Текст книги "Лирика"

ТУРГЕНЕВУ

 
Прошла зима, затихла вьюга, –
Давно тебе, любовник юга,
Готовим тучного тельца;
В снегу, в колючих искрах пыли
В тебе мы друга не забыли
И заждались обнять певца.
 
 
Ты наш. Напрасно утром рано
Ты будишь стражей Ватикана,
Вот за решетку ты шагнул,
Вот улыбнулися анти́ки,
И долго слышат мозаи́ки
Твоих шагов бегущий гул.
 
 
Ты наш. Чужда и молчалива
Перед тобой стоит олива
Иль зонтик пинны молодой;
Но вечно радужные грезы
Тебя несут под тень березы,
К ручьям земли твоей родной.
 
 
Там все тебя встречает другом:
Черней бразда бежит за плугом,
Там бархат степи зеленей,
И, верно, чуя, что просторней, –
Смелей, и слаще, и задорней
Весенний свищет соловей.
 

Начало 1858

БРЖЕСКИМ
при получении цветов и нот

 
Откуда вдруг в смиренный угол мой
Двоякой роскоши избыток,
Прекрасный дар, нежданный и двойной, –
Цветы и песни дивной свиток?
 
 
Мой жадный взор к чертам его приник,
Внемлю живительному звуку,
И узнаю под бархатом гвоздик
Благоухающую руку.
 

Начало сентября 1847

* * *

<<…>> Коли оно когда-нибудь разобьется и засыпется развалинами, и найдут только отломанный кусочек: в нем слишком много слез, то и этот кусочек поставят в музей и по нем будут учиться. <<…>>

Л. Н. Толстой о стихотворении

«А. Л. Бржеской» в письме А. А. Фету

15–16 февраля 1879 г.

А. Л. БРЖЕСКОЙ

 
Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.
 
 
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
 
 
Где ж это все? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки – и замрут опять.
 
 
Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. –
Прочь этот сон, – в нем слишком много слез!
 
 
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
 

28 января 1879

А. Л. БРЖЕСКОЙ

 
Опять весна! опять дрожат листы
С концов берез и на макушке ивы.
Опять весна! опять твои черты,
Опять мои воспоминанья живы.
 
 
Весна! весна! о, как она крепит,
Как жизненной нас учит верить силе!
Пускай наш добрый, лучший друг наш спит
В своей цветами убранной могиле, –
 
 
Он говорит: «Приободрись и ты:
Нельзя больной лелеять два недуга».
Когда к нему ты понесешь цветы,
Снеси ему сочувствие от друга.
 
 
Минувшего нельзя нам воротить,
Грядущему нельзя не доверять,
Хоть смерть в виду, а все же нужно жить;
А слово: жить – ведь значит: покоряться.
 

<<1879 >>

А. Л. БРЖЕСКОЙ

 
Нет, лучше голосом ласкательно обычным
Безумца вечного, поэта, не буди;
Оставь его в толпе ненужным и безличным
За шумною волной безмолвному идти.
 
 
Зачем уснувшего будить в тоске бессильной?
К чему шептать про свет, когда кругом темно,
И дружеской рукой срывать покров могильный
С того, что спать навек в груди обречено?
 
 
Ведь это прах святой затихшего страданья!
Ведь это милые почившие сердца!
Ведь это страстные, блаженные рыданья!
Ведь это тернии колючего венца!
 

1 апреля 1886

ГРАФИНЕ С. А. ТОЛСТОЙ

 
Когда так нежно расточала
Кругом приветы взоров ты,
Ты мимолетно разгоняла
Мои печальные мечты.
 
 
И вот, исполнен обаянья
Перед тобою, здесь, в глуши,
Я понял, светлое созданье,
Всю чистоту твоей души.
 
 
Пускай терниста жизни проза,
Я просветлеть готов опять
И за тебя, звезда и роза,
Закат любви благословлять.
 
 
Хоть меркнет жизнь моя бесследно,
Но образ твой со мной везде;
Так светят звезды всепобедно
На темном небе и в воде.
 

<<1866 >>

К ПОРТРЕТУ ГРАФИНИ С. А. ТОЛСТОЙ

 
И вот портрет! И схоже и несхоже,
В чем сходство тут, несходство в чем найти?
Не мне решать; но можно ли, о боже,
Сердечнее, отраднее цвести?
 
