Текст книги "Похищение премьер-министра (сборник)"

– Доктор! – крикнул я. – Скорее!

– В чем дело? – спросил появившийся на пороге доктор Эймс. На нем не было ничего, кроме пижамы.

– Мой друг… Пуаро… ему плохо! Он умирает! Настой из ромашки… – прохрипел я. – Задержите Хасана. Он не должен ускользнуть из лагеря.

Мгновенно сообразив, в чем дело, доктор стремглав бросился к нашей палатке. Пуаро мы застали в том же плачевном состоянии, в каком я его оставил.

– Невероятно! – воскликнул доктор Эймс. – Похоже на какой-то приступ… Вы можете сказать, что он пил? – Взгляд его упал на пустую чашку из-под отвара. Он взял ее в руки.

– Я не пил его, – послышался вдруг невозмутимый голос Пуаро.

Мы обернулись и застыли от изумления. Пуаро сидел на койке. На лице его сияла улыбка.

– Нет, – мягко повторил он, – я его не пил. Пока мой добрый друг Гастингс восторгался красотой ночи, я воспользовался представившейся мне возможностью и вылил его… только не в горло, а в маленькую надежную бутылочку. И со временем она отправится в химическую лабораторию на анализ. Нет, – воскликнул он, заметив, что доктор сделал быстрое движение, – нет, дорогой доктор! Вы разумный человек, а стало быть, понимаете, что сопротивление бессмысленно. Пока Гастингс бегал по лагерю, разыскивая вас, у меня было достаточно времени, чтобы спрятать ее в надежное место. Быстро, Гастингс, хватайте его!

Признаться, я неправильно понял намерения Пуаро. Испугавшись за своего маленького друга, я бросился к нему на помощь, не разгадав замысел доктора. Однако резкое движение Эймса имело своей целью совсем другое. Он молниеносно бросил что-то в рот, и в воздухе сразу же сильно запахло горьким миндалем. Доктор сделал пару неверных шагов и упал ничком.

– Еще одна жертва, – мрачно произнес Пуаро, – слава богу, последняя. Может быть, так даже лучше. В конце концов, на его руках кровь троих невинных людей.

– Доктор Эймс?! – не веря собственным ушам, воскликнул я. – А я-то думал, вы верите, что тут замешаны сверхъестественные силы!

– Опять вы не поняли меня, Гастингс. Я имел в виду только то, что верю в опасную и темную силу древних суеверий. Смотрите сами – друг за другом скоропостижно умирают несколько человек. В смерти каждого из них в отдельности нет ничего загадочного. Но поскольку все только и говорят, что о разгневанном духе древнего фараона, то вы можете преспокойно зарезать кого угодно при свете дня, и его смерть тоже отнесут на счет вмешательства старинного заклятия – вот как велика власть сверхъестественного над обычной человеческой натурой. Я с самого начала понял, что кто-то пытается на этом сыграть. Скорее всего, эта мысль впервые закралась в голову нашему другу доктору вскоре после смерти сэра Джона Уилларда. Стоило ему умереть – и тут же поползли темные слухи. С мистером Блайбнером все было совсем по-другому. Здоровьем он отличался отменным. Кое-что прояснилось, когда я получил ответ из Нью-Йорка. Для начала вспомните, Гастингс, что молодой Блайбнер утверждал – у него в Египте есть друг, который с радостью поможет ему деньгами. Почему-то все сразу решили, что он имеет в виду дядю. Но тогда, считал я, он бы так и сказал. Нет, судя по словам молодого человека, у него действительно в Египте был друг, причем довольно близкий. И другое. Он выложил кругленькую сумму за билет до Каира. Но дядя отказался дать ему хотя бы пенни. И все же у него достало денег, чтобы вернуться в Нью-Йорк. Значит, кто-то одолжил ему эти деньги.

– Кто-то… Несколько туманное заявление, не находите? – возразил я.

– Это еще не все, дорогой Гастингс. Вы никогда не замечали, как часто слова, сказанные в переносном смысле, воспринимаются буквально? Да, да, так бывает. Но случается и наоборот. Так, что-то сказанное в буквальном смысле трактуется иносказательно. Смотрите, Гастингс, перед смертью молодой Блайбнер ясно пишет в своем прощальном письме: «Я – прокаженный», но никому и в голову не приходит, что парень пустил себе пулю в лоб просто потому, что решил – на Востоке он имел несчастье действительно заразиться этой страшной болезнью!

