Текст книги "Норманны в Сицилии"

Взятие этой знаменитой крепости произвело огромное впечатление и во Франции, так что даже было воспето в одном французском стихотворении, которое находится в парижской библиотеке. Насилие и жестокость нормандцев, как показывает это сообщение, значительно превосходят все, что арабы рассказывают об испанцах. Это доказывает нам, что скандинавы через много поколений после их поселения во Франции и после обращения их в христианство были столь же свирепы, как и древние викинги. Такую же беспощадность до Роберта Дьявола демонстрировал граф Рауль де Эвре, дядя Ричарда II.

Местное население, угнетаемое всеми способами, сплотилось, чтобы с оружием в руках избавиться от гнета. Известие об этом событии очень смутило вассалов герцога, так как они боялись потерять свои привилегии и доходы. Князь, тогда еще очень молодой, обратился к графу Раулю с просьбой помочь ему подавить восстание. Граф потребовал, чтобы все рыцари и воины князя были отданы ему под руководство, и на этих условиях обещал усмирить мятеж. Чтобы овладеть зачинщиками заговора, он послал шпионов, которые должны были узнать место их собраний. Сообразно с их донесениями, он привел в порядок свои войска и в один день арестовал огромное количество людей – одних во время их собраний, других, когда они приносили присягу на верность союзу. Так было подавлено это движение, и среди населения в течение многих столетий после этого не происходило возмущений.

Норманны, которые поселились во Франции, очень скоро забыли свой язык. Первоначально викинги, ставшие хозяевами страны, отличались от франков только тем, что говорили по-скандинавски, но уже в начале XI столетия они говорили на романском, или французском, языке. До появления норманнов во Франции того, что теперь называется французским языком, еще не существовало. Древнейший из дошедших до нас романских документов, касается той присяги на верность, которую в 842 году Людвиг Немецкий принес перед французским войском своего брата в Страсбурге. Но тот язык, на котором он написан, больше похож на провансальское наречие, чем на то, каком впоследствии говорили в северной Франции. Последнее создавалось постепенно уже после Ролло и мало по малу становилось господствующим в Нормандии. Впрочем, прошло немало времени, прежде чем скандинавский язык был совершенно забыт во Франции. Еще долго он сохранялся там, особенно в городе Байе и его окрестностях, хотя, конечно, далеко не в первоначальной чистоте. Норманны легко понимали то наречие, на котором здесь говорили. Новые поселенцы, которые приходили с Севера в Нормандию, охотнее всего селились именно в Байе. Туда же посылали герцоги своих детей – учиться германскому языку.

Несомненно, что и у герцогов Нормандии сохранился обычай прежних скандинавских викингов окружать себя скальдами. Правда, достоверно неизвестно, чтобы имел ли их при себе Ролло. Но, так как доказано, что их имел при себе его сын, мать которого была француженка, то можно допустить, что они были и у его отца. Его отец, конечно, еще в Скандинавии слышал песни скальдов, загадочную, полную символов песню «Вёлюспа»[8]8
  «Прорицание Вельвы», одна из песен «Старшей Эдды».


[Закрыть], романтическую историю Хельги и Сигрун и «Сагу о Хаконе Ярле», который принес в жертву богам собственного сына. Он, конечно, и на своей новой родине не отказывал себе в этом удовольствии и призывал к своему двору скальдов. Вильгельм Длинный Меч, о котором мы уже говорили, послал своего сына Ричарда воспитываться в Байе, где еще сохранялся скандинавский язык, для того, конечно, чтобы его сын, зная германский язык, не прерывал сношений со скандинавами.

Нормандские летописцы рассказывают, что в 942 году французский король Людовик, по смерти герцога Вильгельма, в малолетство Ричарда, захватил на некоторое время власть в стране и выгнал из руанского дворца всех жонглеров, т. е. певцов и поэтов. Но, когда Ричард, который получил прозвище Бесстрашного, сам взял в руки бразды правления, он возвратил ко двору изгнанных певцов. Он и сам был поэтом и хорошо знал старую историю своего народа, так как на основе его рассказов, как и рассказов его сына Ричарда II, Дудон из Квентина написал древнейшую хронику нормандцев. Дудон прибыл в Руан с посольством графа Альберта I Вермандуа, и Ричарду очень нравилось беседовать с этим веселым человеком. На прощанье он щедро одарил его, и Дудон в благодарность за ласковый прием написал свою историю первых нормандских герцогов. Сам Ричард, который в позднейших рыцарских романах называется Старым и указывается в числе рыцарей Круглого Стола, по храбрости и берсеркской ярости в бою был настоящим викингом. Он поддерживал постоянные связи со скандинавскими ярлами. Поэтому мы должны допустить, хотя и не имеем точных указаний на это, что скальды существовали и при его дворе.

