Текст книги "Звёзды светят всем"

Глава II

Два месяца, проведенные в столичном госпитале, и заботливые руки московских врачей поспособствовали долечиванию ран Восковцева. При этом он научился обслуживать себя одной рукой в полной мере. Правда, никак не мог освободиться от ощущения неловкости из-за своей однорукости, особенно вне пределов госпиталя при общении с людьми, которые вольно или невольно обращали внимание на то, что он калека. Это проявлялось, когда он с кем-либо из своих товарищей по несчастью перемещался в общественном транспорте, бывал в театре или музее. Его просто утомляли эти сочувствующие взгляды, попытки уступить ему место в транспорте или в очереди. Конечно, бывший комбат понимал, что эти поступки были вызваны уважением людей к нему как фронтовику, но всё-таки они его обижали – он чувствовал себя вполне дееспособным человеком. Поэтому не раз обращался в военкомат с просьбой направить его на фронт в любом качестве, но постоянно получал один и тот же ответ: призыву не подлежит, надо устроиться в народном хозяйстве.

В один из дней секретарь парткома госпиталя собрал в актовом зале всех ходячих фронтовиков-коммунистов. После лекции об обстановке на фронтах и задачах партии на текущий момент он попросил остаться в зале старших офицеров, не подлежащих возвращению на боевые позиции. Таких оказалось около тридцати человек.

Когда другие ушли, секретарь представил сидевшего с ним в президиуме пожилого человека в гражданском костюме как представителя Совнаркома СССР, который прибыл в госпиталь специально для встречи с фронтовиками.

В своей краткой речи совнаркомовец подчеркнул, что партия и правительство рассматривают возможность привлечения в процесс восстановления разрушенного войной народного хозяйства, укрепления тыла и мобилизации ресурсов для фронта закаленных в боях с немецко-фашистскими захватчиками доблестных защитников родины, которые имеют навыки управления людьми и крупными подразделениями. В этих целях на добровольной основе осуществляется подбор кандидатов из числа бывших командиров Красной Армии для их соответствующей подготовки и последующего направления на работу в различные регионы страны.

Затем он обратился к собравшимся в зале с вопросом: кто желает и чувствует в себе силы для участия в этой важной работе? Таких нашлось порядка двадцати человек, которым он предложил ещё раз взвесить свои возможности и через неделю в парткоме оформить свое согласие.

Восковцев не стал ждать, а буквально на следующий день пошел в партком и заполнил необходимые документы. Через два дня ему вручили направление на двухмесячные курсы подготовки партийных и советских руководителей районного уровня в Высшей школе марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б) и ордер для проживания в общежитии этой школы. Но не прошло и месяца, как Восковцева вызвал к себе начальник курса, человек преклонного возраста, но еще сохранивший в себе достаточно сил, чтобы нести немалые нагрузки в качестве руководителя такого уровня. Он сообщил о принятом наверху решении – всех курсантов в ближайшее время отправить в регионы по назначению, а Леонида – в распоряжение ЦК ВКП(б) Казахстана. Заметив на лице Восковцева, этого атлетически сложенного молодого человека, но, к сожалению, однорукого, некое недоумение: мол, зачем меня, русского человека, в Азию, он, улыбнувшись, заметил:

– Думаю, вам просто повезло, ведь Алма-Ата – это солнце, тепло, фрукты, а если серьезно, решение принималось не в стенах нашей школы и потому здесь не обсуждается.

– Понял, в таком случае я готов выехать в любой день. Подскажите, где можно получить необходимые проездные документы и, если положен, денежный аттестат, – по-военному отчеканил Восковцев.

Начальник курса с удовлетворением посмотрел на него и тепло произнёс:

– С военными всегда так: «понял, есть, готов», – поэтому уважаю вашего брата!

Затем, не торопясь, взял лежащую перед ним пачку папирос «Казбек» и, раскрывая, спросил:

– Будете?

Восковцев кивнул и, беря из протянутой пачки папиросу, заметил:

– До ранения не курил, пристрастился в госпитале, но решил бросить.

– Я с юности и, знаете, никак не могу заставить себя прекратить, срабатывает комплекс – негоже дедушке менять привычки, – легко улыбнулся начкурса.

– Мне курево помогало унять боль, да и на душе становилось как-то легче.