– Что? – ахнул я.

– Да, это была смелая мысль дьявольски изобретательного ума. Молодой Блайбнер страдал каким-то неясным кожным заболеванием – ведь он долго жил на островах южных морей, а там это достаточно частое явление. Эймс когда-то был его близким другом. К тому же он известный врач, и Блайбнеру бы и в голову не пришло сомневаться в его словах. Когда я только приехал, в первую очередь мои подозрения пали на Харпера и доктора Эймса. Однако вскоре я пришел к выводу, что не только совершить убийство, но и спрятать концы в воду доктору легче, чем кому-либо еще. К тому же от молодого Харпера я узнал, что Руперт Блайбнер и он были уже давно знакомы. И Руперт, скорее всего, либо написал завещание, либо застраховал свою жизнь в пользу доктора. И тем самым предоставил Эймсу уникальный шанс поправить свои дела. Естественно, для него не представляло никакого труда внести инфекцию в ранку на пальце старого Блайбнера. Прошло совсем немного времени, и его племянник в отчаянии от того, что ему вынесен смертный приговор, пускает себе пулю в лоб. Старый Блайбнер, каковы бы ни были его намерения, умирает, не оставив завещания. Его состояние, весьма внушительное, автоматически переходит к племяннику, а после его смерти – к доктору.

– А как же мистер Шнейдер? Его почему?

– Есть у меня одно предположение, но, боюсь, этого мы никогда уже не узнаем. Вспомните, он ведь также был знаком с молодым Блайбнером. Может, он что-то начал подозревать… а может, доктор решил, что еще одна случайная и вроде бы бессмысленная смерть только сгустит суеверные страхи вокруг их экспедиции. Ах да, любопытный психологический момент, дорогой Гастингс! Убийца, тем более удачливый, старается снова и снова повторить то самое преступление, которое так ловко сошло ему с рук. Это желание растет в нем с непреодолимой силой, преследуя его днем и ночью. И вот отсюда-то мой страх за жизнь молодого Уилларда. Призрачного Анубиса, страшного бога мертвых, сыграл, конечно, Хасан, и сделано это было по моей просьбе. Мне хотелось попробовать напугать доктора. Однако, как оказалось, вмешательства одних лишь сверхъестественных сил для этого явно маловато. К тому же я догадался, что он прекрасно понял разыгранную мною маленькую сценку и нисколько не обманывается относительно моей веры в колдовские чары черной магии и мстительный гнев покойного фараона. Больше того, я понимал, что он постарается обезопасить себя, так что следующей жертвой, скорее всего, должен буду оказаться я сам. Да, да, Гастингс! Полагаю, вы убедились, что, несмотря на проклятое море, несмотря на эту невыносимую жару и мерзкий, отвратительный песок, мои серые клеточки все-таки работают!

Как потом оказалось, Пуаро был совершенно прав, прав абсолютно во всем! В свое время молодой Блайбнер, развлекаясь в шумной компании и будучи основательно пьян, написал нечто вроде шутливого завещания, в котором были такие строки: «Завещаю моему доброму другу доктору Эймсу, который когда-то спас меня, когда я тонул, мой портсигар, который ему так нравился, и все остальное, чем я буду владеть к моменту смерти, хотя, скорее всего, это будет только куча долгов».

Дело доктора Эймса, как вы сами понимаете, постарались поскорее замять, и до сего дня люди со страхом рассказывают о таинственной и страшной смерти тех несчастных, кто осмелился потревожить покой фараона Мен-Хен-Ра. И поныне считается, что трагедия экспедиции – неопровержимое доказательство неотвратимости мести древних египетских царей всем тем, кто посягнет на сокровища их гробниц. Впрочем, как объяснил мне Пуаро, это совершенно противоречит всем верованиям и учениям древних египтян.

Переполох в отеле «Гранд Метрополитен»

– Пуаро, – как-то раз объявил я, – думается, перемена обстановки пошла бы вам на пользу.

