Текст книги "Норманны в Сицилии"

Граф Рожер, как только он получил в Калабрии известие об этом событии, спешно вернулся на Сицилию, чтобы отомстить за смерть зятя и его соратников. По прибытии он занял гору Юдику, к западу от Катании. Отсюда он опустошал окрестности, брал сарацин, которых только мог захватить, в плен и продавал их в рабство. Еще больше опустошений он произвел в южной части Валь ди Ното. Он уничтожил там все плодовые и хлебные посевы, так что среди мусульман начался голод. Поначалу он не рискнул напасть на самого Бенаверта, который владел многими укрепленными пунктами, и двинулся в поход к Трапани. Весьма сдержанный летописец, Малатерра, при описании этого города, расположенного у подошвы Эрикса, знаменитого когда-то по всей Элладе своим храмом Афродиты, позволяет себе писать о нем поэтически-воодушевленно. «Море, – говорит он, – было спокойно; тихо веял Зефир. Ветер надувал паруса, пели трубы, звучали лютни, конница под предводительством Рожера покрывала горы и долины; тысячи значков развевались на копьях; сияли шлемы и золоченые щиты; лошади ржали, и эхо далеко относило их фырканье».

Город был окружен как с суши, так и с моря. Осада, хотя к ней готовились очень тщательно, затянулась надолго. Но, после храброй обороны, когда в укреплении начался голод, осажденные решили открыть графу ворота. Они сдавались графу на тех же самых условиях, на которых сдались и палермитанцы. Окрестная местность переходила в собственность христиан. Укрепления, в которых сарацины могли бы еще оказать сопротивление, должны были быть срыты. Рожер, как это он уже делал в других завоеванных им областях острова, отдал их с окружающей землей в лен своим соратникам. После взятия Трапани графу удалось подчинить себе Кастро Нуово. Поводом к этому послужила просьба о помощи, с которой в то время к нему обратились рабы правившего там вождя, Абу Бекра. Они возмутились против своего повелителя и на ближайших скалах готовы были отстаивать свою независимость. Рожер тотчас же поспешил к ним на помощь, и Абу Бекр, который видел, что ему сопротивляться невозможно, сдал ему крепость. Граф тотчас же дал свободу рабам, и сарацинский мельник, который за жестокое отношение к нему Абу Бекра подстрекал других к возмущению, получил от Рожера щедрую награду.

Весной 1078 года граф предпринял завоевание Таормины. Взятие этого города, построенного на скалах, было задачей чрезвычайно трудной. О штурме нельзя было и думать. Целесообразнее всего казалось прекратить подвоз продовольствия жителям, чтобы голодом заставить их сдаться. Поэтому норманнский флот должен был закрыть для них море, а у подножия горы было построено двадцать Два соединенных между собой небольших укрепления. Сам Рожер руководил этими работами, и здесь его жизнь однажды подверглась серьезной опасности.

Он с небольшим отрядом вооруженных воинов обходил вершины скал, на которых стоит Таормина, и несколько отошел от своих спутников. И тут на него напала толпа «славян», сарацинских наемников. Они внезапно выскочили из миртовой рощи, где находились в засаде. Но храбрый воин по имени Эвизанд бросился между ним и нападавшими, вступил с ними в бой, причем, конечно, и сам Рожер отчаянно защищался. Так удалось задержать нападение, пока не подоспели другие норманны. Эвизанд умер от полученных ран, а спасенный им граф основал в его честь много богоугодных заведений. Пока осада продолжалась, он прошел все побережье от Таормины до Этны и подчинил себе всех жителей этого региона вплоть до Траины. Вернувшись назад, он увидел на морском берегу двенадцать африканских боевых кораблей и убоялся того, что они пришли на выручку осажденного города, чего они легко могли достигнуть, так как на норманнских судах экипажа было очень немного. Но оказалось, что его опасения были напрасны. Маленькая флотилия удалилась в море.

В августе, после пятимесячной осады, Таормина сдалась. Но Рожеру не удалось отдохнуть и теперь. Восстание на юге и западе от Палермо вынудило его прибегнуть к решительным мерам.

В 1081 году он приступил к укреплению Мессины. В этом же городе, который стал для него ключом к завоеванию Сицилии, он построил большую церковь во имя святого Николая.

