Текст книги "Секс с экс"

Точнее, общались, потому что ей уже не шестнадцать, а двадцать шесть, и она не на пороге родительского дома в Кройдоне. Она встретила Деклана у магазина для новобрачных «Все для свадьбы».

– Какая большая коробка, – говорит он, и оба улыбаются. И она чувствует жар внизу живота.

– Да. – Она колеблется. Естественнее всего – сказать «это мое подвенечное платье», но Эбби этого не говорит. Она говорит:

– Сколько лет, сколько зим.

– Да. Десять лет… – Он делает паузу и прибавляет: – …и четыре месяца, две недели и примерно восемь дней.

Восхищенная и удивленная Эбби краснеет и оглядывается. Она не знает, зачем. Но оттого, что рядом нет никого из знакомых, ей легче.

– Что-то не верится, что ты считал дни.

– Ты меня поймала. Я не считал. Про месяцы и дни я сейчас придумал. – И они смеются. Он всегда ее смешил.

– Хочешь выпить? – А почему бы и нет? Ну что такого, если она с ним выпьет? Она ничего не планировала, собиралась провести вечер дома с маской на лице. Лоуренса сегодня не будет, у него тренировка по регби.

Они идут в ближайший бар. Ей приятно, что он так внимателен, и вообще он хорошо это придумал. Она открывает дверь, и из шумной и тесной полутьмы на них веет дымом и запахом спирта. Деньги и свобода – вот два самых сильнодействующих афродизиака. В баре полно народу. Нарядные люди лезут к стойке, а потом друг к другу в душу и постель. Костюмы от Армани, а кровать застелена бельем из египетского хлопка. Эбби любит бары, где полно привлекательных и высокомерных журналистов и телевизионщиков, чей доход соответствует их свободному образу жизни. Она уже сто лет не была в таком баре. В таком же баре она встретила Лоуренса. Но эти прибежища разврата им были не нужны, даже когда они уже долго жили вместе. Грешить удобнее на его диване.

Музыка пульсирует в голове у Эбби и Деклана, в ее трусиках и его члене. Во всем виновата музыка. Здесь никто не танцует, это ведь бар, а не клуб. И все же открытое пространство искусно состаренного деревянного пола манит Эбби, но она слишком застенчива, чтобы решиться. Кроме того, с ней эта огромная коробка с подвенечным платьем и фатой длиной шесть футов. Куда она ее денет? О чем она только думает? Принести свое платье в прокуренный бар. Она замечает, что ее ноги приплясывают сами по себе. Она хочет танцевать, прыгать, вертеться. Неожиданно она понимает природу стриптиза. Музыка подобна сексу. Она стучит и вибрирует, и поглощает тебя, и наполняет, и совершенно освобождает. Эбби предпочитает заниматься любовью под музыку, а не в тишине. Она создает нужное настроение. Она может быть быстрой и неистовой или медленной и соблазнительной. Эбби встряхивает головой. О чем она думает? О сексе, вот о чем. Почему она думает о сексе? Ведь сейчас она не со своим женихом, а с Декланом. И не должна думать о сексе.

– Бармен, – выкрикивает она. И заказывает ему «Беке», а себе два джина с тоником. Один выпивает в баре и возвращается на место со вторым. Обычно ей не нужен алкоголь, чтобы успокоиться. И обычно она не нервничает в мужском обществе. Она уже три года живет с Лоуренсом и не помнит, когда в последний раз флиртовала или соблазняла других мужчин. А в обществе Деклана она странно волнуется.

И флиртует с ним. И это ее возбуждает.

– Значит, ты теперь не пьешь «Бакарди» и кока-колу? – улыбается она.

– Нет, – улыбается он, – а я смотрю, ты разлюбила сидр «Вудпекер». Ну, за встречу.

Они чокнулись. И замолчали, как будто им хотелось многое друг другу сказать. Она хотела спросить, почему он не писал ей после того, как поступил в университет. Почему не ответил ни на одно ее письмо? Она помнит бесконечное ожидание почтальона, бесплодное и бессмысленное ожидание. Просто он встретил девушку из Ноттингэма на празднике первокурсника. Первые два семестра им казалось, что это любовь. Он читает ее мысли и говорит:

– Я никогда не любил писать письма.

