развлечений в дом своего соперника, и когда она будет кошечкой ластиться у него в руках, тут ему и придет конец – шпилька для волос через ухо втыкается в мозг. Один из их любимых номеров, который на моем языке называется “сью чьей вен” – поцелуй смерти. И знаешь что? Как-то я месяцев шесть болтался в Пномпене и…

Звонок у дверей издал короткий звук; мгновенно прервав повествование, он схватил со стола револьвер.

– Оставайся здесь, Джордан, я сейчас вернусь. Он направился к дверям, за которыми скрылась девушка, а не к тем, через которые под дулом пистолета ввел меня. Значит, предохранительная система, которую я включил, поднимаясь по лестнице, была установлена и у задней двери, куда он сейчас направился проверить, что случилось. Я испытывал искушение встать, чтобы проверить содержимое других корзин и еще двух столов, не говоря уж о японском комоде, но остался на месте, потому что еще не знал этого человека и не исключал, что он просто дал задание девушке включить сигнализацию, чтобы у него был предлог покинуть комнату и посмотреть, что я буду делать в его отсутствие. У меня не было еще никаких подходов к самой важной, к самой болевой точке моего задания, подходов к Шоде и, может быть, с его помощью мне удастся получить их.

Он показался из тех же самых дверей и, подойдя к столу, бросил на него маленький замшевый мешочек, после чего повернул ключик в ящике стола.

– Чу-Чу! – Ключик заедало, что заставляло его нервничать. – Чу-Чу, иди сюда!

Сейчас на ней была простая шерстяная рубашка, и выглядела она еще более юной, чем раньше; застенчиво переминаясь с ноги на ногу, она стояла посреди комнаты, поглядывая на меня.

– Вытяни руку, радость, моя. – Он протянул к: ней свою руку. – И получи… Вот эту штуку – идет?

Помедлив, она послушалась его, и он, порывшись в кожаном кисете, вынул и положил ей на ладонь рубин.

– Подарок, о`кей? Стоит тысячу долларов, а может, и больше. – Он возвышался над ней, явно довольный собой, ею, подарком. – Ты моя тысячедолларовая куколка. – Она не отрывала глаз от камня; он сиял на ее ладони нестерпимым блеском, и я чувствовал неуверенность Джонни Чена: он приобрел ее за “мешок бобов”, может быть, найдя в лагере беженцев у камбоджийской границы или уговорив ее родителей, которые больше думали, как выжить самим, чем о дочке, и вот теперь она была его, Джонни Чена, собственностью, но он не знал, как вести себя с нею – и не только из-за языка. Скорее всего, чувства, которые он испытывал, были для него совершенно внове. И он был слегка растерян.

– Подарок, Чу-Чу. Подарок. – Он неловко развел руки. – Означает, что я люблю тебя. – Он поцеловал ее в лоб, провел пальцами по щеке и оттолкнул от себя. – Можешь оставаться здесь, – показал он рукой на диван. – Чу-Чу – оставаться, о`кей?

Словно не слыша его, она удалилась, держа камень перед собой и любуясь его переливами; мне бросились в глаза мягкие линии ее плеч и затылка и нежные подколенные чашечки.

– Ладно, она всего лишь ребенок, – пробурчал Чен. – Но таких детей насилуют каждый день и здесь, и на границе, и в деревнях. Тут ее не собираются насиловать, ее любят, верно?

– Я мог в этом убедиться.

– Ладно. Так в чем суть дела, Джордан? Ты хочешь выяснить, обладает ли Малышка Стальной Поцелуй тем оружием, о котором говорил?

– Главным образом.

– Если его у нее и нет, то, конечно же, она захочет его заполучить.

– Ты когда-нибудь его видел?

– Нет. – Он перекладывал с руки на руку замшевый мешочек. – Но нечто подобное попадалось мне на глаза. И я бы сказал, что если эта штука в Юго-Восточной Азии попадет не в те руки, тут все встанет дыбом. Она может сшибать в небе вертушки, точно?

– Любой самолет до высоты в тридцать тысяч футов. Мешочек мягко упал на стол.

– Тридцать тысяч! Боже небесный! И прямо с руки? Да это почище “Стингеров”.

– Раза в три.

– Он задумался, опустив глаза; затем вытащил из пачки еще одну длинную черную сигарету, прикурил ее и взглянул на меня сквозь дым.

– Ты давно знаешь Кэти Маккоркдейл?

– У нас был с ней ленч.

– Должно быть, ты произвел на нее впечатление.

– Может быть, она просто хорошо разбирается в людях.

– Будем надеяться. Я хочу сказать, когда Кэти говорит мне, что я могу кому-то доверять, это в самом деле так. Она никогда не ошибается.

– Поэтому ты и держал меня под пистолетом.

– Я же не знал, что ты от Кэти. – Он смахнул с губы крошку табака. – В общем, я рассказал тебе, что за баба эта Марико Шода. Ты все еще хочешь встретиться с ней?

– Поэтому я и явился к тебе.

– Но дело не в том, – он искоса наблюдал за мной, – что она может и не захотеть встретиться с тобой, так? Не ты ли тот парень из лимузина, с которым несколько ночей назад случилась некая история? В сводках новостей об этом не было ни слова, но по всему Сингапуру ходят слухи.

– Она неправильно поняла меня, – возразил я. – Я не собирался причинять ей никаких неприятностей. – Слова эти предназначались тоже для системы слухов.