– В этом что-то есть, – согласился начкурса, а затем, привычно сминая окурок в подвинутой им к Восковцеву стеклянной пепельнице, доброжелательно посоветовал: – Вы не расстраивайтесь, что так далеко ехать. Из вашего набора практически всех туда отправляют. Видимо, по прямому запросу казахстанской парторганизации. И это понятно, сейчас хорошие кадры, особенно прошедшие испытание войной, повсюду нужны.

– Даже такие? – спросил Восковцев, кивнув на свой пустой рукав.

– Да, нужны! Поймите, дорогой товарищ, прежде всего вы – командир, а командир – это организатор, воспитатель и, наконец, носитель дисциплины и порядка, а то, что нет руки, я, конечно, искренне сочувствую, но мой совет вам – не страдайте, тем более это ничего не даст, так уж вышло – война. Главное, у вас светлая голова, дух воина, готовность и далее служить родине. Воспринимайте пустой рукав как испытание, как судьбу и живите, не оглядываясь назад. Езжайте, набирайтесь опыта, а после войны решите, где быть, может, захотите вернуться в свой город и заново отстроить его, – эмоционально на вопрос Восковцева. – Кстати, а из каких мест будете? – поинтересовался начкурса.

– Из Смоленска я.

– Знаю, бывал, любовался, даже удалось порыбачить на Днепре.

– И я после ваших слов вспомнил нашу рыбалку с отцом, костер на берегу и уху.

– А где же сейчас ваши родители и семья?

Несколько задумавшись, Восковцев ответил:

– Из Смоленска они пытались перебраться в Ленинград, но эшелон разбомбили немецкие летчики. Что с ними стало, мне неизвестно. Как ни пытаюсь по всевозможным каналам найти хоть какой-нибудь след, ничего не получается.

– Сейчас Смоленск под фашистами, а Ленинград в блокаде. Остается только не терять надежду.

– Да, остается надеяться и ждать… Благодарю вас за поддержку и совет, я ими обязательно воспользуюсь, а что касается задействования таких, как я, в мирной работе – это мудрое решение партии, иначе мы пополнили бы число неприкаянных бедолаг-калек, которых наплодила и ещё наплодит беспощадная война.

Скоро они, оба довольные неожиданным общением, расстались.

Глава III

Через несколько дней Восковцеву выдали предписание и проездные документы в купейный вагон поезда на Алма-Ату Финансист школы не преминула ему поведать, что сделано это по настойчивой просьбе начкурса.

Вечером того же дня в комфортных условиях Восковцев отбыл в казахстанскую столицу С каждым днем пути он все более проникался благодарностью к начкурса за проявленную о нем заботу Окажись он в плацкартном вагоне, ему бы пришлось перенести массу бытовых неудобств, так как эшелон двигался на Восток медленно, часто и помногу простаивая на перегонах и станциях, уступая путь несущимся на Запад военным эшелонам. Повезло ему и с попутчиками из Совнаркома, которые оказались людьми, знающими, какими масштабными хозяйственными и оборонными задачами будут заняты казахстанцы и в каком направлении следует развивать республику в послевоенный период.

К Восковцеву они отнеслись подчеркнуто с уважением, как к фронтовику и человеку, решившемуся участвовать в партийно-хозяйственном строительстве степных районов Казахстана. Один из попутчиков подчеркнул, что в начале следующего года туда поступят новые трудовые ресурсы из числа кавказцев, и будет легче решать поставленные задачи. Но как только Восковцев проявил интерес к этой новости, они сразу поменяли тему, как-то осуждающе глянув на ее инициатора. Восковцев расценил это как нежелание говорить при нем о своих внутренних делах… Но значительно позже, во время работы в колхозе, услышав о кавказских трудовых ресурсах из уст других людей, он вспомнит этот эпизод и поймет, что его попутчики знали о предстоящей депортации соплеменников его побратима и, возможно, их поездка в Алма-Ату была с этим связана.

Ожидающая впереди неизвестность тревожила.

Восковцев потерял интерес к своим попутчикам, которые часто бывали навеселе и вели между собой приглушенные разговоры. Он выходил из купе и часами стоял у окна, отрешенно вглядываясь во все новые и новые картины природы.