Он хочет спросить, с кем она лишилась невинности, и понравилось ли ей. Она, устав ждать его писем и звонков, легла в постель с его двоюродным братом спустя несколько часов после того, как задула свечи в день своего семнадцатилетия. Да, ей понравилось, очень понравилось.

Она читает его мысли и говорит:

– Было так себе. Как всегда бывает в первый раз.

И оба начинают смеяться, радуясь близости, которая, оказывается, никуда не исчезла за все эти годы. Им всегда легко было общаться. Они радостно делились мнениями и взглядами, доверяли друг другу свои фантазии и чувства. А теперь они обмениваются предположениями, мыслями, воспоминаниями и сантиментами. И не замечают разницы. И возникает знакомое, но необъяснимое ощущение, что все возможно, что все впереди. С Декланом все острее. Она нежно любит Лоуренса, но с ним у нее не возникает такого чувства риска, он дает ей только ощущение надежности. Она думала, что вернуться в те самые шестнадцать лет невозможно и нельзя, но сейчас, в нескольких дюймах от Деклана, ей кажется, что не все потеряно. Свой первый джин с тоником она пьет бодро и весело. И он быстро превращается в целый час бесконечных джинов с тоником, а потом они переходят к красному вину.

– Тебе не жарко? – он пытается перекричать шум.

– Жарко? – переспрашивает она с напускным безразличием.

– Ты не сняла перчатки.

Она медленно их снимает, открывая обручальное кольцо.

– Когда свадьба? – спрашивает он.

– Через две недели. – Это уже не радует ее так, как сегодня утром, когда она смотрела на календарь.

– Ему повезло, – говорит Деклан, не глядя на Эбби. – Нужно это отметить. Я закажу нам шампанское.

Иногда, бродя возле мебельного магазина Хила или сидя в гостях за столом рядом с Лоуренсом, Эбби спрашивала себя, получилось бы у них с Декланом что-нибудь, если бы они встретились позже. Порой она пыталась себе представить, каков Деклан в постели. Откуда ей было это знать в те вечера на пороге родительского дома? И, глядя на него, она думает, что это очень, очень интересно.

Отбрасывая простыню с постели в гостиничном номере и садясь верхом на Деклана, она чувствует себя шестнадцатилетней девчонкой. А три часа спустя, покидая в темноте номер, она чувствует себя на свои двадцать шесть и, если честно, этот возраст ей больше нравится. Деклан часть ее прошлого и пусть он там и остается. Она уходит с самодовольным видом уверенной в себе женщины, которая выходит замуж за достойного мужчину.

Лоуренс сидит в позе Джона Уэйна, просматривая эту запись. К его горлу подступает тошнота.

… Сначала в студии, наполненной предательством, раскаянием и страхом, стоит тишина. Лоуренс пристально смотрит на Эбби, неприлично открыв рот. Как бессловесное животное, в которое превратился по ее вине. Ну да, это тяжело, и я делаю отчаянные знаки второй камере, чтобы она наехала ближе, еще ближе. Я хочу, чтобы была видна каждая подергивающаяся мышца, чтобы ясно читалась каждая эмоция. Эбби трясет так, что она, боюсь, сейчас взорвется. Она упорно смотрит в пол. Ей так стыдно, она так унижена, она не задумывается, что будет после того, как она выйдет из студии, и она даже не пытается смотреть на Лоуренса. О существовании Деклана она вообще забыла. Деклан хочет казаться равнодушным. Он сидит, откинувшись на спинку, небрежно скрестив длинные ноги, и постукивает носком ботинка. Трудно догадаться, что это игра, пока третья камера не показывает, как глубоко он вонзает в кожу побелевшие ногти. Боже, неужели они раскаиваются. Они – это потные ладони, дрожащие губы и сжавшиеся тела. Их лица говорят: что мы наделали!

Лучше бы я не писал этого письма.

Прости.

Ч черт.

Лоуренс нарушает молчание:

– Зачем ты это сделала?

