Текст книги "Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года"

Спустя годы, уже в эпоху существования Советского Союза, после смерти Ленина, его сестры и вдова Крупская смогли оценить влияние смерти Александра на семнадцатилетнего Владимира. Нет ничего странного в том, что Анна Ульянова сподобилась начать воспоминания о своем брате со слов «Наш вождь Владимир Ильич Ленин родился…»; ее основная задача – использовать в пропагандистских целях (во благо советского народа) историю с Александром. Хотя марксизм отрицает индивидуальный террор как средство политической борьбы, однако Анна фактически изображает Александра марксистом, который помог брату сделать первые шаги на пути к большевизму. Анну не смущает тот факт, что слова Александра, произнесенные им во время суда, наглядно показывают, насколько он был далек от основополагающих концепций марксизма. Столь же неприятны попытки (не говоря уже о том, что это неуважительно по отношению к памяти братьев) наиболее близких людей, Крупской и младшей сестры Ленина, Марии Ильиничны, представить историю таким образом: якобы в тот момент, когда Ленин услышал о казни брата, в его голове зародилась мысль о большевизме. Выступая 7 февраля 1924 года на торжественной сессии Московского Совета, посвященной памяти В.И. Ленина, Мария Ильинична пустила в обращение наиболее часто повторяемую историю. Услышав о казни брата, Владимир якобы сказал: «Мы пойдем другим путем» (заметим, что в это время Марии Ульяновой было всего лишь девять лет). По собственному признанию Ленина, до 1889 года он и не помышлял о марксизме.

Вне всякого сомнения, смерть брата явилась страшным ударом для младшего. Да, в детстве было всякое – и соперничество, и ссоры, но Владимир был очень привязан к старшему брату; у него вообще были сильно развиты родственные чувства. Достаточно трудно, и не только из-за тенденциозности информации, но и благодаря сдержанности Ленина, старательно скрывавшего свои чувства, определить степень влияния этой личной трагедии на формирование убеждений и развитие личности Володи Ульянова. Спустя годы, уже в связи с другим актом политического террора, Ленин писал: «Весь опыт российского революционного движения ясно доказывает абсолютную бесполезность террора». И далее: «индивидуальные террористические акты… создают всего лишь недолговечную сенсацию и ведут в конечном счете к равнодушию, к пассивному ожиданию следующей «сенсации». Этой фразой Ленин, похоже, приносит извинение за террористический акт пятнадцатилетней давности.

Среди университетских знакомых Александра был Сергей Ольденбург (впоследствии известный востоковед), запомнивший интересный случай. В 1891 году, будучи в Санкт-Петербурге, Ленин зашел к нему поговорить об Александре. Он был так напряжен и взволнован, что казалось, вновь переживает былую трагедию. Ольденбурга особенно поразил тот факт, что Владимир не захотел говорить о политической деятельности и личных делах брата. Все его вопросы касались исключительно научной деятельности Александра. Ему хотелось получить подтверждение того, что брат был всерьез увлечен наукой и его исследования в области биологии имели научную ценность.

Есть множество объяснений этой истории. Возможно, Ленин пытался понять, не явился ли уход брата в политику результатом разочарования в науке. А может, хотел удостовериться, что, несмотря на бесполезный поступок и безвременную кончину, жизнь брата не прошла впустую. Безусловно, Ленин рассматривал индивидуальный террор как форму невротического потворства собственным амбициям некоторой части интеллигенции, идущей от нежелания заниматься реальной политической деятельностью. Судьба собственного брата спровоцировала интерес Ленина к социальным вопросам. Мы обладаем достоверной информацией, что лишь начиная с 1887 года Владимир приступил к изучению радикальной литературы, причем отдался этому занятию с той же страстью, с какой до этого изучал историю и языки.

Пока Александр ожидал приговора суда, Владимир заканчивал восьмой, последний учебный год в Симбирской гимназии. Для юноши окончание средней школы являлось серьезным, а зачастую эмоционально травмирующим переживанием. Требовалось не просто успешно окончить последний класс, но, кроме того, сдать выпускные экзамены по нескольким дисциплинам. Эти экзамены, письменные и устные, так называемое «испытание зрелости», состояли из вопросов и заданий, разработанных Министерством просвещения или профессорами местного университета. Все обставлялось таким образом, чтобы выпускники испытывали страх перед экзаменами. Содержание экзаменационных вопросов держалось в строгой тайне; экзамены проходили в закрытых помещениях; достаточно было одной неудовлетворительной оценки, чтобы выпускник уже не имел права продолжить дальнейшее обучение. По сравнению с российскими выпускными экзаменами американские и английские кажутся невинной забавой. Зачастую у экзаменующихся, а им было всего лишь по восемнадцать – девятнадцать лет, случались нервные срывы.

