Текст книги "Послеполуденный отдых фавна"

Адольфо Биой Касарес
Послеполуденный отдых фавна[1]1
  Название рассказа – это также название стихотворения французского поэта Стефана Малларме (1842–1898).


[Закрыть]

Я говорил и повторяю снова, что видная любому разница в темпераменте между мужчиной и женщиной – это та, которую каждый обнаруживает в общении со своей женой, и, по большому счету, та, что существует между любыми двумя людьми.

– Не думаю, – произнес некто с сомнением в голосе.

– Человек живет в одиночестве и стремится к необычным встречам: вот все, что нам известно, – заключил другой.

– Верно, – ответил выражавший сомнение; теперь, с уверенной легкостью, он взял слово и целиком завладел беседой. Судите сами: вот что произошло со мной несколько лет назад зимой. Дела заставили меня задержаться на три-четыре дня в Тандиле.[2]2
  Тандиль — город, округ, горная гряда в провинции Буэнос-Айрес.


[Закрыть] Я сделал все необходимое в первый же день, но решил дождаться возвращения одного инженера из нашей фирмы, который отправился на Юг.[3]3
  Юг — так (с большой буквы) в Аргентине называют Патагонию (территория между рекой Рио-Колорадо и Огненной Землей).


[Закрыть]

Зима стояла довольно суровая, и за пределами постели никто не чувствовал себя в своей тарелке. Временем я располагал в изобилии и, как человек, не способный все время нежиться в кровати, решил прогуляться по самым живописным местам городка. Мороз, однако, сильно сократил мою прогулку и загнал меня в кино; оттуда через полчаса я поспешил обратно в отель. Там, в паузах между чаем и коньяком, я постоянно подходил к батарее – проверить, включено ли отопление. Невероятно, но оно было включено.

На следующий день – попытка убить время в баре закончилась самым жалким образом – я уже не выходил из гостиницы. Мне нравился этот «Палас-отель» с его белыми колоннами и пышными растениями: отделанный со вкусом, он напоминал, в уменьшенном виде, лучшие из отелей Belle йpoque.[4]4
  Прекрасной эпохи (фр).
  Прекрасная эпоха – так французы обычно называют начало XX в. (до Первой мировой войны).


[Закрыть] Но кто не помнит стишок про птичку в золотой клетке? Моя же клетка была сделана из холода, нетерпения и скуки. Колесо времени остановилось. Я прочитал все газеты, пока не выучил их наизусть; сверх того – кусок объявления о какой-то уже состоявшейся распродаже, написанного прямо на стене, и приглашение клуба ротарианцев:[5]5
  Ротарианцы – члены клуба Ротари – международной ассоциации негоциантов, созданной в 1905 г. в Чикаго. Эмблема клуба – зубчатое колесо.


[Закрыть] «Посетите Тандиль». Вот так я слонялся посреди дня, как страдающий бессонницей посреди ночи, и подумал наконец – вы не поверите, – что от этой страшной скуки нет иного средства, кроме интрижки с женщиной.

Но женщины не было. Я окинул взглядом тех, кто занимал соседние столики в ресторане: по большей части солидные дамы с хорошим аппетитом, окруженные детишками, – и затем провел бесконечно долгое время в холле с книгой в руках, наблюдая с несокрушимым терпением рыболова за дверью-вертушкой, за решетчатой клеткой лифта; но напрасно я ждал выигрыша от подобных лотерей. После этого меня посетила та любопытная истина, что красивые женщины не разгуливают по всей территории Республики, а собраны в двух или трех местах. Стоило вывести правило, как обнаружилось исключение. Ее не привез лифт; она не прошла через вертящуюся дверь. Словно посаженная рукой волшебника, она оказалась в кресле за моей спиной. Предчувствие, случайное ли движение Ольги, но я повернул голову – и увидел ее.

– Ты спал, – в ее голосе звучала теплота. – Можно было подумать, что ты кого-то ждешь, но я прошла мимо, и ты не проснулся.