– Вы так считаете, друг мой?

– Совершенно уверен.

– Вот как? Неужели? – протянул, улыбнувшись, Пуаро. – Стало быть, вы все уже устроили, не так ли?

– Так, значит, вы поедете?

– И куда же вы собираетесь меня увезти?

– В Брайтон. Честно говоря, один мой хороший приятель в Сити шепнул мне на ухо словечко насчет одного очень выгодного дельца, ну… и, одним словом, теперь я богат, как Крез. Эти шальные деньги просто жгут мне руки. Вот я и решил – а неплохо бы провести уик-энд в отеле «Гранд Метрополитен»! Как вы думаете, Пуаро?

– Согласен и с благодарностью принимаю ваше предложение. У вас всегда, друг мой, было доброе сердце – вот и сейчас вы не забываете старика! А доброе сердце, в конце концов, куда важнее всех серых клеточек на свете! Да, да, поверьте мне, Гастингс! Говорит вам не кто иной, как Пуаро, который, увы, сам порой забывает об этом!

Не могу сказать, что подобный комплимент не польстил моему тщеславию. Я уже не раз имел случай отмечать, что Пуаро порой склонен недооценивать присущий мне ум и проницательность. Но радость его по поводу предстоящей поездки была неподдельной, и я решил сменить гнев на милость.

– Итак, все в порядке, договорились, – поспешно сказал я.

В субботу вечером мы с Пуаро уже наслаждались роскошным ужином в зале ресторана «Гранд Метрополитен» среди шумной и оживленной публики. Весь свет, казалось, съехался сюда, в Брайтон! Я был ослеплен. Какие роскошные туалеты, а драгоценности! Право, порой их было столько, что это противоречило не только хорошему вкусу, но и чувству меры… и все же зрелище было потрясающим!

– Вот это да! – пробормотал Пуаро, у которого, по-видимому, также захватило дух. – Ну и ну! Сплошное жулье, не так ли, Гастингс?

– Похоже на то, – отозвался я, – остается, правда, надеяться, что все же не все они из одной колоды.

Пуаро кидал вокруг любопытные взгляды.

– Знаете, Гастингс, глядя на все это сверкающее великолепие драгоценностей, я порой жалею, что посвятил свой ум не совершению преступлений, а поиску преступников! Представляете, как бы мог воспользоваться подобным случаем опытный и искусный вор? Великолепная возможность – притом, можно сказать, сама плывет в руки! Вот, Гастингс, взгляните хотя бы на ту полную даму, что за столиком возле колонны. Да ведь она буквально увешана бриллиантами с головы до ног – точь-в-точь рождественская елка!

Я проследил за его взглядом.

– О, – с удивлением воскликнул я, – да ведь это же миссис Опалсен!

– Вы ее знаете?

– Не очень близко. Насколько я помню, ее муж – весьма удачливый брокер. По-моему, в последнее время он сколотил себе изрядное состояние, нажившись во время последнего нефтяного бума.

Отужинав, мы с Пуаро перебрались в гостиную и тут снова столкнулись с Опалсенами. Я представил им Пуаро, и мы понемногу разговорились. Мало-помалу беседа становилась все более оживленной, и кончилось тем, что кофе мы уже пили все вместе.

Пуаро рассыпался в комплиментах по поводу некоторых великолепных камней, украшавших необъятную грудь дамы, и ее добродушное лицо вспыхнуло от радости.

– Знаете, мсье Пуаро, драгоценности – моя страсть! Я просто без ума от них, честное слово! Эд прекрасно знает эту мою маленькую слабость и, когда дела у него идут неплохо, то и дело покупает мне разные безделушки. Представляете – чуть ли не ежедневно приносит мне что-нибудь новенькое! А вы тоже интересуетесь драгоценными камнями?

– Мне не раз в прежние времена приходилось иметь дело с драгоценностями, мадам. А моя профессия позволяла любоваться самыми известными в мире драгоценными камнями.

И он пустился в воспоминания. Конечно, не называя ни одного имени, заменив их лишь инициалами, Пуаро рассказал восхищенной миссис Опалсен о знаменитой на весь мир краже исторических драгоценностей одного королевского дома, и взволнованная до глубины души дама слушала его затаив дыхание.

