Текст книги "Кинематографика любви"

ОРКЕСТРОВАЯ ЯМА

Фокинский Гамлет в Александринке.

Посмотришь, подумаешь, может и правда, не было тени отца, подшутили друзья – Гильденстерн с Розенкранцем, посмеялись над пьяным Гамлетом.

***

Пончики в меду, в сахарной пудре, какао. Каски и кровавые черепа в «Телеграме». Вы за мир или за наших? Трое в метро держатся за руки, хохочут, слушая юного баяниста с бритым девичьим затылком. «И я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке», – подпевает одна. Друзья смеются:

– Ты че, знаешь эту песню? Че это вообще?

Екатерина в сквере держит луну на скипетре. Вельможи в лосинах жеманничают у нее под юбкой. Голуби. Девочки с последним «Макдональдсом» в разноцветных ногтях – розовые, фиолетовые, зеленые. Галка застыла на корке льда, вперилась синими бусинами в никуда. Черная шерстяная земля в проталинах. Художники на раскладных стульчиках среди носатых, губастых, ушастых шаржей лопают сосиски в тесте. У «Гостиного» переминаются киборги в черных шлемах и жмутся обыкновенные менты в салатовых жилетах. Вечные питерские пончики с какао. Сортир – сорок рублей.

***

Гамлет 16+. За что? Запустил разок руку под юбку Офелии. Либеральный Горацио из зрительного зала эмпатирует Гамлету и в самый ответственный момент, приплясывая в красных наушниках, линяет в свой Виттенберг – туда ему и дорога.

Сто восемьдесят жмуров иностранного легиона. Кстати, главный советник короля Полоний (великолепный Мардарь, ратующий за мир в Facebook11
  Принадлежит компании Meta, деятельность которой признана в РФ экстремисткой. Фейсбук/Facebook – организация признана экстремистской и запрещена на территории России.


[Закрыть]), убит принцем датским, проволочен по сцене и скинут в оркестровую яму.

«Чудовищные, безумные времена».

СЛЕЗЫ ЖАКЛИН

София училась в Санкт-Петербурге на искусствоведа. Времена, когда молодые люди знакомились с прекрасными девушками на улице, в кафе (да где угодно), прошли. Теперь, размышляла София, они стали ленивыми, злыми, закомплексованными мудаками или педерастами с детскими травмами. Представления Софии о любви, красоте, которые воспитали в ней бабушка, фильмы, книги, не давали ей опустить руки, распечалиться, придумать себе депрессии, страдания и слиться с унылым говном. И она неустанно искала. На улицах, в институте, в кафе, в библиотеках, даже в барах для геев, на сайтах знакомств – везде.

Лучшие экземпляры, то есть активные и способные ухаживать за девушками, были: индюк-фармацевт, башкир из Казани, скалолаз из Финляндии, погонщик верблюдов из Египта, Илюша Попович – сосед по коммуналке, сорокалетний барабанщик, женатый на злой танцовщице-вегетарианке-йогине.

София вздыхала, кутаясь в пушистую шаль, подаренную бабушкой, и, выглядывая из колодца питерского дворика, видела высокого, например музыканта в длинном пальто, немного неуклюжего из-за роста, но с густой непослушной шевелюрой, широко шагающего по набережной реки Фонтанки в консерваторию.

Распахнутое настежь пальто, белоснежная рубашка, смокинг, камербанд на талии, галстук-бабочка, гладковыбритые щеки, пухлые губы, скулы, квадратный подбородок… Одним словом, красавец необыкновенный! И да, густые брови, упрямый открытый взгляд. Навстречу ему бежала она – легкая, спотыкающаяся и виновато улыбающаяся столбам, светофорам, поребрикам, в нелепой леопардовой шубке, на тонких ножках, потрясающая кудрявой рыжей шевелюрой. Он, увлеченный концертом Моцарта для фортепиано с оркестром №20, прошел мимо, но затем, услышав цветочный аромат ее духов, подчеркнутый морозом, невольно обернулся. Верхняя нота при низких температурах длится намного дольше… Оглянулась и она. И засмеялась:

– Здравствуйте!

