Электронная библиотека » Адольф Мушг » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 26 января 2014, 01:42


Автор книги: Адольф Мушг


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Даже телевизора и того нет

Как долго это будет еще продолжаться?

О-о, он выдержит, даже если его никто и не замечает. Он затаился возле самой двери, спрятавшись наполовину за этой рухлядью, черным роялем. Прижался к его узкому боку, вогнутому вовнутрь, как впалый живот. Он видит их, а они его – нет. Они все кружатся вокруг Габи, а Макс стоит. И будет здесь стоять, пока они не посинеют и не почернеют от злости.

Да с ними это уже произошло, они все черно-белые, как официанты. Толкаются и возводят вокруг нее неприступную стену своими жирными задами, не зная, что он все равно может видеть их лица, отраженные в окне, а, собственно, нужно ли ему это? Три лысых коршуна, склонивших три своих клюва над бледным плечом Габи, – так ли уж было нужно надевать на себя что-то зелено-морское? Это выглядит так, будто она больна. Но она не спросила его об этом, она ведь спрашивает его тогда, когда уже все решила для себя и знает, чего хочет. Не сиди у меня вечно на голове, Саша! А где прикажете сидеть, когда кругом на всех стульях лежат твои ноты.

Бенедетти, вот ты какой. Ну, погоди, сейчас я займусь твоим отражением. Со зловещим выражением лица смотрит он на него, но видит его только сзади. Лицо его почему-то качается. И его отражение в стекле такое же прозрачное, как воздух. Сквозь его фрак видна пальма – и огни на другой стороне озера. Ник был в парке «Диснейленд», Анахайм – Санта-Ана. Ну, там просто садишься в скутер и видишь зал танцующих привидений. И вдруг к тебе неожиданно подсаживается одна из невест, сидит, можно сказать, у тебя на коленях. И делает вид, что хочет впиться в тебя зубами. Или поцеловать, но все это только лазерный спецэффект. Ты можешь смотреть сквозь нее, как сквозь воздух, а в следующем скутере сидит еще одна такая же, и в каждом скутере маячит по виртуальной тетке. А Габи говорит и говорит. А ведь уже не герла. И всё чирикает и пожимает плечиком, и ветер заставляет дрожать стекло.

Посмотрим теперь на маленького. Вытягивает клювик, прямо готов сожрать артистку, раздулся, как навозный жук. Эй, человечек, навозные жуки умеют хотя бы летать. Надувай свои щеки, сколько влезет, мне все равно видно Габи, и я вижу все, что мне надо.

Она говорит по-итальянски, Габи – и по-итальянски!

Что polizia по-итальянски означает то же, что по-немецки Polizei, до этого Макс как-то додумался. А вот Сен-Готард неожиданно вдруг превратился в San Gottardo, но знаменитее от этого не стал. Да и весь Тессин, чем он знаменит-то? Шел дождь, и горы тупо окружали их, точно так же, как и на другой стороне перевала. А теперь Габи нужно съехать с автобана вниз. Она петляет по деревням, только чтобы ничего не упустить. Pasticceria Nessi Albergo Bellavista Rodi Fiesso. Каждый указатель с названием местности – взрыв восторга. А Макс читает совсем другие: Schаr, Messerli, Haubensak, даже не с «ck». То, что они не знают, как правильно по-немецки, это единственно итальянское в этом Тессине.

Лучше следи, Габи, чтобы polizia не сцапала тебя, когда ты пересекаешь двойную линию. Или ударяешь на скорости в бордюрный камень. И все только ради этого концерта. Первого за двенадцать лет! Ну как же, она ведь была когда-то вундеркиндом!

– Когда я тебя родила, я перестала играть. Но сейчас тебе почти уже одиннадцать. И мне очень хочется заново все испытать.

Небольшой музыкальный вечер – это еще не публичный концерт, понимаешь, я, собственно, буду играть по старой дружбе, из любезности. А отель этот в прошлом был очень знаменит. Людям хочется вспомнить об этом еще раз – солнечные ванны, пляжи без купальников, но только все это осталось в прошлом. Владелец отеля устраивает теперь время от времени лишь какую-нибудь выставку или маленький концерт для своих гостей. Я его знаю еще с консерватории, он был флейтистом милостью Божьей. Но потом оставил музыку, занялся семейным бизнесом.