При Ричарде И, сыне Ричарда Старого, в Нормандию приходил святой Олав, конунг Норвегии, и самым сердечным образом был принят герцогом, которому содействовал в одной битве. Снорри говорит: «Ярлы Руана всегда были лучшими друзьями жителей Севера, и последние, когда они входили в сношения с Нормандией, находили там дружественную и близкую им страну».

В щедрости к певцам преемники Ролло не уступали скандинавским королям и ярлам. Так, о Вильгельм Завоевателе говорят, что он подарил большие поместья известному Бердику, который был при его дворе в качестве глашатая короля.

Король Генрих I сам увлекался поэзией, писал стихи и держал при своем дворе жонглера.

Есть точные свидетельства о том, что его внук Генрих II, был покровителем литературы вообще и особенным поклонником искусства песен. Стоит назвать имя Ричарда Львиное Сердце, чтобы тотчас же вспомнить и о его верном Блонделе.

Вполне понятно, что должно было произойти из смешения французской и скандинавской крови. Богатырские фигуры викингов, такие как они изображены на одном старом ковре в Байе[9]9
  Имеется в виду гобелен королевы Матильды, жены Вильгельма Завлевателя.


[Закрыть], по-видимому, мало по малу стали исчезать. По крайней мере известно, что позднее в Нижней Италии, где нормандцы встретились с немцами, последние насмехались над ними за их маленький рост. Но в них все еще сохранялся остаток дикости и неукротимого нрава Бьёрна Железнобокого и других старых поклонников Одина. Может быть, с течением времени эта дикость и жестокость смягчились и уже не были характерной чертой нормандцев. Но та неусидчивость и страсть к приключениям, которые были присущи их языческим предкам, еще долго сохранялись у норманнов-христиан, также, как храбрость, несокрушимая сила и личное мужество.

Они нашли превосходный случай проявить эти качества своего национального характера и удивить ими мир. В 1000 году, в то самое время, когда христианство пришло на скованные льдом и осененные пламенными вулканами берега Исландии, когда обособленные племена были объединены единым республиканским правлением, в это время на греческой земле, между Адриатикой и Средиземным морем, были заложены основы норманнского государства, которому менее чем через сто лет суждено было затмить своей славой норманнские государства на Сене и Темзе.

Книга первая
Появление норманов в Нижней Италии и завоевание ими этой страны. Первые предприятия Роберта Гюискара.

Слово Апулия, которое так часто встречается у средневековых историков, употребляется не в одинаковом смысле. Иногда, и чаще всего, оно обозначает всю Нижнюю Италию. Но иногда под этим словом понимают только ее восточную часть – это Апулия в более строгом смысле слова, и отличают от нее западную половину нижней части полуострова, верхняя часть которой вниз до Салерно называется Кампанией, а другая – вниз до Реджио, Калабрией.

Если бы житель поздней Древней Греции или римлянин времен императора Августа могли проехать по Южной Италии в XI столетии, они нашли бы в ней такие перемены, что едва ли могли бы узнать эту землю. Знаменитые города, когда-то центры высокой культуры, которыми гордилась Эллада, – великолепный Тарент с его роскошными постройками, пышный Сибарис, Метапонт, Ория, Кротон с его школой пифагорейской мудрости, – если не совсем исчезли с лица земли, то пришли в полный упадок. Их ипподромы, гимназии и агоры лежали в развалинах. Обвивая столбы полуразвалившихся строений, росли схидны, а крапива и плющи, свешиваясь из трещин квадратов, качались на ветру. Другие города, о которых до того времени почти не говорили, или очень недавно построенные, появились на месте прежних и, если первые города только в виде исключения упоминаются в произведениях средневековых летописцев, то Мельфи, Трани, Аверса, Милет и Троя упоминаются весьма часто. Два последних города были построены уже византийцами. На скалах Калабрии и Апулии, над развалинами храмов Диониса и Деметры возвышались замки грубой массивной архитектуры, логовища рыцарей, которые подстерегали путешественников по дорогам и почти не отличались от разбойников. В тех базиликах или старых залах суда, которые еще не были превращены в церкви, судебные дела решались по лонгобардским феодальным законам. Наряду с деградировавшим греческим языком, который все еще достаточно распространен, слышится здесь романское наречие, из которого мало по малу выкристаллизовывается современный итальянский язык, различные германские наречия, и, наконец, исповедники Корана в тюрбанах, расселившиеся главным образом по побережью, говорят по-арабски.