Пиликнул «Тиндер». София посмотрела на новые объекты – гордый татарин Рустэм на фоне большой черной машины, органист Игорь, похожий на Мартина Лютера, Нил Дюпре – виолончелист… Какой орлиный профиль! Какие волосы! Грузин? Еврей? Умница!

Она первая написала ему. Закрутился виртуальный роман. Неделю спустя договорились о встрече. Он предупредил, что несколько застенчив и не всегда может поддержать беседу. Ее это не смущало. Тем более что у нее было много дел. В переписке она узнала, что зовут его Даниил, а Дюпре не настоящая его фамилия. Но ведь не зря он выбрал именно ее! Полночи София искала знаменитых людей с фамилией Дюпре. Среди них были парикмахеры, психиатры, актеры, политики, проститутки и одна единственная виолончелистка – вечно юная, как писали о ней, Жаклин Дю Пре. Вундеркинд. Лучшая исполнительница-виолончелистка в мире. Дебютировала с королевским оркестром Великобритании, училась у Ростроповича. Играла с лучшими музыкантами Европы и США. Получила в дар от неизвестного поклонника виолончель Страдивари. Блистательно исполняла Баха, Генделя, Гайдна, Бетховена, Шумана, Брамса, Штрауса… От чрезмерных репетиций перестала чувствовать пальцы рук. На рекомендации сократить концертные нагрузки отвечала, что никогда не перестанет заниматься тем, что любит больше всего на свете. Прилетел диагноз: рассеянный склероз. Больше Жаклин играть не могла. Несколько лет давала уроки. Умерла в 42 года.

Великая, непостижимая страсть, трагическая судьба…

– Вот оно! – ликовала София. – Нашла!

Она смотрит записи концертов с Жаклин Дю Пре. Бежит в парикмахерскую, выпрямляет кудрявые волосы, становится блондинкой. Долго ищет и, наконец, заказывает белые розы «Жаклин», выведенные в честь знаменитой англичанки в 1989 году, покупает легкое платье простого кроя, старинные чулки, шампанское и ждет в гости Нила Дюпре. И конечно музыка! Запись концерта для виолончели с оркестром (Э. У. Элгара)!

Нил пунктуален. Звонит в дверь ровно в 19:00. Немного удивлен, ведь на фото в «Тиндере» София выглядит иначе. Его радует особенная атмосфера – свечи, музыка, прозрачный столик с шампанским и деликатесами. Нил действительно робок и застенчив. София щебечет, смеется, задает вопросы, чтобы помочь ему расслабиться. Что же касается его ника в «Тиндере», спрашивает прямо: почему Дюпре?

Она представляла этот разговор сотню раз. И он отвечал: возможно, ты слышала о великой виолончелистке Жаклин Дю Пре?

София берет с подоконника пластинку с изображением девушки – о ней? И кружится по комнате, демонстрируя новое платье, похожее на платье Жаклин на записи 1968 года, поправляет прическу, вдыхает аромат тех самых роз…

– Слышала о Марселе Дюпре, французском композиторе? Самые знаменитые его произведения так трудны, что в течение многих лет никто, кроме самого Дюпре, не мог их исполнить…

– Нет, не слышала, – шепчет ошеломленная София. – Я на минуточку. Она выходит на кухню. Вздыхает, кусает губы, называет себя дурой. Потом успокаивается: в конце концов, какая разница! Все так красиво, торжественно, он здесь… У нас впереди вся ночь! Стоит ли ругать себя и терять время! Беги. И, воздушная, кружась и хохоча, София возвращается к гостю.

Даниил уже наполнил бокалы. Звенит хрусталь, дрожат свечи, за окном медленно падают огромные хлопья снега…

– София, прежде чем мы выпьем, я должен сказать. Я счастлив нашему знакомству. Ты очаровательна. Ты мне очень нравишься. Я не хочу тебя обманывать, я гей.