Милостью Божьей. Как раз так он и выглядит.

– Я ведь тоже уже не выступаю. Уж сколько лет ничего не репетирую.

У Макса, видимо, что-то не в порядке со слухом. Сколько он себя помнит, она играет на скрипке как сумасшедшая, часами шаркает по ней смычком, по сто раз одни и те же пассажи, в любое время дня, а после разрыва с Роландом так и по ночам. Часто она начинала уже в четыре часа утра, совсем тихонько, но Макс все равно слышал, он все всегда слышит. Когда Роланд уехал, она перестала играть, это точно, пока Макс не пошел в школу, тут скрипка опять появилась.

Еду она готовила только ради него, а когда он ложился спать, она принималась пить и потом играть. И лишь когда пришло это письмо из Тессина, она только играла и перестала пить. Она жила с того момента только ради этой своей поющей пилы.

Письмо Макс выучил наизусть. Она повсюду оставляла его, будто Макс все еще не умеет читать.


Уважаемая, дорогая Габриелла[21]21
  Итальянская форма имени Габриэль.


[Закрыть]
, у меня есть для Вас сюрприз. Я держу в руках Вивальди, которого считали утерянным. Я приобрел эти рукописные ноты в Павии у одного антиквара. Он не знал, чем владеет, но мне достаточно было только взглянуть, и я приложил немало усилий, чтобы скрыть свое волнение. Это соната ре-минор для виолончели и basso continuo[22]22
  Принятое в XVII–XVIII вв. обозначение музыкального сопровождения на другом инструменте (лат.).


[Закрыть]
, которая значится в реестре произведений Вивальди под номером 38 с припиской: «perdita»[23]23
  Утеряно (ит.).


[Закрыть]
.

Она не утеряна, Габриэль! На свете ничего не теряется! Вы позволите сделать Вам признание? Выразить мое самое сердечное желание? Мне хотелось бы, чтобы именно Вы подарили нам эту perdita. У меня все еще звучит в ушах волшебный голос Вашей скрипки. Через двадцать лет это еще не поздно, чтобы он зазвучал снова. Я предполагаю, что Вам выпала нелегкая доля, – придите в мою обитель, вдохните чистый воздух полной грудью, отойдите душой, проведите здесь несколько дней! Но сначала Вы будете, нет, Вы должны играть. Партию виолончели я уже переложил для скрипки, а basso возьмет на себя мой друг Лауро и исполнит партию на рояле. Мировая премьера, Габриэль! Только давайте пока держать это в тайне. Вы не будете испытывать никакого дискомфорта, играя в маленьком симпатичном кругу моих гостей. А после этого мы всегда еще успеем выйти на большую сцену! Мои гости – это любительская публика, другая ко мне не ходит. Но они смогут, по крайней мере, оценить, что мы одарили их двойным подарком – perdita и Вы! Нет, Вы не можете мне в этом отказать. Подарите еще мне лично радость встречи: музыка вечна, но и подлинные чувства тоже.

В радостном ожидании, Ваш…


И потом это имя, как Туттифрутти[24]24
  Tuttifrutti (ит.) – компот (детская дразнилка).


[Закрыть]
.

– Концерт, Саша, – это слишком поздно для меня. А может, мы поедем вместе? Ты согласишься сопровождать меня, ну, как бы аккомпанировать мне?

– На чем? Что ли, на губной гармошке? – спросил Макс. – Или на крышках от сковородок?

Тогда она обняла его и еще раз назвала Сашей.

Пожалуйста! Будь добра. Его зовут Макс, как его отца. Роланд Макс. Роланд Эмм… И его к тому же никто не приглашал.

Флейтист милостью Божьей понятия не имеет, что на свете еще и Макс существует.


– Саша! Ты еще не в кровати? Ты уже дочитал свой комикс? Ты не можешь заснуть?

– Тут даже телевизора нет.

– Это ваш мальчик, Габриелла? Смотрите-ка, он, оказывается, умеет разговаривать по-немецки.

Все трое обернулись на Макса и демонстрируют ему свои туго накрахмаленные сорочки с бабочкой. Навозный жук, лысый коршун и акулья морда. Такими старыми, как они выглядят, им никогда не быть.