После падения Западно-римской империи Теодорих со своими остготами овладел всем полуостровом, но его владычество не было долговременным. Уже в начале VI века византийские полководцы Велизарий и Нарзесс теснили остготов, и греческий наместник с титулом экзарха основал свою резиденцию в Равенне. В 568 году в Италию вторглись лонгобарды, дошли до южной части полуострова и вторглись на Сицилию[10]10
  Здесь и далее употребляются как формы «на Сицилии», когда речь идет о Сицилии как об острове, и «в Сицилии», когда речь идет о Сицилии как государстве.


[Закрыть], которую также, как и материк, Велизарий отбил у остготов. Вторжение лонгобардов вновь урезало территорию экзархата. Теперь она ограничивалась только окрестностями Равенны и побережьем до Анконы. В этом были заинтересованы не только германские народы, вторгавшиеся в Италию, но и города Венеция и Неаполь, герцоги которых, дожи, или дуки, прежде находились под властью экзарха, римские епископы, которые стали независимыми от Византийской империи. Главным центром нового лонгобардского государства стал Беневент, где еще в 591 году храбрый Арихи из Дома Гизольфингеров в Фриауле раздвинул границы своих владений До Адриатического и Средиземного морей. При его преемниках, которые носили титул герцогов Беневентских, язычество долго оставалось религией лонгобардов. Только во второй половине VII века христианство проникло к ним, и только тогда среди них стали развиваться моральное сознание и даже ученая образованность. Более высокая христианская культура расцвела особенно в Бенедиктинском аббатстве Монтекассино. Герцогство беневентское процветало еще и тогда, когда лонгобардское государство на севере уже прекратило свое существование при Арихи II, при дворе которого жил великий историк того времени Павел Диакон. Но в конце VIII века, со смертью его преемника Гримоальда II, эта династия прервалась. Войны с соседями по всей границе и споры о престолонаследии подорвали силы государства. Два значительнейших города – Салерно и Капуя – образовали небольшое самостоятельное княжество. С этого времени византийцы, которые отступили перед военной мощью лонгобардов, но не совсем удалились из Италии, вновь усиливают свои позиции и с восточного берега начинают подвигаться дальше, вглубь страны. В 982 году они одержали большую победу над императором Отгоном II и снова овладели большей частью полуострова. Наместник константинопольского императора, катапан, избрал своей резиденцией приморский город Бари. Сохранили свою независимость от катапанов или в крайнем случае только номинально признавали его власть, кроме Капуи, Салерно и Беневента, в которых правили собственные лонгобардские князья, Неаполь, где тоже был свой герцог или дож, республика Амальфи и аббатство Монтекассино. В войнах между этими крошечными государствами, в спорах между ними и византийцами, и всех их вместе с папами, недостатка не было.

Между тем арабы господствовали в Апулии и оттуда, как и с африканских берегов, часто нападали на Южную Италию. Так они завоевали Отранто и Бари. От их нападений много страдали и кампанцы. Иногда, хотя и не надолго, они овладевали и многими другими местностями по берегам Адриатического и Средиземного морей. Даже тогда, когда христианскому населению удавалось свергнуть с себя мусульманское иго, арабы не оставляли прибрежные города – Салерно, Неаполь, Амальфи и другие в этой области. Они приходили туда ради торговли и часто оставались там навсегда.

В таком положении находилась Нижняя Италия, когда там появились энергичные и воинственные выходцы из Нормандии. Кроме всегда присущей им страсти к приключениям, были и другие, особые причины, которые гнали вдаль жителей северной Франции. И прежде младшие сыновья старых скандинавских ярлов, которые не получали наследства, как правило, уходили из своей страны, потому что все родовое имущество становилось достоянием старшего брата, – уходили, чтобы добыть себе богатство мечом. То же было и в Нормандии. Но не всегда их манила вдаль только эта погоня за трофеями. У нормандцев, как и у их предков, старых викингов, было то особенное поэтическое чутье, которое при всей его дикости впоследствии принесло им славу. Как те в своих норвежских и датских усадьбах, на своих морских драконах, на скалистых островах, терзаемых разъяренным прибоем, с восторгом слушали песни скальдов – так графы и бароны Нормандии окружали себя певцами, которые читали им свои эпические стихотворения, где сквозь французский стих веяло духом старой саги. Эти песни разжигали в них жажду славы и желание потягаться со своими предками на поприще приключений и битв.