Рожер в 1081 году оставался в Калабрии и Апулии, где непрекращающиеся волнения требовали его присутствия. Бенаверт тем временем овладел Катаньей. Ему удалось подарками и обещаниями склонить на свою сторону правителя, которого граф оставил в этом важном городе, и тот открыл перед ним городские ворота. Мусульмане с восторгом приветствовали это событие и строили новые планы. Норманнов оно крайне огорчило. Иордан, сын Рожера, и другие вожди со значительным войском приблизились к Катанье. Произошла кровопролитная битва, в которой сарацины были разбиты наголову. Бенаверт отступил в Катанью, но этот город, осажденный христианами, не мог больше держаться, и поэтому Бенаверт бежал в Сиракузы, где велел казнить того изменника, который сдал ему Катанью, – вместо того, чтобы исполнить по отношению к нему свои обещания.

Бегство опасного арабского предводителя вполне устраивало графа Рожера. Но судьба вскоре нанесла ему тяжелый удар с другой стороны. Иордан, которому он вполне доверял и которого он сделал наместником города, захотел самостоятельности. Ему удалось увлечь некоторых баронов, которые обещали ему свое содействие при выполнении его изменнических планов. Пока отец находился в Калабрии, Иордан овладел укреплениями Мистреты и Сан-Марка и попытался захватить себе те сокровища, которые его отец хранил в Траине. Однако жители Траины, преданные графу Рожеру, воспрепятствовали этим замыслам. Рассчеты Иордана оказались ошибочными. Когда Рожер узнал об этом, он в гневе поспешил с материка в Сицилию. Имея полное право покарать сына за измену, он не сделал этого, так как боялся, что таким образом заставит его переметнуться к арабам.

Чтобы предостеречь его на будущее, а, может быть, и из тех соображений, что бароны, которые поддерживали юношу, как люди зрелого возраста, были более виноваты в его злонамеренности, чем сам Иордан, – он приказал привести к себе двенадцать заговорщиков одного за другим и выколоть им глаза. Это ужасное наказание, традиционное у викингов, вероятно, сохранилось и у норманнов.

Мы имеем сведения, что к этому наказанию прибегал в Англии Вильгельм Завоеватель и его преемники. Но возможно и то, что гнусный обычай ослеплять врагов перешел в Сицилию из Византии, где он практиковался с давних пор. Граф Рожер, человек более мягкого характера, по-видимому, очень редко прибегал к этой суровой каре. Наказав баронов, он велел привести к себе Иордана, показал ему ослепленных и дал понять, что хочет сделать то же самое и с ним. Но в решительный момент сменил гнев на милость. Иордан раскаялся в своем поступке и больше не пытался поднимать мятеж против отца.

Бенаверт, который не имел больше возможности поднять новое восстание в Сицилии, попробовал в 1085 году сделать это в Калабрии. Нижняя Италия после смерти Роберта Гюискара была охвачена смутой – это было только на руку Бенаверту.

Два сына последнего, Боэмунд и Рожер, боролись за наследство, и Бенаверт надеялся, что, пока внимание этих двух сильных вождей сосредоточено на междоусобной вражде, его высадка может иметь Успех. При этом он только хотел отомстить норманнам. В осеннюю ночь он высадился в Никотре. Там произошла битва, и он вынужден был вернуться назад, но ему удалось нагрузить корабли пленниками и добычей. На обратном пути в Реджио он разрушил две церкви, разбил изображения святых, ворвался в женский монастырь, который был недалеко от города, увез оттуда послушниц и продал их в Сиракузах в мухаммеданские гаремы. Это злодеяние в Калабрии возмутило всех, и Рожер решил жестоко отплатить сарацинам. Его тревожило и то обстоятельство, что раздор между сыновьями Гюискара грозил возбудить междуусобную войну. Он рассчитывал отвлечь их от выяснения отношений религиозной войной. Во главе многочисленной толпы набожных людей он обходил церкви, служил панихиды и щедро раздавал милостыню. Снарядив флот, он повел его в Сиракузы, а вперед послал Иордана с конницей на тот мыс, где впоследствии была построена Агоста. Здесь он пристал со своими кораблями и поручил патрицию Филиппу Григорию отправиться на барке в Сиракузы, чтобы разузнать там положение дел. Последний отправился с матросами, которые, вероятно, как и он, были переодеты арабами. Ему удалось проникнуть в гавань. Он узнал, сколько у Бенаверта кораблей, узнал, что эти корабли готовы к бою, и с этим известием вернулся к Рожеру. Тот распорядился, чтобы на мысе совершили торжественное богослужение, и на следующую ночь приказал сниматься с якоря. В то же время Иордан с конницей двинулся в Сиракузы.