– О господи, – вздохнула она, словно ребенок, очнувшийся после волшебной сказки, – ну и чудеса! Просто не верится, ей-богу! А знаете, мсье Пуаро, у меня ведь тоже есть жемчуга, с которыми связана интереснейшая история. Насколько я знаю, они считаются одними из красивейших в мире! Жемчужины эти подобраны с безупречным вкусом, а цвет их просто великолепен. Нет, рассказывать тут бесполезно – вы должны увидеть их собственными глазами. Пойду принесу их!

– О, мадам, – запротестовал Пуаро, – вы слишком любезны! Я не могу воспользоваться вашей добротой. Умоляю вас, не затрудняйте себя!

– Нет-нет, что вы! Я буду счастлива показать их вам.

Пышнотелая дама, отмахнувшись от его возражений, поспешно засеменила к лифту. Муж ее, оторвавшись от беседы со мной, бросил на Пуаро вопросительный взгляд.

– Ваша супруга была так любезна, что настояла на том, чтобы показать нам свое жемчужное ожерелье, – объяснил маленький бельгиец.

– Ах, эти жемчуга! – На устах Опалсена заиграла улыбка удовлетворенного тщеславия. – Что ж, уверяю вас, мсье Пуаро, они и в самом деле достойны того, чтобы на них посмотреть. В свое время я выложил за них кругленькую сумму. Правда, дело того стоило. Уверяю вас, я не прогадал – я в любую минуту могу выручить за них столько же, сколько и заплатил, если не больше. Может, в один прекрасный день и придется пожертвовать ими, если дела пойдут так же, как сейчас. В Сити с наличными деньгами сейчас неважно. А все проклятый налог на сверхприбыль – это он во всем виноват! – И делец пустился в разговор о финансовых операциях, то и дело пересыпая свое повествование множеством технических терминов, которые я лично просто не в силах был понять.

Его разглагольствования прервало появление мальчика-коридорного. Подойдя к Опалсену, он что-то тихо прошептал ему на ухо.

– Э… что такое? Сейчас иду. Она не заболела, надеюсь, нет? Прошу простить меня, джентльмены.

Он поспешно покинул нас. Пуаро, откинувшись на спинку кресла, закурил одну из своих тоненьких русских сигарет. Потом со свойственной ему аккуратностью и методичностью, не спеша выстроил пустые чашки из-под кофе в один ряд и, окинув их взглядом, удовлетворенно улыбнулся.

Шло время. Опалсены все не возвращались.

– Странно, – наконец, не выдержав, заметил я. – Интересно, куда они запропастились?

Пуаро, невозмутимо разглядывая кольца дыма, одно за другим подымавшиеся к потолку, некоторое время молчал. Потом задумчиво произнес:

– Думаю, друг мой, они вряд ли вернутся.

– Но почему?

– Потому, Гастингс, что, скорее всего, случилось нечто непредвиденное.

– Что именно? И с чего вы взяли, будто что-то произошло? – удивленно спросил я.

Пуаро улыбнулся:

– Несколько минут назад управляющий отелем весьма поспешно вышел из своего кабинета и помчался наверх. Судя по его виду, он был явно взволнован. Мальчик-лифтер, забыв обо всем, разговаривает с одним из коридорных. Звонок вызова лифта, если не ошибаюсь, прозвонил уже раза три, но он не обращает на это ни малейшего внимания. А в-третьих, даже официанты distraits – вы только взгляните! – И Пуаро многозначительно покачал головой – дескать, есть же предел всему! – Значит, дело и впрямь нешуточное. Ага, все как я и думал! Смотрите, Гастингс, вот и полиция!

Двое мужчин как раз в эту минуту вошли в холл отеля. Один был в форме, другой – в штатском. Перекинувшись несколькими словами с портье, они поспешно направились к лифту. Прошло еще некоторое время, и тот же мальчик-коридорный вышел из лифта и, оглянувшись по сторонам, торопливо направился в нашу сторону.

– Мистер Опалсен свидетельствует вам свое почтение и спрашивает, не будете ли вы столь любезны, джентльмены, пройти наверх?