Ольга очень красива. Все в ней привлекает: белокурые волосы, нежная кожа великолепного оттенка, благородство в чертах лица, необыкновенная прозрачность взгляда – в полной гармонии с ее открытой душой, не знающей ни злобы, ни самодовольства. Она – сама доброта, Я люблю таких людей: они – я постиг это далеко не сразу – и есть подлинный цвет высшего общества. Уверенность в том, что при общении с ними не получишь ни ударов, ни тычков, не так уж важна, – мы привыкли быть готовыми к любым неожиданностям, – но все же имеет свои достоинства.

– Что делаешь в Тандиле? – был ее первый вопрос. Вместо объяснения я спросил в свою очередь:

– А ты?

– Дожидаюсь мужа. Он уехал на ферму в Хуаресе.[6]6
  Хуарес – здесь: округ на северо-западе провинции Буэнос-Айрес.


[Закрыть] Это займет целый день.

На моих губах появилась деланная – лучше сказать, глупая, – улыбка. До ее замужества между нами было что-то вроде любви. Ничего не случилось, я больше не встречал ее, но и не забыл. Я имею в виду, что при воспоминании об Ольге эта жуткого вида сотня килограммов человеческого мяса вздыхает. Возможно, читатель меня не поймет.

Она посмотрела мне прямо в глаза, свободно и открыто, как умеют только женщины. Отведя взгляд, я начал объяснять:

– При таком холоде чувствуешь себя не в своей тарелке… – И, после некоторого колебания, добавил: – Везде.

– Холод? Здесь, в отеле?

– Во всем мире, – ответил я с полной искренностью. – Может, закажем коньяк, а еще лучше – горячий чай?

– Возьмем по коньяку.

Мы отправились в бар. Выпивая первую рюмку, я заметил – или мне показалось, – что ее глаза не раз искали встречи с моими. Я решился на сравнительно безопасный вопрос:

– Как жизнь?

Жизнь жестока ко всем, почти ко всем. Ольгин ответ меня поэтому поразил:

– Слишком хорошо.

Просто жизнь и супружеская жизнь – зачастую разные вещи, и я задал следующий вопрос, срабатывающий всегда – исключая мелочных людей с раздутым самолюбием:

– А как у тебя с мужем?

– С мужем? А что ты думаешь?

– Ясно, ясно. Сердце меня не обмануло.

Она перебила меня, и вовремя:

– Он необыкновенный человек. Хорошо бы вам познакомиться.

– Это моя мечта, – лицемерно заверил я.

– Со стыдом признаюсь: он меня обожает. Я этого не заслужила.

– Не заслужила, – повторил я безнадежно.

Я вдруг почувствовал себя лишним, подобно врачу перед пациентом в добром здравии, испытав желание удалиться как можно скорее. Ольга – также необыкновенная женщина – поняла, что творилось в моей душе.

– Извини. Нет ничего хуже, чем превозносить одного мужчину в присутствии другого. Они становятся соперниками, и тогда даже бык обнаружил бы больше понимания. Но послушай, мы-то с тобой можем отбросить условности и поговорить откровенно. Мне это так нужно.

Последние слова обезоружили меня. Я оказался в совершенной власти Ольги, готовый на все ради нее, – и сказал ей об этом. Беря меня за руку – нет, до этого не дошло, но сам жест так отвечал бы моменту, – и глядя мне в глаза, она произнесла чуть слышно:

– Спасибо. – И затем два неожиданных слова: – Я несчастна.

Мне потребовалось собраться с духом, чтобы рискнуть:

– Ты не любишь мужа.

– Люблю всем сердцем.

– А он? Ты же сказала, что и он тебя любит?

– Конечно.

– И что же?

– Как так «и что же»? Именно поэтому! Ты не понимаешь?

– Не понимаю, – начал раздражаться я.

Будто меня не было рядом, будто разговаривая сама с собой, она сообщила:

– Я ведь дала ему доказательство своих чувств.

И вдруг я припомнил. Ольга сказала правду. История с долгом чести – как я мог забыть? Мы проходим по жизни одиноко, другие для нас едва существуют… Ольга была влюблена в меня, затем появился этот тип – и я постарался стереть ее из памяти. Я думал, что воспоминания будут преследовать меня, но скоро начисто забыл об этом. То ли из-за того, что Ольга действительно доказала свою любовь к мужу; то ли из-за того, что все вообще забывается. Муж прежде был неизлечимым игроком. (Кажется, с тех пор Ольга его излечила своими нежными, но уверенными руками.) Однажды ночью он проиграл больше, чем у него было; а так как вне долгов чести никакой чести он не знал, то наутро пожелал все заплатить. Ольга никогда не отличалась особым великодушием – здесь она походила на большинство женщин, – но пожертвовала для мужа немалой долей своего состояния. Свидетельство настоящей любви: Ольга не верила в подобные долги, но твердо верила в деньги.