 
Где красота, там споры не у места:
Звезда горит – как знать, каким огнем?
Пусть говорят: «Тут девочка-невеста,
Богини мы своей не узнаем».
 
 
Но все толпой коленопреклоненной,
Мы здесь упасть у ваших ног должны,
Как в прелести и скромной и нетленной
Вы смотрите на наши седины.
 

27 апреля 1885

ГРАФИНЕ С. А. ТОЛСТОЙ

 
Я не у вас, я обделен!
Как тяжело изнеможенье;
У вас – порывы, блеск, движенье,
А у меня – не бред, а сон.
 
 
Какое счастье хоть на миг
Залюбоваться жизни далью,
Призыв заслышать над роялью, –
Я все признал бы и постиг.
 
 
Я б снова трепет ощутил,
Целебной силой с прежним схожий;
Я б верил вновь, что ангел Божий
Пришел и воду возмутил.
 

27 мая 1886

ЕЙ ЖЕ
во время моего 50-летнего юбилея

 
Пора! по влаге кругосветной
Я в новый мир перехожу
И с грустью нежной и заветной
На милый север свой гляжу.
 
 
Жестокой уносим волною,
С звездой полярною в очах,
Я знаю, ты горишь за мною
В твоей красе, в твоих лучах.
 

19 февраля 1889

Е. С. ХОМУТОВОЙ
при получении от нее пышного букета цветной капусты

 
Соизмеряя дар с приветом,
Дерзаю высказать в ответ,
Что в мире никаким букетам
Не уступает ваш букет.
 
 
Его значенье многосложно
И в силах вдохновить певца;
Его принять с поклоном можно,
И можно скушать до конца.
 

5 мая 1883

П. И. ЧАЙКОВСКОМУ

 
Тому не лестны наши оды,
Наш стих родной,
Кому гремели антиподы
Такой хвалой.
 
 
Но, потрясенный весь струнами
Его цевниц,
Восторг не может и меж нами
Терпеть границ.
 
 
Так пусть надолго музы наши
Хранят певца
И он кипит, как пена в чаше
И в нас сердца!
 

18 августа 1891

ГРАФУ А. К. ТОЛСТОМУ
в деревне Пустыньке

 
В твоей Пустыньке подгородной,
У хлебосольства за столом,
Поклонник музы благородный,
Камен мы русских помянем.
 
 
Почтим святое их наследство
И не забудем до конца,
Как на призыв их с малолетства
Дрожали счастьем в нас сердца.
 
 
Пускай пришла пора иная,
Пора печальная, когда
Гетера гонит площадная
Царицу мысли и труда;
 
 
Да не смутит души поэта
Гоненье на стыдливых муз,
И пусть в тени, вдали от света,
Свободней зреет их союз!
 

<<1864? >>

ГРАФУ Л. Н. ТОЛСТОМУ

 
Как ястребу, который просидел
На жердочке суконной зиму в клетке,
Питаяся настрелянною птицей,
Весной охотник голубя несет
С надломленным крылом – и, оглядев
Живую пищу, старый ловчий щурит
Зрачок прилежный, поджимая перья,
И вдруг нежданно быстро, как стрела,
Вонзается в трепещущую жертву,
Кривым и острым клювом ей взрезает
Мгновенно грудь и, весело раскинув
На воздух перья, с алчностью забытой
Рвет и глотает трепетное мясо, –
Так бросил мне кавказские ты песни,
В которых бьется и кипит та кровь,
Что мы зовем поэзией. – Спасибо,
Полакомил ты старого ловца!
 

Конец октября или начало ноября 1875

* * *

<<…>> …я ощущаю себя с ним единым двуглавым орлом, у которого на сердце эмблема со злом в виде Георгия с драконом, с тою разницей, что головы, смотрящие врозь, противоположно понимают служение этой идее: голова Льва Николаевича держит в своей лапе флягу с елеем, а моя лапа держит жезл Ааронов – нашу родную палку. <<…>>

Из письма А. А. Фета С. А. Толстой

14 сентября 1891 г.

Л. Н. ТОЛСТОМУ
при появлении романа «Война и мир»

 
Была пора – своей игрою,
Своею ризою стальною
Морской простор меня пленял;
Я дорожил и в тишь и в бури
То негой тающей лазури,
То пеной у прибрежных скал.
 