Пуаро мгновенно вскочил на ноги. Можно было подумать, что он ожидал чего-то в этом роде. Я, естественно, без колебаний последовал за ним.

Апартаменты, которые занимала чета Опалсенов, были на втором этаже. Постучав в дверь, мальчик-коридорный ушел. Услышав изнутри «Войдите!», мы толкнули дверь и вошли. Странная сцена представилась нашим глазам. Перед нами была явно спальня миссис Опалсен, и в самом ее центре, полулежа в кресле, громко и безудержно рыдала сама хозяйка. Зрелище и впрямь было довольно грустным – потоки слез, струившиеся по ее пухлым щекам, проложили дорожки в густом слое покрывавшей их пудры и стекали вниз, прямо на внушительных размеров грудь. Сам мистер Опалсен, вне себя от гнева, метался взад и вперед, как разъяренный тигр в клетке. Двое полицейских замерли посреди комнаты. Один из них держал наготове блокнот. Возле камина застыла горничная – по ее виду было понятно, что девушка перепугана до смерти. По другую его сторону француженка, скорее всего личная горничная миссис Опалсен, заливалась слезами, в отчаянии заламывая руки. Похоже было, что охватившее ее горе вполне могло бы соперничать с отчаянием хозяйки.

И тут прямо посреди царившего вокруг хаоса появился Пуаро, спокойный и с любезной улыбкой на устах. В ту же минуту с живостью, неожиданной для дамы столь внушительной комплекции, миссис Опалсен выбралась из кресла и кинулась к нему:

– Ну вот и вы, наконец! Эд может говорить все, что ему вздумается, но я… я верю в перст судьбы, мсье Пуаро! Это моя счастливая звезда послала вас в такую минуту! Только вы сможете вернуть мне мои жемчуга! Если уж не сможете вы, значит, не сможет никто!

– Умоляю вас, успокойтесь, мадам! – И Пуаро с очаровательной любезностью похлопал взволнованную даму по руке. – Все будет в порядке, уверяю вас. Доверьтесь Эркюлю Пуаро.

Мистер Опалсен повернулся к одному из полицейских:

– Надеюсь, ни у кого из вас, джентльмены, не будет возражений против того, чтобы я обратился за помощью к этому джентльмену?

– Нет-нет, ни малейших, – очень любезно, хотя и совершенно равнодушно, откликнулся тот. – А теперь, быть может, когда ваша супруга немного успокоилась, она найдет в себе силы рассказать нам все поподробнее?

Миссис Опалсен бросила на Пуаро беспомощный взгляд. Галантно поддерживая ее под руку, он усадил ее обратно в кресло.

– Прошу вас, присядьте, мадам. Успокойтесь и расскажите нам как можно детальнее, что же тут произошло.

Это подействовало. Миссис Опалсен утерла слезы и приступила к рассказу:

– После обеда я поднялась к себе наверх, чтобы достать жемчуга, которые перед этим пообещала показать мсье Пуаро. Горничная и Селестина были, как обычно, в этой комнате.

– Простите, мадам, а что вы подразумеваете под словами «как обычно»?

Миссис Опалсен охотно объяснила:

– Я установила такое правило – никто из служащих отеля не должен входить в эту комнату без Селестины. Горничная убирается здесь по утрам, при этом неотлучно присутствует Селестина, моя личная служанка. Вечером она приходит еще раз, чтобы приготовить постели, – и тоже в ее присутствии. Иначе она в комнату не заходит.

Итак, как я уже сказала, – продолжала миссис Опалсен, – я поднялась наверх. Открыла дверь, подошла к туалетному столику и выдвинула вот этот ящик, – кивком она указала на нижний правый ящик туалетного столика с двумя тумбами, – достала оттуда шкатулку с драгоценностями и отперла ее. Все, казалось, было на месте… Но жемчуга! Они исчезли!

Инспектор поспешно строчил в своем блокноте.

– Когда вы видели их в последний раз? – оторвавшись от этого занятия, спросил он.

– Когда я переодевалась, чтобы спуститься к обеду, они еще были тут.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно! Я помню, как еще гадала, надевать их или нет. В конце концов я отложила их, решив обойтись своими изумрудами. А жемчуг убрала обратно в шкатулку.

– И кто ее запер?