– Саша, – говорит дама, – скажи: добрый вечер.

– Спокойной ночи, – дерзит Макс.

– А он за словом в карман не полезет, – говорит акулья морда. – Тебя зовут Саша? Ах, какая у тебя обворожительная мама! И тебе, конечно, хочется послушать, как она играет?

– А разве в номере не слышно? – спрашивает дама и краснеет. У нее на лбу взмокла пудра, на носу ее давно уже нет.

– Ничего там не слышно, – говорит Макс.

– Как он может спать при таком шквале аплодисментов, – высказывает предположение лысый коршун.

– Он хочет слышать вас, Габриелла, – фистулит акулья морда. – Он просто не выдержал и не смог остаться в постели. Ничего удивительного!

– Я в этом не уверена, – говорит дама и улыбается так жалобно, что вызывает у всех сочувствие. – Саша, ты знаешь, во время концерта нельзя никому мешать. Это неприлично.

– Да пусть остается, Габриелла, – пыхтит навозный жук Туттифрутти. – Мальчонка приоделся, он для вас оделся по-вечернему Пойдем, юный друг, найдем для тебя подходящее местечко. В первом ряду!

– Это господин Бенедетти, Саша, он сделал этот вечер возможным. Мне кажется, ты еще даже не подал ему руки.

Когда и после этого никакого движения, акулья морда ободряющим тоном говорит:

– Бенедетти как Буонарроти. Ну, как Микеланджело – его-то ты наверняка знаешь.

– Прошу вас, – говорит Габи.

Когда они прибыли в отель, на такси, никакой Бенедетти их в дверях не встречал. Он позвонил только тогда, когда они уже поднялись в номер. Он ждет ее на бокал шампанского в фойе. Ты пойдешь со мной, Саша? – этого она не сказала. Я скоро вернусь, Макс, – только и всего, – почитай пока комикс.

Он даже мизинца не подаст этому господину. А тот уже заграбастал его руку целиком в свою и потянул за собой из артистической уборной. Без всякого успеха. Там, где Макс стоит, там он и будет стоять.

– Саша, – раздается над ним громкое сопение. – Значит, тебя зовут Александр.

Вовсе это так не значит.

– Вообще-то его зовут Макс, – шепчет дама.

– Макс? – спрашивает Бенедетти, гладит его по голове и оставляет там лежать свою лапу. – Это прекрасно. Хотя Саша было бы не менее прекрасно. У меня тоже есть Саша. Его, собственно, зовут Александр. Он уже взрослый, инженер-машиностроитель. А ты кем хочешь стать?

– Только не инженером-машиностроителем, – говорит Макс.

– А на каком инструменте играешь ты?

– Он начал учиться на виолончели, – быстро говорит дама. – Макс, ты будешь сейчас послушным мальчиком и пойдешь с господином Бенедетти в зал. Или снова в наш номер. Пожалуйста! Антракт закончился.

Навозный жук берет его покрепче за локоть. Без полицейской хватки, пожалуйста, если Максу тоже можно попросить. Он и сам может пойти. И он идет, да так быстро, что Бенедетти за ним не поспевает. А вот и зал. Люди уже все снова собрались, сидят рядом друг с другом, как в школе. Все такие чинные, и все до одного древние-предревние. Мужчинам лет по сто, а женщинам и того больше. Еще и усмехаются, ведьмы из воскресной школы, головы у всех как у мертвецов. Он стоит не двигаясь, Бенедетти опять схватил его за локоть.

– Сын нашей артистки, дамы и господа. Саша, многообещающий виолончелист.

И тут кто-то начал аплодировать. А за ним еще один, и вот они уже все хлопают в ладоши так, что бренчат их костяшки.

Пожалуйста!

Макс чувствует, что лицо его становится пунцово-красным. Он вырывается у Бенедетти, когда тот хочет силком усадить его на стул в первом ряду, бежит и садится в заднем ряду с самого краю.

Перед ним еще три пустых ряда. Ближайшее стариковское царство удалено от него на расстояние светового года. Затылки у всех седые.