Владимир Ульянов окончил гимназию с оценкой «отлично» по всем предметам, включая религию. Исключение, как уже говорилось ранее, составляла логика. К аттестату об окончании гимназии шло приложение, включавшее разделы «поведение в классе», «интерес к учебе» и тому подобное. Согласно документам, Володя Ульянов являлся «образцовым» учеником. Письменные экзамены совпали по времени с казнью старшего брата. Володя отлично сдал экзамены и как первый ученик в классе получил золотую медаль об окончании Симбирской гимназии (Александр и Анна тоже окончили гимназию с золотой медалью).

История, связанная с трудностями, возникшими при получении золотой медали и поступлении в университет, является очередной выдумкой советских биографов.

Исходя из чисто практических соображений, царское правительство не могло позволить себе применять политику репрессий против родственников политических преступников. Подобные действия могли лишить представителей наиболее выдающихся российских фамилий возможности продолжить образование в высших учебных заведениях и стать государственными служащими. Но стоило Ленину попасть в беду, и дело брата явилось бы подтверждением его политической неблагонадежности. Не раньше. Симбирск был небольшим городом, и вполне естественно, что трусливые представители местной интеллигенции стали избегать семью потенциального цареубийцы. Но, по мнению многих, даже консервативно настроенных граждан, на долю трудолюбивой, жившей по христианским законам семьи выпало страшное горе.

Среди тех, кто лояльно относился к семье Ульяновых, был Федор Керенский, директор Симбирской гимназии (по иронии судьбы отец того Керенского, которого Ленин впоследствии лишил возможности руководить Российским государством). В период выпускных экзаменов Керенский выказывал особую симпатию Владимиру и выражал сочувствие семье Ульяновых. Владимир Ульянов был объявлен чрезвычайно талантливым учеником, а его поведение за все восемь лет обучения в гимназии было достойно похвалы.[6]6
  Анна Ульянова, комментируя этот момент в биографии Ленина, считает своим долгом защитить брата от невысказанного подозрения в буржуазном резонерстве: он был способным, но шаловливым учеником, насмехался над некоторыми из своих товарищей и учителей.


[Закрыть]

Положительные качества Владимира, по словам Керенского, являются результатом его нравственного и духовного воспитания. Единственным недостатком юноши была чрезмерная замкнутость; доказательством служило отсутствие друзей среди сверстников.

Для продолжения учебы Владимир Ульянов выбрал Казанский университет. Маловероятно, что путь в столичные университеты для Ульянова был закрыт. Два года спустя младшая сестра Владимира, Ольга, продолжила учебу в Санкт-Петербурге. Просто Мария Александровна хотела в период учебы быть рядом с сыном (отчасти по совету Керенского), а Кокушкино (родовое имение Ульяновых) находилось недалеко от Казани. Существовала надежда, что влияние матери убережет Владимира от неприятностей; семья стремилась уехать из Симбирска, подальше от печальных воспоминаний.

После жесткого режима гимназии для большинства российских студентов университет являлся олицетворением мира опьяняющей свободы. Этот контраст практически недоступен пониманию среднестатистического английского или американского студента. Выходя из-под контроля родителей и учителей, студент начинал самостоятельную жизнь. Жесткая дисциплина и зубрежка уступали место свободному посещению лекций и самоподготовке. И что важнее всего, университет в условиях самодержавия был оазисом свободы слова и мысли. Очень быстро студенты поняли, что являются изолированной от общества социальной группой, не зависящей от государственной бюрократической машины и суеверия масс. Это позволило им потребовать немыслимых с точки зрения самодержавия прав и свобод. Образованные люди, даже те, кто придерживался умеренных взглядов, очень надеялись, что студенты восстанут против власти. Когда в 1886 году Александр III посетил Московский университет и молодежь встретила его цветами и аплодисментами, все чувствовали, что было в этом нечто постыдное.