– Я сама. А ключ от шкатулки я всегда ношу при себе – на цепочке у меня на шее. – И с этими словами она продемонстрировала нам шею и ключ на ней.

Инспектор внимательно осмотрел его, пожал плечами:

– Вор вполне мог заказать себе дубликат. Пара пустяков, поверьте, мадам! К тому же замок самый что ни на есть простой. Ладно, оставим это. И что же вы делали после того, как заперли шкатулку?

– Убрала ее обратно в нижний ящик, как всегда. Она всегда там стоит.

– А ящик вы тоже заперли?

– Нет, я никогда этого не делаю. Поскольку здесь всегда безотлучно находится моя горничная, которой запрещено уходить до моего возвращения, в этом нет нужды.

Лицо инспектора помрачнело.

– Правильно ли я понял вас, мадам? Вы утверждаете, что видели драгоценности до того, как спустились к обеду, а с тех пор, по вашим словам, ваша горничная не покидала эту комнату ни на минуту?

И тут, словно весь ужас ситуации, в которой она неожиданно оказалась, вдруг дошел до ее сознания, Селестина пронзительно взвизгнула и, бросившись на шею Пуаро, бессвязно залопотала по-французски.

Слова лились непрерывным потоком. Я едва успевал разбирать. Как это ужасно, несправедливо, вопила она. Подумать, что она, Селестина, могла ограбить свою дорогую хозяйку! Вообразить такое! Недаром всем отлично известно, что в полиции сидят круглые дураки. Но мсье, он француз…

– Бельгиец, мадам, – поправил ее Пуаро, но Селестина, казалось, не обратила на эту тонкость ни малейшего внимания.

…Мсье не сможет остаться в стороне и смотреть, как на нее возводят это ужасное, нелепое, несправедливое обвинение, в то время как эту наглую девчонку отпустят на все четыре стороны. «Я никогда не доверяла ей! – кричала Селестина. – Рыжая, нахальная… прирожденная воровка! Я с самого начала предупреждала, что ей и на грош верить нельзя. И смотрела за ней в оба глаза, когда та шныряла по спальне, делая вид, что приводит в порядок комнату мадам! Пусть эти идиоты полицейские обыщут ее, и, если они не найдут у нее жемчуга мадам, я съем собственную шляпу!» – вызывающе закончила она.

Вся эта тирада была произнесена на быстром и почти неразборчивом французском, но разъяренная Селестина сопровождала свою обвинительную речь столь выразительной жестикуляцией, что в конце концов горничная все-таки догадалась, о чем та толкует. Вдруг лицо ее побагровело от злости.

– Если эта иностранка утверждает, будто я украла драгоценности, то это наглая ложь! – с жаром воскликнула она. – Я и в глаза-то их не видела!

– Обыщите ее, – взвизгнула француженка, – и увидите, что я права!

– Ты – врунья и обманщица, слышишь? – сжав кулаки и наступая на Селестину, завопила вторая горничная. – Сама небось свистнула их, а теперь стараешься повесить всех собак на меня! Да я пробыла в комнате минуты три, а потом вернулась леди. А ты сидела тут неотлучно, будто кошка, караулящая мышь!

Инспектор бросил вопросительный взгляд на Селестину:

– Это правда? Вы, значит, не покидали эту комнату?

– Я и в самом деле не оставляла ее одну, – неохотно призналась француженка, – но дважды за это время выходила в свою комнату… вот через эту дверь. Один раз для того, чтобы принести клубок ниток, а другой – за ножницами. Тогда-то она, наверное, и стащила их.

– Да ты и выходила-то разве что на минуту! – сердито бросила взбешенная горничная. – Шмыгнула туда – и тут же назад. Что ж, пусть полиция меня обыщет! Я буду только рада! Мне нечего бояться.

В эту минуту кто-то постучался в номер. Инспектор приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Он увидел, кто это, и лицо его прояснилось.

– А! – с облегчением воскликнул он. – Слава богу. Я послал за нашей сотрудницей, которая обычно обыскивает женщин, и она как раз пришла! Надеюсь, вы не станете возражать, – обратился он к горничной, – если я попрошу вас пройти в соседнюю комнату вместе с ней?