25 мая 1086 года в большой гавани старой резиденции Дионисиев и Гиерона произошла битва между сарацинским и норманнским флотом. Лучники и пращники христиан причиняли арабам много вреда. И тогда Бенаверт приказал направить свой корабль прямо на корабль Рожера, чтобы взять его на абордаж. С треском корабли столкнулись. Бенаверт перепрыгнул на борт корабля и бросился на Рожера, чтобы его убить, но энергичное сопротивление заставило его отступить. Раненый, он увидел, что граф ринулся на него, размахивая мечом, попробовал спастись, перепрыгнув на другое судно, но упал в море. Тяжелые доспехи потянули его ко дну… По свидетельству Малатерры, Рожер потом приказал найти его труп и отослал его в Африку, к Темиму. Большая часть мухаммеданского флота попала в руки христиан, и город был формально осажден. В течение шести месяцев мусульмане защищались с необыкновенной храбростью.

Боевые машины осаждавших причиняли им большой урон. Но их сопротивление сломило главным образом не это, а то, что в городе с каждым днем усиливался голод. Тщетно они старались умилостивить Рожера и, отпустив на волю всех христианских пленников, отсылали их к нему. Вдове и сыну Бенаверта, а также некоторым сарацинским вельможам удалось ночью бежать на двух кораблях. Город Сиракузы, который пятнадцать веков тому назад отбил нападение сильного афинского флота, сдался северным искателям приключений.

Вскоре графу удалось овладеть Агригентом, одним из крупнейших городов античности, который, после его разрушения во время пунических войн, уже не возродился к былому величию.

Он, как и Кастро Джиованни с местностью между ними, находился под властью потомков Эдризидов и Бени Гамуда, которые в XI столетии некоторое время владели Кордовским калифатом, Малагой и Алгезирасом. Один из представителей этого рода, по имени Ибн Гамуд, захватил Кастро Джиованни и с сарацинским войском утвердился на его неприступных скалах.

Когда Рожер со своими воинами обложил Агригент, жена Ибн Гамуда и его дети находились в этом городе. 25 июля норманны ворвались в ворота, так как городские стены не могли устоять против их боевых машин. Граф Рожер заложил там крепость, и она служила для него опорным пунктом, пока он подчинял себе окрестности, осаждая и захватывая крепости, в которых еще были сарацинские гарнизоны. Жену Ибн Гамуда и его сыновей он держал в «легком» плену и относился к ним очень внимательно, конечно, с тем расчетом, что это ему будет полезно при переговорах с Ибн Гамудом о сдаче Кастро Джиованни. Сарацин в своей крепости над долиной Этны, был окружен врагами и не мог не сознавать того, что ему долго держаться там невозможно. Он был вынужден вступить с графом в переговоры и, когда последний показался у подножия его замка на скалах, между ними состоялась встреча. Результат ее превзошел все ожидания. Сарацинский вождь изъявил готовность не только сдать крепость, но и принять христианство.

Для того, чтобы сделать это, не подвергаясь опасности со стороны мусульман, он заключил с графом особый договор. Последний немедленно вернулся в Агригент, но скоро с сильным войском вступил в долину Этны и спрятался там в одном месте, которое заранее указал ему Гамуд. Тогда сарацин со значительной частью мусульман, занявших высоты и ущелья горы, оставил место своего убежища и, как будто замышляя напасть на врагов, привел своих единоверцев к тому месту, где сидели в засаде норманны. Здесь он был принят как друг и союзник, а все его воины были взяты христианами в плен. Рожер со своими воинами поднялся по крутой тропинке к той крепости, которая уже столько лет оказывала ему упорное сопротивление. Она теперь по праву принадлежала ему.

Ибн Гамуд действительно принял христианство и просил, чтобы ему позволили покинуть остров и поселиться в Нижней Италии. Рожер, который был обязан ему такой серьезной победой, подарил ему земельную собственность у Милета, где сарацин со своей женой спокойно провел остаток своих дней.

В 1088 году граф Рожер, первая жена которого, Эдит, давно уже умерла и который вступил во второй брак с известной Эрембергой, женился на третьей жене, Аделазии, дочери маркграфа Монферратского.

Теперь вся Сицилия, за исключением Бутеры и Ното, была под его десницей. Первый богатый и многолюдный город на самой южной оконечности острова в очень плодородной местности, стал ближайшей целью, которую Рожер преследовал в своих завоевательных замыслах. В апреле 1089 года он приступил к его осаде. Но, когда он руководил этой осадой, его внезапно отвлекло от нее одно неожиданное и очень важное известие. Папа Урбан II, теснимый со всех сторон, задумал удалиться в Сицилию, войти в соглашение с графом, которого он считал самым надежным своим союзником.