Или лысые. За исключением парочки пестрых, крашеных, конечно, это и слепому ясно. И у Габи тоже есть такой оттенок, рыжеватый, а кое-где с фиолетовым отливом, как на луже с бензиновым пятном. Гм, даже не все места проданы, Бенедетти, итальянец хреновый, со своей любительской публикой.


А что это он делает теперь? Стоит перед подиумом и строит дурацкие гримасы, как Санта-Клаус, прикладывает палец к губам и начинает бубнить:

– Добро пожаловать на второе отделение нашего вечера, дорогие друзья Габриеллы. Габриелла Ашман и Антонио Вивальди – мы насладимся этой восхитительной парой. Соната ре-минор, сочинение № 38, результат наших маленьких антикварных раскопок специально для вас. Лауро Нёцли будет аккомпанировать нашей солистке. Мы начинаем: molto vivace[25]25
  Очень живо (муз. ит.).


[Закрыть]
.

– Molto interessante, ты, задница, – говорит Макс вслух, они ведь все равно все хлопают. Дама на подиуме стоит, склонив голову. Руки повисли вдоль тела, вместе со скрипкой, смычок в длинных пальцах. Они дрожат, Макс видит это, он все видит. Акулья морда появилась откуда-то сзади, но пока только чтобы просеменить мелкими шажками вниз, навозный жук следует за ним в первый ряд, буквально крадется на цыпочках, словно боится чего-то, будто украл что. Все лысины замерли, а акулья морда снова, теперь уже бочком, взбирается на подиум, словно нечаянно заблудился, и Габи поначалу как бы не заметил. Но потом он садится к роялю, усаживается поудобнее, оглаживает фалды фрака и откидывает их, подальше от своего зада, а они, покачиваясь, повисают по бокам табурета, словно ласточкин хвост. Теперь он уже, похоже, заметил Габи – и с этого момента видит только ее и преклоняется перед нею, он весь внимание, он полон почтения. Она улыбается, тяжело вздыхает, поднимает скрипку к подбородку, прижимает ее щекой, вдавливает складку. Теперь и для Лауро Нёцли ничего другого больше не существует. Он поднимает свои скрюченные когти, растопыривает их и напрягает прямую, как доска, спину. Оба они совершают рывок. Ну, начали.

Габи стартовала на какую-то долю секунды раньше, но ее никто не осудил. Слишком уж болезненно изворачивается она вокруг своей скрипки, смычок пилит и летает по ней взад и вперед, а коршун-аккомпаниатор лупит по своим клавишам, настоящий генерал-бас, как ни крути, и только когда он искоса бросает беглый взгляд на даму, он немного лакействует и слегка трепещет перед ней, вжимает голову в плечи, словно ожидает удара. Лауро Нёцли – ноль, ничто, всего лишь покорный слуга вырвавшейся на волю скрипки. Но неожиданно он снова выпрямляется, словно такая гармония причинила ему боль. И на протяжении трех последующих тактов он вновь хозяин положения и властелин мира, скалит свои фальшивые зубы. Ищет ими добычи в воздухе, словно хочет укусить Габи. А она вытягивает шею, как только может, но вынуждена все еще зажимать подбородком скрипку. Она всем телом устремляется вверх, расправляет грудь, выпячивает живот – видно, как она мучается. Только пальцы остаются подвижными, ими она направляет смычок то вверх, то вниз. И вдруг совсем поперек скрипки, словно хочет тут же перекрыть дорогу громкому звуку, вырвавшемуся у нее из-под смычка, но уже следующий оказывается еще громче.

Да знает он это все наизусть. Еще нужно и смотреть на это? Он слышит все, и этого с него достаточно.

Он решает пересчитать все ненастоящие свечки на люстре. Семь электроогарков на трех люстрах. К ним в придачу пять ламп на стене, от которых свет поднимается к потолку как из кратера. Так, с этим покончено. Чтобы все сосчитать, потребовалось совсем немного времени. Макс в открытую зевает. Если сощурить глаза, то свет утрачивает свою яркость. Картины на стенах как затемненные окна, голых женщин вообще не разглядеть и их длинные, вывернутые руки и ноги. Искусство! Когда он моргает, он заставляет их подпрыгивать. Он пробует моргать в такт музыке, но тогда они не хотят танцевать, только утомляют его своим видом.