Он сделал приглашающий жест, и горничная, гордо вскинув голову, вышла за дверь. Женщина-инспектор последовала за ней.

Француженка, жалобно всхлипывая, скорчилась на стуле. Пуаро внимательно разглядывал комнату. Я, как мог, постарался запомнить, что где располагалось, и для верности даже набросал рисунок-схему, на котором поместил гардероб, туалетный столик, комод, кровать, комнату горничной, коридор.

– Куда ведет эта дверь? – осведомился Пуаро, кивком указав на дверь возле окна.

– Наверное, в соседний номер, – предположил инспектор. – Впрочем, какая разница, ведь она заперта с этой стороны.

Подойдя к ней, Пуаро несколько раз повернул ручку, отодвинул задвижку и снова подергал дверь.

– Похоже, с той стороны то же самое, – пробормотал он. – Что ж, хорошо. По крайней мере, этот вариант можно исключить.

Он направился к одному окну, потом к другому, тщательно осмотрев их одно за другим.

– И здесь – ничего! Даже балкона нет.

– А даже если бы он и был, – вмешался потерявший терпение инспектор, – не вижу, чем бы это могло нам помочь. Ведь горничная не покидала комнату.

– Это верно, – ничуть не смутившись этой отповедью, сказал Пуаро, – поскольку мадемуазель определенно утверждает, что не уходила из комнаты…

Его речь была прервана появлением горничной в сопровождении женщины-инспектора.

– Ничего, – коротко бросила инспекторша.

– Само собой разумеется, – торжествующе отозвалась горничная, на лице которой застыло оскорбленное выражение. – А этой французской мерзавке должно быть стыдно за то, что она старалась опорочить честное имя бедной девушки!

– Ладно, ладно, девочка, хватит. Ступай! – открыв дверь, примирительно прогудел инспектор и подтолкнул ее к выходу. – Никто тебя не подозревает. Иди, иди, занимайся своим делом.

Горничная неохотно вышла.

– А ее вы не собираетесь обыскать? – бросила она через плечо, ткнув в Селестину пальцем.

– Да, да, конечно, – захлопнув дверь перед ее носом, он повернул в замке ключ.

И вот Селестина, в свою очередь, отправилась в соседнюю комнату в сопровождении женщины-инспектора. Через пару минут они обе вернулись. Выразительный жест инспекторши дал понять, что драгоценности найти не удалось.

Лицо полицейского стало мрачнее тучи.

– Боюсь, мисс, мне придется так или иначе просить вас поехать со мной в участок. – Он повернулся к миссис Опалсен: – Прошу прощения, мадам. Мне очень жаль, но все указывает на то, что тут замешана ваша горничная. И если жемчугов не нашли при ней, вполне возможно, они спрятаны где-то в другом месте.

Селестина издала пронзительный вопль и, вся в слезах, вцепилась мертвой хваткой в руку Пуаро. Мой друг повел себя по меньшей мере странно – склонившись к ее уху, он что-то едва слышно прошептал. Та, вздрогнув, отстранилась и с сомнением заглянула ему в глаза.

– Да, да, дитя мое… уверяю вас, не возражайте – так будет лучше для вас. – Пуаро повернулся к инспектору: – Вы позволите, мсье? Маленький эксперимент… просто чтобы удовлетворить свойственное мне любопытство.

– Смотря что вы имеете в виду, – с сомнением в голосе отозвался полицейский.

Пуаро снова повернулся к заплаканной Селестине:

– Вы сказали нам, что на минутку выходили в свою комнату взять клубок ниток. А не скажете ли, где он лежал?

– На самом верху комода, мсье.

– А ножницы?

– И они тоже.

– Могу ли я попросить вас, мадемуазель, если это вас не затруднит, повторить то же самое для нас еще раз? Вы сидели за шитьем на этом самом месте, не так ли?

Селестина уселась в кресло. Потом, повинуясь едва заметному знаку Пуаро, она встала, быстро прошла в соседнюю комнату, взяла с комода клубок ниток и поспешно вернулась.

Пуаро, вытащив из жилетного кармана серебряные часы-луковицу, внимательно следил за всеми ее действиями, изредка сверяясь со временем.

– Прошу вас, еще раз, мадемуазель.