Изгнанный из Рима Генрихом IV и его ставленником антипапой он искал убежища в Террачине, которая была в руках норманнов. Оттуда он отправился в Траину, и Рожер немедленно поспешил на давно желанное свидание. Ввиду того высокого благоволения, которое оказывал ему папа впоследствии, когда он назначил графа апостолическим легатом в Сицилии, можно думать, что результаты этого свидания в Траине были для него вполне благоприятны. Отсюда Рожер вернулся к Бутере, осада которой под управлением преданных ему полководцев велась успешно и которая скоро ему сдалась. Еще меньше труда стоило ему взять Валь ди Ното, к югу от Сиракуз, на востоке острова. Когда в феврале 1091 года он находился в Милете, к нему явились представители этой области, которая, так как теперь она оставалась единственной мусульманской территорией на острове, не могла больше держаться, и изъявили ему свою покорность. Граф послал туда Иордана, чтобы принять во владение это новое приобретение.

Так окончилось завоевание Сицилии, продолжавшееся тридцать лет. В течение многих столетий на ее алтарях курился жертвенный дым олимпийским богам. Потом с ее минаретов на все четыре стороны мира раздавалось пение муэдзинов. Теперь там развевалось знамя креста, водруженное внуками героев, которые еще недавно поклонялись Тору, Одину и Фрейру.

Принимая во внимание то, что Роберт Гюискар водрузил скандинавские знамена на высотах Акрокеравнских гор, что перед его оружием дрожала могущественная Византия, что его сын Боэмунд основал на далеком востоке, в Антиохии, новое государство, что на Севере, в Исландии, у потомков морских разбойников под мудрым «республиканским» правлением расцвели наука и поэзия, что Рожер впоследствии перенес свои знамена и на африканские берега, – можно было поверить, что норманнам суждено было покорить весь мир.

Но граф Рожер не был доволен своими сказочными победами. Тревоги постоянной войны, кажется, стали для него потребностью, хотя он достиг уже преклонного возраста. В том же году, в котором пали Бутера и Ното, он с боевым флотом, отплыл на Мальту, куда его манили новые завоевания в странах мусульман. Его корабль первым пристал к острову. Он сошел с корабля, затеял перестрелку с сарацинами, которые владели Мальтой, и первую ночь после высадки провел на берегу. Когда на следующий день сюда прибыл остальной флот, он со всем войском двинулся к городу. Правитель города тотчас же вступил с ним в переговоры о сдаче города. Он обещал выдать всех христианских пленников, отдать норманнам оружие сарацин, тотчас же уплатить большую сумму денег и потом уплачивать ежегодную дань. За это ему было обещано, что арабы и впредь будут владеть этим городом, но должны принести присягу на верность графу Рожеру. Норманнские воины не могли удержаться от слез, когда пленные христиане, освобожденные от уз, с пением псалмов И с крестами в руках вышли к ним навстречу и пали к ногам Рожера.

Пленников было очень много. Граф приказал распределить их по своим кораблям. По словам Малатерры, сначала боялись, что суда, нагруженные свыше меры, осядут слишком глубоко. Но вышло не так. Несчастные были так истощены долгими лишениями рабства, что корабли не только не опустились под новою тяжестью, но поднялись над водою необыкновенно высоко. Рожер, вернувшись в Сицилию, дал освобожденным пленникам в собственность землю и обещал им, если только они пожелают остаться в Сицилии, построить там город под именем Виллафранка. Но они предпочли вернуться на родину, и Рожер велел отправить их в Калабрию.

Рожер, находясь уже на пороге приближающейся старости, надеялся спокойно владеть Сицилией. Но в 1093 году вспыхнуло опасное восстание, охватившее значительную часть острова. Мусульмане Панталики – а эта местность была не очень далеко от Сиракуз, на скалах у реки Анапа, – после смерти сына Рожера, Иордана, которому принадлежала верховная власть над ними, возмутились. Хотя им, как и всем сарацинам, была предоставлена безусловная свобода богослужения, хотя под справедливым и мудрым правлением графа им жилось хорошо, – они не могли забыть своей прежней независимости и, как древние арабы пустыни, предпочитали анархию порядку и власти.