– Почему ты мне не доверял? – упрекает его Эбби.

– Ч-черт, – говорит Деклан.

Зрителям словно дали сигнал. Они как с цепи сорвались, свистят, плюются и готовы разорвать на части этих троих. Им в кайф, что трахнули кого-то другого. Почуяв вседозволенность, эти дикари приходят в бешенство и осыпают троицу бранью и оскорблениями. Хорошо, что у них под рукой нет гнилых фруктов. Они презирают Лоуренса за то, что он рогоносец, ненавидят Эбби за то, что она проститутка, и прощают Деклана, потому что у него приятная улыбка и он крутой парень. В студии раздается бодрая музыка, под которую Эбби истерически рыдает, и ее приходится вывести вон. Ноги у нее подгибаются. Печальное и жалкое зрелище. Надеюсь, вторая камера взяла ее крупно.

– Отлично, Кэс.

– Спасибо.

– Так держать, Кэс.

– Спасибо.

– Молодец, Кэс.

– Еще бы.

Я бодро принимаю поздравления и несусь по коридорам с видом человека, выполнившего свою миссию. Так оно и есть. Сердце колотится, все быстрей гоня кровь по жилам. Шоу закончилось несколько минут назад, но я уже знаю, что это успех. Громадный успех! Зрители не желали расходиться, и нам пришлось вызвать охрану. Лоуренс ударил Деклана. В прямом эфире! Класс! Такое нельзя спланировать заранее. Затем были Дженни, Брайан и Карен – ужасное зрелище! Брайан так и не понял, лучший это или худший день в его жизни, а публике понравилась его беззастенчивая самонадеянность.

Я вплываю в офис, полный цветов и шампанского. Ну конечно, хорошие новости разлетаются быстро. Я знала, что все будут меня поздравлять и говорить приятные слова. Теперь меня боятся почти все на «ТВ-6», и почти все стараются добиться моего расположения. Но такого огромного успеха я не ожидала. Я безумно счастлива, но понимаю, что нужно казаться спокойной.

– Куда поставить цветы? – спрашивает Фи.

– Да куда угодно.

Я небрежно просматриваю поздравления. Есть открытка от Джоша и Иззи. В ней написано: «Ты беспринципна, амбициозна, фанатична и предприимчива. Молодец. С любовью, твои лучшие друзья». Я улыбаюсь.

Следующая открытка от Бейла. «Хорошее дерево дает добрые плоды».

Ах ты, мудрая сволочь, ворчу я себе под нос.

– Открывать шампанское? – спрашивает Фи. Она держит в руках бутылку «Вдовы Клико».

– Если хочешь. Надеюсь, ты понимаешь, что нам еще рано праздновать.

Ее улыбка исчезает.

– Как? – Она искренне ошарашена.

– Да. Нужно еще проверить вечернюю статистику и книгу отзывов, прежде чем праздновать. Я пойду в комнату регистрации и узнаю у дежурного менеджера.

– Но я заказала столики у «Бибендум». Все этого ждут. Они так много работали последние два месяца.

Действительно, все мы работали по четырнадцать часов в день.

– Это в ваших же интересах.

Она молчит, не зная, что сказать. Я смягчаюсь.

– Ладно. Вы, ребята, отмечайте, а я присоединюсь позднее. Если все хорошо, я плачу. И если плохо, тоже.

Иногда я бываю милой, но только для того, чтобы смутить их еще больше.

Я иду тесными коридорами, а за спиной хлопают пробки шампанского. Спотыкаюсь о пачки бумаги и горы папок (офис без бумаги – это выдумка консультантов по менеджменту). Многочисленные пластиковые ящики стоят не распакованными вот уже два года, – с тех пор, как мы тут появились. Интересно, осталось ли здесь еще что-то, чего я не знаю. Когда я подхожу к тихой комнате регистрации, где хранятся журналы со всеми жалобами и благодарностями телезрителей, меня охватывает привычная жажда деятельности.