Но если до того времени норманнская молодежь устремлялась главным образом на Пиренейский полуостров, то в XI веке обстоятельства переориентировали ее на Нижнюю Италию. Когда, вслед за Ролло, его народ отказался от идолопоклонства, прежние поклонники Одина стали пылкими исповедниками новой веры. Преемники герцога и вельможи страны, кичась друг перед другом, жертвовали на церкви, основывали монастыри и аббатства, тогда как их деды охотнее всего занимались грабежами этих священных мест и жгли их. Вполне естественно, что подобная жертвенность подвигала многих норманнов на паломничество в Святую Землю, что, по их вере, больше всего содействовало спасению души, в особенности потому, что папы с такими поездками на богомолье соединяли обещание Щедрого отпущения грехов.

Особенно горячим было в Нормандии почитание архангела Михаила, которому на крутой скале у Атлантического океана была посвящена часовня, куда ежегодно стекалось бесчисленное количество набожных людей. Собственно родина культа этого великого архангела была в Апулии на горе Гарган, которая вдается в море выше города Фоджии. Там святой Михаил в борьбе с мятежными ангелами пламенным мечом низверг Люцифера в адские бездны – архангел, который, просияв на Востоке, предстал изумленному Западу. Один из жителей города Сипонтуна удостоился великой милости у подошвы этой горы. Ему явилось в пещере недалеко от вершины горы это грозное и всеблагое существо. После этого видения, 8 мая 493 года, было второе, в котором архангел явился епископу Сипонтунскому, Лаврентию, и возвестил ему, что с этих пор грот на горе Гарган должен быть посвящен ему. Невидимые руки превратили этот грот в капеллу и поставили там покрытый пурпуром алтарь. Епископ пред святилищем построил церковь, и от этой церкви, куда скоро стало стекаться бесчисленное количество верующих, культ нового святого распространился на Запад. На возвышенностях и в долинах Италии, Франции и Испании, которые до сих пор были украшены храмами Аполлона или Меркурия, появились церкви и часовни в честь святого Михаила, но всегда с особенным уважением относились к святилищу на мысе Гарган. Оно стало вожделенной целью для всех христианских богомольцев. Уже в VI столетии на вершине горы вокруг церкви построили укрепленный город, чтобы там принимать пилигримов. Но святость этого места не защищала его от многих нападений. За обладание им вели между собой военные действия греческие императоры, сарацины и лонгобарды. Последние в 657 году разграбили грот и капеллу с сокровищами, которые приносили в дар пилигримы. Но вскоре византийцы изгнали их оттуда. В 869 году сарацины захватили гору Гарган и овладели сокровищницей. Под видом того, что этот мыс нужен им лишь как опорный пункт для их войска, нужен – для того, чтобы отсюда предпринимать хищнические набеги на близлежащие территории, они в течение года удерживали за собой Гарган. Воспоминание об этом не исчезло и доселе. Местные жители до сих пор называют гору Гарган «Сарацинской горой». В конце X века византийцы снова стали хозяевами почти всей Апулии. С этого времени резко усиливается приток паломников. В числе тех, кто, полный пламенного усердия, преклонял свои колена, был и император Оттон III. По примеру германского императора, верующие, число которых из года в год все умножалось, босые и в одеждах покаяния, держа в руках ветки пиний, по крутым тропинкам поднимались к пещере, посвященной величайшему из архангелов.

Поскольку среди христиан Европы все более и более усиливалось стремление ходить на богомолье в Святую Землю, а в числе паломников появились и жители Нормандии, то вполне понятно, что богомольцы отправлялись туда через Италию, чтобы по дороге на горе Гарган доказать свою набожность тому архангелу, которого они так чтили и на своей родине и перед которым они еще в молодости падали ниц в Авранше, в капелле святого Михаила. Отсюда они обыкновенно шли в аббатство Монтекассино, чтобы там, в одной из гаваней Нижней Италии сесть на корабли, отправляющиеся на восток.