СВЯТОЙ ОППУ

Кровавые мотыли – личинки комаров-дергунов семейства хирономиды и детки мясных мух – опарыши – прекрасно соседствуют в одной банке в земле сдобренной озерной водой. Опарыши шустро двигаются во все стороны, мотыли еще проворнее. Личинки саркофагидов (мясных мух) борются за жизнь до последнего, но по-разному: одни хаотично движутся, копают землю, а другие, наиболее смелые, рвутся наверх, в неизвестность, на свободу и не прекращают попыток вырваться из порочного круга. Они тренируют свои белые тельца в ожидании самого важного, самого ответственного момента – открытия крышки, чтобы рвануть изо всех сил, выбраться за пределы, соскользнуть в траву и закопаться в землю. А потом, когда минует опасность, оглядеться, улыбнуться, увидеть небо, пощекотаться о травинки, почувствовать запах новой необъятной планеты, новой таинственной жизни. И в тот момент, чтобы подбодрить себя и сородичей, они кричат: «Вперед, наверх, за мной!» Другие, осторожные опарыши, стенают: «Куда же вы? Это верная смерть, лучше закопаться в земле, скорее, прячемся!»

Да, не все выбираются. Да, бывает, что и первый рванувший наверх, едва глотнув воздуха свободы, оказывается на рыболовном крючке, но и этот глоток настоящей жизни стоит того, чтобы не оставлять попыток. Смелые опарыши в меньшинстве – их называют глупцами и самоубийцами. Но в ночной тиши, но в тайне каждый думает: «А вдруг и вправду там есть жизнь?» Но страшась неизвестности, они продолжают рыть землю вдоль и поперек.

А как несладко приходится тому, кто бросился наверх и был сбит щелбаном обратно в банку. Над ним хохочут все, даже тощие мотыли издают радостные звуки – ы-ы-ыу-у-у, ы-ы-ыу-у-у. Им-то, гильзунам, и вовсе надеяться не на что.

Есть у смелых опарышей юные ученики, они с восхищением взирают на своих учителей и слушают истории о большой земле – о том, что у них вырастут крылья, и они воспарят над новой планетой, увидят цветы и ягоды, будут объедаться вареньем и медом, мучить человеческих великанов, дразнить коров, ползать по белым занавескам, скатертям, накидкам, вуалям и шалям, оставляя на веки вечные свои прекрасные следы для будущих поколений. Ну и конечно, плодиться, плодиться, плодиться, дарить жизнь тысячам личинок и мух. Юные опарыши рвутся вверх, шевелят тельцами, но учителя говорят: «Не торопитесь, есть еще время. Тренируйтесь усердно и ждите своего часа – выбираются немногие, но шанс есть у всех».

Говорят, что еще никто оттуда не возвращался. «Значит ли это, что там нет жизни? – спорят опарыши. – Или это значит, что она так прекрасна, что никому и в голову не придет возвращаться сюда, в наш мир?»

Крышка все чаще и чаще открывается. Думать совсем некогда. Они движутся все быстрее, чтобы избежать неминуемой смерти. «Эхе, эхе, эхе, эхе», – приговаривают червячки, шумно передвигая свои толстые тельца. Смелых становится все меньше – может быть, кто-то из них вырвался на свободу, но где они теперь на самом деле, одному Оппу известно. Оппу – единственный, кто все-таки вернулся однажды с того света, правда ненадолго.

Было раннее утро. Крышка открылась, он рванул вверх и пропал. Всего через три минуты жирные пальцы скинули его вниз. Рассказывал он, что за пределами банки волшебный мир. Как много форм жизни он повидал! Там пахнет так вкусно! Небо бесконечное и плавают по голубой выси гигантские опарыши. Нет им числа. Они так огромны, что объять даже одного из них не смогут миллиарды земных опарышей.