После второго эксперимента он что-то быстро черкнул в блокноте и сунул часы обратно в карман.

– Благодарю вас, мадемуазель. И вас, мсье… – он с поклоном повернулся к инспектору, – благодарю за вашу любезность.

Похоже, полицейского инспектора весьма позабавила такая изысканная вежливость маленького бельгийца. Женщина-инспектор и полицейский в штатском увели по-прежнему утопавшую в слезах Селестину.

Принеся свои извинения миссис Опалсен, оставшийся инспектор принялся за обыск спальни. Он один за другим выдвигал ящики комода, открывал шкаф, перевернул вверх дном постель и простучал весь пол. Мистер Опалсен с критическим выражением лица наблюдал за его действиями.

– Неужели вы и впрямь рассчитываете найти жемчуга? – наконец не выдержал он.

– Да, сэр. Все указывает на это. Ведь у нее не было времени вынести их из комнаты. То, что ваша супруга сразу обнаружила пропажу жемчугов, спутало все ее планы. Нет, наверняка они где-то здесь. И виновна одна из них… но сомневаюсь, что в этом замешана горничная из отеля.

– Не то что маловероятно, – вставил Пуаро, – это попросту невозможно!

– Что? – Инспектор изумленно уставился на него.

Пуаро лучезарно улыбнулся в ответ:

– Сейчас я вам объясню. Гастингс, мой дорогой друг, возьмите-ка мои часы… только осторожно, умоляю вас. Это фамильная драгоценность! Как вы все видели, я только что засек, сколько времени заняли все передвижения мадемуазель. В первый раз она отсутствовала в комнате двадцать секунд, во второй, когда вернулась за ножницами, – пятнадцать. А теперь следите внимательно за тем, что я буду делать. Мадам, не будете ли вы столь любезны дать мне ключ от шкатулки с драгоценностями? Благодарю вас. Гастингс, друг мой, будьте так добры, скажите слово «Начали!».

– Начали! – повторил я.

С почти невероятной быстротой Пуаро выдвинул один из ящиков туалетного столика, вытащил шкатулку с драгоценностями, молниеносно вставил ключ в замочную скважину, открыл шкатулку, выхватил первую попавшуюся на глаза безделушку, так же быстро захлопнул и запер шкатулку, поставил ее в ящик и одним толчком задвинул его на место. Действовал он с быстротой фокусника и почти бесшумно.

– Ну как, друг мой? – с трудом переводя дух, спросил он.

– Сорок шесть секунд, – отозвался я.

– Видите? – Он с победоносным видом огляделся. – Надеюсь, теперь ни у кого из вас не осталось ни малейших сомнений, что у горничной попросту не хватило бы времени не то чтобы успеть спрятать жемчуга, но даже достать их из шкатулки.

– Н-да… похоже, все указывает на француженку, – с удовлетворенным видом протянул инспектор, возвращаясь к обыску. Покончив со спальней миссис Опалсен, он перешел в смежную комнату – ту самую, которую занимала Селестина.

Я украдкой кинул взгляд на Пуаро и заметил, что между бровями у него залегла недовольная складка. Пуаро озадаченно нахмурился. И вдруг, быстро повернувшись к миссис Опалсен, выпалил:

– А ваши жемчуга… они, вне всякого сомнения, были застрахованы?

Похоже, вопрос сбил ее с толку. Миссис Опалсен на мгновение перестала рыдать, и брови ее поползли вверх.

– Да, – неуверенно протянул Пуаро, – похоже, так оно и есть.

– Но какое это имеет значение? – сквозь слезы пролепетала несчастная дама. – Мне нужны мои жемчуга, а не эта проклятая страховка! Это было настоящее сокровище… чудо! Никакие деньги мне его не заменят!

– Очень вам сочувствую, мадам, – мягко сказал Пуаро. – Право же, мне очень жаль. Для женщины чувства – это все, не так ли? Но мсье, ваш супруг… хотя он, конечно, не обладает столь же тонкой душой, как мадам, несомненно, поймет ваши страдания и постарается как-то… э… возместить…

– О, конечно, конечно, – не очень уверенно произнесла миссис Опалсен, утирая глаза. – И все же…