Нередко на смену видам за окном приходили картины из прошлой жизни. Он думал о семье, о своих товарищах по оружию. Так, в один из дней память высветила последние часы, проведенные дома, среди родных. Допоздна Восковцев с родителями и женой просидели за столом на кухне, ведя разговор о войне. Отец, участвовавший во многих боях, не раз раненный, лишь понимающе кивал. Как ни странно, всегда немногословная мать в этот раз не сдерживала своих эмоций. Голос ее иногда дрожал. Особенно это ощущалось, когда она сказала: «Не думала я, что и сына придется провожать на войну. Ведь отец сполна заплатил своим здоровьем, чтобы враги не смели больше ступать на нашу землю. Сын, ты обязательно вернешься домой. Мы дождемся тебя с победой». Жена Ксения – внучка православного священника – беззвучно шевелила губами. И все за столом понимали – она молится, чтобы судьба была добра к ее мужу.

Чуть забрезжил рассвет, Восковцев поднялся, попрощался с родителями и женой, поцеловал спящую дочку и отбыл в свою часть, дислоцировавшуюся в пригороде, которая уже была готова к отправке на фронт.

В Алма-Ату поезд прибыл в середине июня. В ЦК ВКП(б) Казахстана ему дали пару дней для ознакомления с итогами работы республики в предвоенные и военные годы, а затем, после инструктажа в сельхозотделе и заключительного разговора с инструктором-куратором, дали направление в Семипалатинский обком партии, где его дополнительно ввели в курс дел области и вечером того же дня отправили в Бель-Агачский райком. По прибытии он был принят секретарем райкома, который в десятиминутной беседе объяснил, что Восковцеву предстоит возглавить колхоз, главная контора которого находится в селе Зенковка, и направил его в сельхозотдел для ознакомления с отчетами и планами хозяйства. На следующий день на общем собрании хозяйства по представлению райкома партии и райисполкома Восковцева избрали председателем колхоза. Для проживания выделили более-менее ухоженный сельский домик с русской печью на две комнаты, а также с сенями. К нему примыкал сарай с запасами дров и угля на зиму. Около дома находился колодец с воротом. Все это добро перешло к нему от председателя-предшественника, который был призван на военную службу и уже с неделю как убыл к месту назначения.

Колхозники с первого дня стали присматриваться к Восковцеву, то ли сравнивая его с предыдущим, то ли пытаясь понять, что привело в суровую казахстанскую степь этого однорукого фронтовика в строгом офицерском кителе с орденскими планками, следами погон на плечах и в фуражке с лакированным козырьком. Да и он не оставлял без своего заинтересованного внимания сельчан, особенно тех, кто входил в состав правления колхоза, так как хотел как можно скорее понять, с кем имеет дело, на кого из них можно опереться теперь уже не в бою, а в битве за урожай. О том, что условия жизни и работы здесь непростые, ему рассказали еще в райкоме. К тому же немало добавили и коллеги из соседних хозяйств, к которым он наведался вместе с секретарем парторганизации на прошедшей неделе. И потому, не теряя времени, вникал в дела хозяйства, буквально на ходу налаживая трудовую дисциплину, первым делом среди работников конторы и управленцев. Проверял готовность полеводческих бригад к предстоящей уборочной страде, много делал для того, чтобы стать руководителем, воспринимаемым в многоликом и непростом коллективе хозяйства, который состоял из выходцев из семей крестьян, в свое время сбежавших сюда из-под кнута помещиков, кулаков, сосланных в период коллективизации, немцев, депортированных из Поволжья, и местных казахов. Прикладывал усилия к тому, чтобы привыкнуть к новым условиям повседневной жизни на селе.

Его труды, самоотдача в работе и забота о людях не остались незамеченными в верхах и, главное, колхозниками. Люди за глаза стали называть его уважительно «наш Маркович». В итоге возглавляемое им хозяйство убрало урожай своевременно, без потерь, выполнило план по сдаче государству зерна, мяса, молока и подошло к морозной и снежной зиме с достаточными запасами для нужд колхозников. Как сказал секретарь местной парторганизации, «во всеоружии».

Достижения колхоза оценило и руководство. И потому вызов 23 февраля в райком партии на внеочередное совещание руководителей хозяйств и председателей сельсоветов района он воспринял как очередное торжественное мероприятие к праздничной дате.

Правда, увиденная им в райкоме картина ничем не подтверждала его ожиданий. На вопрос о повестке совещания заведующий орготделом ответил, что сам об этом пока ничего не знает, мол, секретарь с предрайисполкома и энкавэдэшниками целый час что-то обсуждают за закрытыми дверями. Поэтому лучше пройти в зал совещаний и ждать.

