Текст книги "Занавес. Последнее дело Пуаро"

Глава 3

Минуту-другую я в испуге смотрел на Пуаро, потом отреагировал.

– Нет, не будет, – сказал я. – Вы этого не допустите.

Пуаро растроганно ответил:

– Мой верный друг. Как я ценю вашу веру в меня! Tout de même[14]14
  Тем не менее (фр.).


[Закрыть] я не уверен, оправданна ли она в данном случае.

– Ерунда. Конечно, вы можете его остановить.

Тон у Пуаро сделался озабоченным, когда он возразил:

– Задумайтесь на минуту, Гастингс. Можно поймать убийцу, да. Но как же остановить убийство?

– Ну, вы… вы… словом, я хочу сказать – если вам известно заранее…

Я замолчал с беспомощным видом, так как вдруг осознал все сложности.

– Вот видите? – заметил Пуаро. – Все не так просто. Фактически существует всего три способа. Первый заключается в том, чтобы предупредить жертву. Он или она должны быть постоянно начеку. Это не всегда удается, потому что некоторых людей невероятно трудно убедить, что им грозит серьезная опасность, – возможно, со стороны кого-то близкого и дорогого. Они негодуют и отказываются верить. Второй способ – это предостеречь убийцу. Сказать в завуалированной форме следующее: «Мне известно о ваших намерениях. Если такой-то умрет, вас, мой друг, наверняка повесят». Этот метод успешнее, чем первый, но и в данном случае есть вероятность потерпеть неудачу. Потому что нет на свете более самоуверенного существа, чем убийца. Убийца всегда умнее всех – никто никогда не заподозрит его (ее), полиция будет совершенно сбита с толку, и так далее. Поэтому он (или она) совершают-таки задуманное, а вам остается лишь удовлетворяться тем, что их после этого повесят. – Сделав паузу, он задумчиво проговорил: – Дважды в моей жизни я предостерег убийцу: один раз в Египте, второй раз – в другом месте. И в обоих случаях преступника это не остановило… Так может получиться и здесь.

– Вы сказали, есть еще третий способ, – напомнил я.

– Ах да. Он требует от сыщика высочайшего мастерства. Нужно точно угадать, как и когда будет нанесен удар, и быть готовым вмешаться в момент, выбранный с предельной точностью. Вы должны поймать убийцу если не на месте преступления, то когда не останется ни малейших сомнений в его намерениях. А это, – продолжал Пуаро, – смею вас заверить, дело чрезвычайно сложное и деликатное, и я ни в коем случае не гарантирую успех! Возможно, я самоуверен, но не до такой степени.

– Какой метод вы предлагаете использовать здесь? – спросил я.

– Быть может, все три. Первый – самый трудный.

– Почему? Я бы подумал, что он самый легкий.

– Да, если вы знаете, кого собираются убить. Но разве вы не понимаете, Гастингс, что в данном случае я не знаю жертвы?

– Что?

Это восклицание вырвалось у меня невольно. Потом до меня начала доходить вся неординарность ситуации. Существует – должно существовать – какое-то звено, соединяющее серию преступлений, но мы не знаем, что это за звено. Не хватает мотива, что крайне существенно. А не зная его, мы не можем определить, кому угрожает опасность.

Пуаро кивнул, увидев по выражению моего лица, что я осознал, в каком мы оказались положении.

– Вот видите, мой друг, это не так просто.

– Да, – ответил я. – Я понимаю. Вам пока что не удалось нащупать связь между этими разными случаями?

Пуаро покачал головой:

– Ничего.

Я снова погрузился в размышления. Обычно преступления, совершенные одно за другим, предполагают их однотипность, однако здесь не было ничего подобного.

Я спросил:

– А вы совершенно уверены, что тут нет какого-нибудь мотива, связанного с деньгами? Ничего такого, что вы, например, обнаружили в деле Ивлин Карлисл?

– Нет. Можете не сомневаться, мой дорогой Гастингс, первое, что я ищу, – это финансовая заинтересованность.

Это было верно. Пуаро всегда был откровенно циничен в отношении денег.