Много чудесного рассказывал Оппу. Собратья поначалу слушали его самозабвенно, а когда открылась крышка, испугались и назвали Оппу сумасшедшим и, прошипев ему «не смущай нас небылицами, дурак», принялись рыть да копать пуще прежнего вдоль да поперек. Тут пальцы залезли в банку, схватили Оппу – и на крючок. Он кричал сверху, извиваясь всем тельцем: «Не забывайте того, что я вам рассказал, помните великих опарышей в небесах, по образу их вы созданы, стремитесь же стать подобными им». И заплакали опарыши, и назвали Оппу великим пророком. С тех пор, философствуя или фантазируя о прекрасной жизни за пределами банки заключали в конце: это одному Оппу известно!

Верные последователи пророка говорили, что наступят черные дни, когда в банке не останется ни одного опарышика и даже мотыля. Правда, самым отважным и достойным удастся выбраться на свободу, и они позаботятся о том, чтобы род продолжался, и замолвят словечко небесным опарышам о великих муках и подвигах маленьких земных представителей, запертых в стеклянной банке.

– И о нас пусть помолятся! – из последних сил проскрипел изнуренный мотыль и тут же помер.

Жара. Лето.

ДЕВОЧКА И СОЛНЦЕ

Когда корабль выплыл из солнца и приблизился к берегу, дети застыли, любуясь светящейся громадиной с белыми парусами. Он вышел на корму и помахал им рукой. Дети с визгом разбежались кто куда, помня легенды о пирате с белыми волосами, выходящем из солнца и забирающем с собой мальчиков и девочек в рабство. Пират бросил якорь, спустился на берег, свистнул в два пальца и расхохотался: он видел, как торчат из песка их ножки, головки, косички, высовываются из-за пальм и бунгало.

– Ну, сорванцы, смельчаки, хулиганы, кто пойдет со мной в море?

Косички и хвостики дрожали от страха. Но вдруг с пальмы спрыгнула рыжая, чумазая девчонка и направилась прямо к нему.

– Улюлю-улюлю, уй-руру! – предостерегали ее друзья из своих укрытий.

Она приблизилась к белому пирату и, задрав голову, бесстрашно разглядывала его лукавые голубые глаза, вишневые губы, шелковую бороду, развевающуюся на ветру. Улыбнулась и протянула руки. Он подхватил ее и посадил на могучие плечи. Пират свистнул еще раз, но больше никто не вышел. Девочка обнимала его за шею и кричала друзьям: «Улюлю-улюлю, ай-руру!» Что значило: «он совсем не страшный, он добрый и веселый, идите сюда».

Подождав немного, девочка и пират отправились в плаванье вдвоем. Она ловко взбиралась на мачты, болтала ножками на рее, вязала крепкие морские узлы, как десять матросов быстро драила палубу, а потом стояла за штурвалом рядом с капитаном и смотрела в переливающуюся неизвестность.

Вечером он доставал из дубового сундука большую книгу, на обложке – восходящий над голубым горизонтом глаз-солнце. Внутри – невиданные звери, люди, лучники, рыбы, быки, принцессы, и каждая картинка была живой сказкой. Изображение дрожало, трепетало, постепенно меняясь. Вот лучник натягивает стрелу и чем туже, тем злее его веселое прежде лицо в шапочке с пером; вот черный бык с красивыми человеческими глазами и раздувающимися ноздрями – сказка про восточную царицу; вот она сама, рыжая, чумазая девочка, шлепает босыми ногами по волнам прямо к солнцу. Так она познавала другой мир – божественную любовь, человеческую и звериную природу, небо, свет, законы непостижимой гармонии.

Когда на море поднимался яростный шторм, рокотал гром, сверкали ослепительные молнии, белый пират серфовал по волнам, хохоча, то ли отвечая громовым раскатам, то ли вызывая их, сиял зарницами, а волны витийствовали, сливаясь пеной с волосами повелителя стихий.

Вместе они пережили сотни штормов, кораблекрушения, голод, войны с дикарями и цивилизациями. Она стала сильной, могла сменить его за штурвалом, раздобыть еду, разжечь огонь, построить шалаш или плот, рассказать сказку дремлющему капитану. Он научил ее всему.

Много лет они провели в далеких странствиях и вот снова приблизились к земле, к ее родным когда-то берегам.