Спустя полчаса в зал пришли секретарь райкома в сопровождении председателя райисполкома, майора НКВД и местного начальника РО НКВД. Сев за стол в президиуме и дождавшись, когда остальные займут места слева и справа от него, секретарь торжественно произнёс:

– Товарищи, позвольте поздравить вас с днём Красной Армии и флота. Сейчас наши доблестные войска героически громят на всех фронтах ненавистного врага, а мы с вами, труженики села, своим ратным трудом надежно обеспечиваем тылы великой армии! Уверен, наша победа над коварным врагом не за горами! – и интенсивно захлопал.

Президиум и руководители в зале поддержали секретаря шумными аплодисментами, вскочив с мест. Восковцев заодно со всеми встал и волнительно глядел на людей, которые искренне выражали свою радость, так как армия, в рядах которой он еще недавно находился, гонит лютого врага с родной земли.

Спустя минуту секретарь сел и, обведя зал изучающим взглядом, продолжил:

– Товарищи, теперь поговорим о другом, о злободневном. Записей прошу не делать, это разговор пока сугубо между нами. Дело в том, что руководством страны принято решение об упразднении Чечено-Ингушской АССР и депортации всех чеченцев и ингушей от мала и до велика, где бы они ни находились, в Казахстан и Киргизию за пособничество фашистским оккупантам, массовое уклонение от призыва в Красную Армию и вооруженную борьбу против советской власти. Сегодня утром начато исполнение этого решения: эшелоны со спецпереселенцами уже пошли на Восток. Партийные и советские органы Казахстана и Киргизии вместе с НКВД с января текущего года силами созданных в центре и областях комиссий, а в районах – «троек», в составе секретаря райкома партии, председателя райисполкома и начальника РО НКВД, разработали меры по организации приема и размещения спецпереселенцев. Такая «тройка» создана и у нас. Некоторые из вас знают об этом, как и то, что в райцентре создана спецкомендатура НКВД. Наша «тройка» определила, сколько спецпереселенцев будет направлено в то или иное хозяйство. За оставшееся время до прибытия эшелонов эти данные должны быть уточнены, так что прошу каждого руководителя внимательно отнестись к нашим наработкам в этой части и сделать уточнения с учетом того, что вы лучше знаете свои возможности, но только не пытайтесь хитрить. Это будет расценено как непонимание руководителем-коммунистом важности государственного поручения. Проверить достоверность представленных данных не составит труда, так как этим будет заниматься НКВД, – уточнил секретарь, бросив взгляд на майора, который тут же кивнул, подтверждая слова оратора. – Далее, товарищи, к моменту прибытия эшелонов со спецпереселенцами на станцию ваши представители с достаточным транспортом уже обязаны быть там, обеспечить их рассадку и доставку к местам вселения. И еще: надо полагать, что с продуктами питания у них будет неважно, поэтому, как об этом указано в директивном документе, им нужно будет выдать продукты взамен сданных при депортации, что должно быть подтверждено соответствующей квитанцией…

Восковцев слушал оратора и не мог поверить своим ушам, что это происходит наяву, что это не какой-то кошмарный сон. «Как это всех от мала и до велика? Выходит, и мать Алхазура, воина-героя, благодаря которому я живу, тоже в их числе? И близкие тысяч чеченцев, которые полегли в боях под Котельниково, прикрывая отход советских войск к Сталинграду, и тысяч воинов, которые в этот момент воюют с фашистами? И мать героя Советского Союза Ханпаши Нурадилова, похороненного на Мамаевом кургане? Но как же быть, если слова партийного секретаря не стыкуются с реальностью, которую я доподлинно знаю? Он ссылается на какие-то документы, директиву какую-то? Как же быть? Встать и заявить, что всё это несправедливо, и попробовать донести до них свою правду? Нет, так не годится, это ничего не изменит, если эшелоны уже в пути и через две-три недели будут здесь…» – все эти мысли разрывали его голову и сердце, отчего ему стало даже тяжело дышать.

– Леонид Маркович, Леонид… что с вами, вам плохо? – неожиданно услышал он настойчивый шёпот сидящего рядом председателя сельсовета Трубникова Михаила Нестеровича.

Поняв, что его переживания стали внешне заметны, он слегка тряхнул головой и так же шепотом ответил:

– Ничего, сейчас пройдет, не к месту раны напоминают о себе.

– Смотрите, если что, я помогу.