 
Но вот, о море, властью тайной
Не все мне мил твой блеск случайный
И в душу просится мою;
Дивясь красе жестоковыйной,
Я перед мощию стихийной
В священном трепете стою.
 

23 апреля 1877

* * *

<<…>> Но разве я Льва Николаевича Толстого люблю? Я готов, как муэдзин, взлезть на минарет и оттуда орать на весь мир: «Я обожаю Толстого за его глубокий, широкий и вместе тончайший ум. Мне не нужно с ним толковать о бессмертии, а хоть о лошади или груше – это все равно. Будет ли он со мной согласен – тоже все равно, но он поймет, что я хотел и не умел сказать». <<…>>

Из письма А. А. Фета Л. Н. Толстому

31 января 1878 г.

<<…>> Чем ближе люди между собою (а вы по душе мне один из самых близких)… тем чувствительней несоответственность тона письма – тону действительных отношений. <<…>>

Настоящие мои письма к вам это мой роман, которого я очень много написал [8]8
  Речь идет о романе «Война и мир».


[Закрыть]. <<…>>

Из письма Л. Н. Толстого А. А. Фету

10…20 мая 1866 г.

ПОЛОНСКОМУ

 
Спасибо! Лирой вдохновенной
Ты мне опять напомнил дни,
Когда, не зная мысли пленной,
Ты вынес, отрок дерзновенный,
Свои алмазные огни.
 
 
А я, по-прежнему смиренный,
Забытый, кинутый в тени,
Стою коленопреклоненный
И, красотою умиленный,
Зажег вечерние огни.
 

<<1883 >>

Ф. И. ТЮТЧЕВУ

 
Мой обожаемый поэт,
К тебе я с просьбой и с поклоном:
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.
 
 
Давно мечты твоей полет
Меня увлек волшебной силой,
Давно в груди моей живет
Твое чело, твой облик милый.
Твоей камене – повторять
Прося стихи – я докучаю,
А все заветную тетрадь
Из жадных рук не выпускаю.
 
 
Поклонник вечной красоты,
Давно смиренный пред судьбою
Я одного прошу – чтоб ты
Во всех был видах предо мною.
 
 
Вот почему спешу, поэт,
К тебе я с просьбой и поклоном.
Пришли в письме мне твой портрет
Что нарисован Аполлоном.
 

<<1862 >>

Тютчев.

НА КНИЖКЕ СТИХОТВОРЕНИЙ ТЮТЧЕВА

 
Вот наш патент на благородство, –
Его вручает нам поэт.
Здесь духа мощного господство,
Здесь уточненный жизни цвет.
 
 
В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет,
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет.
 
 
Но муза, правду соблюдая,
Глядит – а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.
 

Декабрь 1883

* * *

<<…>> Два года тому назад, в тихую, осеннюю ночь, стоял я в темном переходе Колизея и смотрел в одно из оконных отверстий на звездное небо. Крупные звезды пристально и лучезарно глядели мне в глаза, и, по мере того, как я всматривался в тонкую синеву, другие звезды выступали передо мною и глядели на меня так же таинственно и так же красноречиво, как и первые. За ними мерцали во глубине еще тончайшие блестки и мало-помалу всплывали в свою очередь. Ограниченные темными массами стен, глаза мои видели только небольшую часть неба, но я чувствовал, что оно необъятно и что нет конца его красоте. С подобными же ощущениями раскрываю стихотворения Ф. Тютчева. Можно ли в такую тесную рамку (я говорю о небольшом объеме книги) вместить столько красоты, глубины, силы, одним словом, поэзии! Если бы я не боялся нарушить права собственности, то снял бы дагерротипически все небо г. Тютчева с его звездами 1-й и 2-й величины, т.е. переписал бы все его стихотворения. Каждое из них – солнце, т.е. самобытный, светящий мир, хотя на иных и есть пятна; но, думая о солнце, забываешь о пятнах. <<…>>

А. А. Фет.

Из статьи «О стихотворениях Ф. Тютчева».

НА ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЕ МУЗЫ

 
Нас отпевают. В этот день
Никто не подойдет с хулою:
Всяк благосклонною хвалою
Немую провожает тень.
 
 
Ка́к лик усопшего светить
Душою лучшей начинает!
Не то, чем был он, проступает,
А только то, чем мог он быть.
 