Роланд просто не мог больше слышать эти всхлипывания и плач из комнаты Габи. Они уже давно жили порознь в своих комнатах. Но Макс никогда не видел, чтобы она спала в этой комнате. Зато днем она вечно спала на кушетке, мимо которой он проходил, но ему никак не удавалось проскользнуть мимо нее бесшумно, она тут же его останавливала: «Я ждала тебя. Как дела в школе?» Макс вообще не уверен, спала ли она хоть раз по-человечески в течение этих лет. Роланд часто исчезал из дому, а три года назад ушел насовсем. Габи делала вид, будто ничего такого в этом нет. Роланд совершенствует свое образование в Штатах, это очень хорошо скажется на его дальнейшей карьере. Писем он и раньше никогда не писал. А подружку завел в первый год брака. Макс слышал, как его мать громко кричала, не нужно ей ничего изображать, а когда Роланд вернулся из Америки, то сделал это только для того, чтобы развестись. Габи сказала: может, когда-нибудь он и повзрослеет. Но только не со мной.

Зато с ней осталась скрипка, и какое-то время этому не было конца и края – показному ликованию из ее комнаты.

А тут еще Бенедетти со своей мировой премьерой, а сам не смог собрать полный зал, даже такой маленький. И к тому же из людей, которых Ник не назвал бы и ожившими мертвецами из склепов. Это уже компосты. А может, новые Этци?[26]26
  Этци – ледяная мумия, случайно обнаруженная туристами в 1991 г. на леднике в Альпах в долине Этц и положившая конец мифу о «снежном человеке» как о человеке-обезьяне; возраст этого первобытного «ледяного человека» определен учеными в 5300 лет; ему дали имя Этци (Отци).


[Закрыть]
Музейные экспонаты городской телефонной сети со своим старьем вместо нормальных мобилок. Любители музыки! И для них Габи лезет из кожи вон. Molto vivace, molto interessante. Для старушек с вязальными крючками в руках, для кукидентов, этих светских львов со вставными челюстями, она почти вылезла уже из своего платья цвета морской волны. Во время развода оно было ей еще впору. А ведь она практически ничего не ест. Только слизывает потихоньку, но как?! Стоит ей подумать, что его она уже накормила, он тут же слышит, как хлопает дверца холодильника, он всегда все слышит. А теперь, нате вам, пожалуйста, он еще и не может пойти спать. И должен к тому же зваться Александром. Это уж слишком, можно сказать, хватили через край. А соната, это ему тоже хорошо известно, будет продолжаться еще долго.

В следующее воскресенье он поедет с Ником кататься на сноубордах. Ник всегда получает от своих родителей самый крутой сноуборд, а вот то, что Макс способен вытворять на трассе, Нику даже и присниться не может. А еще говорит при этом про фристайл. Ему, видите ли, нужен мобильник на тот случай, если его накроет лавина. А сам по воскресеньям по-прежнему ходит в церковь. Хорошо бы и Габи отправить туда вместе с ним. Но нет, у нее своя литургия.

Только что прозвучало так, словно бы конец. Рано радуетесь. У Вивальди всегда так. И в запасе у него полно еще разных трюков, чтобы заставить Габи плясать под его дудку. Если спросить Макса, она страшно мучается. Но только никогда не сознается в этом.

Макс не заснет, им бы было это, конечно, на руку. Сейчас он будет выискивать своих врагов. В зале недостатка в них нет. Поклевать врагов – отличный вид любительского спорта. На безрыбье и рак рыба, сказал бы Роланд. Он был силен на пословицы и крылатые выражения. Ее скрипка и его словечки были несовместимы.

Огни с Лаго-Маджоре в окне, внизу, под молодыми пальмами со связанными листьями, – чтобы снег не повредил их, так считает Габи. Габриэль – всегда действует ему на нервы, как кошмар. Но Габриелла! – это уж слишком! А что, если связать всю эту мафию Вивальди волосами друг с другом? Только где взять то, чего нет? Украсть, сказал бы Роланд. Что может сделать маленький многообещающий Саша с теми патлами, которые эти счастливчики-альцгеймеры приклеили к своим лысинам? Обмотать их бикфордовым шнуром и поджечь. Опля! Вот тут-то они и получат сияющий ореол вокруг чела. Зажженный прямо на лысине. Вот когда начался бы настоящий концерт, с визгливыми тенорами и трубящими басами. Только смотри и наслаждайся, опля! Вот они сидят, с их мертвыми черепами. А дамы с башнями из накладных волос, эти-то вспыхнут и запылают, как солома. Тут уж и от черепов ничего не останется.