Нет ничего удивительного в том, что обстановка в университетах не устраивала власти. По их мнению, большая часть революционных волнений 1860 – 1870-х годов произошла в результате ненормального (в условиях самодержавия) положения, сложившегося в университетах. Не было таких намерений, да и не по силам было авторитарному режиму XIX века добиться от молодежи подчинения строгой регламентации жизни. Репрессивные меры предпринимались больше с целью подчеркнуть, нежели обуздать бунтарский дух молодежи. Таким образом, с помощью закона 1884 года делалась попытка не допустить «эксцессов» в университетской среде. Теперь от каждого студента требовалось письменное обязательство не становиться членом какого-либо запрещенного общества. С незапамятных времен русские «сердитые молодые люди» одевались бедно, тем самым демонстрируя свое презрение в адрес лицемерного, опутанного условностями общества; теперь студентов, как гимназистов, обязали носить форму. Правительство подчеркивало роль студенческого инспектора, государственного чиновника, совмещавшего функции декана и полицейского надзирателя. Можно себе представить, какие чувства вызывал этот чиновник у студентов! «Встаньте, господа, правительство возвращается!» – под таким заголовком вышла передовица, приветствующая новую «реформу». Результаты не замедлили сказаться, но теперь все обошлось без цветов и рукоплесканий.

Осенью 1887 года Владимир Ульянов подписал требуемые обязательства и был зачислен на юридический факультет Казанского университета. Такой выбор разочаровал его учителей, ожидавших, что их выдающийся ученик продолжит изучение истории и языков. Ленин, по всей видимости, решил, что на поприще юриста больше возможностей для карьерного роста. Вне всяких сомнений, Ленин имел все необходимые качества – способность проникнуть в самую суть предмета, ясный ум, интуицию, – чтобы стать превосходным юристом. Он на всю жизнь сохранил знания, полученные при изучении юриспруденции и за недолгую практическую деятельность в качестве юриста. В разгар революции и Гражданской войны оратора, предложившего закон о «классовой справедливости», поразило возражение Ленина: «Это незаконно. Вас можно привлечь в судебном порядке». Характерно, что впоследствии ни одна профессия не вызывала в нем больше отвращения, чем профессия юриста. А с каким презрением и даже гневом он говорил о «беспристрастном буржуазном» правосудии!

Проведенные исследования контингента учащихся показали, что образование в России в 1880-х годах не являлось исключительной привилегией высших слоев общества. Из 916 студентов, обучавшихся в 1887/88 учебном году в Казанском университете, 95 были детьми крестьян и казаков, 189 – из мещан и цеховых, 101 – из духовенства, 298 – детьми чиновников и военнослужащих, 99 – из дворян, 92 – из купеческого звания и почетного гражданства, 16 – из солдатских детей, иностранными подданными – 2, из разночинцев – 24 человека. Глядя на эту статистику, становится совершенно ясно, что не могло идти никакой речи о равенстве образовательных возможностей; Россия была аграрной страной, и, естественно, подавляющую часть населения составляли крестьяне.[7]7
  Статистические данные взяты из советских источников.


[Закрыть]

Самую многочисленную группу студентов составляли дети государственных служащих (к ним относился Ленин) и сравнительно небольшую представители «истинного» дворянства.

Обычный студент Казанского университета вряд ли был богатым человеком. Реформы 1880-х годов повлекли за собой увеличение платы за обучение, вызвавшее волнения в студенческой среде. По мнению правительства, университеты следовали дурной традиции. Каракозов, выпускник Казанского университета, стрелявший в 1866 году в императора Александра II, положил начало кампании политического террора, достигшей кульминации в 1881 году (убийство Александра II). Подрывная деятельность исходила из студенческих кварталов; даже в местном институте акушерства была найдена революционная литература. Но совершенно ясно, что основной причиной студенческих беспорядков являлась естественная реакция на установленный надзор со стороны властей и вмешательство в частную жизнь. Не много потребовалось, чтобы спровоцировать мятеж, положивший конец университетской карьере Владимира Ульянова.

Первые волнения начались в Москве. Там во время концерта студент дал пощечину надзирающему инспектору. Власти отреагировали с привычной суровостью. Виновный в содеянном был в административном порядке приговорен к трем годам несения службы в штрафном батальоне. Вслед за этим прошла волна студенческих протестов и демонстраций (одну разогнали с помощью солдат). Истории, связанные со зверствами полиции, облетели все учебные заведения России. Представители Москвы (деятельность университета была приостановлена) прибыли в Казань, чтобы убедить товарищей поддержать их выступления. Разговор шел о произволе в отношении пострадавшего студента и защите прав университетов: «Неужели мы не защитим права наших университетов? Мы верим в студентов Казани и призываем их открыто выразить свой протест в стенах университета».