Я снова задумался. Какая-то вендетта? Это лучше увязывалось с имеющимися фактами. Но даже в таком случае, казалось, не было никакого связующего звена. Я вспомнил прочитанную когда-то историю о серии бесцельных убийств. Ключом оказалось то, что все жертвы когда-то были присяжными заседателями. Преступления совершил человек, которого они приговорили. Мне пришло в голову, что нечто подобное могло быть в данном случае. К стыду своему, должен сказать, что утаил эту идею от своего друга. Для меня станет предметом гордости, если я приду к Пуаро с решением загадки!

Вместо этого я спросил:

– А теперь скажите мне, кто X.

К моей крайней досаде, Пуаро весьма решительно покачал головой:

– А вот этого, мой друг, я не скажу.

– Чепуха! Почему же?

Глаза Пуаро блеснули.

– Потому что, mon cher, вы все ТОТ же Гастингс. У вас все на лице написано. Видите ли, я не хочу, чтобы вы сидели, глядя на X с открытым ртом, и по выражению вашего лица каждый мог без труда прочесть: «Вон тот – тот, на которого я смотрю, – убийца!»

– Вы могли бы отдать мне должное: в случае необходимости я умею притворяться.

– Когда вы пытаетесь притворяться, это еще хуже. Нет, нет, mon ami, мы должны быть инкогнито, вы и я. В таком случае когда мы атакуем – то атакуем.

– Вы упрямый старый дьявол, – сказал я. – Мне очень хочется…

Меня прервал стук в дверь.

– Входите, – пригласил Пуаро, и в комнату вошла моя дочь Джудит.

Мне бы хотелось описать Джудит, но я не мастер описывать людей.

Джудит высокая, с гордой осанкой. Ровные темные брови, линия профиля правильная, строго очерченная. У Джудит серьезный и слегка презрительный вид, и, как мне кажется, ее всегда окружает атмосфера какой-то трагичности.

Джудит не подошла ко мне и не поцеловала – это не в ее характере. Она просто улыбнулась и произнесла:

– Привет, папа.

Улыбка у нее была немного смущенная, но я почувствовал, что, несмотря на сдержанность, дочь рада меня видеть.

– Ну что же, вот я и здесь, – сказал я, чувствуя, как глупо это звучит (что со мной часто бывает при общении с младшим поколением).

– Очень умно с твоей стороны, дорогой.

– Я рассказываю ему, – заметил Пуаро, – о здешней кухне.

– Она очень плохая? – спросила Джудит.

– Вам бы не следовало это спрашивать, дитя мое. Неужели вы не думаете ни о чем, кроме пробирок и микроскопов? Ваш средний палец запачкан метиленовой синью. Вашему мужу несладко придется, если вы не будете интересоваться его желудком.

– Полагаю, у меня не будет мужа.

– Несомненно, у вас будет муж. Для чего же вас создал bon Dieu?[15]15
  Добрый Бог (фр.).


[Закрыть]

– Надеюсь, для многого, – ответила Джудит.

– Le mariage[16]16
  Брак (фр.).


[Закрыть] – прежде всего.

– Прекрасно, – согласилась Джудит. – Вы найдете мне хорошего мужа, и я буду очень тщательно заботиться о его желудке.

– Она смеется надо мной, – пожаловался Пуаро. – Однажды она узнает, как мудры старики.

Снова раздался стук в дверь, и вошел доктор Франклин, высокий нескладный человек лет тридцати пяти. У него были решительный подбородок, рыжеватые волосы и ясные синие глаза. Более неуклюжего человека, чем он, я никогда не встречал, он вечно натыкался на разные предметы.

Налетев на ширму, огораживавшую кресло Пуаро, Франклин наклонил голову и машинально пробормотал «Прошу прощения» в сторону ширмы.

Это было очень смешно, но, как я заметил, Джудит оставалась совершенно серьезной. Полагаю, она уже привыкла к подобным эпизодам.

– Вы, должно быть, помните моего отца? – обратилась Джудит к Франклину.