Его разбудили аплодисменты. Опять они хлопают. Правда, не так, чтобы сердце из груди выпрыгивало. И не свистят, и ногами не топают, и не орут истошными голосами, так что сцена, того гляди, обрушится, как в том концертном зале, где он однажды был и куда больше никогда не пойдет. Значит, Габи была все-таки не настолько хороша. Надеюсь, этой игры на скрипке хватит на приличное платье. О новом сноуборде Макс и не мечтает. Может, эти любители хотя бы за вход заплатили. Но если бы не бесплатный фуршет, они вообще бы не пришли. Именно этим Бенедетти их и заманил, только Габи не должна этого знать. Но его-то, Макса, на мякине не проведешь.

А что теперь будет? Не верь глазам своим, она собственноручно вытаскивает этого Лауро Нёцли из-за рояля. Поднимает его когтистую клешню, словно он совершил чудо. А тот скалится, глядя на нее, кланяется, складываясь пополам, а она уходит в себя. Не могут отойти от счастья, не перестают кланяться – друг перед другом, перед публикой и снова друг перед другом. Для Бенедетти это давно уже перебор. Он не может усидеть на своем месте. Встает на цыпочки и шлепает в ладоши как полоумный, подняв руки высоко в воздух, пока Габи не замечает этого и не вытаскивает и его на сцену. Но тут и лысый коршун тоже вскочил, с букетом в руках, навозный жук тут же вырвал его у него из рук и прижал к груди Габи, а она опустилась с ним до самого полу. Он поднимает ее и тычет ей свою носину в лицо, сначала слева, потом справа и еще раз посредине. На сей раз он крепко держит ее, чтобы она снова не осела на пол. Герберы! Роланд называл их проволочными астрами. Теперь и акулья морда тоже тянет свою зубастую пасть к лицу скрипачки. А публика не перестает хлопать от восторга.

Кто еще не шатается и прочно стоит на ногах, тот хлопает в ладоши, и Габи прячет свое лицо в цветах, словно нюхает их. Герберы не пахнут, но годятся для того, чтобы никто не видел, что она плачет. А Макс видит все.

Но она его не видит.

Аплодисменты не прекращаются, и Макс уже предчувствует неизбежное. Encore! Еще, еще, на бис! Ну уж только не это. С него хватит. Он уйдет.

Но не уходит.


Ты мне ничего не сделаешь, смеется он громко. Я стал совсем прозрачным, как ты! Но кто-то гладит его по голове, и он вскакивает.

Где он вообще-то находится? Зал понемногу освобождается.

Рядом с ним стоит Габи с тремя кавалерами. Ее рука лежит на его волосах.

– Как мило, что ты остался, – говорит она. – Но сейчас отправляйся спать.

– А ты? – спрашивает Макс.

– Я скоро приду, – говорит она.


Он просыпается от легкого шороха. Дверь открылась? Разве господин Бенедетти не рассказывал ему, что в этом доме живут привидения? Вон – кто-то стоит возле кровати. Стоит какое-то время, потом поворачивается и уплывает из комнаты. Его глаза, привыкшие к темноте, различили даже плечо, очень бледное плечо. А потом дверь защелкнулась на замок.

Он лежит не двигаясь. Постель рядом с ним пуста. Его сердце опять начинает стучать. Сейчас оно стучит глухо и тяжело, как шаги постового, который ходит взад и вперед, взад и вперед. Не зажигая света, Макс встает, идет мимо ванной комнаты к двери в коридор, нажимает на ручку, выскальзывает наружу. Коридор мерцает в полной пустоте. Зеленые стены тянутся бесконечно, как в больнице. Ни души.

Он прислушивается.

Это шум ветра. Это стук его сердца. А это что-то совсем другое.