Ленин спокойно продолжал занятия, и, что довольно любопытно, в число выбранных им предметов входила теология. Но 16 декабря он оказался в толпе студентов, собравшихся, чтобы выразить протест в связи с оскорблениями, которым подверглось московское студенчество, и потребовать от правительства изменения законов об учебных заведениях. Поначалу митингующие просто были в несколько возбужденном состоянии. Их действия никак не походили на хулиганские (если не считать сломанной двери в конференц-зале). Делегация студентов ветеринарного института, поспешившие выразить свою солидарность с университетом, была встречена «братскими объятиями и поцелуями». Но появление инспектора резко изменило ситуацию. Забыв об аналогичном инциденте, этот чиновник предстал перед толпой и приказал разойтись. При виде ненавистного надзирателя раздались крики: «Бей его!» И как вы уже могли догадаться, инспектора избили и вышвырнули вон. Затем наступила очередь профессоров университета. Они обратились к студентам с просьбой прекратить беспорядки: «В храме науки нет места для беспорядков… Вы пришли сюда учиться». Эта речь произвела такое же впечатление, как и все подобные речи в схожих обстоятельствах.

Опьяненные собственной смелостью студенты вынесли ряд резолюций. Часть была вполне приемлемой, но большинство решений, безусловно, привело бы современных университетских профессоров (и американских, и российских) в содрогание. Студенты выдвинули следующие требования: передать руководство университетом профессорскому совету, исключая вмешательство министерства; ликвидировать контроль за частной жизнью: предоставить право собраний и возможность обращения с петициями. Решение вопросов о распределении стипендий и дотаций поручить избранным представителям студентов. И наконец, наказать «тех должностных лиц, которые преднамеренно, или в силу халатности, допустили… жестокие действия в отношении наших московских товарищей».

Власти ответили арестами предполагаемых руководителей беспорядков, и около сотни студентов были либо исключены из университета, либо их попросили уйти. На два месяца были приостановлены занятия.

Оказавшись среди задержанных, Владимир Ульянов два дня провел в тюрьме. Он попал в число первых сорока пяти студентов, исключенных из университета. Владимир заявил, что во время студенческих выступлений бежал по коридору, «кричал и размахивал руками». Если все было именно так, то он явно повел себя несвойственным для него образом. Ни до этого случая, ни после он не становился частью орущей толпы. Вероятно, благодаря рыжим волосам он выделялся в беспорядочно движущейся студенческой толпе. Следовало наказать зачинщиков беспорядка, но, как известно, в такой ситуации найти истинных руководителей практически не представляется возможным. Фамилия Ульянов вызывала конкретные ассоциации, и Владимир Ильич впервые попадает в тюрьму. В результате за коллективную вину понесли наказание первые попавшиеся под руку студенты; они были исключены из университета (студенты, избившие инспектора, подверглись особому наказанию). Даже при таком раскладе для большинства студентов исключение не являлось трагическим событием. Спустя несколько месяцев, от силы год, им разрешалось вернуться, чтобы продолжить учебу. Совсем не обязательно, что они получали в документах пометку о неблагонадежности. Поскольку студенческие беспорядки были широко распространенным явлением, большинству участников, в то или иное время исключенных из университета и даже сидевших в тюрьме, удавалось стать уважаемым врачом, юристом, а иногда и высокопоставленным чиновником. Но Владимиру Ульянову обратный путь в университет был закрыт на три года, и не потому, что он был виновен более других, а только лишь из-за того, что был братом Александра.

Либеральное общество Казани, в особенности его женская часть, приветствовало исключенных студентов как истинных мучеников за свободу. За то короткое время, что они провели в тюрьме, их умудрились засыпать подарками, продуктами и даже деньгами. Когда их отпустили и приказали покинуть Казань, отъезд в лоно семьи напоминал демонстрацию. Улицы были заполнены сочувствующими, одобрительными возгласами выражавшими поддержку молодым героям. Те, в свою очередь, приветствовали друзей и родственников и даже бросали в толпу отпечатанные на мимеографе листовки. Одна начиналась словами: «Прощай, Казань!.. Прощай, университет!..» и далее: «Мы думали, что здесь, в храме науки, мы найдем те знания, опираясь на которые мы могли бы войти в жизнь борцами за счастье и благо нашей измученной родины! <…> Но с чем же столкнулись мы здесь? <…> Навстречу нам шла та «наука ради науки», которую так яростно защищали некоторые из господ профессоров…»

Вместе с матерью Ленин уехал в имение в Кокушкино – восхитительное место для летнего отдыха, чего нельзя сказать о зимней поре. Затем Мария Александровна вернулась в Казань, чтобы, собрав младших детей, присоединиться к Владимиру и Анне, также жившей в Кокушкине по приказу полиции.