 
Живым карать и награждать,
А нам у гробового входа,
О муза, – нам велит природа,
Навек смиряяся, молчать.
 

20 декабря 1888

* * *

<<…>> А. Фет был именно одним из немногих у нас людей, которые могли быть признаны настоящими европейцами, настоящими классиками, в лучшем смысле этих определений. Его широкое образование, его утонченнейшая воспитанность и светскость, – в этом смысле он напоминал французских маркизов лучшего времени, – не могли не привлекать к нему таких же образованных и воспитанных людей всех «лагерей». В этом-то, а также в его доброте, в его дружелюбии, в его постоянной готовности сделать все для всякого и заключался секрет его обаяния, и этими качествами только и может быть объяснена его беспрерывная и долгая дружба с самыми выдающимися людьми его времени.

Раз узнав Фета, всякий становился его другом. <<…>>

В. Н. Семенкович.

«Памяти А. А. Фета-Шеншина».

Третий выпуск «Вечерних огней» (1888 г.) с дарственной надписью Я. К. Гроту.

МАДОННА

 
Я не ропщу на трудный путь земной,
Я буйного не слушаю невежды:
Моим ушам понятен звук иной,
И сердцу голос слышится надежды
 
 
С тех пор, как Санцио передо мной
Изобразил склоняющую вежды,
И этот лик, и этот взор святой,
Смиренные и легкие одежды,
 
 
И это лоно матери, и в нем
Младенца с ясным, радостным челом,
С улыбкою к Марии наклоненной.
 
 
О, как душа стихает вся до дна!
Как много со святого полотна
Ты шлешь, мой Бог, с пречистою Мадонной!
 

<<1842 >>

* * *

 
Не ворчи, мой кот-мурлыка,
В неподвижном полусне:
Без тебя темно и дико
В нашей стороне;
 
 
Без тебя все та же печка,
Те же окна, как вчера,
Те же двери, та же свечка,
И опять хандра…
 

<<1843 >>

* * *

 
О, не зови! Страстей твоих так звонок
Родной язык.
Ему внимать и плакать, как ребенок,
Я так привык!
 
 
Передо мной дай волю сердцу биться
И не лукавь,
Я знаю край, где все, что может сниться,
Трепещет въявь.
 
 
Скажи, не я ль на первые воззванья
Страстей в ответ
Искал блаженств, которым нет названья
И меры нет?
 
 
Что ж? Рухнула с разбега колесница,
Хоть цель вдали,
И, распростерт, заносчивый возница
Лежит в пыли.
 
 
Я это знал – с последним увлеченьем
Конец всему;
Но самый прах с любовью, с наслажденьем
Я обойму.
 
 
Так предо мной дай волю сердцу биться
И не лукавь!
Я знаю край, где все, что может сниться,
Трепещет въявь.
 
 
И не зови – но песню наудачу
Любви запой;
На первый звук я, как дитя, заплачу –
И за тобой!
 

<<1847 >>

* * *

 
Облаком волнистым
Пыль встает вдали;
Конный или пеший –
Не видать в пыли!
 
 
Вижу: кто-то скачет
На лихом коне.
Друг мой, друг далекий,
Вспомни обо мне!
 

<<1843 >>

* * *

 
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
 
 
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
 
 
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
 
 
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что́ буду
Петь, – но только песня зреет.
 

<<1843 >>

ДЕРЕВНЯ

 
Люблю я приют ваш печальный,
И вечер деревни глухой,
И за́ лесом благовест дальный,
И кровлю, и крест золотой.
 
 
Люблю я немятого луга
К окну подползающий пар,
И тесного, тихого круга
Не раз долитой самовар.
 
 
Люблю я на тех посиделках
Старушки чепец и очки;
Люблю на окне на тарелках
Овса золотые злачки;
 
 
На столике близко к окошку
Корзину с узорным чулком,
И по полу резвую кошку
В прыжках за проворным клубком;
 
 
И милой, застенчивой внучки
Красивый девичий наряд,
Движение бледненькой ручки
И робко опущенный взгляд;
 
 
Прощанье смолкающих пташек
И месяца бледный восход,
Дрожанье фарфоровых чашек
И речи замедленный ход;
 
 
И собственной выдумки сказки,
Прохлады вечерней струю
И вас, любопытные глазки,
Живую награду мою!
 