В Сиракузах, где умер Иордан, скорбь о нем была необыкновенно сильна, и отец, который сердечно любил сына, несмотря на его прежние поступки, сильно о нем горевал. И все же он двинулся с войском в Панталику, чтобы заставить мятежников повиноваться закону. Большие затруднения для похода представляла эта изорванная скалами область, но железная воля графа усмирила мятеж. На острове воцарился мир, какого там давно уже не бывало. Сарацинское, норманнское и с давних пор многочисленное греческое население стало привыкать мирно уживаться друг с другом. Надо приписать особенной мудрости Рожера то обстоятельство, что три различных нации – арабская, норманнская и византийская – почти слились в одно целое, что три религии – католическая, резко противоречащая ей греческая и мусульманская – уживались одна с другой так, как этого нигде не бывало. Хотя Рожеру было очень важно находиться в хороших отношениях с папой, он решительно отказывался оказывать какое-либо давление на совесть своих подданных. Он согласился только поставить во всех городах острова римско-католических епископов, но при этом удержал за собой право назначать их по своему усмотрению, поскольку это право инвеституры было предоставлено ему еще раньше. Урбан – он в то время остро нуждался в поддержке норманнов – согласился на это и назначил Рожера с его преемниками, как это было уже сказано выше, наследственными легатами папского престола. С этого времени Рожер принял титул гроссграфа.

Благодаря своей энергии и храбрости, а также своему таланту администратора, простой рыцарь Готвиль, который из Нормандии пришел сюда искать счастья, не имея ничего, кроме меча и коня, стал теперь властелином, уважаемым среди всех государей Европы. Сын императора Генриха IV, принц Конрад, просил руки его дочери Матильды и в 1095 году встретился с ней в Пизе, где и состоялась свадьба.

Власть Готвиля не простиралась на Нижнюю Италию, хотя он принимал большое участие в ее завоевании. Он не мог отказаться от притязаний на нее, так как еще Гюискар дал ему право собирать денежную подать с калабрийских владений и земель. После смерти Гюискара, как было сказано, ему наследовали два его сына – Боэмунд и Рожер. Их дядя, граф Рожер, в 1088 году положил конец возникшим между ними пререканиям, причем Боэмунд, старший из них, получил часть Калабрии, Тарент, Отранто и несколько других городов, а Рожер, младший, стал наследником трона своего отца и герцогом Апулии.

Когда же Боэмунд, который прославился в первом крестовом походе как один из величайших героев, умер в 1111 году, его владения в Калабрии с Тарентом перешли по наследству его сыну, тоже Боэмунду, тогда еще очень молодому человеку. В том же году умер и брат Боэмунда Рожер, герцог Апулии, и его преемником стал его сын, Вильгельм. До сих пор Сицилия была леном апулийского герцогства, но теперь эти ленные отношения прекратились, и Сицилия стала независимым графством, пока папа не возвысил его в достоинство королевства.

Это необходимо было предпослать дальнейшему рассказу, так как иначе было бы в высшей степени трудно разобраться в хаотической путанице дел в Нижней Италии, которые всегда были в такой тесной связи с делами Сицилии. Но сказанного вполне достаточно для нашей цели. Теперь нам остается сообщить только о последнем периоде жизни графа Рожера.

Рожер и Боэмунд все еще вели на материке войну с баронами, которые пытались отвоевать себе прежнюю независимость и периодически затевали мятежи и волнения, чтобы свергнуть норманнов. Так, в 1091 году город Козенца, тот самый, близ которого вестготы на дне Бузенто похоронили своего короля Алариха, восстал против Рожера. Гроссграф, который все еще не выпускал из рук нить событий в Нижней Италии, привел к племяннику, кроме норманнского войска, несколько тысяч сарацин, чтобы помочь ему снова подчинить себе город. Он сам присутствовал при осаде, и жители, когда они решились сдать свои укрепления, обратились к нему с просьбой о посредничестве. Он овладел этим городом на таких выгодных для своего племянника условиях, что тот отдал дяде в собственность принадлежащую ему, по праву наследства, половину Палермо.

Вскоре после этого поднялась старинная и могущественная торговая республика Амальфи, чтобы вернуть себе свою прежнюю самостоятельность. И в этом случае Рожер Младший обратился к содействию гроссграфа. Тот в 1096 году сразу же, с сильным сарацинским войском, которое он привел с собой из Сицилии, приступил к осаде города. Однако одно событие заставило его снять осаду. Это было в начале первого крестового похода, когда призыв папы Урбана нашел громкий отклик во всем христианском мире. И в Нижней Италии молодежь, способная носить оружие, устремилась под знамена креста. Боэмунд, сын Гюискара, воспылал желанием идти на Восток для освобождения Гроба Господня. Порыв всех идти на Восток был так силен, что в Кампании осталось только небольшое количество воинов, а сарацинское войско было недостаточно сильно для того, чтобы взять Амальфи.