Ленин признавался, что еще никогда не читал так много и увлеченно, как во время вынужденного пребывания в Кокушкине. Он читал специальную литературу, поскольку надеялся на восстановление в университете, но она составляла только какую-то часть поглощаемых им с жадностью книг. Он впервые увлекся литературой по социальным и политическим вопросам. Уже упоминалось, что до смерти брата Ленин не выказывал интереса к политике. Он, как и большинство его ровесников-гимназистов, вероятно, читал запрещенную литературу. Но Ленин смолоду выработал привычку к методичному изучению, нечто вроде зубрежки, тех предметов, с которыми сталкивался впервые. Вынужденное бездействие дало возможность погрузиться в многообразие русской литературы по заинтересовавшим его вопросам. В домашней библиотеке имения Владимир обнаружил не только книги, но и подшивки таких известных литературных и общественных журналов, как «Современник» и «Европейский вестник». Зимой 1887/88 года в Кокушкине Владимир приступил к изучению революционных идей. Он подпал под чары Чернышевского, побудившие многих предшественников и современников Ленина вступить на революционный путь. До конца жизни Ленин не расставался с Чернышевским. «От доски до доски были прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве и литературе… Энциклопедичность знаний Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант меня покорили».[8]8
  Шанский А.И. Молодые годы В.И. Ленина. М., 1957. С. 285.


[Закрыть]

Владимир не впервые столкнулся с этим фанатичным, бескомпромиссным революционером, с этим ярым противником либерализма. Он уже читал его потрясающий роман «Что делать?». Тогда роман не произвел на юношу никакого впечатления. Теперь, после повторного чтения романа, у него открылись глаза. Именно Чернышевскому более, чем кому-либо другому (не считая Маркса), Ленин был обязан решением стать революционером.

Исключение из университета явилось для Владимира первым личным опытом столкновения с несправедливой и грубой политической системой России. Надо понимать, какой удар был нанесен юношескому самолюбию, возможно, даже более сильный, чем известие о казни брата. До исключения из университета Владимир Ульянов уклонялся от политики, и, принимая участие в студенческих беспорядках, он, как, впрочем, и большинство студентов, не преследовал никаких целей. А теперь он попал под наблюдение полиции и оказался под домашним арестом. Ульянов, в отличие от большинства виновных в студенческих беспорядках, которым позволили продолжить учебу в университете, в течение трех лет неизменно получал отказы на прошения о пересмотре дела. Можно представить, с каким чувством Владимир Ульянов писал следующее:

«Его Высокопревосходительству

господину Министру народного просвещения

бывшего студента Императорского

Казанского университета Владимира Ульянова

ПРОШЕНИЕ

Желая получить возможность продолжать свое образование, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить мне поступление в Императорский Казанский университет».

Но все усилия Владимира и его матери были тщетны. Власти Казани раз и навсегда стали отожествлять Владимира Ульянова с братом-террористом. Теперь он выступал чуть ли не в роли одного из зачинщиков студенческих беспорядков. Тупоумный полицейский чиновник умудрился написать, что Владимир Ульянов «активно участвовал, а вероятно, даже и теперь (в Кокушкине, что ли?! – Примеч. авт.) занимается организацией революционных кружков, объединяющих казанскую молодежь». Но даже самые усердные в своем рвении советские историки не смогли выявить «революционный кружок», который бы до исключения из университета посещал Ленин. Полицейский чиновник, подобно своим преемникам эпохи сталинизма, должен был представить доказательства «бдительности» и способности к обнаружению подрывных элементов. Руководство университета, в свою очередь, стремилось избавиться от зачинщиков студенческих беспорядков.

Министр народного просвещения отказал Владимиру Ульянову в восстановлении в университете. Министр внутренних дел отказал в просьбе выехать за границу для продолжения учебы. В ответ на повторную просьбу о выезде за границу по состоянию здоровья, на воды в Виши, Ульяновым порекомендовали отправиться на превосходные кавказские курорты. Владимир Ульянов попал в список тех, кто мог поступить на государственную службу только по специальному разрешению. Жизненные обстоятельства и собственные убеждения толкнули Ленина на единственно возможный для него путь – в революцию.