Просыпаюсь с болью в спине и шее, с тяжестью в голове и противным вкусом во рту. Не выспалась. Заставляю себя сосредоточиться, хоть это и нелегко, и пытаюсь все вспомнить. Я не в кровати, своей или чужой, я не пила, но на столе, там, где лежала моя голова, блестит капля слюны. Это одна из причин, по которой я осторожна с мужчинами. К примеру, просыпаюсь я рядом с мужчиной моей мечты, если такой вообще существует, а на подушке у меня слюна. Это его, конечно же, оттолкнет. Слишком прозаично. И к делу не относится, потому что сегодня моей подушкой был картотечный ящик, а партнером моим был портативный компьютер. Я продолжаю вспоминать. Я здесь потому, что…

Звонит телефон. Я дотягиваюсь до него и автоматически произношу:

– Кэс Перри, «ТВ-6». Доброе… – замолкаю и смотрю на часы – сейчас 7. 15, – утро, – договариваю я, удостоверившись, что сейчас утро, хотя непонятно, кто может мне звонить в такое время.

– Слава богу, – говорит Джош.

– Ой, привет, – я еле ворочаю языком и тянусь к пачке сигарет. Закуриваю и затягиваюсь. Никотин проникает в мозг. Уже легче.

– Мы так волновались. Где ты, черт возьми, была?

– Ты мне не муж, чтобы спрашивать, – смеюсь я. – Я ночевала здесь. Ты видел передачу?

– Да.

– По-моему, все прошло блестяще. – Эта гадость и грязь так на меня подействовала, что я уснула прямо за столом. – Нам всю ночь звонили. Последний звонок был без пятнадцати пять утра. Звонили беспрерывно. Такого на «ТВ-6» еще не было!

– Наверное, жаловались? – сочувственно спрашивает он.

– И жаловались тоже, – говорю я с облегчением, – но и хвалили. И просили продолжать это шоу. – Я взглянула на последнюю цифру в книге отзывов. – Всего двести сорок семь звонков! – я подсчитываю в уме. – Сто тридцать жалоб. Представляешь! Я приняла пятнадцать, после чего пришлось пообещать передать программу в Независимую телевизионную комиссию на доработку.

– Это хорошо? – спросил Джош нерешительно. Он просто не понимает. – Неужели жалобы это хорошо?

– Это вызвало общественный протест. Огромный. Небывалый. Извини, не могу сейчас говорить. Мне нужно позвонить в пресс-службу, чтобы дать сообщение в печать. Интересно, о нас уже где-нибудь написали?

– Жалко, что ты не приехала вчера к Иззи. Мы приготовили рикотту и ризотто с базиликом, как и собирались. – Джош пытается пробиться сквозь мою эйфорию. Я тут же вспомнила, что обещала приехать к Иззи сразу после шоу. Я просто умоляла их о встрече. И настояла, чтобы Иззи пропустила свои курсы керамики, а Джош – тренировку по регби. Я боялась, что шоу может провалиться. Они знают, что в таком случае кроме них мне никого видеть не захочется.

– Ой, блин! Джош, ну прости. Мне стыдно до ужаса. Придется в другой раз. Я не могла отойти от телефона. Как жалко. Прости. – Я действительно ужасно раскаиваюсь. Иногда Джош с Иззи тоже меня подводят. Не нарочно. А я сижу и смотрю на часы, недоумевая, почему их нет. Почему они не позвонили? Мой гнев на них за то, что ужин пропал, превращается в страх. Я уже представляю, что их похитили или убили, или они попали в аварию. Или еще хуже, что у них свидание с кем-то, кто их недостоин. Я понимаю, что подводить людей – большой грех.

– Я должна была позвонить, – добавляю я смиренно.

– Да, должна была. Мы волновались. – Но Джош не может долго на меня сердиться. – Ризотто пропало. Мне пришлось замочить тарелку, но сыр прилип и никак не отмывался.

Ух, все в порядке и уже можно не беспокоиться.

– Попробуй отмыть жидкостью «Фэйри Экстра», концентрированной, – смеюсь я. – Слушай, мне нужно идти. Я позвоню тебе вечером.

– Да уж, лучше позвони.