Восковцев благодарно улыбнулся ему и напряг слух. В этот момент уже начал говорить майор НКВД:

– Я хочу обратить ваше внимание на то, что в руководимые вами хозяйства поступит не простой контингент, а ярые враги советской власти. Сюда их прибудет несколько тысяч. Разместить их надо в любые пустующие помещения, а кое-где придется подселять на уплотнение к другим им подобным гражданам. Думаю, вам не надо объяснять, кого я имею в виду. И еще. Надо помнить, что вы обязаны их рассматривать в качестве дополнительных трудовых ресурсов. Время, конечно, покажет, какие они работники, но к весне вы должны вывести их на поля. Думаю, вряд ли у них на руках будут какие-либо квитанции за сданные имущество, зерно или продукты. Обстоятельства требовали их отрыва с мест проживания в течение считаных часов во избежание организованного сопротивления, поэтому никто не думал о каких-то там квитанциях. Среди прибывающих есть больные тифом и другими заразными болезнями, что тоже надо учитывать при их вселении. И еще, что очень важно знать, все они до безумия озлоблены на советскую власть и могут пытаться вредить, поэтому при поступлении к вам какой-либо информации такого плана немедленно докладывайте в НКВД. Мы примем соответствующие меры.

«Хорошо, что не погорячился, – пронеслось в голове Восковцева, – иначе бы эти немедля выкинули меня на обочину дороги и затоптали, как репейник. Надо поразмыслить, как дальше быть. Может, сразу уехать, сославшись на раны, а там видно будет? А как быть с памятью Алхазура, ведь я хотел навестить его мать и отдать ей вещи, что остались от него, моего побратима? Господи! – неожиданно для себя бессловесно воскликнул он. – Прошу Тебя, дай сил, чтобы перенести свалившуюся на мою душу тяжесть, укажи, молю Тебя, путь, по которому мне следует идти, чтобы выдержать несправедливость, свидетелем которой я являюсь…»

– Леонид Маркович, – легонько коснулся его колена Трубников, – секретарь к вам обращается.

– …я кое-что уже сказал об успехах вашего колхоза, – услышал он голос секретаря, – но хотелось бы узнать ваше мнение относительно того, как вам видится использование спецпереселенцев в качестве производственных ресурсов, ведь вы, несмотря на свои тридцать два года, уже многое успели повидать.

Восковцев хотел было с места коротко ответить, что надо сначала посмотреть на прибывающих, а там видно будет, но секретарь попросил его выйти к трибуне, чтобы говорить лицом к публике. И пока Восковцев шел туда, поведал людям, что это подполковник, бывший заместитель командира полка, награжденный боевыми орденами, в том числе за оборону Сталинграда, что перед прибытием в Казахстан прошел подготовку в Высшей школе марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б).

Поднявшись на трибуну, Восковцев, не торопясь, словно обдумывая, что и как сказать, произнес:

– Товарищ секретарь райкома, в армию я пошел сразу после школы и служил, воевал, пока не случилось вот это. – Он бросил короткий взгляд на пустой рукав. – Теперь я председатель колхоза. Так решила партия, и я сказал: «Есть!» Знаете, почти три года я воевал с немецко-фашистскими захватчиками, прошел, проскакал на коне и прополз не одну сотню километров, в любой день мог погибнуть, но, честно признаюсь, не боялся и не уставал так, как здесь, в колхозе…

Таким вступлением Восковцев задумал было уйти от прямого ответа на вопрос, но неожиданно секретарь райкома, улыбнувшись, прервал его:

– Леонид Маркович, отчего здесь-то так, если не боялись подрывать фашистские танки, ходить в атаки, биться с фашистами в рукопашных схватках… только не удивляйтесь, что знаю о вас такие подробности, я просто читал характеристики политработников и представления на боевые награды из вашего партийного дела.

В зале в это время послышался гул то ли одобрения, то ли удивления.

– Там враг, которого надо было уничтожать из оружия, с которым я сросся за годы службы и войны, а здесь нужно ежедневно не покладая рук работать, чтобы узнать как можно больше о сельском хозяйстве, выстраивать отношения с каждым колхозником, чтобы подвигнуть его на ударный труд и, главное, своевременно и максимально дать фронту то, в чем нуждается солдат для победы над врагом, а в чем он нуждается, я знаю хорошо. Вот и боюсь, что могу не успеть сделать всё от меня зависящее.

– У вас, Леонид Маркович, при таком подходе всё получится, я в этом ничуть не сомневаюсь, – вновь улыбнулся секретарь.