Только отсутствие других войн и желание влиять на дела Калабрии заставляли гроссграфа Рожера привозить с собой на материк все больше и больше сарацин. В 1098 году число их было так велико, что, по словам Малатерры, Рожеру никогда еще не удавалось собрать под своими знаменами такое сильное войско. Поводом к тому, чтобы вербовать сарацин для этого похода, послужило следующее обстоятельство. В Капуе граф Ричард II не мог справиться с восставшими против него жителями и был вынужден просить помощи у молодого герцога Рожера. Последний, не считая себя способным довести это дело до конца, опять, как он несколько раз делал это и прежде, обратился к содействию дяди, гроссграфа Сицилийского. Тот исполнил его желание, привел свое мусульманское войско к Капуе и стал энергично готовиться к осаде. С этой целью он приказал строить деревянный мост через Волтурн и сам наблюдал за работами. Английский агиограф Кадмер, в своем житии святого Ансельма, епископа Кентерберийского, рассказывает об этой осаде следующее. Святой Ансельм, который бежал из Англии от гнева короля Вильгельма II, нашел себе убежище в Италии. По приглашению герцога Апулийского, он явился в лагерь близ Капуи, куда в то же время прибыл Урбан II, который был весьма дружен с норманнами. Благочестивый епископ пользовался там большим уважением; люди стекались к нему со всех сторон. Он не только не гнушался посещениями сарацин, но даже старался завлечь их к себе. Скоро он так сблизился с ними, что даже заходил в их палатки. Мусульмане принимали его восторженно, почтительно склонялись перед ним и, по восточному обычаю, целовали перед ним свои руки. Это значило, что они посылали святому свои поцелуи. Архиепископ заводил с ними душеспасительные разговоры и, конечно, легко мог обратить их в христианство. Но, – говорит его английский биограф, – он не решался серьезно взяться за дело их обращения, так как хорошо знал, что граф Рожер строго наказывал тех, кто отрекался от веры в Пророка, чтобы принять христианство. «Я не стану разбирать, – говорит англичанин, – почему граф поступал так. В этом он даст ответ своему Богу!»

Граф Рожер с такой энергией и предусмотрительностью повел осаду Капуи, что давно заслуженная им слава великого полководца увеличилась еще больше. Капуя сдалась, и Ричард II стал вассалом герцога Апулийского.

Совершив на земле неизмеримо больше того, о чем он мог в молодости даже мечтать, граф Рожер умер на 70-м году жизни в Милете, в Калабрии, и там похоронен в церкви святой Троицы, которую он построил и щедро одарил.

Смерть его оплакивали все его подданные, как норманны и греки, так и сарацины. Это был, несомненно, талантливый администратор. Его религиозная терпимость была явлением, почти беспрецедентным для своего времени. Он не делал никакого различия между римско-католическими и греческими догматами. Все его подданные жили по своим собственным законам – мусульмане по Корану, греки по кодексу Юстиниана, норманны по кутюмам Нормандии. Сарацины должны были признаться, что им гораздо лучше живется под властью их новых христианских повелителей, чем в последние годы арабского владычества. В течение последних пятидесяти лет на острове шли постоянные междоусобные войны. При Рожере вновь воцарились спокойствие и мир. Снова там начали процветать земледелие, торговля и промышленность. Но гроссграф, хотя и ревностно им покровительствовал, всегда заботился о том, чтобы не совсем угас на Сицилии и воинственный дух, и поэтому, наравне с христианами, привлекал к военной службе и мусульман. Как при нем, так и при его преемниках много ответственных постов в войсках было доверено сарацинам. То же было в государственной и придворной жизни. Поэтому и поклонники Пророка, хотя их принудили к покорности силой оружия, стали решительными сторонниками своего норманнского повелителя.

Можно было бы сказать, что граф Рожер, так как большинство его подданных состояло из мусульман, по необходимости должен был оказывать к ним такую терпимость. Но эту его заслугу едва ли можно умалять таким образом. Он был прежде всего великодушен. Это особенно ясно доказывают произведения современных ему христианских летописцев, которые часто вовсе не скрывают своего неодобрения его свободомыслия в делах святой веры. Нетрудно было бы догадаться какова была бы участь сицилийских мухаммедан, если бы их покорил менее просвещенный вождь.