По свидетельству летописцев, Амата и Лео из Остии, рассказы которых, хотя и носят несколько легендарный характер, тем не менее не лишены исторической основы – в 1000 году (скорее в 1016 г.) 40 норманнов на пути из Палестины пришли в Салерно. В то время город, осажденный сарацинами, был в крайне сложном положении. В порыве религиозного воодушевления воины обратились к герцогу Салернскому, Ваймару, с просьбой дать им оружие и лошадей. Они вознамерились рассеять правоверное воинство.

И норманны напали на сарацин, и обратили их в бегство, и освободили город от их угрозы. Герцог Ваймар предложил им щедрую награду, но они от нее отказались. Чужеземцы отклонили и его предложение остаться в Салерно, так как они на спасение города смотрели, как на дело, угодное Богу, и вернулись на родину. Но их геройский подвиг произвел глубокое впечатление на изнеженных салернитанцев. и они послали в северную Францию посольство, чтобы пригласить норманнских воинов переселиться в Южную Италию и принять участие в борьбе с сарацинами. Эти послы принесли с собой и подарки – такие заманчивые, на Севере еще неизвестные предметы, как шелковые плащи, украшенная золотом конская сбруя, а еще – миндаль, апельсины и засахаренные орехи. Посольство имело успех. Скоро многочисленные потомки древних викингов потянулись к прекрасному югу. Молва об этой плодородной земле, ее гесперидских яблоках, ее винограде и дынях разнеслась по Нормандии. Апулия стала заветной целью тех, кто на родине не имел достаточно средств к существованию или, томимый жаждой деятельности, рвался вперед.

Именно в это время один знатный нормандец Гизельберт Буттерик, которого другие называют Дренго, убил вице-графа Вильгельма и присвоил себе его имущество. Боясь мщения, он с четырьмя своими братьями, Раинульфом, Асклитином, Осмундом и Родульфом, оставил Нормандию и, по примеру многих своих земляков, отправился в Италию. Поначалу поход носил характер путешествия по святым местам. Но скоро паломникам представился случай продемонстрировать свою энергию и силу.

Мел, апулийский вельможа из Бари, изыскивал средства, чтобы свергнуть византийское иго, которое тяжелым бременем лежало на стране. Еще в 1009 году он, в союзе со своим свояком Датом, поднял знамя восстания против греков. Тогдашний катапан вышел к ним навстречу с войском. Произошла битва у Битетто, и восстание было быстро подавлено. Когда за ним последовали новые, константинопольский император, чтобы раз и навсегда покончить с волнениями, назначил на место прежнего наместника Куркуа, нового, по имени Василий. Последний в 1012 году пошел на Бари, тогда этот город находился в руках мятежников, и после двухмесячной осады заставил его сдаться. Жители обещали выдать своих предводителей, но Мел и Дат спаслись бегством в Асколу. Впрочем жена Мела и его сын были взяты греками в плен и отосланы в Византию. Но даже тогда Мел не отказался от своих планов изгнать греков и старался, хотя и тщетно, склонить на свою сторону князей Капуи, Салерно и Беневента. Он поселился в Капуе, а Дат удалился в Монтекассино к аббату Атенульфу. Там они нашли помощь, которой совсем не ждали.