Я вижу свое отражение в экране компьютера. По идее, я должна была бы выглядеть неважно. Ночью мне удалось поспать всего несколько часов, а последние два месяца я спала в лучшем случае по шесть часов, даже в выходные. И все вечера проводила дома. Жила на сэндвичах из буфета и двойных эспрессо из итальянской кондитерской за углом. Уж и не помню, когда видела дневной свет или ела витамины. Любые, натуральные или в таблетках.

И тем не менее я выгляжу потрясающе.

Зачем прибедняться? Я выгляжу страстной и нежной, ну просто свечусь изнутри. Я выгляжу, как влюбленная женщина. А секрет моей красоты в успехе шоу. Роюсь в ящике стола в поисках зубной щетки и других туалетных принадлежностей. Открываю свой шкаф для бумаг. У меня на работе полный гардероб на все случаи жизни. Мои любимые штаны от «Джигсо», майка от «Гэп», бриджи белого хлопка от «Эм&Эс». Плюс пара брючных костюмов от Николь Фархи и блузки от «Пинк» на случай неожиданной свиданки. А еще немного белья от «Эйджент Провокэйтор» и несколько предметов одежды разного размера и степени прозрачности, но все спокойного и неизменного черного цвета. Для счастливого случая. И нет ничего подходящего для сегодняшнего дня. Я рассматриваю то, что скрывается за пластиковыми разделителями для бумаг. И наконец выбираю брюки «Миу-Миу», открытый шерстяной джемпер от Кристины Оритц и ботинки «Болли». Из картотечного шкафа я вынимаю трусы и маленький кружевной бюстгальтер. Сегодня мой день, и выглядеть надо на все сто. Я делаю зарядку и принимаю душ в нашем спортзале. И к восьми сорока пяти снова сижу за своим столом.

Фи тоже пришла. Она выглядит так, будто в ресторане «Бибендум» мой бюджет получил смертельные травмы.

– Паршиво выглядишь, – говорю я, протягивая ей банку «Ред Булл».

– Спасибо. А ты свежа как никогда.

Я снисходительно принимаю комплимент. И добавляю:

– И оно того стоило? Она улыбается.

– Да, я прекрасно провела время. Или мне так только показалось, – она держит голову очень прямо, пытаясь поймать ускользающее воспоминание. И сдается.

– Ну, это самое главное.

– Мы закончили вечер в леопардовом зале. Я не была дома, оттуда прямо сюда приехала.

Такая самоотверженность впечатляет. И я, пытаясь не замечать исходящий от нее пивной запах, рассказываю ей о волнующих часах, проведенных ночью у книги отзывов.

– Значит, все в порядке, – она подавляет зевоту, – рада, что ты хорошо провела время.

Фи начинает забавный рассказ о том, как Ди ушла с Греем, а Рики пытался пригласить к ним за стол трансвестита. Я рада, что они повеселились, но все это мне неинтересно. Я уже потеряла большую часть дня. Продуктивность нашей группы сильно уменьшится, потому что сегодня все будут принимать «алказельцер» и заливать в себя черный кофе. Они часами будут обсуждать все «за» и «против» различных средств от похмелья: «кровавую Мэри», пинту пива «Гиннесс», яичницу с джином. А главное, им потом будет очень стыдно, и завтра они проявят такое трудовое рвение, что перекроют все нормы.

Телефон снова звонит.

– Кэс Перри, «ТВ-6». Доброе утро.

– Джокаста?

– Да.

– Как поживаешь, дорогая?

– Прекрасно. Мама, ты звонила после шоу? – Я заинтригована.

– Какого шоу?

– Моего шоу. Ты что, его не смотрела? – Я убита. Неужели мама забыла о шоу? Даже две последние недели перед выходом шоу в эфир, когда было столько трудностей и волнений, я регулярно навещала ее по субботам. Физически я была с ней, а вот душой – не всегда. Мне приходилось подолгу говорить по мобильному, а все остальное время я рассказывала ей о шоу. И теперь она делает вид, что ничего о нем не слышала.

– Ах, да. «Это было с экс».