Доктор Франклин нервно вздрогнул, смутился и, прищурившись, посмотрел на меня. Затем он протянул мне руку, как-то неловко сказав:

– Конечно, конечно, как поживаете? Я слышал, вы должны приехать. – Он повернулся к Джудит: – Как вы полагаете, нам нужно изменить планы? Если нет, мы могли бы еще немного поработать после обеда. Если бы мы подготовили еще несколько этих предметных стекол…

– Нет, – ответила Джудит. – Я хочу побыть со своим отцом.

– О да. О, конечно. – Внезапно Франклин улыбнулся извиняющейся, совсем мальчишеской улыбкой. – Простите, я так ужасно увлекаюсь. Это совершенно непростительно: я становлюсь очень эгоистичным. Пожалуйста, простите меня.

Часы пробили, и Франклин бросил на них торопливый взгляд.

– Боже мой, неужели так поздно? Какая неприятность! Обещал Барбаре, что почитаю ей до обеда.

Он смущенно усмехнулся нам обоим и поспешно вышел из комнаты, на ходу налетев на дверной косяк.

– Как миссис Франклин? – спросил я.

– Так же, как обычно, и еще хуже, – ответила Джудит.

– Как печально, что она так тяжело больна, – заметил я.

– Это может свести с ума доктора, – сказала Джудит. – Доктора любят здоровых людей.

– Как жестоки вы, молодые! – воскликнул я.

Джудит холодно бросила:

– Я просто констатирую факт.

– И тем не менее, – вмешался Пуаро, – добрый доктор спешит, чтобы ей почитать.

– Очень глупо, – заявила Джудит. – Ее сиделка вполне способна ей почитать, раз уж миссис Франклин так хочется, чтобы ей читали. Лично я терпеть не могу, когда мне читают вслух.

– Ну что же, у каждого свой вкус, – заметил я.

– Она глупа как пробка, – вынесла свой приговор Джудит.

– Отнюдь, mon enfant[17]17
  Дитя мое (фр.).


[Закрыть], – возразил Пуаро. – Я с вами не согласен.

– Она никогда ничего не читает, кроме самых дешевых романов. Она не интересуется его работой. Не идет в ногу с современной мыслью. Она говорит только о своем здоровье с каждым, кто готов слушать.

– И все-таки я продолжаю утверждать, – настаивал Пуаро, – что она использует свое серое вещество таким образом, о котором вы, дитя мое, понятия не имеете.

– Она очень женственная, – согласилась Джудит. – Все время воркует и мурлыкает. Полагаю, вам такие нравятся, дядя Пуаро.

– Вовсе нет, – возразил я. – Он любит больших, ярких и преимущественно русского происхождения.

– Вот, значит, как вы выдаете мои секреты, Гастингс? Ваш отец, Джудит, всегда питал слабость к золотисто-каштановым волосам. Из-за этого он много раз попадал в беду.

Джудит снисходительно улыбнулась нам обоим.

– Какая вы забавная пара!

Потом она отвернулась, и я поднялся.

– Мне нужно распаковать вещи, и неплохо бы принять ванну перед обедом.

Пуаро позвонил в небольшой колокольчик, находившийся у него под рукой, и спустя пару минут появился его слуга. Я был удивлен, увидев незнакомого мне человека.

– Как! А где же Джордж?

Джордж прослужил у Пуаро много лет.

– Джордж поехал домой. Его отец болен. Надеюсь, когда-нибудь он вернется ко мне. А пока что… – он улыбнулся своему новому слуге, – обо мне заботится Куртис.

Куртис почтительно улыбнулся в ответ. Это был крупный человек с грубым тупым лицом.

Выходя за дверь, я заметил, как Пуаро тщательно запирает портфель с бумагами.

В голове у меня царил сумбур, когда я пересек коридор, направляясь к своей двери.

Глава 4

В тот вечер я шел ужинать с ощущением, что все вокруг вдруг утратило реальность.