Она заказала еще рюмку. С какой быстротой женщины пьют и курят! Официант отошел, и Ольга произнесла с грустью:

– Я его недостойна.

– Твоего мужа?

Я приподнялся в поисках зеркала; оно оказалось слишком большим, поэтому я просто указал на него Ольге, воскликнув вполголоса:

– Посмотри сюда!

Улыбка. Еще прекрасней была она с улыбкой на лице. Серьезным тоном она продолжила:

– Я его недостойна. Ты знаешь жизнь и должен понять. Я хочу сказать, что потеряла свое достоинство.

Я стал уверять ее, что понимаю, но недостаточно для того, чтобы ей помочь, и что она, конечно же, не верит в помощь друзей или кого бы то ни было. Не из-за недостатка желания: из-за одиночества каждого человека. По-моему, я оправдываюсь? Наконец она поведала мне историю – довольно неприглядную – ее падения. Однажды вечером она очутилась – от меня ускользнуло, как именно, – неизвестно где, наедине с донельзя грубым, отвратительным мужчиной….

– Человек, способный оттолкнуть любую женщину одной своей внешностью. Кажется, торговец мехом. Ничего не имею против торговцев мехом. Но представь себе: толстый, с белесыми волосами, на голове лысина, потное лицо, очки в золотой оправе. И вдруг я оказалась в его объятиях. Просто так получилось, вот и все.

– Ты видела его после этого?

– Как ты думаешь? Никогда. Но если бы и видела, неважно. Говорю тебе, его нет.

– Значит, нет и твоего кошмарного падения.

Я пустился в рассуждения о том, что все случившееся будет правильно рассматривать как сновидение, а значит, ему нельзя приписывать никакой реальности.

– Это слишком легко, – возразила она.

– Может ли миг внезапного головокружения поколебать твою любовь, незыблемую как скала? И затем, – продолжал я, – близится время, когда общество, люди пересмотрят понятие измены. Измена! Что за устрашающее слово! Скоро самые изощренные любовные истории станут нечитаемыми, настолько они покажутся смехотворными. Никто не поймет той серьезности, с которой мы относились к изменам. В ней увидят только навязчивую идею писателей нашего времени, – как навязчивая идея женской чести, сосредоточенной в одном месте, занимала умы классиков. Не будем придавать значения вещам, которые того не стоят. Любовь не в этом. Она – не игра и не развлечение. Если мы хотим знать правду…

Не помню, чем в точности я закончил, но там были слова: «Любовь выше всего», и еще я ухватился за «незыблемое».

Так приводил я одно доказательство за другим – а тогда я был действительно красноречив, не то, что сейчас, – и, опьяненный собственной логикой, прикрыл глаза; помню отлично, что, перед тем как открыть их, я подумал: «Победа за мной»; но сразу же пришло и первое сомнение: «Не отвергнет ли она наилучшие доводы?» Сколько раз я встречал это в женщинах! Наверное, им лучше ведомы тайны жизни: мы думаем, что только чудо представит нам вещи в другом свете, а женщины просто берут и совершают чудо, находят правильные доводы, которые уничтожают все наши измышления, – и мы чувствуем себя глуповатыми детьми, рассуждающими о том, о чем не имеют понятия.

Ольга в знак отрицания слегка покачала головой. С беспредельной нежностью, будто и вправду разговаривая с ребенком, она произнесла:

– Нет, дорогой мой. Все твои слова хороши только в теории. Тебе еще непонятно, что в любви распоряжаются чувства, а не разум, – а разве чувства подчиняются воле? По этой же причине любовь не нуждается в длинных фразах. Возьми религию: мы думаем, что имеем дело с чем-то несомненным, но стоит начать рассуждать, как ничего не остается или, еще хуже, все становится просто смешным. Наверное, любовь – игра, а в игре нужно соблюдать правила. В любом случае это очень хрупкая вещь: не вздумай обращаться с нею так, как сделала я, иначе она разобьется – и навсегда.