Папа Бенедикт VIII, который в 1012 году занял престол святого Петра, выказал большую энергию в борьбе с сарацинами, постоянно тревожившими итальянские берега, и помышлял о том, чтобы избавить Италию от ненавистных византийцев. Он обратил свое внимание на Дата и Мела, которые могли бы помочь ему осуществить его замысел. Последнему он предоставил убежище в мощно укрепленном замке у Гарильяно и ждал только случая воспользоваться Мелом в своих интересах. Случай скоро представился. Бенедикт узнал о норманнах, которые пришли в Рим на поклонение святым местам, и тотчас же решил натравить их на греков. Он дал им письмо к Мелу, которого они и нашли, по одним свидетельствам в Капуе, по другим – на горе Гарган. Между лонгобардскими баронами и северянами был заключен формальный договор относительно борьбы с византийцами. Мел нашел себе союзников в Беневенте и Салерно, соединился с Гизельбертом Буттериком и его рыцарями и вторгся на территорию, подконтрольную Византии (май 1017 г.). Византийский наместник не замедлил послать против них войско. В мае произошла битва, в которой Мел и его сторонники одержали победу. В июне при Монте Пелузо против них вышли новые войска под предводительством самого катапана Андроника. На этот раз греки наголову разбили своих противников. Тогда норманны пошли на север и здесь, после победы над византийцами при Ваккариччиа, захватили значительные территории, так что в короткое время вся Северная Апулия до Трани оказалась в их власти. Ввиду этого греческому всевластию на материке грозила опасность. Из Константинополя прислали новое сильное войско, но и норманны получили довольно многочисленное подкрепление с родины. Войска сошлись при Каннах, известных еще по Пуническим войнам, в которой норманны дрались, как львы, но в конце концов должны были уступить превосходящим силам своего противника. Много их пало на поле битвы, большая часть оставшихся в живых была пленена и отправлена в Константинополь, очень немногим удалось спастись. В числе последних были Родульф и Мел. Большинство норманнов поступило на службу к Ваймару, князю Салернитанскому, Пандульфу Капуанскому, аббату Атенульфу из Монтекассино, графу Ариану и другим. Мел просил помощи в борьбе с греками у германского императора и у папы. На Пасху 1020 года он сам явился ко двору Генриха II в Бамберг, где находились уже Родульф и папа Бенедикт.

Император заинтересовался планами Мела, назначил его герцогом Апулии и через год, в 1021 году, пошел в поход на Южную Италию, чтобы отнять ее у византийцев. Но Мел не дожил до этого времени. Он скоропостижно скончался во время своего пребывания в Бамберге. Папа возвратился в Рим, а Родульф сопровождал императора Генриха в его походе.

Между тем власть греков в Италии окрепла вновь. Лонгобардские князьки Нижней Италии, за исключением Ландульфа V Беневентского, перешли на их сторону. Опираясь на их содействие, катапан Василий Бойоанн двинулся на гарильянский замок, который папа уступил Дату, чтобы этим защитить свою собственную область. Замок был взят в два дня. Дат попал в плен, его отправили в Бари, зашили в мешок и бросили в море.

Таким образом, путь на Рим был открыт для византийцев, а Генрих II все еще заставлял себя ждать. Наконец в марте 1022 года с 60 000 войском он подошел к Беневенту, где нашел папу Бенедикта, который и оставался при нем во все время похода. Император двинулся к укреплению Троя, которое в 1008 году византийцы построили на одиноко возвышавшемся холме в двенадцати милях от Фоджии и назвали именем города Приама. Осада затянулась, так как валы были очень крепки, и Генрих попытался войти в переговоры о сдаче этой крепости. Но жители были так надменны, что не соглашались ни на какие условия, и прямо говорили, что они не сомневаются в том, что Генриху скоро придется просить византийского кесаря о милости. Это так разгневало Генриха, что он поклялся вырезать весь гарнизон Трои, когда овладеет крепостью. Осада продолжалась четыре месяца. Население Трои наконец убедилось, что дольше держаться невозможно, так как все их запасы были на исходе. Необходимо было капитулировать, но гнев императора все еще удерживал их от этого. Чтобы разжалобить его, осажденные послали в лагерь своих детей, которых вел с преднесением креста один благочестивый отшельник. Дети опустились перед императором на колени и просили о пощаде для себя и для своих родителей. Но император, хотя и глубоко взволнованный этим, не внял их мольбам, приказал им вернуться в город и сказал: «Знает Бог, что ваш убийца не я, а ваши собственные родители».

Та же сцена повторилась и на следующий день. Тогда Генрих не выдержал и, когда горожане предложили ему срыть городские стены, он удовольствовался этим и отказался от дальнейшей мести.

Между тем перед Капуей появился полководец Генриха, архиепископ Пилигримм из Кельна. Князь Пандульф IV, который стоял за византийцев, пытался защищаться, но вскоре вынужден был сдаться. Пилигримм взял его в плен, именем императора занял Капую и двинулся в Салерно, который тоже скоро оказался в его власти. Князь этого города, Ваймар, в залог своей лояльности, отдал ему своего сына. Тогда ему снова покорились Неаполь и Амальфи, которые при саксонских императорах признавали над собой власть германской империи. Архиепископ возвратился к императору, который все еще стоял под Троей. Здесь состоялся суд над Пандульфом. Пандульф был приговорен к смерти и только по ходатайству Пилигримма Генрих заменил казнь изгнанием. Пандульф IV в цепях был отослан в Германию, а сын Ваймара, князя Салерно, был отдан под охрану папе. В июне император Генрих снялся с лагеря при Трое, которая с тех пор должна была служить германским форпостом в Италии. Оттуда он отправился прямо в Капую и поставил там князем графа Пандульфа Теанского. Затем он торжественно въехал в Монтекассино, расположенное на высоких горах, и вместе с папой пробыл там несколько дней. В Норе, расположенной в горах к северу от знаменитого бенедиктинского монастыря, он возвел в графское достоинство четырех племянников Мела и пригласил двадцать пять нормандских рыцарей для защиты владений новых графов. Несколько норманнских рыцарей он оставил и в Салерно.