Когда я одевался к ужину, то несколько раз задал себе вопрос: а не мог ли Пуаро все это вообразить? В конце концов, мой милый старый друг – человек очень немолодой и здоровье его сильно пошатнулось. Сам он может заявлять, что полностью сохранил ясность ума и здравость рассудка, но так ли это на самом деле? Он провел всю жизнь, раскрывая преступления. Что ж удивительного, если он вообразил преступления там, где их нет? Должно быть, вынужденное бездействие сильно угнетало его. Вполне вероятно, что он придумал для себя новую охоту на убийцу. Принятие желаемого за действительное – вполне объяснимый невроз. Он выбрал несколько случаев, о которых сообщалось в прессе, и углядел в них то, чего там не было, – призрачную фигуру, стоящую за этими преступлениями, маньяка-убийцу. По всей вероятности, миссис Этерингтон действительно убила своего мужа, рабочий застрелил жену, молодая женщина дала своей престарелой тетушке слишком большую дозу морфия, ревнивая жена расправилась с мужем, как и обещала, а безумная старая дева на самом деле совершила убийство, в котором потом созналась. За всеми этими преступлениями абсолютно ничего не крылось!

Этой точке зрения (несомненно, исполненной здравого смысла) я мог противопоставить только свою непоколебимую веру в остроту ума Пуаро.

Пуаро сказал, что убийство уже подготовлено. Во второй раз Стайлз должен стать местом преступления.

Время подтвердит или опровергнет это утверждение, но если оно верно, то нам следует предупредить несчастье.

И Пуаро знает, кто убийца, а мне это неизвестно. Чем больше я об этом думал, тем больше злился! Нет, в самом деле, это ужасная наглость со стороны Пуаро! Он хочет, чтобы я с ним сотрудничал, и в то же время отказывает мне в доверии!

Почему? Он назвал причину – разумеется, совершенно неубедительную! Я устал от этих глупых шуток по поводу того, что у меня все «на лице написано». Я умею хранить секреты не хуже остальных. Пуаро всегда настаивал на унизительном для меня утверждении, будто у меня настолько открытое лицо, что кто угодно может читать мои мысли. Иногда он пытается подсластить пилюлю, приписывая это моему прекрасному, честному характеру, которому несносна ложь в любой форме!

Конечно, рассуждал я, если все это – плод воображения Пуаро, его собственную скрытность легко объяснить.

Я так и не пришел ни к какому выводу, когда прозвучал гонг, и спустился к обеду, решив быть непредубежденным, но тем не менее смотреть в оба, чтобы вычислить мифического Х Пуаро.

Пока что я приму на веру все, что говорил Пуаро. Под этой крышей находится человек, который уже совершил пять убийств и готовится снова убить. Кто он?

Перед тем как мы пошли ужинать, меня представили в гостиной мисс Коул и майору Аллертону. Первая была высокой женщиной лет тридцати четырех, все еще сохранившей красоту. К майору Аллертону я сразу же почувствовал безотчетную неприязнь. Это был интересный мужчина сорока с небольшим лет, широкоплечий, с бронзовым загаром, умевший непринужденно вести беседу, причем почти все, что он говорил, звучало двусмысленно. У Аллертона были мешки под глазами, что давало основание заподозрить его в разгульном образе жизни. Он, скорее всего, играет в карты или сильно пьет, решил я, и, несомненно, отчаянно волочится за женщинами.

Как я заметил, старый полковник Латтрелл тоже не особенно жаловал Аллертона, а Бойд Каррингтон был с ним довольно холоден. Что же касается дам, Аллертон пользовался у них несомненным успехом. Миссис Латтрелл оживленно щебетала с ним, а он лениво отвечал ей двусмысленными комплиментами. Меня раздражало, что Джудит, по-видимому, тоже получает удовольствие от его общества и беседы с ним. Для меня всегда было загадкой, почему самые недостойные из мужчин непременно нравятся и вызывают интерес у самых милых представительниц слабого пола. Я интуитивно понимал, что Аллертон – подлец, и девять мужчин из десяти согласились бы со мной. В то время как девять из десяти женщин – а то и все десять – сразу же были бы им очарованы.

Когда мы уселись за стол и перед нами поставили тарелки с клейкой белой жидкостью, я обвел взглядом собравшихся, мысленно прикидывая разные варианты.