– Ты какой-то странный тип. – Выпрямившись на бамбуковом стульчике, он подтянул к себе телефон и набрал номер. – Пару месяцев назад, – продолжал он рассказывать, – кто-то сбросил бомбу на монастырь, в котором она должна была остановиться, и разнес его вдребезги. Но на этот раз ее там не было. – Он попросил к телефону какого-то Сэма. – Столько народа хочет прикончить эту девочку, что ей приходится прыгать с места на место. Думаю, поэтому у тебя и были из-за нее неприятности в той машине. Сэм? Как дела? Слушай, мне кое-что от тебя надо. Я слышал, что в городе болтается некий парень Лафардж из Бангкока. Через пару дней он должен улететь, но я не знаю, на какой рейс у него билет. Известно, что он сделал предварительный заказ. Можешь ли ради меня заглянуть в компьютер? – Он стряхнул пепел в нефритовое блюдце. – О`кей, перезвони мне, Сэм.

Положив трубку, он скрестил длинные худые ноги.

– Как я уже начал тебе рассказывать, я вылетел из Пномпеня и у меня возникла необходимость сесть на скрытую полосу за пределами города. Мы, летчики, порой попадаем в такие ситуации. Приходится знать, где расположены такие полосы и как выйти на них, в случае необходимости – только никогда не знаешь, когда она на тебя свалится. Их сотни, если не тысячи. Во всяком случае, шлепнувшись туда, я заметил, что нахожусь рядом с каким-то тренировочным лагерем, в котором куча солдат; лагерь густо оплетен колючей проволокой, но можно было разглядеть, что там делается. Там устраивал смотр какой-то полковник, насколько я успел рассмотреть, этакое маленькое худенькое создание, но с иголочки. Даже издали я видел, что все стоящие в строю, судя по форме, были офицерами. Я сложил два и два – месторасположение лагеря и собранные в нем отборные части, и наконец мне все стало ясно. Этим малышом была Марико Шода, потому что, можешь мне поверить, в этой глуши никто иной не мог быть женщиной-полковником. Это было видно по тому, как она отдавала честь – даже с того расстояния я обратил внимание на ее стиль. А Шода, надо сказать…

Зазвонил телефон, и он снял трубку.

– Да? Понятно. – Он подтянул к себе блокнот и взял карандаш. – О`кей. Все записал, Сэм. И слушай, я никогда не спрашивал у тебя об этом парне, ясно? Я даже не звонил тебе. Если возникнут какие-нибудь неприятности ты сам знаешь, какие, мне надерут задницу. Или отвинтят голову.

Он спросил еще о каком-то Ли, попросив передать ему самые лучшие пожелания, а потом оторвал верхний листик блокнота и перекинул его мне.

– Значит, Доминик Лафардж – уроженец Франции, натурализовавшийся в Таиланде, и он взял билет на этот утренний рейс. Ему пришлось натурализоваться, потому что он работает на Шоду и она оплачивает его счета. По слухам, которые дошли до меня, Лафардж живет в Таиланде последние десять или одиннадцать лет, и он главное связующее звено между потоком оружия, поступающего в руки Шоды, и переправкой его силам повстанцев в Индокитае. – Он раздавил в пепельнице окурок. – Я не представляю, что ой делал в Сингапуре и почему утром летит в Бангкок, но если ты меня спросишь, то бьюсь об заклад: скорее всего, он посещал свою хозяйку, ибо сейчас она именно здесь. – Он достал еще одну сигарету. – Резонно?

– Всего лишь слухи. Насколько на них можно полагаться? Я даже не предполагал, что удача сразу же придет мне в руки. Я уже, начал приходить в отчаяние, понимая, что, как только я найду подход к Шоде и ее организации, я окажусь в смертельно опасной зоне открытого пространства, на котором мне придется выверять каждый свой шаг, да и то у меня будет всего лишь один шанс из десяти остаться в живых. Такое веселенькое мне выпало задание.

– Слухи, которыми пользуюсь я, куда надежнее, чем большинство им подобных. Могу ручаться, что полученная информация о Лафардже полностью соответствует истине. Я занимаюсь торговлей оружием, так? Так что мне приходится знать и других, кто имеет к нему отношение. И если ты собираешься завтра сесть на хвост этому типу, ты, по крайней мере, знаешь: это тот человек, который тебе нужен. Но что ждет тебя по завершении полета, знает только Бог – и ответственности за тебя нести я не собираюсь. Ты вторгаешься на территорию Шоды.

Встав, я стал прохаживаться вдоль стены, разглядывая и снимки, и черный высушенный обезьяний череп, и пачку сигарет с пулевым отверстием, и, завершая разговор с Джонни Чеком, я понял, на какой риск я иду – у меня даже мурашки по коже пошли.

– Если я полечу этим рейсом, то не хочу, чтобы ты заикался о нем хоть кому-нибудь.

Тщательно растерев окурок, он поднялся, сунул руки в карманы и выразительно пожал плечами.

– Если что-то пойдет не так, сам ломай голову, Джордан. И если кто-то узнает отвоем намерении лететь этим рейсом, то уж только не от меня. Я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.

Прежде чем выйти через заднюю дверь, я сполоснул лицо в маленькой ванной комнатке, пахнущей сандаловым деревом; спустившись по лесенке, я миновал заваленный грузами сарай и через другую дверь вышел к проходу, заставленному пустыми ящиками, корзинами, мятыми канистрами и банками из-под масла; его освещал единственный тусклый фонарь на углу склада.

– Мягкой посадки, – пожелал мне на прощанье Чен, возвращаясь к себе.

Я провел не меньше тридцати минут, изучая обстановку по берегу реки, прежде чем позволил себе выйти на улицу; по пути я убеждал себя, что даже часть информации, полученной мною, не позволит вляпаться в ловушку; я заставлял себя поверить, что, наконец, я нашел подход – подход к Шоде, с которого сегодня вечером и начнется мое задание.