<<1842 >>

УЗНИК

 
Густая крапива
Шумит под окном,
Зеленая ива
Повисла шатром;
 
 
Веселые лодки
В дали голубой;
Железо решетки
Визжит под пилой.
 
 
Бывалое горе
Уснуло в груди,
Свобода и море
Горят впереди.
 
 
Прибавилось духа,
Затихла тоска,
И слушает ухо,
И пилит рука.
 

<<1843 >>

* * *

 
Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад.
Люди спят; одни лишь звезды к нам глядят.
Да и те не видят нас среди ветвей
И не слышат – слышит только соловей…
Да и тот не слышит, – песнь его громка;
Разве слышат только сердце да рука:
Слышит сердце, сколько радостей земли,
Сколько счастия сюда мы принесли;
Да рука, услыша, сердцу говорит,
Что чужая в ней пылает и дрожит,
Что и ей от этой дрожи горячо,
Что к плечу невольно клонится плечо…
 

<<1853 >>

* * *

 
Над озером лебедь в тростник протянул,
В воде опрокинулся лес,
Зубцами вершин он в заре потонул,
Меж двух изгибаясь небес.
 
 
И воздухом чистым усталая грудь
Дышала отрадно. Легли
Вечерние тени. – Вечерний мой путь
Краснел меж деревьев вдали.
 
 
А мы – мы на лодке сидели вдвоем,
Я смело налег на весло,
Ты молча покорным владела рулем,
Нас в лодке, как в люльке, несло.
 
 
И детская челн направляла рука
Туда, где, блестя чешуей,
Вдоль сонного озера быстро река
Бежала, как змей золотой.
 
 
Уж начали звезды мелькать в небесах…
Не помню, как бросил весло,
Не помню, что пестрый нашептывал флаг,
Куда нас потоком несло!
 

<<1854 >>

СОСНЫ

 
Средь кленов девственных и плачущих берез
Я видеть не могу надменных этих сосен;
Они смущают рой живых и сладких грез,
И трезвый вид мне их несносен.
 
 
В кругу воскреснувших соседей лишь оне
Не знают трепета, не шепчут, не вздыхают
И, неизменные, ликующей весне
Пору зимы напоминают.
 
 
Когда уронит лес последний лист сухой
И, смолкнув, станет ждать весны и возрожденья, –
Они останутся холодною красой
Пугать иные поколенья.
 

<<1854 >>

БОЛЬНОЙ

 
Его томил недуг. Тяжелый зной печей,
Казалось, каждый вздох оспаривал у груди.
Его томил напев бессмысленных речей,
Ему противны стали люди.
 
 
На стены он кругом смотрел как на тюрьму,
Он обращал к окну горящие зеницы,
И света Божьего хотелося ему –
Хотелось воздуха, которым дышат птицы.
 
 
А там, за стеклами, как чуткий сон легки,
С востока яркого все шире дни летели,
И солнце теплое, морозам вопреки,
Вдоль крыш развесило капели.
 
 
Просиживая дни, он думал все одно:
«Я знаю, небеса весны меня излечут…»
И ждал он: скоро ли весна пахнет в окно
И там две ласточки, прижавшись, защебечут?
 

<<1855 >>

В САДУ

 
Приветствую тебя, мой добрый, старый
сад,
Цветущих лет цветущее наследство!
С улыбкой горькою я пью твой аромат,
Которым некогда мое дышало детство.
 
 
Густые липы те ж, но заросли слова,
Которые в тени я вырезал искусно,
Хватает за ноги заглохшая трава,
И чувствую, что там, в лесу, мне будет
грустно.
Как будто с трепетом здесь каждого листа
Моя пробудится и затрепещет совесть,
И станут лепетать знакомые слова
Давно забытую, оплаканную повесть.
 
 
И скажут: «Помним мы, как ты играл и рос,
Мы помним, как потом, в последний час
разлуки,
Венком из молодых и благовонных роз
Тебя здесь нежные благословляли руки.
 
 
Скажи: где розы те, которые такой
Веселой радостью и свежестью дышали?»
Одни я раздарил с безумством и тоской,
Другие растерял – и все они увяли.
 
 
А вы – вы молоды и пышны до конца.
Я рад – и радости вполне вкусить не смею;
Стою, как блудный сын перед лицом отца,
И плакать бы хотел – и плакать не умею!
 

<<1854 >>