Если Пуаро прав и не утратил былой прозорливости, один из этих людей – опасный убийца и, вероятно, к тому же маньяк.

Хотя Пуаро не говорил этого, я предположил, что X – мужчина. Кто же из этих мужчин может им быть?

Конечно, это не старый полковник Латтрелл – он такой нерешительный и, похоже, слабовольный человек. Нортон – тот, который столкнулся со мной в дверях, выбегая из дома с полевым биноклем? Вряд ли. Он производил впечатление доброго малого. Такого растяпы-неудачника. Конечно, говорил я себе, многие убийцы были людьми малозначительными – именно поэтому они и шли на преступление, для самоутверждения. Им было обидно, что их не берут в расчет и игнорируют. Возможно, Нортон – убийца этого типа. Однако он любит птиц. А я свято верил, что любовь к природе – признак морального здоровья в человеке.

Бойд Каррингтон? Совершенно исключено. Человек, имя которого известно всему миру. Прекрасный спортсмен, бывший губернатор, человек, которого все любят и почитают. Я также исключил Франклина, зная, как его уважает Джудит и как восхищается им.

Теперь майор Аллертон. Я посмотрел на него оценивающим взглядом. Да уж, мерзкий тип! Такой обдерет собственную бабушку. И при этом внешний лоск и обаятельные манеры. Сейчас он как раз рассказывал о том, как однажды попал в неловкое положение, и вызвал смех слушателей, с горестным видом оценив по достоинству шутку в свой адрес.

Если Аллертон – X, решил я, то он совершил преступления ради какой-либо выгоды.

Правда, Пуаро не сказал определенно, что X – мужчина. Я рассмотрел мисс Коул как возможный вариант. Ее движения были судорожными и порывистыми – чувствовалось, что эта женщина вся на нервах. Красивая, но вид какой-то подавленный. И все же она выглядела вполне нормальной. Она, миссис Латтрелл и Джудит были единственными дамами за столом. Миссис Франклин обедала в своей комнате наверху, а ее сиделка ела позже нас.

После ужина я стоял в гостиной у окна, выходившего в сад, и вспоминал те дни, когда увидел, как Сэнди Мердок, молодая девушка с золотисто-каштановыми волосами, бежит по лужайке. Как очаровательно она выглядела в своем белом медицинском халате…

Я так погрузился в мысли о прошлом, что вздрогнул, когда Джудит взяла меня под руку, увела от окна на террасу и резко спросила:

– В чем дело?

– В чем, – обеспокоенно переспросил я, – дело? Что ты имеешь в виду?

– Ты такой странный весь вечер. Почему ты всех пристально разглядывал за ужином?

Я был раздосадован. Я понятия не имел, что позволил своим мыслям выдать себя.

– В самом деле? Наверно, я думал о прошлом. Быть может, видел призраков.

– О да, конечно – ты же здесь жил, когда был молодым! Здесь, кажется, была убита старая леди?

– Отравлена стрихнином.

– Какая она была? Милая или противная?

Я задумался над вопросом дочери.

– Она была доброй женщиной, – медленно произнес я. – Щедрой. Занималась благотворительностью.

– О, такого рода щедрость. – В голосе Джудит прозвучало легкое презрение. Она задала следующий вопрос: – А люди, которые здесь жили, – они были счастливы?

Нет, они не были счастливы. По крайней мере это было мне известно. Я ответил:

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что они чувствовали себя пленниками. Всеми деньгами, понимаешь ли, распоряжалась миссис Инглторп и… скупо их выдавала. Ее пасынки не могли жить своей собственной жизнью.

Я услышал, как Джудит судорожно вздохнула, и почувствовал, как рука ее напряглась.

– Это дурно, дурно. Злоупотребление властью. Этого не следует допускать. Старые люди и больные не должны заедать век молодых и сильных. Связывать их, заставлять страдать и тратить свои силы и энергию, которые можно было бы употребить… которые так нужны. Это просто эгоизм.

– Не только старым и больным, – сухо заметил я, – свойствен подобный недостаток.