Она стыдливо избегает слова «секс». А мне понравилось, как она назвала шоу. Наверное, стоило раньше с ней посоветоваться. «Это было с экс» звучит гораздо изысканнее, чем «Секс с экс». Может, еще не поздно поменять название? Мама прервала мои размышления.

– Я смотрела первые десять минут, а потом Боб, который живет напротив, заскочил, чтобы починить тот ящик, который заедал. Помнишь, на кухне, третий снизу.

Боб одно из немногих имен, которые я часто от нее слышу. «Миссис Купер сказала, что сегодня в «Бутс» если покупаешь два шампуня, то третий получаешь в подарок», «В субботу у Элберта и Дороти сороковая годовщина свадьбы, они приглашают на ужин», «Доктор Дин спрашивал о тебе». Мне неинтересно помнить все, что касается этих скучных людей.

– Я не могла смотреть телевизор, пока он был в доме, – объясняет мать.

Я расстроилась и стараюсь побыстрее закончить разговор. Только нужно чем-то ее задобрить. Мы договариваемся вместе отправиться в субботу за покупками. И я тут же жалею об этом обещании. Это будет тягостно, как всегда. Она захочет на распродажу в магазин «Армия и флот», а я бы предпочла пошвырять деньги на Бонд-стрит. Но на Бонд-стрит на ее лице появятся возмущение и недовольство – возмущение ценами и недовольство жизнью. Не выношу ее неожиданные выходки в маленьких бутиках.

– Так дорого? За это? Ты только посмотри на отделку швов. Я сама могла бы всю тебя обшить.

Самое смешное, что она никогда в жизни не шила. Хуже всего, что ее громкое возмущение потом превратится в молчаливое осуждение моего легкомыслия, в непрерывные причитания у кассы, когда я достану одну из моих волшебных пластиковых карточек. Поэтому мы обычно ездим в магазин «Армия и флот», где я порчу ей настроение, указывая на «красивые» вещи и добавляя для ясности «красивые для тебя». А она мстит, покупая мне в подарок на Рождество или день рождения те вещи, которые я сочла безобразными. Словом, мы регулярно ввергаем друг друга в ад. Но что я могу сделать? Она моя мать. Интересно, смогу я уговорить Иззи или Джоша пообедать с нами?

К тому времени, как я положила телефонную трубку, большинство моих подчиненных явились в офис. Кроме Тома и Марка. Их обязанности дизайнеров вообще не требуют показываться на работе, если они еще не доработали проект. Именно это я и ожидала увидеть: сегодня в офисе одни живые трупы. Бледные и небритые, воняют спиртом, потом и развратом. Ну конечно же, грызутся из-за того, что в автомате кончились искусственные сливки, – ничего не скажешь, уважительная причина для плохого настроения. Но оно мгновенно рассеивается, когда в офис врывается Рики.

– Вы видели рейтинги? – орет он.

Ох, черт, рейтинг. Наверное, пары алкоголя подействовали на меня так, что я забыла о рейтинге. Те звонки, что были должным образом зарегистрированы, говорили о том, что в наши руки плывет удача. Но делать выводы рано. Рейтинги – самый точный показатель количества наших зрителей. Рейтинги – важнейший критерий.

Рики запыхался. Значит, все хорошо.

– Ну?

Он улыбается. Наслаждается моментом. В ответ я улыбнулась ему еще шире.

– Ну? – Он снова молчит. Застрелить бы его. Только женщина способна такое терпеть.

– Наш канал в десять часов вечера включили один миллион четыреста тысяч человек. – Все завопили, окончательно протрезвев. Они орут, хлопают в ладоши и вообще похожи на банду хулиганов под «экстази». Да нет же, не похожи, они и есть банда хулиганов. Я сохраняю спокойствие.

– Благодаря маркетингу, – улыбаюсь я в сторону Ди и Дебс. Количество наших зрителей на девяносто пять процентов зависит от маркетинга. А умение удерживать зрителя дольше пяти минут – заслуга самой программы. Я во власти пульта дистанционного управления. Это так унизительно.

– А сколько было после рекламного перерыва? – спрашиваю я.

– Один миллион шестьсот тысяч! И тут ору я.

Очень громко.