Тогда я подумал: «Мы ничему не учимся». Как уже не раз бывало, гордость за свои умственные способности заставила меня впасть в обычную ошибку: я представлял жизнь и мир прозрачными для разума, – и, как уже не раз бывало, женщина показала мне, что во всем есть некий туманный уголок, область необъяснимого.

– Настоящая любовь, – упорствовал я, – не так беззащитна. Она не рассыпается от малейшего дуновения. Любовь выше всего.

Я спорил и возражал со все возрастающим жаром, убедив сам себя. По Ольге было заметно, что вся моя диалектика для нее – пустой звук. Она снова перебила меня:

– Если бы начать все сначала и пройти по жизни, не оступившись!

Меня тронула неподдельная боль в голосе Ольги. Чего бы я не дал, чтобы утешить ее! Передо мной сидела уже не женщина, возбуждающая желание, а грустная сестра. Я призвал на помощь все силы моего рассудка в лихорадочных поисках неопровержимого довода. Пока что, за неимением лучшего, я задал вопрос:

– Как случайное падение может запятнать страсть?

– Никак. Но любовь – это не только страсть.

Негр Акоста[7]7
  Негр Акоста – в произведениях различных авторов, описывающих Буэнос-Айрес середины XX в., негр Акоста упоминается неоднократно: видимо, он был весьма заметной фигурой в аргентинской столице того времени.


[Закрыть] как-то проницательно заметил, что женщины устроены по-другому, чем мы. Поглощенные целиком каким-нибудь предметом спора, мы всегда забываем, что настоящие причины лежат немного в стороне.

– Каждое мгновение, – заявил я в конце концов с торжествующим видом, – каждый час, каждый день отдаляют тебя от этого, и если ты будешь настойчива, то однажды все забудется, и очень скоро.

– Буду настойчива? – Она слегка подскочила на месте. – В чем?

– В чем? – повторил я, желая выиграть время, настолько плоским и ненужным казался мне ответ. – В любви к мужу, в верности ему, во всем, что меня не устраивает, черт побери.

Я готов был поклясться, что моя идиотская бестактность вызовет улыбку. Совсем нет. Я не преувеличиваю: на лице Ольги внезапно появилось выражение смертельной усталости. Будто делая огромное усилие, она ответила:

– С тех пор и поныне он не считает нужным соблюдать мне верность. Ты понимаешь?

Я, конечно, понял, но она сама убедила меня в обратном с таким искусством, что в тот момент я не смог – как лучше сказать? – воспользоваться ее несчастьем.

От стойки администратора донесся шум: кто-то вошел в гостиницу. Несомненно, у Ольги и у меня промелькнула одна и та же мысль. Когда мы разглядели наконец прибывшего, Ольга произнесла с облегчением:

– Это не мог быть мой муж. Я же объяснила, что он отправился на ферму на целый день.

– А где случилась история с торговцем?

– В отеле…

Не спрашивайте, в каком городе, – Асуль,[8]8
  Асуль – город в южной части провинции Буэнос-Айрес.


[Закрыть] или Лас-Флорес[9]9
  Лас-Флорес – город в Южной части провинции Буэнос-Айрес.


[Закрыть] в каком именно отеле: разве это имеет значение? Взамен скажу вам, что, отвечая, она поглядела мне в глаза с некоторым – слишком громкое слово для столь краткого события – вызовом.

Молчание. Слышно было тиканье секундной стрелки на моих часах. Ольга явно опечалилась. До нее можно было дотронуться – Боже мой, еще прекраснее была она в печали, – и я подумал, что если потеряю ее сегодня, то потеряю навеки.

– Еще по рюмке, – попросила она.

Кто-то из вас, быть может, подумает, что мне хотелось наказать ее – из чувства превосходства. Нисколько. Я твердо верю, что она говорила от чистого сердца и была искренней с начала до конца. Просто мне не хватило умения следовать все время за мыслями Ольги и быстро переходить от одной к другой. И только поэтому я ее потерял.