– О, я знаю, папа, ты считаешь молодых эгоистичными. Но мы, по крайней мере, лишь хотим делать то, что нам хочется, и не заставляем всех остальных делать то, что хочется нам. Мы не собираемся превращать других людей в рабов.

– Нет, вы просто перешагиваете через них, если они случайно окажутся у вас на пути.

Джудит стиснула мою руку.

– Не говори с такой горечью! На самом деле я ни через кого не перешагиваю, и ты никогда не пытался диктовать никому из нас, как жить. Мы тебе за это благодарны.

– Боюсь, однако, – честно признался я, – что мне бы этого хотелось. Это ваша мама настояла, чтобы вам позволили учиться на собственных ошибках.

Джудит снова сжала мне руку.

– Я знаю. Тебе бы хотелось носиться с нами, как наседка! Терпеть не могу кудахтанья. Просто не переношу. Но ты же со мной согласен, не так ли, насчет полезных жизней, которые приносятся в жертву бесполезным?

– Иногда это случается, – признался я. – Но нет необходимости в крутых мерах… Можно просто уйти, знаешь ли.

– Да, но так ли это? Так ли?

Она произнесла это так пылко, что я удивленно взглянул на нее. Было темно, так что я неясно видел ее лицо. Она продолжала глухим от волнения голосом:

– Тут много разного – это сложно – финансовые соображения, чувство ответственности, нежелание причинить боль тому, кого вы любили… и все такое, а некоторые люди так бессовестны – они хорошо умеют играть на подобных чувствах. Некоторые… некоторые люди похожи на пиявок!

– Моя дорогая Джудит! – воскликнул я, пораженный яростью, прозвучавшей в ее голосе.

Казалось, она поняла, что переборщила, поскольку тут же рассмеялась и убрала руку.

– Я, наверно, слишком погорячилась? Но это вопрос, к которому я не могу относиться равнодушно. Видишь ли, я знаю один случай… Старый негодяй. А когда девушка оказалась достаточно мужественной, чтобы разрубить узел и освободить людей, которых она любила, ее объявили сумасшедшей. Сумасшедшей? Этот поступок был самым разумным – и самым смелым!

Ужасное подозрение овладело мной. Ведь совсем недавно я слышал нечто подобное.

– Джудит, – резко спросил я, – о каком случае ты говоришь?

– О, ты их не знаешь. Друзья Франклинов. Один старик по фамилии Личфилд. Он был весьма состоятелен, а своих несчастных дочерей буквально морил голодом. Никогда не позволял им ни с кем видеться, нигде бывать. Он был, конечно, ненормальный, просто это не было медицински подтверждено.

– И старшая дочь его убила, – заключил я.

– О, ты, наверно, об этом читал? Полагаю, ты бы счел это убийством. Но ведь она так поступила не ради себя. Маргарет Личфилд отправилась прямо в полицию и во всем созналась. Думаю, она очень смелая. У меня бы не хватило мужества.

– Мужества, чтобы сознаться или чтобы совершить убийство?

– И то и другое.

– Я очень рад это слышать, – сурово сказал я. – И мне не нравится, что ты в определенных случаях оправдываешь убийство. – Я сделал паузу, потом добавил: – Что думает по этому поводу доктор Франклин?

– Считает, что поделом ему, – ответила Джудит. – Знаешь, папа, некоторые люди просто напрашиваются, чтобы их убили.

– Я не хочу слышать от тебя ничего подобного, Джудит. Кто внушил тебе такие идеи?

– Никто.

– Ну что же, позволь сказать тебе, что это – вредный вздор.

– Понятно. Оставим эту тему. – Она помолчала. – Вообще-то я пришла передать тебе просьбу миссис Франклин. Она хотела бы тебя повидать, если тебе не трудно подняться к ней в спальню.

– Я сделаю это с удовольствием. Мне так жаль, что она слишком больна, чтобы спуститься к обеду.

– С ней все в порядке, – безжалостно заявила Джудит. – Просто любит, чтобы с ней носились.

До чего же молодые бездушны!