Ночью девочка услышала вой и улюлюканье с берега. Она вышла на палубу – ее грозно приветствовали бывшие друзья, размахивая копьями и дубинами, показывая фаллические символы:

– Улюлю-улюлю, иды суды!

Она помнила их язык, но отвечать не хотела – было много дел.

Из аборигенки чумазых берегов, из прекрасной рыжеволосой бестии, из самой ловкой и забавной обезьянки она стала обыкновенным ангелом, боцманом, лоцманом, матросом.

На восходе приготовления были закончены, и корабль отправился в новое путешествие, ослепляя восходом застывших на берегу людей.

ЧЕРНЫЙ ФРЕГАТ
(по мотивам Нины Симон)

Я всегда любила вас и никогда не сомневалась, что вы сможете все понять, преодолеть и вернуться на черный фрегат.

Но. Вы забыли. Вы увлеклись жизнью. Аха-ха-ха-ха.

И теперь вы, прежние друзья, господа, смотрите с презрением на меня, драящую палубу отеля, в котором мы праздновали жизнь, предавались разврату и радостям, на меня, скребущую доски нашего корабля, нашего черного фрегата.

Черт с вами! Так легла карта. Вы не узнаёте меня, что ж…

Бросайте чаевые, жалейте, обзывайте шлюхой и поломойкой. В этом старом отеле с прогнившими досками, с облезлыми обоями, в окна которого всегда светит солнце… Потому и черен, что в его окна всегда светит солнце.

Аха-ха-ха-ха. Вы всё забыли. Напрочь забыли.

Вы никогда не вспомните, с кем говорите.

Вы никогда не вспомните, кому бросаете чаевые.

Но однажды ночью вы услышите чудовищный крик.

Кто это? Что это?

И ужаснетесь, увидев истинное лицо той самой шлюхи и поломойки.

Вы остолбенеете, разинув рты, а я скажу: черный фрегат с веселым черепом на флагштоке приближается к вашему берегу. Аха-ха-ха-ха.

«Де-де-девочка, хватит звиздеть, ступай вниз, делай свою работу!» – скажет самый отважный и бросит доллар на чай.

И все вы будете смотреть на подплывающие корабли, биться в истерике, считая мачты и пушки, умножая страх на несчетное множество.

Мои дорогие, обыкновенные постояльцы, в это время я считаю ваши головы, перебираю судьбы, просеиваю сквозь сито своей любви.

Этой ночью никто не уснет. Сегодня никто не посмеет спать.

Черный фрегат разворачивается в маленькой бухте и открывает огонь.

А вы, мои драгоценные люди, наши горделивые любовники, неистовые враги (откуда, к чертям, неистовые?) и так называемые друзья, перестанете ухмыляться.

Каждое здание – на моей ладони – ваши дома, ваши храмы и прочие конторы… Весь этот фальшивый мир будет стерт в порошок.

Только старый дешевый отель «Адалия» останется целым и невредимым навеки.

Выжившие зашепчутся: «Кто там стоит на капитанском мостике черного фрегата? Кто дарует, кто забирает жизнь?»

Смотрите: я выхожу поутру, поломойка, шлюха с радугой в волосах. Я расправляю флаг, улыбаюсь Роджеру, а вы бьете в ладоши и оглашаете воздух: «Ура! Ура! Ура!»

Что-то вспомнили? Вечный животный трепет?

К полудню корабль начнет наполняться рабами.

С фрегата-призрака сойдут мои тени, они будут заковывать в цепи людей и приводить их ко мне, спрашивая: «Когда их убить – сейчас или позже?»

И в шелковой тишине развевающегося флага я отвечу: «Прямо сейчас, немедленно».

И когда они сложат передо мной груды тел, я скажу: «Это урок вам, любимые, для будущих жизней».

Мой черный фрегат растворится в море… Без вас, без вас.

И я скажу своим, я скажу Богам: «Они всегда предавали нас, вы уверены, что нужно оставлять им шанс? Рабы есть рабы, как рыбы – рыбы.