– С приходом Восковцева все бригады хозяйства и моторно-тракторный парк заработали как часы, – неожиданно подчеркнул председатель райисполкома. – Думаю, он найдет аргументы для вывода весной в поля всех прибывающих.

– Но хотелось бы все-таки услышать, как вы мыслите организовать дело с новым контингентом, – неожиданно вставил свое слово майор НКВД. – Это непростая задача – заставить врагов народа работать на нужды фронта!

– Пока сложно сказать, как мы это сделаем, но задача будет выполнена, – коротко ответил Восковцев и хотел этим ограничиться, но, глянув на секретаря, который буквально замер в ожидании его ответа, продолжил: – Полагаю, сначала придется узнать, кто чем там, у себя, занимался, в смысле имел отношение к земле, животноводству или машинам. Кроме того, надо понять, в каком состоянии они прибудут в хозяйство, ведь вы же сказали, что среди них есть больные…

– Что значит надо понять, чем занимались? – неожиданно прервал его майор. – Бандитизмом занимались, сотрудничали с немецкими оккупантами и на войну идти отказывались. Я уверен, что и вы знаете об этом не хуже меня, так как вряд ли видели хоть одного из этих врагов народа в рядах защитников Сталинграда! Разве я не прав?

– Товарищ майор, это вопрос или утверждение? – спросил Восковцев, спокойно глядя тому в лицо. – Если это вопрос, лучше я на него отвечу чуть позже и вам лично, – уточнил он, оценив ситуацию.

– Что значит потом и лично? – возмутился майор. – Вам задан вопрос, так что отвечайте на него, а то люди подумают, что я нагнетаю ситуацию, – добавил он, указав рукой в зал.

– Хорошо, – начал Восковцев, вопросительно глянув на секретаря райкома, который посчитал своим долгом поддержать майора словами:

– Леонид Маркович, теперь нам всем это интересно, отвечайте же.

– Хорошо, – повторил Восковцев и твердым голосом продолжил: – Я, как коммунист, все решения нашей партии всегда принимал и принимаю к неукоснительному исполнению, как приму и это, только что вами озвученное, товарищ секретарь райкома. А теперь по существу вопроса. На войне я видел не только одного, а тысячи чеченцев, видел даже целый Чечено-Ингушский кавалерийский полк, большая часть бойцов которого полегли в смертельных боях с немецкими танковыми и механизированными частями под Котельниково летом и осенью 1942 года. Этот полк генералом Чуйковым, командующим 62-й армией, был брошен на прикрытие отхода наших войск к Сталинграду. Позже из остатков этого полка сформировали два кавалерийских разведдивизиона, и они успешно участвовали во фланговых боях под Сталинградом. И еще я видел, как хоронили командира пулеметного взвода Героя Советского Союза старшего сержанта Нурадилова, который убил из своего пулемета более девятисот фашистов. О нем и его подвигах писали все фронтовые газеты, в том числе и газета «Красная Армия». Он также был награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Памятны и другие примеры, когда воины из числа чеченцев совершали героические подвиги в боях за Сталинград, но, надеюсь, того, что сказал, вполне достаточно.

Этими словами он закончил свою речь и умолк, обратив спокойный взгляд на президиум во главе с секретарем, который, оглушенный суровой правдой бывшего комбата, какие-то секунды сохранял молчание.

– Вы кому-нибудь это рассказывали? – наконец-то ожил майор.

– Мне никто таких вопросов не задавал, и, соответственно, я никому об этом не рассказывал, но кому это интересно, тот может прочитать об этом в газетах, боевых листовках, тем более что эти факты не являются секретом, – как бы удивился вопросу Восковцев.

– Тут вы нам такое порассказали, – отчего-то слегка заерзав на стуле, произнес майор. – У меня имеется другая информация, на фоне которой всё сказанное вами блекнет, так что я не рекомендую вам распространяться насчет этих, так сказать, героев и всякое тому подобное. Кстати, это относится ко всем, кто находится здесь, – уточнил он, бросив тяжелый взгляд в зал.

Леонид не стал опровергать слова майора, зная, что тем самым лишь осложнит свои отношения с сотрудниками всесильного НКВД. Что майор пожалел, что настоял на ответе на свой вопрос, он сразу почувствовал, как только тот начал ерзать на скрипучем стуле. «Лучше дождаться развития ситуации, понять, с чем предстоит еще здесь встретиться, – решил он, уже собираясь вернуться на свое место, – а потом принять решение и поступить в соответствии с ним».