Эти рыцари придерживались тех же правил, что и немецкие ландскнехты. Они были готовы служить кому угодно, императору и папе, византийским наместникам и маленьким князькам. В Апулию приходило все больше и больше новых искателей счастья с берегов Сены. Кроме князя Салернитанского, аббат из Монтекассино и граф Теанский, теперь правивший Капуей в качестве князя, нанимали к себе на службу этих норманнов.

Когда лонгобардские владетельные князья в Нижней Италии снова подчинились германской империи, император вернулся в Рим и отсюда отправился домой в Германию, причем на обратном пути его войско было почти полностью выкошено чумой.

После смерти Генриха, который умер вскоре после этих событий, Пандульф IV, сосланный за Альпы, по ходатайству своего свояка Ваймара Салернитанского, получил от нового императора Конрада II свободу и поселился в Салерно. Здесь он тотчас стал изыскивать средства, чтобы вернуть себе прежнюю власть. С этой целью он вошел в союз с князем Ваймаром. Оба они соединились с катапаном и графом Марсийским и приняли к себе на службу небольшой отряд норманнов. Тогда Пандульф почувствовал себя достаточно сильным, чтобы напасть на Капую. И действительно – она скоро ему сдалась. Пандульф Теанский удалился в Неаполь и поселился у дожа Сергия; потом он отправился в Рим, где и умер в изгнании. Пандульф IV снова стал княжить в своем княжестве и назначил своим соправителем своего сына.

Тогда император Конрад II перешел Альпы, быстро прошел всю Италию и вторгся в Кампанью, чтобы там укрепить власть немецких князей над небольшими лонгобардскими государствами. Капуя, Беневент и Салерно скоро ему покорились. Пандульф IV своими обещаниями добился того, что император признал его князем Капуанским. Конрад II очень дружелюбно отнесся к многочисленным норманнским воинам, пригласил их поселиться в его стране и соединил их с лонгобардскими князьями, так как полагал, что те с помощью храбрых воинов Севера будут более эффективно противостоять византийцам.

Вскоре затем Пандульф напал на Неаполь, прогнал оттуда дожа Сергия и овладел городом, а Конрад, не заботясь более о греках, вернулся в Германию. На много лет в Южной Италии водворился мир. Маленькие лонгобардские государства процветали, так как вели обширную торговлю. Но Пандульф IV, который не отступал перед самыми преступными средствами для достижения своих целей, стремился к тому, чтобы подчинить себе соседнее государство. Самым бесстыдным образом он отнимал у своих подданных все, что мог, а награбленное у них прятал в крепости на горе святой Агаты. Он довел почти до гибели аббатство Монтекассино и присвоил себе его богатства. Он лишил места архиепископа Капуанского Адинульфа и возвел в это достоинство своего побочного сына. Адинульфа заковали в цепи, но в день Вознесения его привезли из тюрьмы в церковь, где он передал побочному сыну Пандульфа епископское кольцо и крест и должен был целовать у Пандульфа ноги; потом его снова заключили в темницу. Подданные этого деспота были бессильны перед его произволом, а небольшие соседние государства были парализованы страхом, ибо Пандульф окружил себя сильным отрядом норманнов, которым мог платить огромное жалованье из награбленной добычи. Граф Ваймар Салернитанский стоял на его стороне. Вместе с ним он напал на князя Беневентского, но неудачно. Также неудачен был его поход и на дожа Сергия. Дож, которого прежде ему Удалось прогнать, в 1029 году снова возвратился в Неаполь и был особенно опасен для маленького капуанского тирана, так как у него на службе был известный своей храбростью норманн Раинульф во главе значительного норманнского отряда. Дож отдал свою сестру, вдовствующую графиню Гаэты, замуж за Раинульфа.