ГЕРОЯМ ВОДОКАНАЛА

Завяли розы. И красные, и белые. Погоды стоят лихие, холодные. Над нами сошлись два циклона, немец и голландец – Игнатц и Хендрик. Какое им дело до нас, до нашего морока, до завыванья в стояках, до наших крыш с арбузным хрустом корок, срезанных с глобуса, сорванных с черепа.

Белые розы, красные розы.

Циклоны встретились, давно не виделись – резвятся, бесятся, озорничают.

Движение судов по Кронштадтскому корабельному фарватеру остановлено. Сведены затворы дамбы.

Бригады Водоканала, осуществляющие контроль над состоянием ливневой канализации приведены в боевую готовность. Уха-ха. Прогнозы неутешительные. Обещают сильные ливни, порывы до тридцати пяти метров в секунду.

Затихнет ветер, затихнет время, затихнет скоро, и выпадет снег.

Отважные люди в оранжевых комбинезонах! Герои! Когда погода наладится, мы не пойдем на «Фонтанку.ру» читать новости о потерях в бригадах Водоканала. Мы успокоимся, и плевать нам на имена павших.

Уйдут одни, другие придут на смену – не отличишь.

Зачем нам знать, что Алеша Васечкин, Мартынов Юрий, Серега Махов…

Слышишь, ветер гуляет по трубам.

Ну что ты молчишь?

ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

Малиновое варенье закончилось, и Эдгар растерянно заглянул в пустую банку. Затем, нахмурившись и растирая пухлым пальцем малиновую каплю на кружевных панталонах, стал рассуждать: «Как оно могло закончиться! Ведь банка была полной. Если бы все, что в ней было, теперь переместилось в меня, я бы чувствовал себя плохо, мне было бы тяжело, ведь это была большая банка варенья. То есть получается, что я никак не мог съесть банку малинового варенья».

Проведем расследование.

Эдгар сбегал в кабинет отца, встал на табуретку и достал с верхней полки шкафа большую лупу. Пролетая через коридор на кухню, он схватил и нахлобучил на голову папину шляпу. Шляпа была великовата, Эдгар сдвинул ее назад и склонился с лупой над малиновой каплей на столе, затем над такой же, но чуть крупнее, на полу.

«Так-так, – говорил Эдгар и поднимал голову вверх, вычисляя, чтобы это могло быть, кто бы это мог съесть, что произошло в конце концов. – Это убийство или ограбление? А может быть, и то, и другое?»

Эдгар на цыпочках прошел в комнату, где в пуховых перинах лежала бабушка, маленькая, больная бабушка Анфиса. Он обследовал с лупой всю постель – одеяло, подушку, но следов варенья не было.

Эдгар побежал в детскую, надел резиновый глаз, сменил шляпу сыщика на пиратскую с дыркой от пули, захватил пустую банку с кухонного стола и вернулся к постели бабушки Анфисы.

Пальцами пират собрал остатки варенья и намазал бабушке губы и нос, под одеяло – а места там было довольно много – он тихонько, чтобы не разбудить бабушку, подсунул банку.

Что теперь скажет следователь?

И, снова сменив наряд, Эдгар заключил:

– Так-так, преступник обнаружен. Руки вверх! – крикнул он и сорвал с бабушки одеяло. Но бабушка не двигалась. – Все ясно, – прошептал Эдгар, – несварение варенья.

Эдгар связал преступнице ноги и руки бельевой веревкой и стал ее пытать.

– Признавайся, – кричал он на бабушку, – признавайся же, ты съела малиновое варенье? Молчишь? Это не спасет тебя от правосудия, – сказал Эдгар и шлепнул бабушку Анфису прутиком из веника. – Снова молчишь? Получи же, бандит, по заслугам.

Эдгар придумывал изощренные пытки: он засунул бабушке в нос восемь перьев, добытых из подушки, в уши закладывал яблочные зернышки, но преступник молчал.

Эдгар залез к ней под одеяло, обнял и зарыдал. Когда он проснулся, бабушки уже не было. Больше Эдгар никогда ее не видел. Но помнил, что в последний день, когда он видел бабушку, она съела целую банку малинового варенья.