Дождавшись, когда майор закончит говорить, секретарь как-то обеспокоенно спросил у Восковцева:

– Леонид Маркович, а вам не помешает в работе с прибывающими то, что вы здесь рассказали?

– Нет, конечно, я ничуть не сомневаюсь, что мы выполним решение партии об использовании прибывающих в хозяйство людей в качестве дополнительных трудовых ресурсов, – ответил он, а реагировать на слова майора не счел нужным.

– Хорошо сказано, но мы посмотрим, как это у вас будет получаться, – бросил секретарь вдогонку спускающемуся в зал Восковцеву, перехватив недобрый взгляд майора, которым он того провожал. «Однако не понравилась ему правда героя, – сделал вывод секретарь, смотря на то, как уважительно встречали проходящего к своему месту Восковцева коллеги. – Не следовало настаивать, ведь он хотел ответить наедине. Удивительное дело: тысячи полегли в боях, а эти такое состряпали о целом народе. Надо будет с Восковцевым поговорить, чтобы не попал под раздачу, ведь энкавэдэшник же дал понять всем, как надо воспринимать спецпереселенцев, да и в документах все черным по белому написано… Хотя, если то, что сказал бывший замкомполка, правда, а это не может быть неправдой, поскольку он участник тех событий, то… Стоп-стоп, о чём это я, куда меня понесло, стоп и ещё раз стоп», – обуздал свои мысли секретарь и тут же попросил председателя другого колхоза доложить свои предложения по использованию спецпересенцев в хозяйстве.

Совещание длилось допоздна. В итоге был подготовлен и согласован план приема и перевозки прибывающих, но тем не менее руководителям хозяйств и сельсоветов предстояло в ближайшие дни доложить в райисполком окончательно уточненные сведения о том, сколько семей они реально смогут разместить в своих населенных пунктах. Отдельные руководители хозяйств, в том числе и Восковцев, пытались объяснить начальству, что многие пустующие помещения, которые сотрудниками НКВД без согласования определены для размещения прибывающих, не пригодны для проживания в зимних условиях, так как не отапливаются. Но члены «тройки» дали понять, что иного решения не будет.

В завершение совещания представитель НКВД сообщил, что о дате и времени прибытия эшелонов на железнодорожную станцию будут сообщать районному руководству заблаговременно, а оно – руководителям хозяйств и сельсоветов.

Прошедшее совещание произвело на людей тягостное впечатление, что проявилось в отсутствии привычных после таких мероприятий встреч руководителей в столовой, где шумно обсуждались дела в хозяйствах, все делились новостями с войны, рассказывали о письмах друзей и родственников с фронта, а если у кого-то бывали газетные вырезки о подвигах земляков, то их громко зачитывали. В этот раз люди отчего-то торопились быстрей уехать в свои села, да и расставались, молча пожимая друг другу руки. Правда, бросалось в глаза то, что каждый из них посчитал своим долгом коснуться единственной руки Восковцева, а кое-кто – открыто подчеркнуть свое уважение к нему как к герою войны, мол, извини, раньше не знал.

Очень неприятные впечатления вынес Восковцев из этого совещания. Его больно ранила весть о переселении чеченцев. Особенно несправедливые слова майора о его боевых товарищах, о целом народе, который они достойно представляли, о его побратиме, который погиб в бою с врагами. С одной стороны, ругал себя за то, что не дал отповедь майору за клевету на народ, который никак не мог сотрудничать с фрицами, поскольку немцы не оккупировали Чечено-Ингушетию. Об этом он знал доподлинно, так как, находясь на цековских курсах, рассматривал карты сражений на Кавказе. С другой стороны, оправдывал себя за то, что не попытался опровергнуть его речь, так как из этого ничего не получилось бы. К тому же это явилось бы неприятием решения партии и правительства с вытекающими отсюда последствиями…

Обратив внимание на задумчивое состояние Восковцева, идущего вместе с ним к ожидающему их в санях помощнику, Трубников промолвил:

– Леонид Маркович, вы были убедительны! Очень рад, что вместе работаем.

– Я тоже, Михаил Нестерович, – коротко ответил он, а потом, чтобы не развивать эту скользкую тему, добавил: – Как вы, наверно, поняли, нам надо обследовать все пустующие помещения и сделать расчеты, сколько людей в них можно разместить.