Он слышит приглушенные звуки, откуда-то издалека. Вдруг все прекратилось. Но он ведь слышал и идет сейчас по пустому коридору в том направлении. Вот уже ближе. Его сердце начинает громко стучать, почти заглушая звуки стенаний, сначала протяжных, потом переходящих в короткие, отрывистые и захлебывающиеся звуки. Это ребенок, он плачет ночью. Ребенка он сегодня не видел и точно знает, что это не ребенок. Потому что единственный ребенок в отеле – это он сам. Он подходит все ближе и ближе. Вот здесь, где только что умолк последний звук, он останавливается. Ждет, затаив дыхание. Вот снова начинается. Для него это чуждые звуки, но он знает, что это такое. До него доносятся всхлипывания, из-за этой двери. Но там никто не плачет и не рыдает.

Голова Макса сейчас разорвется – надо сделать вдох и немного подышать. Но его зубы стучат, как в лихорадке.

Он закусывает губу, но сердце от этого не затихает, а за дверью становится еще громче, там будто утрамбовывают землю, вот еще вскрики и стоны. Приложив ухо к двери, он хочет знать все точно. Что там такое, кто так тяжело дышит, хрипит и стонет? Но нет, теперь там что-то ухает, кто-то вколачивает, вбивая тупо и равномерно в одно место. И голос слышится только один, он всхлипывает все отрывистее, все чаще, все энергичнее. А потом вдруг вскрикивает один раз, вздыхает, еще немного щебечет и замолкает. Макс приклеился ухом к двери. Больше ничего. Совсем ничего. Пока наконец не откашливается мужской голос. А потом начинает говорить – басит глухо, медленно, сухо. Нельзя понять ни единого слова. Говорит только один этот голос, словно читает или ведет урок в школе. Голос делает паузы, один раз даже засмеялся. В ответ никакого смеха. Иначе Макс бы услышал.

– Непременно, – говорит низкий мужской голос теперь совсем рядом с его ухом. – Непременно. Ты еще молодая.

Макс отскакивает от двери, раздается треск. У него в ухе или в двери? Менторский голос продолжает невозмутимо говорить дальше, без остановки, удаляясь от двери. Макс смотрит на дверь.

Номер 303 – шевелит он беззвучно губами и говорит себе еще раз: три ноль три, когда бежит по лестнице вниз, и с каждым пролетом говорит все громче и громче. Наконец он стоит внизу, в темном вестибюле отеля. Стойка безлюдна, на ней – телефон. Макс снимает трубку, набирает цифры 303, звонки начинают раздаваться еще до того, как он набрал номер целиком. Три звонка, потом трубку снимают.

– Pronto?[27]27
  Алло? (ит.)


[Закрыть]
– говорит мужской голос.

Макс набирает в грудь воздуха. Потом говорит приглушенным голосом, прикрыв рот ладошкой.

– Polizia. Attenzione. Polizia![28]28
  Полиция. Внимание. Полиция! (ит.)


[Закрыть]
– И кладет трубку.

Потом он садится и выжидает. Часы на стойке показывают без четверти три. Стрелки сойдутся на трех, когда он вернется в номер.


Его мать стоит посреди комнаты в вечернем платье, когда он открывает дверь. Ночник освещает одно ее плечо и двойную кровать, где только на одной половине смято постельное белье.

Дождь за окном шумит спокойно и размеренно.

– Где ты был? – спрашивает она.

– Я? – говорит он. – Ненадолго внизу. Никак не мог заснуть.

Она смотрит на него.

– Макс, – говорит она через какое-то время, – ты отвратительное существо.

– Пить хочу, – отвечает он и тут же открывает дверцу мини-бара.

Там стоит целый ряд маленьких бутылочек. Он берет сок, черносмородинный, продавливает крышку, переворачивает два стакана краями вверх. Один стакан наполняет наполовину, остальное выливает в другой. В обоих стаканах налито поровну.

Один из них он подает матери.

– Спасибо, – говорит она спустя некоторое время. – Спасибо, Макс.

Она не притронулась к соку, так и сидит со стаканом в руке, а он уже снова улегся в постель и закрыл глаза.

– Даже телевизора и того нет, – говорит он. – Не отель, а просто супер! Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Макс, – говорит она. И тут он слышит, как она пьет, бесшумно, насколько это возможно, но он все равно слышит.

Каждый ее глоток.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации